ГЛАВА б Очень трудный ребенок

 

– Ты не должна биться, пинаться, кусаться и лягаться, – сказала я уже в третий раз за утро. – Не трогай ни Люси, ни Полу, ни меня – никого. Ты делаешь людям больно. Это плохо. Ты понимаешь? Тебе понятно?

Она ничего не ответила. Было около половины двенадцатого, суббота – следующий день после приезда Джоди, и девочки спустились вниз после долгого выходного сна. Джоди поприветствовала Люси пинком.

– Не хочу снова повторять тебе, Джоди. Я ведь все попятно объяснила.

Она скорчила мину и выскочила из комнаты.

– Прости, Люси, – сказала я.

Она кивнула. Мы все понимали, что с агрессивным поведением Джоди ничего не поделаешь, разве что нужно постоянно твердить: это плохо, так поступать нехорошо. В следующую секунду Джоди стремглав влетела в комнату и сжала кулаки:

– Они! Я вас всех побью до смерти! Вон! Ненавижу вас!

Ее глаза сверкнули. Она попыталась ударить на этот раз Полу, но та ловко увернулась. Я метнулась к ней и чуть не получила удар, уже предназначавшийся мне.

– Джоди, – я старалась говорить спокойно, – Джоди, прекрати и подойди сюда.

Она закричала, потом бросилась на колени и начала яростно себя лупить… Джоди колотила себя по голове кулаками – было видно, что она старается причинить себе боль. Я нагнулась и, перехватив ее руки, скрестила их перед ней. Она продолжала кричать и сучить ногами, но без рук она не могла ничего сделать ни себе, ни мне. Я обхватила ее плотнее, так, чтобы ее спина оказалась на моей груди. Вопли достигли своего апогея, она била ногами изо всех сил, но постепенно затихла. Я терпеливо ждала, когда она успокоится, потом немного ослабила хватку.

– В порядке? – спросила я, прежде чем окончательно высвободить ее.

Джоди кивнула, и я развернула ее лицом к себе. Мы обе были на полу. Ее щеки пошли красными пятнами. Она выглядела удивленной – возможно, оттого, что я справилась с ее гневом, а не ушла в другую комнату, чтобы обезопасить себя. Потом я помогла ей подняться, отвела в кухню, умыла и дала попить. Теперь она успокоилась – спокойнее, чем сейчас, я ее с самого приезда не видела. Надеюсь, что-то утихомирилось у нее в душе.

На пороге кухни появилась Пола.

– Джоди, не хочешь поскладывать со мной пазлы? – спросила она как ни в чем не бывало.

– Отличная мысль, – похвалила я, удивляясь стойкости и благородству Полы. Она понимала, что агрессия Джоди не направлена непосредственно на нее. Джоди была готова наброситься с кулаками на весь мир за то, что она столько выстрадала, и кто бы ни стоял на ее пути – он должен отведать частичку ее боли. Пола понимала это и была готова все забыть и предложить свою дружбу и компанию. Я была так горда ею в этот момент!

– Пойдем выберем? – предложила Пола.

Мы нашли мозаику и остались в гостиной, где разместились Пола и Джоди. Потом я вернулась в кухню готовить обед. Было слышно, как Пола подсказывает Джоди, куда нужно вставлять фрагменты, и как Джоди ей отвечает. «Вот так, умница. Ты справишься…» Она твердила это, как маленькая старушонка, но хорошо хотя бы то, что она была мила с Полой. Внимание Джоди было завоевано ненадолго, и очень скоро ей стало скучно, тогда Пола разложила на кухонном столе бумагу и стала учить ее рисовать, а я тем временем готовила чай. Джоди едва держала кисточку и никак не могла ухватить сам принцип рисования предмета.

– Что ты рисуешь?

– Темноту.

– Это овечка или лошадка? Похоже на большую лошадь.

Джоди не отвечала, сосредоточившись на своем аляповатом творении.

– Может, возьмешь синей краски и нарисуешь небо?

– Нет. Черный.

Несмотря на воодушевление Полы, Джоди не рисовала ничего, кроме больших темных пятен, не прикасаясь к другим цветам, не желая, чтобы рисунки изображали хоть что-то. Мне уже приходилось наблюдать такое. Дети, которые вытерпели невзгоды и насилие, очень часто используют только темные краски, как будто их восприятие «закрылось» и они не замечают ничего вокруг себя, ни цветов, ни форм, – ничего из того, что замечают нормальные дети.

Мы пообедали В относительно спокойной атмосфере. Хотя мне казалось, что уже время ужина – так давно я была на ногах. Вторая половина дня проходила мирно, и я подумала, что сейчас самое время сфотографировать Джоди, так как в социальной службе требовался ее снимок для документов. Я взяла фотоаппарат и объяснила Джоди, что и зачем хочу делать.

– Ты не будешь против, если я тебя сфотографирую, милая? – Было необходимо предоставлять Джоди как можно больше свободы выбора, чтобы укреплять в ней чувство стабильности и безопасности.

Она пожала плечами, что я расценила как согласие. Пола сдвинулась вбок, чтобы в кадр попадала одна Джоди. Я посмотрела в видоискатель и поймала в центр кадра ее голову и плечи на фоне стены.

– Можешь улыбнуться, Джоди. – Она выглядела очень строгой.

Ее губы растянулись в глуповатой улыбке, потом поднялась одна рука, и Джоди пропала из кадра.

– Очень смешно, Джоди. Давай поднимайся. – Я продолжала смотреть в камеру.

И тут поднялась вторая рука – в ней был зажат свитер.

Я опустила камеру:

– Джоди, ну что ты делаешь?

– Раздеваюсь.

– Зачем? – спросила Пола и быстро натянула на нее свитер.

Она не ответила. Она смотрела на меня, но не гримасничала, так что я быстро сделала фотографию и закрыла объектив.

– Джоди, никто не раздевается, чтобы сфотографироваться, – сказала я. – Зачем ты это сделала?

Она взяла фрагмент мозаики и попробовала пристроить его.

– Захотела, – она понизила голос, – захотела… Моя одежда.

– Знаю, милая, но зачем раздеваться для фотографии? Я не просила тебя.

Она повернулась к Поле.

– Ты поможешь, дочка, или нет? – Я улыбнулась Поле и кивнула, чтобы она продолжила. Я пошла к своему шкафу с документами, который стоял под лестницей, и раскрыла бумаги. Нужно было изучить заключение о поведении Джоди, а заодно сделать запись в журнале. Я достала ежедневник, который предоставило агентство, и присела, чтобы записать все, что успело произойти за это время. «Журнал» – это ежедневные заметки о состоянии ребенка, его ведут во всех фостерских семьях. В нем фиксируются изменения в поведении, после чего извещают о новостях социальных работников, а иногда даже эти записи используют в качестве свидетельства в суде по делам об опеке. Я тщательно старалась вовремя заполнять его, потому что, как никто другой, знала, как один инцидент может смешаться и перепутаться с другим и как беспокойные ночи сливаются в одну, похожую на все предыдущие, если не описать все происшествия своевременно. Детали очень важны: только подробные записи могут помочь систематизировать и классифицировать поведение ребенка. Я в точности описала все, что успело произойти с Джоди: ее ночное саморанение, ее отрешенность, склонность бросаться на людей и вспышки агрессии, сопровождаемые попытками причинить себе боль, да еще эта странная и тревожная реакция на просьбу сфотографировать ее. Почему она стала раздеваться? Я решительно отказывалась от поспешных выводов. Мне нужно было принять Джоди такой, какая она есть, а потом проанализировать все ее поступки.

Весь день мы с детьми по очереди развлекали Джоди, но, несмотря на все наши старания, вдруг, ни с того ни с сего, она выкинула еще один фокус. Сначала я даже позволила ей закатить истерику на несколько минут, надеясь, что силы ее иссякнут. Но этого не произошло, а высокочастотный вопль стал невыносим, и тогда я схватила ее, как и в первый раз, и держала, пока она не успокоилась. Позже я сделала в журнале еще одну запись о переменчивости настроения Джоди. Я долго писала.

Наши первые выходные с Джоди вымотали и издергали всех. И хотя никто не произнес ни слова, было очевидно, что на уме у всех одно и то же. Но это были самые первые дни, а мы по собственному опыту знали, что дети со временем иногда исправляются, даже если вначале их поведение и бывает пугающим.

– Она очень трудный ребенок, – сказала я Джилл в понедельник, когда та позвонила и поинтересовалась, как у нас дела. Я рассказала ей и о порезах, и о вспышках грубости и агрессии.

– Да, нехорошо, – сказала Джилл. – Это серьезное расстройство в поведении, особенно в таком возрасте. Как тебе кажется, ты справишься с ней?

– Я должна попытаться. Она здесь без году неделя. Я готова дать ей столько шансов, сколько понадобится. Кроме того, мы ведь с самого начала знали, что будет непросто. Что же теперь удивляться? Кстати, я в подробностях записываю все, что у нас происходит.

– Отлично. Нам нужно взять твои записи и все посмотреть. Ты, определенно, лучшая из тех, с кем Джоди могла бы остаться, так что, пока тебя все устраивает, я спокойна и знаю, что она в надежных руках.

Я прислушалась, не появилась ли поблизости Джоди (она смотрела по видео детскую передачу), потом зачитала Джилл записи и подумала: нельзя ли к этому добавить что-нибудь положительное?

– Она хорошо ест. Настоящая обжора, если честно. Нужно как-то умерять ее аппетиты. Вчера ее даже затошнило. Но вообще, кроме здорового аппетита, увы, мало что говорит в ее пользу.

– Как думаешь, ее вообще можно содержать в семье, Кэти? Если нет, муниципалитет начнет поиски подходящего приюта, а их не так много. Я очень доверяю твоему мнению.

Комплимент был мне приятен, но едва ли утешал. Я была на грани срыва и все же должна была найти в себе силы – я не могла опустить руки, даже не приступив к работе.

– Завтра у нее встреча с родителями, а на следующей неделе ее педагог заглянет к нам на пару часов. Может быть, знакомые лица помогут ей адаптироваться. С этим педагогом она занимается с сентября.

– Ладно, Кэти, посмотрим, что будет дальше. Я поставлю в известность Эйлин. Чем вы сегодня будете заниматься?

– Шопинг-терапия. Вояж в «Теско».

Джилл рассмеялась:

– Счастливого пути!

 

Похоже, Джоди нравилось ходить за продуктами, в отличие от остальных членов семьи, для которых не было наказания хуже, чем поездка в супермаркет. Джоди была здесь в своей стихии, возила тележку взад-вперед, подсказывала мне, что нужно брать и чего не нужно. Энтузиазму ее не было предела, так что мне пришлось умерять ее пыл и возвращать кое-какие продукты на полки.

В этом не было ничего необычного. Дети, которых забрали из неблагополучных семей, часто полагают, что все проблемы можно решить с помощью толстого кошелька. Некоторым из тех, за кем я присматривала, отчаянно хотелось материальных благ. В их родных домах деньги, как правило, не водились, а когда водились, то быстро спускались на выпивку, дурь или наркотики. Когда я покупала воспитанникам скромные угощения, восторгу их не было предела: уж чем-чем, а плюшками их баловали крайне редко. Но всегда приходилось осторожничать и следить, чтобы ожидания ребенка не были чрезмерными, иначе вскоре он становился слишком требовательным, полагая, что ему – обязаны дать все, чего он только пожелает. Джоди была не из их числа. Судя по количеству багажа, да и по ее весу, недостатка во вкусной еде она не испытывала и уже привыкла получать все по первому требованию. Оставалось надеяться, что, ограничивая ее требования до разумных пределов, я не натолкнусь на жесткое сопротивление, но наш совместный опыт подсказывал мне, что стоит готовиться к новой битве.

– Три пачки хлопьев – это много, – сказала я. – Выбери одну, остальные мы уберем.

Она, конечно, хотела их все, и все виды печенья, и все десерты в холодильнике, так что я вытаскивала из тележки не меньше, чем клала в нее, но Джоди была хотя бы чем-то занята и довольна.

На еженедельную закупку у нас ушло без малого два часа, и мы наконец добрались до кассы, где Джоди приметила лоток со сладостями, исключительно «умно» расположенный в проходе. Я принялась выгружать содержимое тележки на ленту и разрешила ей выбрать себе шоколадку в награду за то, что она была такой умницей и помогла мне.

– Одну, – повторила я, как только упаковки с конфетами посыпались в тележку. Но я уже видела, что ее прежняя готовность идти на контакт иссякла. – Возьми шоколадное драже, ты же его любишь.

– Хочу все! – закричала она и демонстративно уселась на пол.

Женщина, стоявшая за нами, явно осуждала такую бездарную мать, как я, и бросила на меня укоризненный взгляд. Я выгрузила последние покупки, в том числе и драже, на конвейер и вернула остальные конфеты на место. Краем глаза я наблюдала за Джоди. В ней закипала ярость: она скрестила ноги, сложила руки и издевательски усмехнулась. Девочка сильно пнула тележку, и та полетела прямо в меня. Я стиснула зубы, чтобы не показать, как мне больно, протолкнула тележку через проход и поставила у конца кассы, чтобы складывать в нее пакеты с покупками.

– Не хочешь помочь мне упаковаться? – попробовала я отвлечь ее. – Ты мне здорово помогла сегодня, и я думала, что и сейчас поможешь.

Она отказывалась смотреть на меня, и я не знала, как же мне вытащить ее с прохода, но твердо решила, что этим скандалом на людях она уж точно своего не добьется.

– Не хочу эти конфеты. Мне они не нравятся, – неожиданно закричала она.

– Не кричи, пожалуйста. – Я посмотрела на нее. – Я же сказала, можешь выбрать любые, но побыстрее. Мы уже почти закончили.

Люди, уже не стесняясь, глазели на нас. Джоди в раздражении вскочила на ноги, ухватила большой пакет леденцов и запустила им в кассиршу.

– Джоди! – Я повернулась к кассирше, которая обменялась красноречивыми взглядами с женщиной позади нас. – Простите, пожалуйста.

Я заплатила по счету, еще раз извинилась, и мы ушли. Выйдя на улицу, я не обращала внимания на просьбы Джоди дать ей конфет и быстро катила тележку к машине. Открыла дверь, усадила Джоди и пристегнула ее ремнем:

– Сиди здесь. Я положу пакеты в багажник. Ты разозлила меня, Джоди. Ты вела себя отвратительно.

Я подглядывала за ней через заднее стекло. Челюсти ее были сжаты, но она бормотала что-то себе под нос и пинала переднее сиденье. Представляю, что она чувствовала. Мне самой хотелось ударить… и не только сиденье. В магазине была чудовищная сцена, а впереди ждали еще большие неприятности. Потакать таким выходкам – не решение проблемы, ни для меня, ни для Джоди, если речь идет о длительном сроке совместного пребывания.

Я отвезла тележку назад и уселась на свое место.

– Дай мне конфеты, – проворчала она, – сейчас хочу.

– Только когда ты успокоишься, Джоди, и извинишься. Я не потерплю такого поведения на людях.

– Дай, или я накакаю здесь, – пригрозила она.

– Что ты сказала? Нет уж, этого ты не сделаешь! Так вот, значит, подумала я, она готова наложить кучу, если ей не дадут того, что она попросит. Не так ли было и в первый день? Намерение во что бы то ни стало получить желаемое, а не страх или неконтролируемое опорожнение кишечника? И насколько мне не хотелось, чтобы она испортила мою машину, настолько же не хотелось уступать шантажу.

– Джоди, если ты сейчас это сделаешь, конфет не получишь весь день. Ты не можешь просто покричать и получить все, что захочешь. У твоих прежних попечителей наверняка такого не было.

– Было. Я все получала. Я заставляла их.

Я завела машину и тронулась к выезду. Не сомневаюсь, она сказала чистую правду. Немудрено, что прежние попечители Джоди, учитывая ее скандальное поведение, уступали просьбам, чтобы только заставил, ее затихнуть. Наверняка именно так у нее и набралось то количество тряпок и игрушек, с которыми она приехала ко мне. Я взглянула в зеркало заднего вида. Она показала язык и снова стала пинать мое кресло.

– Джоди, я думаю, это будет тебе уроком, дорогая моя. Плохим поведением ты не добьешься того, чего хочешь. А даже совсем наоборот.

– У меня и дома было все что нужно, – сказала она на удивление связно.

– Да ну, – равнодушно отвечала я.

– Чтобы я не рассказала, мне все давали.

Я замялась:

– Не рассказала что, Джоди?

Последовала долгая пауза.

– Ничего. Теперь мне можно конфеты, Кэти? Прости. Я больше не буду.

– Хорошо, как только приедем домой.

Когда мы выехали на шоссе, кислый запах с заднего сиденья дал мне понять, что Джоди привела свою угрозу в исполнение. Как только мы окажемся дома, нам предстоит еще одна неприятная процедура в душе.

 

ГЛАВА 7 Свидание

 

– Предыдущие опекуны что-нибудь говорили о дефекации как средстве контроля? – спросила я Эйлин, социального работника Джоди, на следующий день, когда та позвонила. Это был наш первый разговор со дня предварительного собеседования, и я была рада слышать ее. Хороший социальный работник может немало облегчить задачу, и я надеялась, что мы с Эйлин сможем помочь друг другу, работая сообща. – Она угрожает сходить под себя, если ей не дадут того, что она хочет, и уже дважды она так и сделала. Первый раз я списала все на волнение, но второй раз это было в машине, после того как я отказалась покупать ей все конфеты, которые она захотела. Она пригрозила наложить кучу на заднее сиденье и сдержала слово.

Эйлин замешкалась. Я была уверена, что она ответит «да», хотя, возможно, и в более обтекаемых выражениях. Порядок поступков Джоди был слишком отработан, чтобы это проявилось в моем доме впервые. Хотя бы некоторое время она уже должна была прибегать к дефекации как способу шантажа.

– Наверное, это есть в ее деле. А что? У вас какие-то проблемы?

Сама мысль о том, что ребенок, который угрожает нагадить в машине, если не исполнят его желание, и потом-таки выполняет свою угрозу, может не представлять собой проблему, рассмешила меня. Я слышала в голосе Эйлин беспокойство – не захочу ли я теперь отдать Джоди обратно? И видимо, она считала, что с моей стороны это была бы слишком бурная реакция на такое происшествие. Ну, может, регулярные испражнения где попало и не кажутся ей такой уж проблемой, но это же не ей отмывать машину.

– Если у меня все же получится сладить с девочкой, – ответила я, – я должна быть уверена, что получила полную информацию о ней. Можете еще раз все проверить и перезвонить мне, если вам не трудно?

– Я посмотрю, – ответила Эйлин, но мне показалось, что она не будет этого делать. Если она до сих пор не ознакомилась с делом, то и сейчас вряд ли станет себя утруждать, раз уж Джоди поселили у меня. Из своего долгого опыта я знала, как работает эта организация.

Эйлин сменила тему:

– Свидание назначено на завтра. – Она использовала стандартный термин для обозначения встречи ребенка с собственными родителями. – Ее заберут в шесть, если вы не возражаете.

– Конечно нет. Но почему так поздно?

– Отец Джоди не сможет освободиться раньше, а он очень хочет встретиться с ней. Он еще не пропустил ни одного свидания.

Я поняла, что имела в виду Эйлин. Естественно, ей казалось, что он со своей стороны проявляет ответственность и это говорит о крепкой отеческой привязанности к дочери. Если в течение нескольких последующих месяцев все будет идти гладко и родители Джоди смогут привести в норму свою жизнь, есть все шансы, что Джоди вернется к ним. Социальные службы всегда воссоединяют семьи, если есть такая возможность. Окончательное решение, тем не менее, остается за судом на семейном слушании по делу об опеке.

– Что-нибудь еще? – спросила Эйлин, не скрывая надежды, что я скажу «нет, ничего».

– Она ведет себя, как и предполагалось… – И я рассказала ей обо всем, что случилось, как и Джилл, но Эйлин не слишком активно реагировала на мои рассказы о членовредительстве, жестокости и о прочем. К своему огромному разочарованию, я поняла, что той поддержки, на которую я рассчитывала, Джоди от нее не видать. – Будем надеяться на улучшения, – подытожила я.

 

На следующее утро в пять меня разбудил топот Джоди, спускавшейся по лестнице. Я уже привыкла и к беспокойным ночам (пару раз за ночь она звала меня – наверное, ее мучили кошмары), и к неизменно ранним пробуждениям. В моих мыслях уже вырисовывалась общая схема поведения Джоди: как правило, чем глубже травмирован ребенок, тем беспокойнее он спит и тем раньше встает. Иногда это бывает связано с тем, что патронатные воспитанники привыкли присматривать за своими младшими братьями и сестрами и нередко им приходилось будить родителей по утрам и самим готовить завтрак на всех. В других же случаях это происходит по той причине, что такой ребенок постоянно начеку и, следовательно, не в состоянии спать долго – его инстинкт выживания все время понуждает действовать. Неудивительно, что Джоди вставала на рассвете.

Я соскочила с кровати и поторопилась спуститься за ней. Совсем не нужно, чтобы Джоди оказалась одна на кухне. Я хотела уговорить ее вернуться в постель, но каждый раз стоило мне только поверить, что она улеглась, как она снова была на ног ах – уже через несколько минут. На третий раз я окончательно проснулась, и возвращаться в спальню уже не имело смысла. Я осталась в гостиной, попробовала почитать, прислушиваясь одним ухом, не замышляет ли чего Джоди.

Часа два спустя я услышала, как просыпается Пола, вскоре за ней – Люси и, наконец, Эдриан. Я приступила к приготовлению завтрака и вдруг услышала, как вопит Джоди. Бросившись наверх, я увидела Полу, которая стояла в ванной, обмотавшись полотенцем, а на полу у выхода сидела Джоди и угрожающе смотрела на нее.

– Что происходит? – спросила я.

– Я хотела пройти, но она меня бьет. – Пола была раздосадована.

При этих словах Джоди заорала и заколотила об пол руками и ногами. Я подождала – вдруг успокоится? – а потом подошла, аккуратно поставила ее на ноги и отвела в сторону:

– Ну же, Джоди, помоги мне приготовить завтрак. Ты, должно быть, проголодалась?

Сначала она упиралась, но в конце концов пошла за мной вниз, наверное полагая, что победа осталась за ней, а Пола спокойно продолжила совершать свой туалет. Джоди помогла накрыть на стол, пока я кипятила чай и доставала чашки. Этим утром она была особенно усердна, но, наблюдая за ее движениями, я невольно подумала о том, как тяжело ей пришлось в жизни. Даже в выполнении такого простого задания было видно, насколько Джоди отстала физически. Из-за низко развитой моторики она не могла удержать в руке столовые приборы, и ей приходилось прижимать их к себе. И вполне естественно, что по дороге к столу… она уронила ложку. Джоди раздраженно что-то пробурчала и бросила груду приборов на стол, отчего раздался протяжный звон. Она подняла с пола ложку, облизала с обеих сторон, вытерла о рукав и продолжила сервировку.

Меня не удивляла ее неуклюжесть. Неразвитая моторика и плохая координация – все это приметы умственной отсталости. Я не эксперт в таких вопросах, но знаю, что отсутствие раздражителя у ребенка может привести к плачевным последствиям и сказаться на его росте и развитии. Просто дать ему подержать погремушку – и он уже узнает немного об устройстве мира, а его мышцы и мозг научатся реагировать, взаимодействовать, действовать… в согласии друг с другом и с окружающим миром. Позже, во время чтения книг или занятий с мозаиками и конструкторами, мозг продолжает развиваться. И хотя я не хотела делать преждевременных выводов о прошлом Джоди, я подумала, что, видимо, именно недостаток внимания и стимуляции привели к ее крайней неуклюжести и плохой координации. Конечно, подобное я уже видела, но все было не настолько запущено.

– Умница, Джоди, – похвалила я преувеличенно восторженно. – Ты очень помогла.

Она едва отреагировала на похвалу – это тоже с было необычно. Странно встречать ребенка, который равнодушен к одобрению. Она казалась замкнутой и отстраненной, как будто смысл моих слов не доходил до нее. Я чего-то подобного ожидала, но не в такой степени, глубинные причины всех этих странностей начинали смущать и пугать меня.

Я насыпала Джоди рисовых шариков и закончила готовить чай. Пола и Люси спустились вместе и сели за стол. Настроение Джоди мигом переменилось. Я заметила, как она напряглась, ее глаза сузились от гнева. Тяжелым взглядом она посмотрела на Полу, потом начала тыкать ее под ребра.

– Прекрати, Джоди, – сказала я, но она не унималась. Пола пыталась отстранить ее, потом не выдержала и толкнула в ответ. Джоди закричала, как будто ее сильно избили.

– Пола, так нельзя! – сказала я, разозлившись за то, что она не сдержалась. – Обе хороши!

– Прости, мама.

– И будь добра, извинись перед Джоди… – Я почувствовала легкий укол совести. Понятно, Пола решит, что это нечестно и несправедливо, но в наших общих интересах было убедить Джоди, что бить других – плохо, а после того как сделаешь что-то плохое, нужно извиняться.

– Прости, Джоди, – пробормотала Пола, не поднимая глаз. Джоди все еще нарочито эмоционально держалась за бок, так что я поняла, что выжать извинений из нее не получится и нужно остановиться на этом.

– Спасибо, Пола. Ты поступила как взрослая.

Дети ушли в школу, а Джоди помогла мне убрать со стола, поставить посуду в машину, и все, слава богу, обошлось без эксцессов. Потом мы устроились в гостиной, и я попыталась усадить ее за какую-нибудь игру. Момент казался мне подходящим для того, чтобы сообщить о предстоящем свидании. Она будет видеться с родителями дважды в неделю, по часу, в комнате свиданий, под присмотром социального работника. Чаще всего о такой встрече ребенку сообщают заранее, ноя предпочитала делать это непосредственно в день события, чтобы упоминание о родителях не выбило его из колеи. По своему опыту знаю, что непосредственно перед свиданием дети обычно разыгрываются, поэтому я стараюсь сокращать до минимума время эмоционального подъема ради общего блага.

– Джоди, – приветливо обратилась я к ней, – сегодня мы с тобой попозже искупаемся, потому что вечером ты встретишься с родителями.

Она тупо посмотрела на меня. Поняла ли? Она продолжала играть, перемешивая кирпичики вместе. После паузы Джоди спросила:

– Я поеду в фургоне?

– Нет, тебя заберут на обычной машине, на такой же, на какой ты приехала сюда из прежней семьи. Тебя отвезут на встречу с родителями, а потом привезут обратно.

– Не поеду в фургоне. Ненавижу. Дурацкие фургоны, – отвечала она, все больше оживляясь.

– Все верно, Джоди, тебя и заберут на машине. Я слышала, твой папа ждет не дождется встречи. Здорово, правда? – Но, кажется, она уже перестала слушать меня и вновь погрузилась в игру с отстраненным выражением лица. Сложно было понять, как она относится к скорой встрече с матерью и отцом.

Как я и полагала, весь день с ней было непросто. До обеда она дважды закатывала истерики и заставила меня запаниковать, когда сшибла со стены фотографию, вдребезги разбив стекло, а потом попыталась собрать осколки. После обеда я развлекала ее музыкальными видео в гостиной, пока сама готовила ужин. В четыре осторожно вошел Эдриан и был рад не получить от Джоди пинка вместо приветствия. Он посидел со мной на кухне, рассказал, как провел день. Прошла как будто целая вечность с тех пор, как мы в последний раз вот так спокойно болтали, без криков, «психов» или битья, а ведь Джоди прожила с нами меньше недели. Я была рада немного поговорить с сыном и ценила любую возможность проводить время со своей семьей, особенно в такие выматывающие первые недели с новым ребенком.

Эдриан вышел, чтобы отнести вещи в комнату, и я обрадовалась, услышав, что сначала он зашел в гостиную поздороваться с Джоди. Однако радость улетучилась мгновенно, как только я услышала его крик:

– Господи, мама! Иди сюда!

Я бросилась в коридор, а Эдриан наверх. В гостиной я увидела Джоди. Она сидела на диване задрав ноги, а одну руку запустила в трусы и мастурбировала.

– Джоди, прекрати! – потребовала я.

– Почему? – огрызнулась она.

– Если хочешь, отправляйся в свою комнату и там этим занимайся. Это личное. Ясно тебе? Так, или марш наверх, или сиди нормально, будь добра, девочка моя.

Она уставилась на меня, и я уже приготовилась к очередному скандалу, но через пару секунд она все же одернула юбку и села прямо.

Я была озадачена и шокирована этим новым происшествием, на сей раз откровенно сексуального характера. Я знала, что ранняя мастурбация у маленьких детей явление не такое уж исключительное, хотя об этом и не принято распространяться. Но когда ребенку исполняется восемь-девять лет, у него уже складывается понимание (даже если он из непростой среды): это не публичное занятие. Намеренно ли Джоди делала так, чтобы ее увидели? Поскольку мы все время были поблизости, она знала, что мы можем заметить. Хотела она шокировать нас или это что-то абсолютно бессознательное? Акт самоудовлетворения или физиологическая привычка, безвредная, как грызть ногти? Ответа я не знала, но все, что подпадает под определение сексуального поведения, должно быть зафиксировано. Я подумала, что необходимо записать об этом в журнале и потом обсудить с Эйлин.

Когда девочки вернулись из школы домой, они обе попали под град кулаков, и я из последних сил успокоила Джоди. У нее случилась еще одна сильная вспышка гнева, и снова мне пришлось усмирять ее. Наконец она угомонилась, и я закончила возиться со спагетти болоньезе, которые готовила на ужин. Мы расселись за столом, и я нарезала спагетти для Джоди.

– Хочу бургер, – скомандовала она, скорчив гримасу.

– Бургеры будут в другой раз, а сейчас мы едим это.

Она взяла свою тарелку и запустила ее в стену. Осколки с треском разлетелись, а на стене остались темные брызги соуса вперемешку с нитями макарон. Они сначала сползали вниз, потом отваливались и падали на пол. С минуту мы молча наблюдали за этим, потом я заметила, что дети в изумлении смотрят на меня. А меня переполняли злость и беспомощность. Весь день мне удавалось мириться с ее отвратительным поведением, и сейчас все пошло насмарку. Теперь она вздумала выбросить совершенно нормальный ужин, наделала беспорядка, всех расстроила без какой-нибудь на то видимой причины.

– Живо в комнату! – велела я. – Сегодня я уже достаточно насмотрелась!

Она сползла со стула и, выходя из-за стола, ударила Люси по голове – сильно – сжатым кулаком. Она вылетела из комнаты, хлопнув дверью так, что с потолка отлетел кусок штукатурки. Люси молчала, но я видела, что ее глаза наполнялись слезами. Я обняла ее.

– Прости, – сказала я, коря себя за то, что стала причиной такой боли своих детей. – Кажется, я ошиблась. Я не должна была принимать ее. Это слишком сложно для всех нас. Завтра утром я поговорю с социальным работником.

 

В шесть с минутами раздался звонок в дверь, и взъерошенный молодой человек представился сопровождающим Джоди на свидание. Она спустилась вниз и вышла в приподнятом расположении духа, а проходя по садовой тропинке, помахала на прощание рукой. Неужели ей совсем не совестно? – думала я. Она хоть понимает, насколько плохо себя ведет, ощущает ту мрачную атмосферу, которая воцарилась в доме?

Это был первый момент настоящего покоя почти за целую неделю. Дети наверху занимались. Я в гостиной смотрела телевизор, но не видела, что происходит на экране. Все в моей голове перемешалось. Жизнь с Джоди не просто была трудной, она была почти невозможной, и впервые за все время я начала переживать, что так и не смогу достучаться до нее. Джоди была самой склочной девочкой, с которой сводила меня жизнь. Она была очень холодной и безучастной и совсем не хотела кому-нибудь нравиться. Казалось невозможным наладить с ней контакт, потому что она не шла навстречу. Она не хотела меняться и предпочитала оставаться в таком обособленном состоянии, в собственном мирке, выражая свои желания и эмоции через насилие и истерики. Насколько я знаю, отношения между людьми требуют умения и принимать, и отдавать, а потребность в любви и одобрении взаимна. Но если одному ничего не нужно из того, что может предложить другой, то найти компромисс невозможно. Вот так и с Джоди. Никогда не встречала ребенка более далекого от реальности и менее стремящегося к теплу и ласке. Казалось, ноша, которую я взвалила на себя, приютив Джоди (как-то разрушить барьер ее эмоциональной отчужденности), увеличилась в сотни раз. Ситуация была безвыходная. Я не могла оставить Джоди, потому что это было жестоко по отношению к моим детям (ее выходки были слишком опасны). Выше моих сил было видеть, во что превращается их домашняя жизнь, как ставится под угрозу их безопасность, тогда как им любовь и стабильность нужны не меньше, чем Джоди.

С другой стороны, я знала, чем чревато возвращение Джоди. Не только тем, что одним отказом будет больше и еще одна черная галочка появится против ее имени, превращая девочку в предмет загадочного ужаса: «Шестеро опекунов за четыре месяца! Только представьте, что за монстр!» Возвращение будет означать, что ее поместят в детский дом. А детский дом уж точно не подходящее место для Джоди. А еще это будет означать, что у нее не останется шанса жить в нормальной семье. Если я не оставлю ее у себя, никакой опекун больше не примет ее. И как я могу считаться опекуном, если не способна помочь самому трудному ребенку?

Пока я так сидела и переживала, на лестнице послышались шаги. Люси и Пола вошли и сели по обе стороны от меня, а Эдриан исчез на кухне. Я была тронута. Дети пришли поддержать меня в моей неудаче. Эдриан принес на подносе чай.

– Держи. – сказал он мне.

– Спасибо, родной.

Эдриан посмотрел на девочек, потом откашлялся.

– Мам, мы тут подумали… – начал он и замолчал.

– И?.. – подтолкнула я.

– Да… Мы хотим, чтобы Джоди еще осталась, хотя бы ненадолго. Мы считаем, нужно подождать и посмотреть, что будет дальше.

Я переваривала услышанное и не могла вымолвить ни слова, пораженная их благородством. Нашу жизнь в последнюю неделю счастливой не назовешь, и дом, вместо того чтобы быть безопасным, тихим пристанищем, стал местом, где тебя могут ударить, толкнуть, напасть на тебя; что уже говорить о визге, от которого мурашки бегут по коже, крике, от которого кровь стынет в жилах, бессонных ночах – таков был разменный курс. И когда я предложила отдать Джоди и вернуть в нашу семью покой и тишину, мои дети решили беспрекословно мириться с этим. Были ли они на самом деле к этому готовы? И снова меня потрясли их невероятная доброта и взрослость – всегда, когда дело касалось приемных детей. Я взглянула на Люси и Полу.

– Вы уверены? – спросила я тревожно. Я не хотела, чтобы потом они сожалели. – Вы точно этого хотите? В ближайшие дни с ней, возможно, станет не легче, а еще труднее.

– Мы все хотим, чтобы она осталась, – подтвердила Люси. – Мы знаем, она изменится. А если нет, мы всегда успеем прогнать ее! – Она ободряюще улыбнулась.

Я почувствовала облегчение и вместе с тем уважение к своим детям. Я знаю, что пристрастна, и наверняка у других родителей тоже есть причины гордиться своими отпрысками, но меня в такие моменты гордость просто переполняет.

 

Джоди вернулась в девятом часу и была в хорошем настроении. Так же, как и мы. У нас выдались почти три часа передышки, и мы теперь ясно представляли свою цель. Джоди с гордостью показывала, какие куклы и конфеты подарил ей отец. Еще она намеренно дважды сказала, что он купил ей бургер и картошку. Я улыбнулась. Однако, кроме этого, Джоди больше ничего не могла рассказать о встрече с родителями.

Время сна уже давно наступило, и я, как обычно, то принуждая, то убеждая, отвела ее в ванную, а потом уложила спать. Она не хотела новых кукол, но взяла с собой в кровать большую панду, которую принесла с собой, и уткнулась в нее. Я прочитала ей сказку, пожелала спокойной ночи и, оставив свет включенным, закрыла за собой дверь. Меня переполнял оптимизм. Теперь, когда Джоди повидалась с родителями, она начнет привыкать к тому, что две стороны ее жизни существуют параллельно. Я села в гостиной и принялась за книгу, которую пыталась читать уже вторую неделю. Это была сатирическая книга, и я смеялась над ней в голос. В половине десятого Пола позвала меня сверху и сказала, что уже готова спать и я могу подоткнуть ей одеяло. Ребенок может долгое время не отказываться от этого ритуала, пока об этом не проведают его друзья.

Войдя, я заметила, что куклы не было на месте.

– Где Бетси? – спросила я.

Она посмотрела на меня с мольбой в огромных глазах:

– Не расстраивайся, мама, по, кажется, случилась неприятность.

– Какая еще неприятность?

Она кивнула в сторону шкафа. Я подошла и отодвинула дверцу. На дне шкафа лежала Бетси с оторванной головой, из нее высыпалась набивка.

– Это не самая большая неприятность, верно, солнышко? – Я подобрала куски куклы. – Почему ты раньше мне не сказала?

– Я не хотела тебя еще больше расстраивать. Правда, мам. Это всего лишь игрушка. Это неважно.

Я села на кровать, еще раз перебирая в голове все, через что нам пришлось пройти.

– Прости, дорогая. Я за ней следила сегодня, как ястреб. Единственный момент, когда я ее упустила, – это когда была в туалете. Поищу тебе такую же куклу, но впредь всегда говори мне обо всем. Я знаю, тебе жалко Джоди, но у нас есть некоторые шансы помочь ей – и ей предстоит учиться.

Пола согласилась, и мы крепко обнялись. Потом я оставила ее читать и продолжила вечернюю поверку. Я постучала к Люси, подождала ее «войдите»; она была уже в пижаме, лежала в кровати.

Я тотчас почувствовала: что-то не так.

– С тобой-то что? – спросила я.

Она открыла свою прикроватную тумбочку и достала оттуда косметичку. Я заглянула и увидела кашу из черной туши, синих теней и тонального крема.

– Я сама виновата, – быстро сказала она. – Не нужно было оставлять ее на кровати.

– Да нет же, нужно! Это твоя комната, ты можешь оставлять вещи, где тебе вздумается. Завтра утром я поговорю с ней. – Я сказала ей то же, что и Поле: куплю новую косметичку, но ей нужно будет сразу сообщить, если опять что-то стрясется, чтобы решить все сразу. Похоже, Джоди не приняла всерьез мои слова о частной собственности.

Люси взяла меня за руку:

– Кэти, я была такой же ужасной, когда попала к вам? Я не помню.

– Нет. С тобой бывали трудности – как же иначе? Ты очень переживала, но скоро освоилась. А у Джоди мы наблюдаем серьезное расстройство в поведении.

Она посмотрела в сторону:

– Я знаю, нельзя так говорить, но иногда я ее боюсь. Когда она на меня смотрит, так холодно – кажется, она готова меня убить.

– Ничего. Я понимаю. Ей не хватало любви, и я думаю, мы это исправим. Теперь спи. У тебя завтра экзамен по физике, забыла?

Она робко улыбнулась:

– Не забыла, и спасибо, что ухаживаешь за мной. Я люблю тебя, ты ведь знаешь, правда?

Тогда она впервые сказала это. По иронии судьбы, потребовалась ненависть неблагополучного ребенка, чтобы укрепить наши с ней отношения.

– Я тоже тебя люблю, солнышко. Ты замечательная девочка. У Джоди не может быть лучшего образца для подражания.

 

ГЛАВА 8 Джули

 

Спустя неделю наступил восьмой день рождения Джоди. Я привыкла думать, что ей уже есть восемь, потому что в социальной службе ее все время называли восьмилетней, на самом же деле восьмой год ее жизни только истекал, когда она пришла к нам. Праздновала свой день рождения Джоди с родителями на следующем за ним свидании, а календарный день рождения провела с нами.

С праздничного свидания с родителями Джоди опять вернулась нагруженной большими сумками с дешевыми блестящими игрушками – теми, что живут не больше пяти минут, а интересны и того меньше. И судя по объему сумок, Джоди действительно привыкла получать то, что хочет, и в любых количествах. Но точно так же, как и вещи, привезенные с прежних свиданий, новые игрушки мало занимали ее. Ей важно было получить их, но она тут же теряла к ним интерес.

Я спросила Джоди, чем она хочет замяться в свой день рождения, на что она заявила, что хочет пойти в боулинг. Меня это удивило. Не похоже, чтобы ребенку с такой плохой координацией мог нравиться боулинг, но это был ее праздник, и если она захотела боулинг, то мы пойдем в боулинг. Решено. Поскольку Джоди не ходила в школу, у нее не было друзей, которых можно было бы пригласить, так что пошли я, Джоди, Пола, Люси и Эдриан.

Сначала дома мы вручили подарки. Я выбирала подарок тщательно. Было видно, что она любит все кукольное и особенно привязана к своей большой кукле Джулии, поэтому я купила ей машину для куклы, совсем как настоящую, и кукольный высокий стульчик. Она развернула свои подарки без восторгов, которых всегда ожидаешь от детей, изучила их и отставила в сторону без каких-либо комментариев. Мне стало очень обидно и вместе с тем любопытно. Не то чтобы ей не понравилось, но как будто для нее ничто не имело ценности, и я не могла попять: почему? Но оставила этот вопрос на потом, и мы отправились в боулинг.

Как я и думала, Джоди не могла бросить шар так, чтобы остаться в игре, но все же ей нравилось это занятие, хотя она и выкидывала свои обычные номера, приказывая всем вокруг командирским тоном. Но истерик не было – ни в боулинге, ни позже, в «Макдоналдсе», где она захотела поужинать. Но ведь это был ее день рождения, и мы все соглашались с ее пожеланиями – и были за это вознаграждены тем, что она не бросалась на пол, не вопила и никого не била. Мы вернулись домой, довольные, что день рождения Джоди прошел как нельзя лучше.

 

Спустя две недели пребывания у нас, на следующее утро после свидания Джоди с родителями, я оставила ее поиграть в комнате, пока все не уйдут в школу. Ей это не понравилось, но мне нужно было обеспечить рабочую обстановку, а спокойный завтрак был бы хорошим началом дня. Когда все ушли, я поднялась к Джоди, сказала, что она может одеваться, и спросила, что она хочет на завтрак.

– Ничего. Ненавижу тебя, – отрезала она и показала язык. – Отвали.

– Какая жалость… – Ее грубость я пропустила мимо ушей. – Ты-то мне нравишься, и я хотела провести вместе с гобой день.

Она посмотрела на меня:

– Почему? Почему я тебе нравлюсь?

– Потому что внутри злой Джоди есть Джоди добрая и счастливая, которая хочет выйти из комнаты. Теперь одевайся и идем завтракать.

И она оделась и пошла. Не стала спорить. Я была благодарна ей за это и мысленно наградила нас обеих золотыми звездочками.

 

Должен был прийти репетитор заниматься с Джоди, но до половины второго она была свободна, так что с утра мы отправились по магазинам, чтобы купить Поле новую куклу, а Люси – косметичку. В машине я объяснила Джоди, куда и зачем мы едем. Она никак не отреагировала. В универмаге я нашла все, что было нужно, затем на эскалаторе мы поднялись на верхний этаж и пошли в кафе. Мы взяли по куску яблочного пирога и сели у окна, поглядывая на улицу внизу. Мы могли бы быть нормальной парой – мать и дочь, которые в выходной отправились в торговый центр, – и я уже в который раз задалась вопросом: что же могло так сильно выбить из нормального русла ее жизнь? Ее травма оказалась намного сильнее, чем можно было предположить, исходя из пересказа Гэри личного дела Джоди. И всякий раз, задаваясь этим вопросом, я заставляла себя остановиться. Выдвигать обвинения кому-либо – это непрофессионально, и к тому же давать оценку ее поведению было преждевременно. Ведь Джоди постоянно держала меня в таком напряжении, что у меня просто не получалось отстранений посмотреть на все со стороны, чтобы увидеть картину целиком. Сегодня днем, когда она будет заниматься, у меня будет хотя бы пара часов посидеть с бумагами.

Мы допили чай, затем пробежались но магазинам на первом этаже. Я заметила, что Джоди как-то сникла, так что решила на этом закруглиться, и мы направились к лифтам. Я показала ей, как вызывать лифт, и объяснила, как он работает. Когда лифт подошел, сзади нас собралось уже достаточное количество людей, но мы стояли первыми. Мы вошли и встали у стенки. Джоди взяла меня за руку, но как-только двери стали закрываться, она вцепилась в меня и закричала:

– Нет! Пусть остановится! Не хочу!

Я быстро протиснулась между двумя женщинами и нажала на кнопку открывания, извинилась и выпустила Джоди. Я нагнулась к ней и положила руки ей на плечи:

– Что случилось, Джоди? Здесь нет ничего страшного,

– Не хочу, – простонала она. – Не пойду туда!

– Ничего страшного, можно и не идти, если не хочешь. Поедем вниз на эскалаторе.

Мы пошли к эскалатору, и, пока спускались, Джоди крепко держала мою руку.

– Я зайду туда с папой, – сказала она, наморщившись.

– Куда, в лифт?

Она кивнула:

– Напутаю его. Посмотрим, как ему понравится. Покажу ему.

– Почему ты хочешь напугать его, Джоди?

Но она только пожала плечами. Она снова ушла в себя, и дверца в ее прошлое, только что чуть приоткрывшаяся, снова захлопнулась.

 

Джоди быстро отошла от испуга, и к нашему возвращению домой настроение ее снова было хорошим. Я все хвалила и хвалила ее, повторяя, как хорошо мы провели время и как я рада была с ней пообщаться. Она сказала, что проголодалась, так что я оставила ее играть с ее куклой Джули и ушла в кухню. Она захотела бутерброд с арахисовым маслом, и я тонко намазала маслом хлеб. Непременно нужно было что-то делать с ее лишним весом. Я поставила тарелку на поднос для завтрака, налила сок в стакан, потом направилась в комнату, сказать, что все готово.

Что-то заставило меня на мгновение задержаться перед тем, как войти. Возможно, тишина. Я не слышала привычного бормотания, которое сопровождало все, что делала Джоди. Я заглянула в полуоткрытую дверь и застыла. Она по-прежнему играла с Джули: сняла с нее платье и лизала у куклы между ног. Она издавала низкие, хриплые звуки, словно от удовольствия, и совершенно не замечала моего присутствия. Я вошла, и Джоди посмотрела на меня.

– Какая-то странная игра, Джоди. – сказала я спокойно. – Чем ты занимаешься? – Я знала, что демонстрировать хоть какую-то тревогу или удивление нельзя, а если запретить ей что-либо, то можно по-лучить обратный результат. Кроме того, нужно было выяснить, понимает ли она, что делает.

Она посмотрела вниз, кукле между ног, потом снова на меня. Ни тени смущения.

– Целую, – ответила она, усмехнувшись. – Она любит, чтобы ее целовали, да.

– Тебе не кажется, что это странное место, чтобы целовать ее? Мы обычно целуем друг друга в щеку.

На ее лице мелькнуло удивление.

– Но у тебя же нет мужчины. Мужчины целуют сюда… – Она показала на обнаженную промежность Джули. – А девочки сюда… – И она ткнула пальцем в щеку.

Я подошла к ней и села рядом на полу. Нужно было не терять спокойствия, чтобы и Джоди оставалась спокойной, и постараться разговорить ее. Необходимо было узнать, что и где она видела, разобраться с этим и сообщить ее социальному работнику. Она не первая, кто в таком возрасте смотрит видео для взрослых или спит в родительской спальне, где нет перегородки. Я надеялась, что все дело в этом – Джоди лишь имитирует увиденное его. Все же я запишу это в журнале на случай, если начнет проявляться какая-то иная картина. Я старалась оставаться профессионалом: спокойствие и непреклонность.

– Джоди, расскажи мне, пожалуйста, как ты узнала, что мужчины целуют сюда?

– Просто знаю, – пожала она плечами. – Женщинам нравится, и мужчины так делают. Мамы, папы и девочки.

– А Джули у тебя изображала маму или девочку?

– Не знаю. Женщину.

– Тогда, если Джули была женщиной, кем же была ты?

– Мужчиной! – Она нахмурилась, недовольная моей непонятливостью.

– Просто мужчиной или кем-то конкретным?

Она замялась, почесывая бровь:

– Не знаю… Папой… Большим папочкой…

Из этого я еще не могла сделать выводы. Для нее все мужчины были папочками, как и для многих маленьких детей. Нужно было подтолкнуть ее к тому, чтобы она описала, что именно видела и где. Но прежде чем я успела двинуться дальше, она внезапно подскочила и начала со всей злости бить куклу ногами.

– Это все она виновата! – кричала она, сверкая глазами. – Она виновата! Я говорила ей – не надо! Посмотри, что ты наделала! Говорила я тебе, держать свой рот на замке!

Я вздрогнула: пластиковая кукольная голова отлетела к батарее. Джоди кричала на Джули, точно повторяя подслушанные ею слова. Я взяла ее за руку, подобрала куклу и отвела девочку к дивану:

– Ну же, солнышко, успокойся. Не нужно делать больно Джули.

Она уложила куклу себе на колени и погладила по голове, шепотом утешая и успокаивая ее.

– Не бойся, – говорила она. – Со мной ты в безопасности. Шшш… Шшш… Он плохо сделал, правда?

– Да, – ответила я, понимая, что она говорила не со мной, а с куклой. – То, что он сделал, действительно очень плохо… – Я остановилась. – Джоди, иногда мы видим что-то, чего не можем понять. Кажется, что люди делают друг другу больно, и мы очень переживаем от этого. Ты видела, как мужчина целовал так женщину? – Я указала на ноги кукле. – В интимное место?

– Да.

– Где ты это видела? По телевизору?

– В спальне и в машине, – четко ответила она.

– В машине? Не понимаю – телевизор в машине?

Она помотала головой.

– Но ты видела это в спальне и в машине? – Она кивнула. – В чьей машине?

– Какого-то дяди. Большой фургон.

– Это было кино. Джоди, или это было на самом деле? – спросила я после паузы.

Она прищурилась, словно представляя. Я едва расслышала ее ответ:

– На самом деле. Они были там. Девочка и папа.

– И что за девочка? Ты знаешь, как ее звали?

Она прижала кукольное личико к груди:

– Джоди. Я. В комнате Джоди. В папиной машине.

– Твой папа?

– Да.

 

ГЛАВА 9 Откровение

 

Какое-то время мы посидели в тишине. Я обнимала Джоди, а она – Джули. Мое сердце бешено колотилось, во рту пересохло. Подтвердилось самое худшее из моих опасений. Все прежние подозрения указывали на это, но я убеждала себя не торопиться с выводами и надеялась, что ошибаюсь. Джоди вручила мне ключи ко всем своим страданиям, боли, отвращению к себе и отчаянию.

Нужно было еще порасспрашивать ее, выжать все из этого момента, пока она сама готова говорить, но я боялась. Я не хотела слышать ответов, не хотела знать, насколько серьезно было все, что происходило с этой несчастной девочкой. Но мой профессиональный опыт говорил, что сказанное ею сейчас станет решающим в определении ее дальнейшего будущего, и не только в отношении того, вернется ли она к своим родителям. Возникла перспектива возможного расследования. Проходя подготовку к практике опекунства, я посещала занятия по вопросам сексуального насилия. Я усвоила, что неизмеримо важно первое откровение ребенка, поскольку дети редко лгут, и поэтому то, что они скажу! должно быть зафиксировано дословно, чтобы потом это можно было использовать в суде. Я должна была выяснить все досконально. Нас учили: нельзя задавать наводящие вопросы, надо спрашивать так, чтобы ребенок сам рассказал о происшедшем. Увы, больше нам ничего не объяснили, и уж точно, мне самой никогда прежде не доводилось сталкиваться с подобной ситуацией. Но зато я научилась непринужденно обращаться с детьми, которые пережили физическое насилие и испытывали недостаток внимания. Я знала, что сейчас мне необходимо вытащить все это из Джоди наружу, и надеялась, что так я смогу помочь ей раскрыться.

Я опустила взгляд на куклу. Этой куклой Джоди изображала себя, неудивительно, что она назвала ее именем, похожим на собственное. Дети иногда прибегают к ролевым играм, чтобы изобразить те события своей жизни, которые они не могут выразить словами.

– Джоди, – тихо позвала я. – Ты очень храбро поступила, что рассказала мне это. Я понимаю, как тебе трудно. Теперь постарайся рассказать мне все, что ты можешь вспомнить, и я помогу тебе, хорошо?

Она кивнула.

– Умница! – Я прервалась и перевела дух. Нужно быть осторожнее. Нельзя подсказывать, иначе все доказательства, которые можно было бы использовать в суде, будут обесценены. – Когда я только что вошла в комнату, ты играла, будто Джули – это ты, а ты – твой папа… – Ком застрял у меня в горле. – Если мы сделаем так еще раз, ты сможешь точно показать мне, как все было? Я знаю, милая, это непросто.

Она снова кивнула, и я обняла ее, потом взяла из ее рук куклу и положила на диван между нами. Я надела на нее трусики и одернула платье. Нужно, чтобы она воспроизвела все шаг за шагом, чтобы быть готовыми к перекрестному допросу.

– Так, значит, Джули теперь – Джоди. Где она? В машине, в спальне, на кухне, в саду? Скажи.

– В каком саду, глупая, – хихикнула она, – в комнате.

– Так, и чья это комната?

– Моя. Комната Джоди. Дома.

– И что надето на Джоди?

– Пижама.

– Тогда это будет как будто ее пижама, – кивнула я на трусики Джули. – Джоди уже лежит в постели или еще нет?

– Лежит, – твердо ответила она.

– А свет горит или нет?

– Нет.

– Теперь скажи, Джоди спит или еще нет?

– Спит. – Она закрыла глаза, чтобы показать: спит.

– Хорошо, умница. Так, Джоди спит в своей кроватке, дальше что?

Мы обе посмотрели на куклу. Она подумала с минуту, потом встала и пошла к двери.

– Я вхожу, – пробасила она, расправив плечи и тяжело прошагав по комнате, по-своему изображая взрослого мужчину.

– Ты входишь в комнату Джоди? А кто ты?

– Папа. Мой папа. Я сейчас у Джоди.

Она приблизилась к кукле, замешкалась и взглянула на меня.

– Мне подвинуться? – догадалась я.

– Туда. – Она ткнула в дальний угол комнаты, у двери.

Я отошла и осталась стоять там затаив дыхание. Я хотела запечатлеть каждую подробность, ведь позже мне нужно будет все записать. Я наблюдала, как она нагнулась над куклой, задрала ей платье, потом грубо стянула с нее трусики. Не сознавая, что она делает, она раздвинула кукле ноги и приблизила лицо. Она стала издавать низкие хриплые звуки, как и прежде, потом растянулась на кукле, накрыв ее с головой, лицом уткнувшись в диван. В ритмичном подергивании она начала приподниматься и опускаться, задышала громче. Она подняла голову и издала протяжный стон, прежде чем замереть без движения. Это было точное и однозначное изображение полового акта. Мне стало дурно.

В комнате было тихо. Я смотрела на изнасилованную куклу, стараясь скрыть отвращение и отчаянную жалость к девочке. Какой ребенок в свои восемь лет может показать такое, или знать такое, или испытать такое? Мысль о том, через что она прошла, была невыносима, меня переполняла ненависть к тому чудовищу, которое смогло поступить так с собственной дочерью. На глазах выступили слезы от злости и жалости, но я сдержала их.

Глубокий вздох. Сейчас не время для эмоций. Сейчас нужно было сохранять спокойствие ради Джоди. Она не была смущена. Она слезла с Джули и подошла ко мне.

– У меня получилось? – спросила она.

– Ты очень смелая, – слабо улыбнулась я.

Но смелость ей не требовалась. Джоди не проявляла ни замешательства, ни осознания происходящего. Это было частью того, что для Джоди являлось обычной жизнью. Я взяла ее за руку и подвела к дивану, где мы сели рядом. Мы обе смотрели на Джули. Все же было несколько несоответствий, которые мне предстояло прояснить. Я крепко сжала ее руку:

– У тебя замечательно получилось, Джоди. Я только не уверена насчет нескольких вещей. Попробуй вспомнить и ответить на мои вопросы. Если не знаешь или не можешь вспомнить, так и скажи. Не надо гадать или выдумывать, ладно?

Она кивнула.

Я, продолжая держать Джоди за руку, развернула ее к себе, чтобы видеть ее лицо. Совершенно пустое выражение.

– Ты только что изображала своего папу?

Она кивнула.

– А настоящая Джоди спала в постели и свет не горел?

Снова кивнула.

– Если ты спала, откуда ты знаешь, что он вошел в комнату так, как ты мне показала? Может, он подкрался на цыпочках или прополз по полу. Ты спала, и глаза были закрыты, верно?

Она немного подумала.

– Если не знаешь или не помнишь, просто скажи, – напомнила я.

– Знаю. Я иногда спала, а иногда не спала.

– Ясно. Ты помнишь, как он был одет?

– Джинсы и майка, – ответила она, не раздумывая. – Он всегда так ходит.

– Он оставался в одежде или что-то снимал?

– Он снимал молнию.

«Расстегивал молнию, наверное», – подумала я, но нужно было уточнить:

– Не покажешь, как это?

Она поднялась, расстегнула пуговицу на джинсах и молнию.

– Понятно. И так и оставался, пока был сверху тебя?

– Нет. Больше… – Она спустила джинсы на щиколотки и чуть было не сняла трусики.

– Хорошо, не надо показывать, просто расскажи.

– Спускал трусы и джинсы.

– Вниз?

– Да.

– Понятно. Одевайся, солнышко. – Я помогла ей застегнуть молнию и усадила рядом с собой на диван.

– Папа вел себя плохо, Кэти? – Ее брови поползли вверх.

– Да, Джоди. Очень плохо. – Не мне судить родителей, но было очевидно, что Джоди немедленно должна узнать, что все это было очень плохо, но что она ни в чем не была виновата.

– Папа плохой, – сказала она и с силой стукнула кулаком по колену, – Сделал мне больно. Я хочу сделать ему больно. Как ему это понравится?!

Я обняла ее и прижала к себе. Ах, если бы было в моей власти вытащить из нее эту боль и исцелить.

– Все хорошо, Джоди. Теперь ты в безопасности. Больше этого не случится, обещаю.

– Хорошо, – сказала она, даже слишком быстро успокоившись. Но этот безмятежный вид и скупость в эмоциях означали, что мы даже близко не подошли к основной причине ее страданий.

– Джоди, ты только что сказала, что он делал тебе больно. Не расскажешь как? – Вопрос ужасный, но так иди иначе ей задаст его офицер отделения по защите детей, и ее первый ответ нужно будет записать.

– Потом у меня болел животик. – Она положила руку в низ живота, ближе к бедрам. – А потом он писал, и это было невкусно.

– Невкусно? Он что-то клал тебе в рот?

Она скривилась и сплюнула:

– Когда мы были в машине, он сделал пи-пи мне в рот.

Я отвернулась, чтобы она не видела моей реакции. Я горела от гнева и стыда, стыда, который должна была чувствовать и Джоди, но не чувствовала. Я не собиралась говорить ей, что это было на самом деле. Зачем? К тому же наивные определения, единственные, которые могли прийти ей в голову, не только делали картину еще более ужасной, но и еще раз подтверждали подлинность истории. Вне всякого сомнения, она говорила правду.

Я повернулась к Джоди и снова посмотрела на нее:

– И последнее, что мне нужно знать. Это было один раз или несколько?

– Много, Кэти. Папа плохой. Кэти, почему ты плачешь?

Но я больше не могла сдерживаться. По лицу текли слезы.

– Мне рассказали очень грустную историю, милая.

– Почему грустную?

Тот факт, что она не понимала кошмарной природы всего случившегося, только усугублял ситуацию.

– Потому что это очень плохо, Джоди, и такое никогда ни с кем не должно происходить.

– Да. Папа плохой, – повторила она. – Можно мне теперь поесть?

 

ГЛАВА 10 Отчет

 

Я подумала: репетитора надо бы отменить, но она, скорее всего, уже в пути. Да и Джоди хотела заниматься, а мне нужно было позвонить Джилл и рассказать ей обо всем, что у нас случилось, так, чтобы меня никто не мог услышать.

Моя голова раскалывалась от таких откровений. Я помимо воли все прокручивала и прокручивала их в памяти, слушала и смотрела на страшную правду глазами маленькой, невинной восьмилетней девочки. Было сложно избавиться от картин, которые возникали в воображении, и, даже когда я вернулась к обычной домашней рутине, ужас того, что я только что узнала, затмевал все. Я не могла избавиться от омерзения, которое душило меня – как будто по воздуху струился ядовитый газ.

Джоди, напротив, отошла довольно быстро, проглотила бутерброды с закусками и йогурт и потребовала добавки.

– Хватит, – сказала я, не обращая внимания на последовавшие протесы.

В кабинете я расчистила маленький стол, который служил партой, и приготовила карандаши и бумагу к приезду Николы. Джоди ходила за мной хвостом, радуясь, что ее репетитор снова придет к ней. Когда в дверь позвонили, она побежала открывать, но потом, вспомнив мои слова, подождала, пока я подойду.

– Молодец, – похвалила я ее, и она обняла меня.

 

Я встречалась с Николой мельком на предварительной встрече, и она успела произвести на меня хорошее впечатление. Ее спокойный, твердый подход к девочке был именно тем, что нужно Джоди, и та, видимо, разделяла мое одобрение, поскольку приветствовала Николу, словно давнюю подружку. Никола тоже была рада ее видеть, и, пока она раздевалась и складывала вещи, они спокойно беседовали. Мы вышли к кабинету, где Джоди забралась на свое место и начала что-то увлеченно чертить на бумаге, которую я принесла. Словно Мэри Поппинс. Никола нырнула в свою объемистую сумку и извлекла оттуда солидную стопку учебников и ярко раскрашенных тетрадей. Джоди была поражена.

– Начнем прямо сейчас, – уверенно сказала Никола. – После часа я обычно делаю перерыв, Может, обсудим тогда успехи?

– Отлично. Тогда я принесу к этому времени напитки и закуски. – Я убедилась в том, что у них есть все необходимое, и ушла, довольная тем, что с меня сняли ответственность, хотя бы и на пару часов. Наверху я заперлась в комнате, чтобы никто не мог подслушать, и устроилась на кровати с телефоном под боком. Я прикинула, что собираюсь рассказать. Записать все в журнале времени еще не нашлось, но все было так свежо в памяти и так угнетающе живо… Я набрала номер, мне ответила секретарша.

– Можно Джилл к телефону? Это Кэти.

– Соединяю.

Щелчок, потом голос Джилл:

– Здравствуй, Кэти, все в порядке?

– Нет, не в порядке. Дома Джоди насиловали. Это точно. Такого она придумать не могла… – Я быстро пересказала все ее признания, пояснив, как. Джоди с помощью куклы показывала все мне, – я повторила ее слова практически слово в слово.

Джилл помолчала, а потом спросила:

– А ты как, Кэти? Никто даже представить не мог.

Не мог представить? Зная то, что сейчас знаю я, было сложно поверить, что ни у кого не возникло такой мысли, но сомнения – прерогатива социальной службы. Конечно, если бы кто-то знал, что там происходило, Джоди забрали бы раньше. Но как можно было ничего не заподозрить, да еще так долго? Должно быть, они сфокусировались на очевидном физическом насилии (побои, ожоги, переломы), не замечая более страшного зла.

Теперь, когда можно было не сдерживать эмоций перед Джоди, я почувствовала, что переживания и боль переполняют меня. В глазах защипало, к ним подступили слезы, и я разрыдалась. Я рыдала от смешанного чувства бессильной ярости и горькой печали. Но расклеиваться было нельзя. Нужно быть сильной. Для Джоди. Я сделала глубокий вдох:

– Конечно, я расстроена, но слава богу, что все открылось. Это объясняет степень ее травмы. И еще многое объясняет: то, что она стремилась причинить себе боль, то, что отгораживалась от внешнего мира… И, Джилл, такое ощущение, что все это продолжалось довольно долго. Она описывала все настолько спокойно, будто это обычное дело.

Еще одна пауза. Джилл шокировало то, что я ей рассказала. Когда работаешь в социальной сфере с детьми, сталкиваться с установленными случаями насилия приходится часто, но к этому все равно невозможно привыкнуть, а история Джоди была особенно возмутительной. Мысль о том, что такая маленькая девочка могла терпеть подобное на протяжении не одного года, была слишком ужасна.

После недолгого молчания Джилл пришла в себя:

– Так, как только мы закончим, я звоню Эйлин. Нам с тобой нужно встретиться как можно скорее. Мне нужны твои записи. Ты можешь перепечатать их, пока у вас занятия, и переслать мне копию?

– Постараюсь.

– Видно, Джоди доверяет тебе, Кэти, доверяет больше, чем кому-либо прежде. Она четыре месяца во временной опеке – и ни разу об этом не говорила. Я одного не понимаю – где все это время была мать?

– Да. Судя по тому, что рассказала Джоди, трудно поверить, будто мать ничего не знала. Но это неизвестно. Джоди ничего не говорила об этом.

– Джоди ответит, если ты спросишь ее напрямик?

– Не уверена. Она рассказала мне все это сейчас, но только потому, что играла в это время с куклой. Я думаю, ее подтолкнул случай в лифте.

– В лифте?

– Да. Мы выходили из магазин