Июль 2011 г. Об Агате Кристи и авторском волюнтаризме

Дорогие мои, скажите, за что вы любите Агату Кристи?

Я вот, к примеру, её не люблю.

Хотя казалось бы – кого и любить-то в этом благословенном жанре, как не её?

Уютные деревушки. Домики в розовом плюще. Садики. Трупы. Саркофаги. Добротные хитросплетения сюжета, красивые и немнущиеся, как синтетические кружева. Славные такие, по-хорошему сумасшедшие англичане. Нестрашная клюквенная кровь, нераздражающая дамская ироничность и масса занятных речевых оборотов, специально рассчитанных на тех, кто читает «только в оригинале». Включай настольную лампу с зелёным абажуром, бери в зубы яблоко, ложись плашмя на диван и наслаждайся.

Собственно, я, когда встречаю где-нибудь Агату Кристи, именно так и делаю – чем я хуже других, в конце концов? И иногда даже вполне преуспеваю в пресловутом невинном наслаждении. Но – ровно до того момента, пока не наступает Последняя Глава, и Эркюль Пуаро вместе с Мисс Марпл, взявшись за руки, хором сообщают вам, КТО ЖЕ УБИЙЦА.

И вы, не веря своим ушам, сперва впадаете в столбняк, потом истошно кричите «нет, нет, только не это!» - а потом захлопываете книгу с ощущением, что вас подманили, обобрали, обидели в лучших чувствах, накормили стрихниновым пудингом, надругались над тем, что вы наивно считаете своей Способностью Логически Мыслить, а затем пинком вышвырнули за дверь. И вам ничего другого не остаётся, как сидеть на ступенях, плакать, сморкаться в плющ, бить себя кулаком по коленкам и твердить своё никому не нужное «только не это!»

Потому что в умении раздавить читателя Неожиданным Финалом эта дама не знает себе равных. А когда то, что осталось от читателя, робко пищит из-под обломков, что при всей своей Неожиданности этот самый Финал должен быть хотя бы мало-мальски убедительным, она только покровительственно улыбается. Что ей до того, что ни характер, ни умственные способности, ни физические данные того бедолаги, которого она по собственному усмотрению назначила на роль Убийцы, никак не позволяют ему справиться с этой ролью? Что ей до того, что единственная вина несчастного состоит в том, что из всех лиц, присутствующих в романе, он выглядит наименее подозрительно?

У неё своя, строго определённая задача – подольше поводить читателя за нос по всем окрестным деревушкам, домикам-садикам-саркофагикам, затем быстренько отправить его в нокаут и вытолкать наружу, пока он не успел опомниться и потребовать сатисфакции.

Нет, всё-таки женщины-писательницы – очень жестокосердны, в этом любой может убедиться. Но если какая-нибудь Мария Семёнова или, допустим, Этель Войнич издеваются над своими героями хоть и изощрённо, но, в сущности, бесхитростно… ну, там, сажают на цепь, ломают рёбра, расстреливают, отправляют на каторгу или уж прямо сразу в Россию…. то здесь над героями измываются куда тоньше и безжалостней. Ну, сами посудите! Какой-нибудь милейший деревенский доктор с мягким таким, чисто женским чувством юмора, с замечательной сплетницей-сестрой, с неплохим литературным даром… добрый, уютный, спокойный, в меру недалёкий и безмерно терпеливый, как и подобает детективному доктору…. Живёт себе, как птица небесная, наслаждается деревенским однообразием, немножко дразнит сестру, немножко лечит больных, пьёт чай с кексами, пишет мемуары и ни о чём дурном не помышляет…. И вдруг, откуда ни возьмись, является Автор, нежно берёт его за плечо и задушевно так говорит ему на ушко: «А знаете, дорогой доктор, кто в этом детективе убийца? ВЫ, ДОРОГОЙ МОЙ ВАТСОН! Вы и убили-с! Так что, извольте, пожалуйста, прямо здесь, в своих мемуарах, во всём признаться… а потом я вам дам таблеточек, которыми вы в эпилоге отравитесь – и всё будет хорошо!» И напрасно несчастный доктор будет валяться у Автора в ногах, рыдать, бить себя в грудь и кричать о том, что он НЕ МОЖЕТ быть убийцей, потому что у него нет для этого ни достаточных мотивов, ни каких-либо подходящих душевных качеств, и главное – потому что он И ЕСТЬ РАССКАЗЧИК, ОТ ЛИЦА КОТОРОГО ВЕДЁТСЯ ПОВЕСТВОВАНИЕ! И что читатель уже к нему привык и почти полюбил, так что он никак не посмеет обмануть святое читательское доверие… «Помилуйте, доктор! – потирая ручки, скажет Автор. – Да ведь в этом и есть наша главная задача! Читатель сам жаждет, чтобы мы обманули его доверие – он за этим к нам и пришёл! Он же не хуже нас с вами знает, что доверять людям нельзя даже в самом крайнем случае – в особенности добрым, надёжным и отзывчивым. Они-то и есть самые главные на свете подлецы! Так что, довольно капризничать, берите себя в руки и быстренько отправляйтесь убивать». И тогда доктор упадёт на пол и будет биться в конвульсиях, проклиная тот день, когда он угодил в этот проклятый роман, и сам Эркюль Пуаро не выдержит и вступится за него и, потирая лысину, начнёт неубедительно протестовать и клясться, что не станет клеветать на своего доброго друга, который так помогал ему в расследовании … да и вообще, как его можно в чём-то обвинять, когда он НИ В ЧЁМ НЕ ВИНОВЕН? «Ну, это уж дудки, брат мусью, - нахмурившись, скажет Автор. – Мне лучше знать, кто виновен, а кто нет. Мой роман. Что хочу в нём, то и делаю».

И – знаете что? Эта дама и вправду думает, что «в своём собственном романе» может делать всё, что захочет.

Это-то и мешает мне сполна насладиться её творчеством, лёжа на диване с яблоком в зубах. Не люблю я такого авторского беспардонного волюнтаризма, даже в детективах.

Но, может, это все детективы так пишутся, просто я мало их читала?