Февраль 2009 г. Про Золотую Рыбку

 

В былые времена сына моей подруги однажды выгнали из класса за то, что он забыл принести блины и иконку на празднование Масленицы, да ещё и сказал учительнице, что существование Бога научно не доказано. Так и сказал. И его выставили. За попытку срыва мероприятия и неуважение к народным традициям. Эту запись в дневнике он потом долго с гордостью показывал всем гостям и знакомым. Потом дневник куда-то затерялся.

 

Теперь иные времена. Туськину маму недавно вызвали в школу из-за Золотой Рыбки. После беседы с учительницей мама вернулась встрёпанная и недоумевающая.

— Она им объясняла, оказывается, что Золотая Рыбка – это деньги. То есть, не какие-то там конкретные деньги, а Деньги вообще, как феномен, как концепт…

— Это она при первоклассниках такими словами ругалась? «Феномен» и «концепт»?

— Вероятно. Хотя - я не знаю, может, так и надо? Пусть они с малых лет учатся не сюсюкать, не адаптировать, а применять настоящие литературоведческие термины. Ничего плохого, я считаю. И дело вообще не в этом. Дело в Рыбке этой самой. Понимаешь, она им объясняла: Рыбка – это Деньги. Золото. Поэтому она и золотая. Она нарочно попалась Старику, чтобы его искушать. И его, и Старуху – обоих. Его – в его покорности, а её – в её жадности. И они оба поддались искушению. Старик оказался безвольным подкаблучником, а Старуха – жадной мегерой. Но они не так уж виноваты, потому что такова природа человека. Человек – раб золота, особенно если до того, как оно попало к нему в руки, он был беден. Бедному бесполезно давать деньги, он тут же начнёт их тратить, как одержимый, чтобы компенсировать свою прежнюю бедность, и всё опять кончится разбитым корытом. Деньги могут дать человеку всё, но они не вечны и не бесконечны, они, если их так бездумно тратить и хотеть всё больше и больше… тогда они исчезают, и человек разоряется. От этого происходят экономические кризисы. Сказка Пушкина – про экономический кризис.

— Ни фига себе! Она всё это детям объясняла?

— Ну, да. Не знаю, правда, в каких словах… А потом стала их опрашивать по очереди, как они усвоили материал. И тут Туська встаёт и выдаёт: а по-моему, говорит, Рыбка – это Бог. Так и сказала! Признайся, это твоя мысль, да? Это ты её научила?

— Честное благородное, нет. Мы вообще с ней этот сюжет никогда не обсуждали.

— Значит, это бабушка… Господи, я ей сто раз уже говорила, чтобы она перестала впаривать детям про Бога! Не нужно им засорять мозги! Вырастут – сами разберутся. А то получается Бог знает, что – всюду один Бог, и больше ничего… Этак что угодно можно трактовать, любой сюжет. Хоть «Колобка». Колобок пытался убежать от рокового предназначения, но сколько верёвочке ни виться, а от судьбы не уйдёшь…

— Это уже янсенизм какой-то.

— Ну, вот, ты тоже ругаешься.

— Я же не при Туське!

— И на том спасибо. Нет, я серьёзно. «Курочку-Рябу» тоже запросто можно истолковать в религиозном духе…

— «Курочка-Ряба» - это как раз-таки сатирическая антиклерикальная сказка. Знаешь её полный вариант?

— Я тебя умоляю! Как-нибудь в другой раз. Наверняка что-нибудь неприличное… Нет, ты пойми: меня это очень беспокоит в Туське. Я её спрашиваю: почему Рыбка – Бог? При чём тут Бог? А она молчит. Она вообще как-то стала в последнее время стесняться и замыкаться, раньше с ней такого не было… Может, ты с ней поговоришь? Как-нибудь аккуратненько? Или лучше оставить её в покое, как ты думаешь? А то сперва эта ду… Лидия Васильевна к ней привязалась со своим кризисом идиотским.. нет, надо же такое придумать, да? А потом ещё мы привяжемся – с Богом. Наверное, лучше не надо, да? Как ты думаешь?

 

Конечно, лучше не надо, ответила я в рассеянности, потому что уже по уши, как в тёплое стариково море, погрузилась в эту притчу.

 

Праведник каждое утро встаёт до света, идёт на берег и, стоя под звёздами, ветром и солёными брызгами, говорит с Богом.

 

Очень трудно говорить с тем, кто тебе не отвечает. Но праведник тем и отличается от всех нас, что он терпелив. Он не понимает, что такое «всё и сразу, здесь и сейчас».

 

И однажды Бог ему ответит. Приплывёт и выпрыгнет из воды прямо к нему на руки живой золотой рыбкой с тёплой, чуть шершавой чешуёй, - кстати, ничуть не напоминающей на ощупь золотые монеты. И спросит, как положено: чего тебе надобно, старче?

 

А праведнику ничего не надобно, кроме Бога. Только видеть Его и говорить с Ним. И он, кряхтя и держась за поясницу, наклоняется и выпускает рыбку обратно в море. В надежде, что она когда-нибудь приплывёт опять. А он будет глядеть, как она резвится в волнах, и счастью его не будет ни дна, ни предела.

 

А потом этот праведник приходит к нам и простодушно рассказывает о том, что видел и слышал. И тогда мы завистливо ахаем и начинаем рыдать, клясть судьбу и показывать ему своё разбитое корыто. И он тоже плачет над нашим корытом, и идёт к Богу и просит Его, чтобы Он дал нам другое, получше и поновее. И Бог ради него даёт нам то, что он для нас просит. А мы, вцепившись в новое корыто, начинаем орать, что нас неправильно поняли, и нам нужно совсем не это, а другое – совсем, совсем другое. И праведник идёт к Богу и просит для нас Совсем Другое. И Бог даёт нам ради него наше Совсем Другое. Но выясняется, что это тоже не то, что нам нужно. Нам нужно нечто большее во всех отношениях. Чтобы было нас достойно и лучше соответствовало нашим творческим потребностям. И праведник идёт к Богу и просит для нас Нечто Большее. И Бог даёт нам Нечто Большее. Зачастую даже больше, чем мы заказывали.

 

И наступает момент, когда мы начинаем принимать всё это как должное и само собой разумеющееся. И понимать, что Бог – это такое специальное приспособление для удовлетворения наших нужд и потребностей. Духовных, творческих и материальных. А раз это такое приспособление, то нужно просто понять механизм его работы, овладеть парой-тройкой приёмов.. ну, что там, в этом арсенале? – чудотворные иконы (заряженные особой энергетикой), чудодейственные молитвы (главное – не перепутать порядок слов, иначе заклинание не подействует), пара-тройка обрядовых действ (лучше, конечно, что-нибудь пооккультнее, оно и эстетичней, и надёжней) – и дело в шляпе, а рыбка – в аквариуме. А как всё это постичь – не проблема: есть же специальные книги, и тренинги, и духовные практики. Всё в нашем распоряжении. Немного усилий – и Он никуда от нас не денется. Он будет у нас на посылках.

 

Мы засыпаем с этой радостной мыслью, а просыпаемся от того, что жёстко лежать, и щепки от разбитого дна впиваются нам в бок, и вообще как-то трясёт и болтает, и вода сочится из всех щелей нашей гнилой посудины, которая радостно прыгает по волнам и куда-то нас тащит. А на берегу стоит праведник, этот безвольный, бесхребетный подкаблучник, молитвами которого мы столько лет жили, и радовались, и имели всё, что хотели, и даже в голову не брали, кому мы всем этим обязаны. И если волна всё-таки сжалится и, внемля его мольбе, не утопит нас, а выкинет на берег рядом с ним, мы отряхнёмся, выжмем одежду, горько обругаем и его, и его Господина, и пойдём к своей землянке, волоча за собою разбитое корыто. Потому что не такое уж оно и разбитое – если починить, то ещё не один год прослужит.

 

... Вечером мы с Туськой и Юлькой смотрим «Приключения раввина Якова» с Луи Де Фюнесом.

 

— Ребе, мой хозяин уволил меня с работы и не выплатил жалованья! – жалуется шофёр мнимому раввину. – Как мне быть в этой ситуации?

— Попроси Бога о том, чтобы хозяин вновь взял тебя на работу, и Бог скажет – «да»! – отвечает ему мнимый раввин, а на самом деле его бывший хозяин, переодетый раввином, бывший ксенофоб и антисемит, скрывающийся от убийц в еврейском квартале.

— А если я попрошу хозяина удвоить мне жалование? Что скажет на это Бог? – не унимается шофёр.

— (Воодушевлённо) Он скажет – «да»!

— А если попрошу утроить?

— (Ещё более воодушевлённо, почти экстатически) Он скажет – «да»!

— Ну, а если попрошу дать мне вчетверо больше, чем раньше?

— (Сварливо)Он скажет – «нет»! Хватит с тебя.

 

Туська подпрыгивает на стуле и хохочет. И Юлька, глядя на неё, тоже подпрыгивает и хохочет, хотя вряд ли понимает, о чём речь. Ей просто нравится смеяться вместе со всеми. Разумеется, при условии, что смеются не над ней.

 

 

18 февраль 2009 г. "А вы знаете, что такое Каскара Саграда?"

 

Юльку научили читать.

 

— Юля, что ты хочешь на день рожденья?

— Макси-Бюст!

— Что, что? Какой ещё макси-бюст?

— Вот такой! – Вытягивает руки перед грудью и как можно шире разводит их в стороны. Все хохочут. Юлька сперва непонимающе моргает, потом набычивается и начинает наливаться краской и слезами. Утром, возвращаясь от бабушки, она видела в переходе метро эту надпись на рекламном плакате: «Макси-бюст». Случилось так, что как раз рядом с плакатом был киоск, в витрине которого лежали игрушечные коты – много котов, всех размеров и расцветок. В их числе был и такой большой, как показывала руками Юлька. Она была уверена, что Макси-Бюст – это его имя. Или, возможно, имя и фамилия. Макси Бюст. Очень хорошее имя для кота.

 

Когда это не без труда удалось выяснить, ей, конечно, подарили этого кота. Он лежит, заброшенный далеко на шкаф, и недоумевает, уткнувшись в лапы грустным усатым лицом: чем же он мог так провиниться? Новая хозяйка ни разу с ним не играла. Ходит мимо и не смотрит в его сторону. Чтобы лишний раз не вспоминать о своём позоре.

 

Такой характер.

 

Выходит со мной и с мамой из метро, осторожно пробует сапогом чавкающее ледяное месиво под ногами, набирает в лёгкие воздуха и кричит:

— Мокротà, прощай!

Мама смущена:

— Юлька, ты что кричишь на всю улицу? Разве можно так орать?

Юлька тоже смущена:

— Я специально… Чтобы сухо стало. А то сапоги же промокают…

— Ты думаешь, это поможет?

— А там картинка была, в метро. Тётенька такая толстая… и написано: «Попрощайтесь с мокротóй!»

— Ох, Юлька.. С мокрóтой, а не мокротóй! Мокрóта – это когда кашель…

— Вот я и хочу, чтобы ноги не промокли, и не было кашля!

— Юля, ты всё путаешь.

— Ничего я не путаю! Ты сама! – Надувается и всю дорогу до дома молчит и страдальчески сопит, загребая ногами по мокротé – так, чтобы побольше попало в сапоги.

 

Трудная штука жизнь. Ходи да огладывайся, как бы не попасть впросак.

 

— Тогда его схватили – знаешь, эти… эсэмэсовцы. И ка-ак посадят в тюрьму!

— Кто схватил?

— (Менее уверенным тоном, чуя подвох). Эсэмэсовцы.

— Какие ещё эсэмэсовцы?

— Такие. Злые. Фашистые.

 

И опять все хохочут. Потому что невозможно же удержаться! Юлька привычно краснеет и сворачивается в ежиный клубок.

— И что, что дальше-то они с ним сделали, эти эсэмэсовцы?

— Ничего! – Яростный взгляд из-под мокрых ресниц.

— Ну, Ю-улька, не дуйся! Расскажи, что было дальше!

— Не расскажу!

 

Сопя, сползает со стула и уходит в кухню. Конечно, какой теперь интерес рассказывать? Всё настроение сбили.

 

Сидит на полу, подложив под себя диванную подушку в виде львёнка, и поёт:

 

Просто надо очень верить

Этим синим морякам…

 

— Юлька, синим морякам не надо верить! – вмешивается мама. – Они же пьяные, судя по всему. Ну, если синие…

— Они не потому синие! – тут же встревает Костик. – Это утопленники!

— Утопленникам тем более нельзя верить.

— Да не утопленники! – хохочет приятель Костика Славик. – Они просто замёрзли, вот и синие! От холода. Синие и пупырчатые! Правда, Юлька?

— Дураки! – дрогнувшим голосом говорит Юлька, хватает подушку и убегает с ней в свою комнату.

— Это невозможно, - вздыхает Юлькина мама. – Что-то надо делать с этим самолюбием. Иначе она с ним так потом намучается!

 

А что с ним делать, с этим прокляущим самолюбием, раз оно уже есть? Надо, конечно, как-то смирять, да. И надо каждый раз объяснять ребёнку, когда он ошибается, в чём именно он неправ. И взрослым тоже надо объяснять. Например, почему нужно верить синим морякам. Обязательно нужно верить синим морякам. В синих, как море, кителях, в сине-белых тельняшках, стройным и мужественным, с ясными лбами над синими глазами…. Кому ж ещё верить, как не им?

 

Юлька сидит у себя в комнате, гладит подушку и целует её в львиную морду. У подушки, кстати, тоже есть имя. Её зовут Леф. Именно так было написано на ценнике, с которой она продавалась. Лев по имени Леф. Над ним тоже все смеялись, пока Юлька не потребовала его купить.