В подражание Драгунскому. Что я люблю.

 

В полнолуние сладко спать, укрывшись хвостом, и даже во сне не думать о метле, отставленной в дальний угол кладовки.

 

В восемь утра проснуться от нежного лепета подсознания, напоминающего тебе, что ты опаздываешь на работу. Вскочив, судорожно барахтаться в шкафу в поисках запланированных с вечера брюк и кофточки, тихо плакать под злорадное хихиканье подсознания, а добежав до дверей, вспомнить, что у тебя сегодня вторая смена.

 

Выйти с Собакой в крепко пахнущую помойкой, свинцовую свежесть утра, провалиться по щиколотку в сугроб и увидеть солнечный отсвет на куполах Донского монастыря.

 

По пути на работу стоять на пешеходном переходе рядом со спящим регулировщиком, перебирать зёрнышки Розария и, глядя на безостановочный поток машин, думать о бесконечности и величии Космоса и об Ангеле с огненным мечом в чёрно-белую полоску.

 

Вечером, за двадцать минут до закрытия зала, наблюдать за тем, как студенты наконец-то открывают книги и, высунув языки, начинают водить пальцами по строчкам. Любоваться тем, как преображаются их лица, становясь одухотворёнными и сосредоточенными, как у первоклассников.

 

После работы заглянуть на полчасика в «Шоколадницу», выйти оттуда, отдуваясь, облизываясь и глядя на луну зелёными нахальными глазами. Потом зайти в аптеку, купить батончик мюсли – сырую овсяную крупу, склеенную клубничной жевательной резинкой – и идти к метро, увязая в нём зубами и горделиво думая о том, как же всё-таки хорошо соблюдать диету.

 

Ночью лежать под ледяной форточкой, слушать песни дворовых котов, скрип снега и перебранку звёзд и мечтать о том, как весело я проведу время в следующее полнолуние.

 

Засыпая, делать вид, что не слышу, как Собака тихо вспрыгивает ко мне на кровать, забирается под одеяло и укрывается на ночь моим хвостом.

 

 

Труп молодой леди

 

Судя по всему, был конец мая. Потому что весь задний двор был усыпан клочьями тополиного пуха и молодыми одуванчиками, а ближе к дому, в огороженном подобии палисадника, цвела сирень. Эти одуванчики и эту сирень я помню особенно отчётливо, потому что в тот день, томясь покоем и одиночеством, я обрывала цветы и делала из них «секретики»: перекладывала их фольгой от шоколада и обрывками серпантина, закрывала сверху зелёным бутылочным стёклышком и засыпала тонким слоем грунта.

— Привет, - дружелюбно сказал мне большой Сашка из одиннадцатой квартиры. – Дурью маешься?

— А тебе какое дело? – так же дружелюбно отозвалась я, разворачиваясь так, чтобы заслонить от него свои клады. – Давай, гуляй отсюда, а?

— Да ладно, не обижайся, - сказал мне Сашка, дружелюбие которого начало приобретать уже какие-то пугающие размеры. – Ты…это… вот чего… Тебе сейчас всё равно ведь делать не фига, как я понимаю. Ты… ну, короче, не хочешь у нас немножко трупом побыть?

— Чего-о? – Я поднялась с корточек и на всякий случай приметила краем глаза путь к отступлению через сиреневые кусты. – Дурак, что ли? Каким ещё трупом?

— Мы играем, - объяснил Сашка. – Я Шерлок Холмс, понятно?

— Нет, - сказала я.

— А, ну да, ты же ещё маленькая, - спохватился Сашка.

— Сам ты маленький! Я первый класс закончила, к твоему сведению.

— Ну, да. Я и говорю… В общем, Шерлок Холмс – это такой сыщик, понятно?

 

Я хмуро кивнула и сказала, что понятно. Хотя на самом деле со словом «сыщик» в моём представлении было связано только зубастое чудовище в клетчатых штанах из второй серии «Бременских музыкантов».

 

— Ну, вот, - обрадовался Сашка. – Я сыщик и должен расследовать убийство. Убита молодая прекрасная леди. Ну, в смысле, девушка.

— Молодая и прекрасная? – заинтересовалась я.

— Вот именно, - подтвердил Сашка. – И Шерлок Холмс должен найти убийцу. На самом деле он уже знает, кто убийца… это, конечно, профессор Мориарти… Но всё равно – знать мало. Профессора Мориарти же надо ещё и поймать.

 

Всё перепуталось в моей голове. До сих пор я думала, что профессор – это очень приличный, хотя и довольно беспомощный в быту человек, который, как правило, занят только своими научными изысканиями. Изредка его, правда, насильно вывозят куда-нибудь в Южную Африку, берут там в плен, продают в рабство, но он и в этих тяжёлых обстоятельствах остаётся верным себе и продолжает интересоваться исключительно положением небесных светил или видами редких насекомых. Но то, что профессор в некоторых случаях может быть и безжалостным убийцей - это было для меня новостью.

 

— Короче говоря, - вдохновляясь, пояснял мне Сашка, - ты будешь лежать на траве, вся в крови…

— В какой ещё крови? – встревожилась я.

— Я помаду губную водой развёл, очень натурально выглядит. Ты не бойся, она хорошо отмывается.

 

Идея с помадой мне не очень понравилась, но делать было нечего.

 

— Ладно. Только платье, чур, не пачкать. И лежать в траве я тоже не собираюсь. В траве холодно, можно простудиться. И бабушка из окна может увидеть.

— Ну… можно и не на траве, - согласился Сашка. Он был на всё согласен, лишь бы не упускать такой чудесный труп. – Мы могли обнаружить твоё тело на скамейке. Ты сядешь вон туда, на скамейку, откинешься на спинку… Можешь закрыть глаза, а можешь не закрывать – трупы бывают и с открытыми глазами. Главное – не двигайся. Просто сиди и молчи.

— Просто сидеть и молчать скучно, - вздохнула я.

— Я понимаю, - посочувствовал Сашка. – Но что делать? Труп обязан молчать и не двигаться, на то он и труп. Но это же недолго. Я всё быстренько расследую, а потом – иди себе спокойно, ковыряйся в своих грядках. Ну, чего, согласна?

— Ладно. – Я ещё раз вздохнула, вытерла о платье ладони, испачканные землёй и травяным соком, и пошла к скамейке.

 

Не помню, как меня мазали помадой, не помню, что говорил Шерлок Холмс своему другу доктору Уотсону над моим трупом (именно Уотсону, поскольку фильм «Шерлок Холмс и доктор Ватсон» тогда ещё, кажется, не вышел на экраны). Но хорошо помню, что в глубине души я была польщена тем, что большие ребята взяли-таки меня в свою игру. Пусть бессловесным трупом – неважно. К любой роли, какой был они ни была, надо относиться серьёзно. И я добросовестно таращила неподвижные глаза в небо и старалась дышать как можно незаметнее, пока Шерлок Холмс бегал вокруг скамейки с лупой, а доктор Уотсон бегал за ним и отпускал глубокомысленные замечания. А потом они оба куда-то убежали, оставив меня на скамейке и не дав никаких указаний по поводу того, что же мне делать дальше. Очевидно, игра ещё продолжалась, и я ещё могла им понадобиться в качестве мёртвого тела. И я осталась сидеть на скамейке.

 

Сидеть неподвижно было совсем не трудно и не так уж скучно, как я думала вначале. Наоборот – я как-то на удивление быстро свыклась со своим новым состоянием и уже смотрела на мир, как сквозь прозрачное, но непробиваемое стекло. Мир был по одну сторону этого стекла, а я – по другую. Какие-то малыши в панамках возились и дрались в песочнице, бабушки сидели на другой скамейке, напротив моей, и со вкусом перемывали кому-то кости, кот тайком рыл себе ямку в песке, чтобы туда пописать, цвели одуванчики, мурлыкали и стонали голуби… Но всё это было где-то там. Отдельно от меня. Как на экране в кинотеатре. Я больше не могла присоединиться ко всему этому, как бы мне ни хотелось. Я была НЕ ЗДЕСЬ, хотя всё отчётливо видела и понимала. Более того: я всех их видела, а они меня – нет.

 

Странное чувство тоскливого, беспредельного, безрадостного освобождения накрыло меня с головой, как волна, так что я едва не задохнулась. Всё, что минуту назад было важным и интересным, стало вдруг далёким и безразличным. Можно было не переживать из-за завтрашних уроков. Не потому, что конец четверти и конец года. А потому, что КОНЕЦ ВСЕГО. И наплевать, что платье всё-таки испачкалось в этой чёртовой помаде. Потому что ругать за это меня уже никто не будет. И завтра я это платье уже не надену. И послезавтра не надену. И НИКОГДА не надену. И это не плохо и не хорошо. Просто – так уж получилось, и ничего с этим уже не поделаешь. Ничего. Совсем ничего.

 

Я замычала от острой, режущей по сердцу тоски, но сдержалась и не заплакала – ведь мёртвым не положено плакать. И где же, в конце концов, этот проклятый Шерлок Холмс с его идиотским доктором Уотсоном? Может, они вообще про меня забыли? Ну, да. Скорее всего, так и есть. Забыли, сволочи… Но даже если и не забыли – что это меняет, в конце концов? Я вспомнила рассказ писателя Пантелеева про какого-то мальчика, который во время игры дал честное слово, что не уйдёт со своего поста, и так и не ушёл до поздней ночи, пока какой-то случайный прохожий не привёл военного, чтобы тот дал ему новый приказ: покинуть пост. Хорошо было этому мальчику - любой военный запросто мог освободить его от данной клятвы. А кто освободит меня? Ведь если человек умер – это же навсегда. И пусть Шерлок Холмс десять раз найдёт и покарает моего убийцу, меня-то он этим не спасёт. Меня ВООБЩЕ УЖЕ НИКТО НЕ СПАСЁТ!

Так я сидела и, холодея от тоски и безысходности, осознавала необратимость смерти и ненужность мёртвых – живым. И почти не заметила, как рядом со мной, на ту же скамейку, присел незнакомый большой мальчик в круглых профессорских очках.

— Ты – труп молодой леди? – деловито осведомился он.

— Да, - сказала я, сразу догадавшись, кто со мной говорит. – А ты – профессор Мориарти?

— Он самый, - кивнул мальчик.

— А что, тебя тоже убили? – с надеждой спросила я.

— Нет, - ответил профессор, протирая очки. – Так быстро нельзя, чтобы с первой же игры убивать главного злодея. Так неинтересно.

— Значит, ты живой? – вздохнула я. – А почему ты тогда со мной разговариваешь? Разве можно с трупом разговаривать?

— Вообще-то некоторые пытались, - засмеялся профессор, водружая очки на место. – Было даже такое увлечение – спиритические сеансы. Абсолютно ненаучная дребедень, конечно, но когда-то, ещё до революции, когда было много суеверий… кое-кто в это верил. Чушь, конечно… Ты не устала тут сидеть? Печенья хочешь?

 

Он высыпал в подол моего и без того уже безнадёжно выпачканного платья крошки земляничного печенья с изюмом, потом достал из кармана бутылку воды и тоже протянул мне.

— Надоел этот Шерлок Холмс до чёртиков, - доверительно объяснил он мне, пока я ела и пила. – Некогда спокойно посидеть и подумать. Меня тут одна проблема заинтересовала. Ты про планету Фаэтон что-нибудь слышала?

— Фаэтон – сын Солнца! – невпопад предположила я.

— Точно. Молодец. Фаэтон, сын Солнца – это древняя легенда. Но у всякой легенды есть какая-то реальная, научная подоплёка. Так вот, планета Фаэтон…

 

… Я не ошиблась в профессоре Мориарти. Он был настоящий профессор. Погони и убийства интересовали его так же мало, как мои дурацкие клады из фольги и бутылочных осколков. Он занимался наукой – и только наукой. Я слушала его, подперев кулаками подбородок и не понимая ни одного слова, благодарно вздыхала и думала, между прочим, не влюбиться ли мне в него - не как в Лёшку Киселёва из параллельного класса, а основательно, крепко и по-настоящему.

 

Влюбиться основательно не получилось – всё-таки он был слишком взрослый и слишком умный. Я даже так и не узнала, как его зовут по-настоящему и где он живёт. Иногда после обеда я выходила во двор, садилась всё на ту же скамейку, смотрела на малышей, играющих в песочнице, и втайне ждала – вдруг он опять придёт и расскажет про планету Фаэтон. Но так и не дождалась. Он больше ни разу не появился в нашем дворе. Это было, конечно, грустно, но терпимо: ведь главное уже произошло, и он, вопреки всем наукам на свете, всё-таки вытащил меня из небытия.

 

 

Дети

 

В преддверии Рождества

ДЕНИС. Мам! А как ты думаешь, если на это Рождество у Дед-Мороза попросить новый «Варкрафт» - он принесёт?

МАТЬ. Нет. Я не думаю. Дед Мороз дарит только добрые подарки, а не эти ваши игры кошмарные… где все друг друга мочат без разбора… Там же, в этих ваших мочиловках, кто побеждает? Не тот, кто за добро и справедливость, а просто тот, кто сильнее.

ДЕНИС. Не просто, кто сильнее! А у кого оружие лучше! И защит больше…

МАТЬ. Ну, вот видишь… И ты думаешь, Дед Мороз будет дарить тебе такую гадость? Чтобы ты себе нервную систему портил и глаза?

 

Денис задумывается, потом решает апеллировать к высшему начальству.

 

ДЕНИС. Мам! А если Бога попросить – он не подарит... случайно?

МАТЬ. Денис, ну, ты что? Бог – он же что сказал? Не убий.

ДЕНИС. Мам! А кого можно ещё попросить, кто может подарить? Чтобы он был не женщина, и чтобы он был не такой старый, как эти двое?

 

_______

 

ТУСЬКА. А я знаю, кто такое «Дед Мороз». Это такая фирма, и там Дед-Морозы работают. У них там склады с игрушками, магазины всякие, их много-много…

ОТЕЦ. Ну, вот, мы и дожили. Ребёнок понял, что Дед Мороз – не настоящий.

ТУСЬКА.Почему ненастоящий? Там, конечно, есть ненастоящие, которые диплом в переходе купили. Но есть же, которые вправду же учились! Может, семь лет целых… Или, может, даже десять. Они-то настоящие! А ненастоящих, их всё равно потом увольняют, потому что их же видно потом делается, что они ненастоящие… Что они бороду приклеивают и водкой напиваются.

ОТЕЦ. Тусь, ну ты даёшь… А в самом деле: что ты будешь просить-то у Деда Мороза? Что ты хочешь на Новый Год?

ТУСЬКА. Книжку «Мулан». И золотой подстаканник.

ОТЕЦ. Удивительный вы народ – девушки. Одной вынь да положь аленький цветочек, другой – скажите, пожалуйста, золотой подстаканник! На что тебе золотой подстаканник? Где ты, вообще, его видела, этот золотой подстаканник?

ТУСЬКА (живо и мечтательно). В кино! У товарища Сталина!

 

______

 

ТУСЬКА. Бабуль, я не поняла… Как это Ради.. бо.. Ой! Бога-радица Дева Мария рождала Мальчика в коровнике? Там же грязно, наверное… навоз всякий, и ни одного доктора!

БАБУШКА. Что ты, Наташенька. Ей же Ангелы помогали. Они сделали так, чтобы там было чисто, светло... хорошо.

 

Через некоторое время я слышу, как Туська рассказывает своему Медведю:

 

— А когда Он народился, к Нему сразу пришло много народу. Пастухи всякие, доярки, дворники.. мальчишки там разные. Встали все вокруг коровника и стучатся. А Ангелы выходят и говорят: а ну, давайте все отсюда! А то у нас тут всё стелирьно, а вы микробов натаскаете!

 

Вавилонская библиотека

 

Фрагменты из Самой Первой Жалобной Книги Вавилонской библиотеки (30-е годы).

 

________________

 

В читальном зале никогда нет Машины времени! Когда её не попросишь, она всегда бывает занята! Предлагаю установить на неё упорядочненную очередь, а ещё лучше – изъять где-нибудь ещё один экземпляр и перенести его в читальный зал, чтобы к ней был более свободный доступ. Неверов О.Г. 29.06.35 г

 

Присутствовал в вашей библиотеке во второй раз, а может быть, и в первый. Никого здесь не знаю и знать не хочу. Но при выходе со стороны сотрудницы был задан вопрос в моём направлении. Вопрос, который никак нельзя по-другому расценивать, как предположение о моём жульничестве. Старший лейтенант Мослаков. 23.03.36

 

Большая просьба: пустить в читальный зал горячую кипячёную воду! Постоянный читатель. 15.04.36.

 

Очень просим вас, чтобы в вечерние часы библиотекари-консультанты удваивались или утраивались на рабочих местах, особенно в зале каталогов. Демченко И.В. 05.05.36.

 

11 мая я посетил библиотеку и обнаружил, что нужный мне журнал уже занят кем-то другим. Страшный и непонятный факт! 11.05.36.

 

При остро ограниченном времени я потерял в вашей библиотеке около года! Рудиков Н. 3.07.36.

 

Я занимаюсь в библиотеке с книгами и журналами на английском языке по 4-5 часов и выхожу из зала с чувством отравления. Н. Кирилловская. 28.01.37

 

Вместо того, чтобы использовать каждую свободную секунду для работы над собой и способствовать прогрессивным изменениям в окружающей нас международной обстановке, мы ждём книги по целому часу и уныло таскаемся по библиотечным коридорам, нося продукты в кульке и чувствуя себя отверженными личностями. 3.02.37.

 

Определённый процент читателей регулярно посещает читальный зал, пользуясь каждый раз одной и той же книгой. Вам не кажется, что пора уже прекратить это безобразие?! 18.02.37.

 

Имею 2 предложения. 1. Наложить на читальные половицы ковёр, а то без него от продвижения по вашему полу и при ходьбе по нему поднимаются крайне неприятные звуки. 2. Т.к. в читальных залах почти всегда слышен шум от стука об пол калош, очень прошу библиотекарей, чтобы они заставляли разуваться всех, кто в калошах, перед заходом внутрь читального зала. И ещё предлагаю подумать, как ликвидировать стук книжек об полки, когда их с полки приходится брать, потому что это тоже очень отвлекает от работы! Как механик, уверяю вас, что это возможно. Кареев, Д. 09.03.37.

 

Ровно битый час дожидался, когда мне выпишут книгу. За этот час я многое понял. Почему мне её дали только после того, как уже лопнуло моё терпение и уже ничего нельзя с этим было сделать?. Горелов, Р. 10.04.37.

 

Я 20 минут ждал, пока библиотекарша обыскивала полки, чтобы обнаружить заказанную мною книгу! Но обыск не дал вообще никакого результата. Мельцер, К.И. 25.04.37.

 

Я считаю, что культурный человек не должен наблюдать за тем, как читают другие, даже если этот человек и сотрудник библиотеки! Нужно же всё-таки доверять людям и понимать особенности их настроения! А сотрудница Розенталь нагло продолжала оставаться в пределах читального зала и иногда бросать в мою сторону косые, подозрительные взгляды пока я сам оттуда не вышел. Считаю, что всё это было проделано с её стороны грубо, стыдно и нетактично. 21.06.37.

 

 

Вавилонская библиотека

 

Жалобная книга Вавилонской библиотеки

Во избежание «немилых недоразумений», как написано в одних старинных библиотечных правилах, хочу заверить вас, что помещаю этот пост вовсе не для того, чтобы «надо всем глумиться» и уж никак не для того, чтобы «лягушек резать», а для того лишь, чтобы показать, как изумительно отражается в этих высказываниях эпоха.

 

Вы только посмотрите. Человек явно привык поздравлять людей со Светлым праздником Пасхи. Пасху отменили, а потребность осталось. Безумно трогательная запись, по-моему:

 

«Хочу поздравить всех дорогих моему сердцу библиотекарей в связи со Светлым праздником 1-е мая! И расцеловать от души всех нижеследующих работников:

1. Алемасову

2. Гальперину

3. Данилевскую

4. Лучинскую

5. Свидерскую

6. Сорокину

За их внимательное, сердечное и высококвалифицированное к нам отношение! Спасибо вам всем, дорогие и любимые вы наши! (дата не указана)»

 

А это – чем не Зощенко?

 

«Считаю недопустимым явлением, что в читальном зале третий день подряд засорена уборная! В целом, я не о себе беспокоюсь, я могу и потерпеть, а о наших братски к нам настроенных товарищах из зарубежных стран, которые тоже часто посещают читальный зал вашей библиотеки, как и мы, по многу часов там работают и при этом никак не приспособлены к таким обстоятельствам! Суворов Н.В. 11.07.38»

 

«Нельзя ли урегулировать вопрос с телефоном? Не смотря на то, что на столе стоит телефон, и никто им не пользуется, и нет даже звонков, всё равно его наличие в читальном зале раздражает посетителей, т.к. раз он там стоит, он в конце концов может и зазвонить! Колосова Надежда. 02.02.39»

«Прошу обратить внимание на необходимость систематического закаливания всех посетителей, в первую очередь тех, кто жалуется на сквозняки. При том значении, которое сейчас приобретает физическое воспитание и развитие всех, включая гуманитарных работников, против которых я ничего не имею, кажется дикостью их требование проветривать зал не более 3-х раз в сутки. Сгущенная атмосфера, которая из-за них образуется в зале, способствует головной боли, а о прочем вреде духоты для здоровья я распространяться не стану. Во избежание простуживаний надо, чтобы все окна были открыты настежь постоянно, с самого начала рабочего дня, и зимой, и летом! Тогда читатели привыкнут к здоровой атмосфере и очень быстро перестанут жаловаться. Спивак О.М., дата не указана»

 

А вот Булгаков:

 

«Я даже не могу придумать, какими словами охарактеризовать поведение администрации, которая разрешает разучивание песен (хотя бы и с самыми благими целями, хотя я не знаю, с какими именно!) в ближайшем соседстве с читальным залом!! Песни поются хором, громко, фальшиво, с плохим музыкальным сопровождением, а иногда на немецком языке и с грамматическими ошибками. Чем так петь, лучше никогда не петь вообще, а уж тем более – в библиотеке, где, простите, не поют, а читают! Может быть, вы их разучиваете, чтобы потом отправляться в Германию и действовать на нервы фашистам, но пока вы действуете на нервы (и невыносимо!) только нам, советским читателям. Иртеньев Н. 25.09.39.»

 

«Прошу сообщить точный адрес того заведения, где вы покупаете такую замечательную, такую чистую и прозрачную воду и даёте её читателям в виде чернил. С.Д. 28. 11. 38»

«С безобразным опозданием приходят газеты из Германии! Нельзя ли принять к ним какие-то более радикальные меры? Уваров. 20.03.40»

 

А вот – какие приметы времени, взгляните:

 

«По воскресеньям людям тоже хочется есть, причём даже больше, чем в остальные дни недели. А буфет в библиотеке закрыт. Можно было бы договориться с трестом ларьков о присылке по выходным лотошника с квасом и какими-нибудь пирожками, для обслуживания ими читателей! Лоток можно поставить в прихожей возле раздевалки, а читателей обязать, чтобы они с квасом и жирными пальцами в читальный зал не ходили 8.09.36»

 

«На вопрос, где бы читателям выпить воды с сиропом, библиотекарша ответила: «нигде». Мне, советскому человеку, такое отношение непонятно. Рядом с гардеробом иногда стоит самовар, но только в качестве издевательства, потому что при нём нет стакана! Неужели нельзя чем-нибудь заполнить этот пробел? Черных, Н.В. 12.07.37»

 

«Придя в читальный зал в фетровых ботах, которые приспособлены под валенки, я не была допущена в зал. И это в то время, когда другие люди, которым это почему-то было можно, проходили в зал в ещё менее интеллигентных и ещё более грязных кирзовых сапогах, а иногда в рваных каких-то, неаккуратных опорках! А две девушки были вообще в валенках с галошами, и с ними был молодой человек в бурках. Может, они вместе дрейфовали на льдине, может, это вообще были не девушки, а Папанин, Фёдоров и Кренкель? Но даже если и так, мне это всё равно, потому что правила должны быть едиными для всех! 2.03.38»