Эмоциональные особенности личности

 

В эмоциональной сфере между людьми обнаруживаются особенно яркие индивидуальные отличия. Все особенности личности, её характера и интеллекта, её интересов и отношений к другим людям проявляются и отсвечивают в радуге его эмоций и чувств.

Основные различия в эмоциональной сфере личности связаны с различием в содержании человеческих чувств, в том, на что,на какие объекты они направляются и какое отношение к ним человека они выражают. В чувствах человека в форме непосредственного переживаниявыражаются все установки человека, включая и мировоззренческие, идеологические, всё его отношение к миру и прежде всего к другим людям. Если говорить о различном уровне чувств в смысле их ценности, о чувствах высших и низших, то исходить при этом надо прежде всего из идеологической ценности того содержания, которое то или иное чувство выражает. Гнев может быть благороден и любовь презренна в зависимости от того, на кого или на что они направляются.

Далее, типичные различия эмоциональных особенностей личности могут выражаться: 1) в сильной или слабой эмоциональной возбудимости;2) в большей или меньшей эмоциональной устойчивости. Эти различия в эмоциональной возбудимости и устойчивости существенно характеризуют темперамент человека.Есть люди, которые легко воспламеняются и быстро гаснут, как и люди, у которых не сразу можно разжечь чувство, но, воспламенившись, они не скоро охладеют. Далее можно различать: 3) силу,или интенсивность, чувства и 4) его глубину. Чувство, сильное в смысле интенсивности или стремительности, с которой оно захватывает человека, может быть неглубоким. Этим увлечение отличается от любви. Любовь отлична от увлечения в первую очередь не интенсивностью чувства, а его глубиной, т. е. не тем, как стремительно оно прорывается в действие, а тем, как глубоко оно проникает в личность. «Глубина» проникновения чувства определяется тем, насколько существенно для данной личности данное чувство и та сфера, с которой оно связано. Существенную роль играет, далее, и широта распространения чувства. Она определяется тем, как широки и многообразны те сферы личности, с которыми оно сплелось. От этого в значительной мере зависит прочность чувства.

Характерологически очень существенными и глубокими являются различия между собственно эмоциональными, сентиментальными и страстными натурами.

Собственно эмоциональные натуры переживают свои чувства, отдаваясь их вибрациям; сентиментальные натуры скорее созерцают свои чувства, любуясь их переливами; натуры страстные живут своим чувством, воплощая его напряжение в действии. У первых господствует аффективность; они впечатлительны, возбудимы, но скорее порывисты, чем действенны; для них само чувство с его захватывающим волнением важнее его объекта. Вторые — созерцательны и чувствительны, но пассивны; любовь для них по преимуществу любование. Третьи — действенны; ни переживание своего чувства, ни созерцательное любование его объектом их не удовлетворяет. Для них чувство — это не упоительное волнение и не блаженное созерцание, а страстное стремление.

Существует известное противоречие между эмоциональностью в специфическом смысле слова и интеллектуальностью, так же, как между сентиментальностью и действенностью. Но страстная натура может быть и действенной и интеллектуальной. Совершенно неправильно устанавливать какую-то внешнюю противоположность между страстью и разумом. В идеале «щедрого человека» — человека большой страсти — Р. Декарт сочетал в целостном единстве страсть, питающую разум, и разум, освещающий страсть. В этом он был, конечно, более прав, чем традиционная христианская мораль, для которой страсть всегда представляется лишь тёмной, чуждой, даже враждебной, слепо действующей силой. Так же сочетает мысль и страсть поэт, когда он говорит о своём герое: «Он знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть». Такая цельность недоступна ни эмоциональной, ни сентиментальной натуре.

Эти и ряд других типологических различий, которые можно было бы привести, характеризуя эмоциональность человека, конечно, не исчерпывают всего возможного многообразия различных оттенков индивидуального чувства. Потенциально бесконечное многообразие человеческих чувств не исключает, однако, того, что они часто бывают у людей удивительно трафаретны. Лишь в меру того, как личность является доподлинной индивидуальностью, имеющей своё лицо, чувство её оказывается поистине неповторимым.

 

Развитие эмоций у детей

 

Эмоциональная сфера, жизнь чувств проходит у ребёнка длинный путь развития, прежде чем достигнет той сложности и многообразия, которые доступны взрослому человеку.

На основании наблюдений, проведённых над эмоциональными реакциями новорождённых, Уотсон утверждает, что реакция гнева, страха и любви у детей врождённы. Однако целый ряд последующих более тщательных исследований (М. Шерман, Пратт, Нельсон, Сун [Краткую сводку новейших исследований по этому вопросу см. М. С. Jones and В. S. Burks, Personality development in Childhood. A Survey of Problems, Methods and experimental Findings, Waschington, 1936.]и др.) показал, что реакции страха и гнева в первое время после рождения неразличимы; они дифференцируются позже. Повторив опыты Уотсона, Шерман установил — путём опроса многих лиц, в числе которых были также лица, специализировавшиеся на уходе за детьми, — что определение характера эмоциональной реакции младенцев основывалось по преимуществу на знании ситуации, стимула; в тех случаях, когда эти последние были неизвестны, определение эмоциональной реакции становилось очень шатким, недостоверным.

Шерман, Бридж, Бюлер и др. допускают поэтому в качестве первичных лишь очень недифференцированные реакции «избегания неудовольствия», на основе которых лишь впоследствии образуются относительно сложные реакции «страха» и «гнева», объединяющие в единое целое ряд компонентов, и такую же недифференцированную сначала положительную реакцию.

Самые ранние эмоциональные проявления ребёнка связаны прежде всего с органическими потребностями и ощущениями. Потребность в пище, ощущения холода и мокроты, утрата равновесия, давление и препятствие свободе движений вызывают первые отрицательные реакции ребёнка эмоционально-аффективного типа, аналогичные реакции страха, гнева и др. Ласка уже очень рано, через несколько недель после рождения, вызывает многообразные внешние проявления, обычно связанные с чувством удовольствия: общее возбуждение, потягивания, вздохи, ускорение пульса и периферического кровообращения, больший блеск глаз и пр. Аналогичное возбуждение вызывают движения. Мышечные, кинестетические ощущения очень рано порождают проявления, напоминающие выражение радости, — общее возбуждение, вздрагивание, гортанные звуки и щебетание, очень похожее на выражение удовольствия. С возрастающей лёгкостью движений сопровождающие их положительные эмоциональные проявления увеличиваются.

Внешние возбудители эмоциональных реакций сначала очень немногочисленны и ограничиваются элементарным раздражителем: реакция «гнева», например, вызывается стеснением движений при пеленании, реакция «страха» — утратой опоры и громкими звуками (Уотсон).

Важнейший этап в дальнейшем эмоциональном развитии ребёнка наступает тогда, когда не только ощущения, но уже и представления начинают вызывать всё более многообразные и сложные чувства. На этой новой основе возникают новые чувства, отражающие всё более сложную и всё более сознательную жизнь. Расширяется круг тех явлений, которые вызывают эмоции. Не только сильный шум или утрата равновесия, но и целый ряд других явлений, необычных для ребёнка или представляющихся ему на основании его расширяющегося опыта угрожающими, опасными, могут уже вызвать у него страх. Необходимым становится в связи с этим достаточно бережное и правильное обращение с ребёнком, чтобы не внедрить в него уже в ранние годы ненужного страха перед целым рядом явлений.

Заодно с расширением круга явлений, которые вызывают у ребёнка определённые, уже доступные ему эмоции, расширяется и круг эмоций или чувств, доступных ребёнку. Рано проявляется у ребёнка чувство симпатии к близким людям, непосредственно его окружающим, заботящимся о нём. Уже в раннем детстве, в преддошкольном возрасте можно наблюдать у детей более или менее ярко выраженные симпатии и предпочтения к матери или отцу, к бабушке и т. д. Это чувство симпатии постепенно начинает распространяться на более широкий круг людей, обнимая и тех, кто менее близко соприкасается с ребёнком, на животных и т. д. Оно становится вместе с тем всё более сознательным.

С этого, сначала очень несложного, чувства симпатии начинается развитие у ребёнка социальных чувств. В связи с развитием социальных чувств совершается и развитие личностных чувств — самолюбия, чувствительности к обиде, к порицанию и к похвале и т. д.

В дошкольном возрасте, а иногда и раньше можно наблюдать у детей уже и проявление эстетических чувств. Маленький Серёжа Б. мог в возрасте 2 лет часами с блаженной улыбкой и вспышками величайшего восхищения слушать музыку — Баха, Моцарта, Бетховена. В 2 года, услыхав впервые мычание коровы, он стал со страдальческой гримасой и слезами на глазах жаловаться матери — «как она некрасиво поёт» — и просил, чтобы это «пение» прекратили.

Тонкостью своего эстетического чувства некоторые дети резко выделяются среди своих сверстников. Нужно вообще сказать, что в отношении эстетических, как и вообще всех высших, более тонких чувств существуют очень значительные индивидуальные различия; индивидуальные особенности в этом отношении уже сравнительно рано начинают перевешивать возрастные.

Уже в пределах дошкольного возраста эмоциональная жизнь ребёнка может достичь относительно значительного богатства и разнообразия, в особенности если воспитание даёт для их развития достаточную пищу. При всём том эмоциональная жизнь ребёнка-дошкольника, конечно, ещё очень существенно отличается от эмоциональной жизни взрослого. И у маленького дошкольника есть свои радости и печали, и для него они такие же большие и важные, как для взрослых те, которые их волнуют, но это другие радости и другие печали, другие события их вызывают, и само содержание чувств иное.

При всём многообразии индивидуальных различий в эмоциональных проявлениях разных детей некоторые общие черты, характеризующие более общие возрастные особенности эмоциональной сферы дошкольника, проявляются скорей всего в общей динамической стороне эмоциональных проявлений. В дошкольном возрасте детям по большей части свойственна относительно значительная эмоциональная возбудимость и слабая эмоциональная устойчивость. И в этом отношении, конечно, возможны значительные индивидуальные различия, связанные с особенностями темперамента. Но по большей части преддошкольник и маленький дошкольник легко приходят в возбуждение; малейший повод может вызвать проявление шумной радости или печали. Эти чувства так же быстро гаснут, как и загораются; иногда на глазах ребёнка ещё не просохли слёзы, а на губах уже играет улыбка. Значительная эмоциональная возбудимость дошкольника сказывается и на восприятии, и на мышлении дошкольника; она накладывает отпечаток на все его психические проявления, на весь психический облик ребёнка.

В школьном возрасте обычно наблюдается значительное снижение эмоциональной возбудимости. Благодаря этому дети 9—11 лет часто производят впечатление относительно большей уравновешенности и кажутся в этом отношении порой более похожими на взрослых, чем даже подростки, снова часто более возбудимые. При всём том устойчивость эмоциональных проявлений у ребёнка в первом школьном возрасте обычно не очень велика. Нет ещё в частности устойчивого круга сложившихся интересов.

По своему содержанию чувства школьника становятся значительно содержательнее и сложнее. Общее умственное развитие ребёнка под влиянием школьного обучения сказывается и на его чувствах, делает их осмысленнее, разумнее, сложнее. Вхождение в школу обычно знаменует новый этап и для эмоциональной жизни ребёнка. Поступление в школу и начало школьного обучения, с одной стороны, сильно расширяет умственные горизонты ребёнка, порождает новые интересы, даёт новое содержание и направление его эмоциональной жизни; с другой стороны, с вхождением в школу изменяются и отношения ребёнка с окружающими. Вхождение в школьный коллектив, расширение круга интересов и изменение характера связей с окружающими приводит к новому развитию социальных чувств. Иной характер приобретают товарищеские и дружеские чувства. Чувства симпатии становятся более сознательными, мотивированными и более прочными; завязываются товарищеские связи, которые иногда объединяют детей на много лет. Ввиду особой роли, которая принадлежит учителю в школе, существенное место в эмоциональной жизни ребёнка в школьные годы может и должно занять отношение к учителю.

При правильной постановке общественного воспитания в школе чувства ребёнка рано начинают выходить за пределы ближайшего окружения. Если при воспитании ребёнка в замкнутой буржуазной семье или мнимо «аполитичной» школе все чувства ребёнка обычно ограничены сферой узко личных отношений, то это ни в коем случае не является будто бы всеобщей возрастной закономерностью. Нашим, даже младшим, школьникам оказываются доступными чувства симпатии к угнетённым, негодование по отношению к их угнетателям, восхищение перед героизмом советских лётчиков и т. п.

Наряду с высоким развитием эстетического чувства у некоторых совсем маленьких детей, нередко приходится наблюдать большую ещё незрелость в этом отношении у школьников. Маленькие школьники, например, редко умеют отличить художественное совершенство или несовершенство игры актёра от привлекательности или непривлекательности изображаемого им действующего лица и т. п. Развитие эстетических чувств, связанных с пониманием художественной ценности произведений искусства, требует специальной культуры, эстетического воспитания.

Значительные сдвиги происходят в процессе развития в дифференцированности эмоций и их объективности. Эмоции становятся менее диффузны. У ребёнка эмоциональное отношение к предмету распространяется на все его части и с частей на весь предмет. Дети в начале школьного возраста могут найти красивым даже самый безобразный почерк, если ребёнок, которому он принадлежал, им симпатичен. Лишь позднее эмоциональные оценки становятся более дифференцированными и объективными — ребёнок мог быть симпатичен, а почерк его — не нравиться, и наоборот, — ребёнок может не нравиться, а почерк его — признан красивым.

Сначала субъективные эмоциональные переживания ребёнка в известной мере непосредственно включаются в его восприятия, и лишь затем познание мира и эмоциональное к нему отношение дифференцируются. В дальнейшем отношение чувств к предметному миру снова восстанавливается на новой основе: отдифференцировавшись от восприятия, чувства получают вместе с тем всё более определённую предметную отнесённость; они организуются вокруг определённых предметных областей и становятся всё более стойкими формами предметного сознания, выражая изменённое отношение подрастающего человека к миру. Сначала они относятся преимущественно к частным реальным объектам. Затем, особенно в подростковом и юношеском возрасте, происходит двоякий сдвиг: не ограничиваясь единичными частными объектами, эмоции распространяются на область общего и отвлечённого; не только вещи, но и идеи начинают привлекать к себе. Вместе с тем преодолевается эмоциональная поглощённость непосредственным окружением, характерная сначала для детей. Эмоциональное развитие человека проходит в этом отношении путь, аналогичный пути его интеллектуального развития: чувство, как и мысль ребёнка, сначала поглощено непосредственно данным; лишь на определённом уровне развития оно высвобождается от непосредственного окружения — родных, близких, в которое ребёнок врос, и начинает сознательно направляться за пределы этого узкого окружения. Заодно с перемещением эмоций от единичных и частных объектов в область общего и абстрактного, происходит другой, не менее показательный сдвиг — чувство становится избирательным. Его объект из частного и единичного становится индивидуализированным: вот именно этот человек и только он привлекает к себе. Лишь соединение этих двух моментов — индивидуализации с общностью и идейностью — определяет специфику зрелого чувства, формирующегося у подростка.

Происходящий у подростка и юноши процесс включения его в культуру той общественной среды, к которой он принадлежит, влечёт за собой расширение и перестройку его эмоциональной сферы. Новые области предметного мира приобретают для него жизненный смысл, и новые чувства начинают светиться и пламенеть в нём. В человеке формируются новые чувства — этические, эстетические и т. д., и новые сферы бытия, до сих пор блёклые и безразличные, загораются яркой, праздничной жизнью. Чувства человека при этом всё более объективируются, «опредмечиваются»; они теряют узко личный характер: нравится и привлекает уже не только то, что приятно. Вместо того чтобы полонить и направлять суждение человека, чувство начинает часто перестраиваться и направляться в сторону, определяемую идеологией.

Подросток включается в коллектив, объединённый идейными интересами и установками; сами чувства его перестраиваются; для него становятся доступными чувства к другим людям на основе идейной общности. Социальное, а в классовом обществе классовое содержание эмоций выступает всё более явственно и осознанно. Растёт и крепнет чувство классовой солидарности. Оно начинает охватывать трудящихся всего человечества. Вместе с тем всё сознательнее становится совсем особое чувство советского патриотизма, который теснейшим образом сочетается с интернационализмом, чувство к своей родине, являющейся идейной родиной трудящихся всего мира.

В эмоциональной сфере находит себе отражение всё многообразие социальных отношений, в которые включается юноша, и идеология, из которой он исходит. Вместе с тем его чувства становятся и всё более индивидуализированными, — они всё в большей степени выражают его характер. Всё более многообразными становятся проявляющиеся в них индивидуальные различия установок, интересов, идеалов, отражающие индивидуальный путь развития юноши, формирования его личности и её направленность. В этом процессе формирования личности подрастающего человека существенную роль играет воспитание.

Развитие эмоций неразрывно связано с развитием личности в целом. Эмоции и чувства, которые появляются у человека на определённой стадии его развития, не являются обязательно лишь продолжением, хотя и усложнённым опытом, его эмоций на предшествовавшей стадии. Эмоции не развиваются сами по себе. Они не имеют своей собственной истории; изменяются установки личности, её отношение к миру, складывающееся в деятельности и отражающееся в сознании, и вместе с ними преобразуются эмоции. Эмоции не развиваются из эмоций в замкнутом ряду Чувства, специфичные для одного периода, не находятся в непрерывной связи с чувствами предшествующего периода. Новые чувства появляются вместо старых, уже отживших. Когда определённая эпоха в жизни человека отходит в прошлое и на смену ей приходит новая, то вместе с тем одна система эмоций сменяется другой. В развитии эмоциональной жизни имеется, конечно, известная преемственность. Но переход от чувств одного периода к чувствам последующего опосредован всем развитием личности.

В свою очередь одно какое-нибудь чувство, ставшее особенно значительным переживанием для данной личности, может определить как бы новый период в её жизни и наложить на весь её облик новый отпечаток. В. Г. Короленко в своих автобиографических записках рассказывает, как впечатление, произведённое на него первым уроком нового учителя, стало как бы поворотным моментом в истории его развития, а А. М. Горький в «Детстве» пишет: «Дни нездоровья (после обиды, нанесённой ему побоями деда. — С. Р.)были для меня большими днями жизни. В течение их я, должно быть, сильно вырос и почувствовал что-то особенное. С тех пор у меня явилось беспокойное внимание к людям, и, точно мне содрали кожу с сердца, оно стало невыносимо чутким ко всякой обиде и боли, своей и чужой». [М. Горький, Детство, Соч., т. 16, 1933, стр. 24; А. М. Горький, Детство // Полн. собр. соч.: В 30 т. М., 1972. Т. 15. С. 29.]

Воспитание через эмоциональное воздействие — очень тонкий процесс. Менее всего именно здесь, в развитии эмоциональной стороны личности, приемлемо и допустимо механистическое упрощенчество. Теоретические ошибки механистических теорий могут привести на практике к очень пагубным последствиям.

Для представителей тех теорий, для которых эмоция — или бесполезный пережиток, или дезорганизатор нашего поведения, единственным педагогическим выводом должно было бы быть признание целесообразности подавления и преодоления эмоций. Но в действительности эмоции выступают далеко не только как дезорганизующие «шоки»; они могут быть мощным стимулом к деятельности, мобилизующим нашу энергию.

Основная задача поэтому заключается не в том, чтобы подавлять и искоренять эмоции, а в том, чтобы надлежащим образом их направить. Это большая по своему жизненному значению проблема.

При её разрешении нужно учесть следующее: можно себе поставить сознательную цель что-нибудь понаблюдать, запомнить, продумать и т. д., но нельзя себе поставить прямой целью испытать определённое чувство. Всякая попытка его непосредственно вызвать в себе может породить лишь игру в чувство, актёрскую позу, вывих, фальшь, — что угодно, но только не чувство. Большой мастер практической — сценической — психологии К. С. Станиславский отлично это понимал и ярко показал. Сказанное им относится не только к чувствам актёра на сцене. То же верно и для чувств человека в жизни. Подлинные чувства — переживания — плод жизни. Они не делаются, они возникают, зарождаются, живут и умирают, но возникают они, так сказать, по ходу действия, в зависимости от изменяющихся в процессе деятельности человека его отношений к окружающему. Поэтому нельзя произвольно по заказу вызывать у себя чувство: чувство в своей непосредственности прямо не подвластно извне на него действующей воле, оно — своевольное дитя природы. Но чувства можно косвенно, опосредованно направлять и регулировать через посредство деятельности, в которой они и проявляются и формируются.

Формирование и переделка эмоций совершается по преимуществу в результате включения человека в новую практику, изменяющую его основные установки, общую направленность личности. Существенное значение имеет при этом не голая автоматическая деятельность, а новое осознание стоящих перед человеком задач и целей. Существенное значение в воспитании эмоций имеет также повышение общего уровня развития и широты его, совершающееся в процессе умственного, нравственного и эстетического воспитания.

Если неправильно стремление подавлять или искоренять эмоции, то, однако, умение регулировать их проявления необходимо. Желательно, чтобы наша деятельность, направленная на разрешение стоящих перед нами задач, была насыщена эмоциональностью, мобилизующей нашу энергию, но эмоции не должны превратиться в основной регулятор нашей деятельности. Признание их основным регулятором в конечном счёте неизбежно оказывается более или менее утончённой формой старой гедонической теории, согласно которой высший закон, определяющий человеческое поведение, сводится к тому, что человек всегда стремится к наслаждению или удовольствию, к приятному и избегает неприятного. Это утверждение не соответствует не только какой-нибудь выспренной морали, но и трезвым фактам действительности. Эмоциональные факторы могут быть одним из мотивов поведения, но вопрос о регулировании человеческой деятельности в целом не решается одними эмоциями; он ставит перед психологией проблему воли.

 

 

Глава XIV. Воля

 

Природа воли

 

Всякое волевое действие является целенаправленным действием. Волевое действие сформировалось у человека в процессе труда, направленного на производство определённого продукта. Направляясь на определённую цель, действие во всём своем ходе должно регулироваться в соответствии с этой целью. Цель, преследуемая действующим субъектом, должна осуществиться как результат его действий. Специфически человеческие действия все являются волевыми в этом широком смысле слова, — все они сознательные, целенаправленные действия, все они включают целеустремлённость и сознательное регулирование хода действия в соответствии с целью.

Однако осознание единичной цели своего желания, порождённой побуждением, которое в данную минуту владеет человеком, представляет ещё очень невысокую ступень сознательности. Сознательный человек, приступая к действию, отдаёт себе предварительно отчёт в последствиях, которые повлечёт за собой осуществление стоящей перед ним цели, а также в мотивах, которые его к этому действию побуждают. Врезультате иногда обнаруживается расхождение между желанной целью и нежелательными последствиями или трудностями, с которыми в силу объективных внешних условий связана её реализация. Действие, совершающееся в условиях такого конфликта внутренне противоречивых тенденций, — это волевое действие в более тесном и специфическом смысле слова. В силу противоречивости действительности, а также в частности сложной иерархии различных и часто противоречивых побуждений человека, этот в принципе частный случай является довольно общим. Он даёт волевое действие особой напряжённости.

Там, где этот конфликт противоречивых тенденций оказывается сверхтрудным, непосильным человеку, волевое действие переходит в аффективное или импульсивное действие — разрядку.

Различая волевые процессы, мы не противопоставляем их интеллектуальным и эмоциональным; мы не устанавливаем никакой взаимоисключающей противоположности между интеллектом, чувством и волей. Один и тот же процесс может быть и обыкновенно бывает и интеллектуальным, и эмоциональным, и волевым. Всякий волевой процесс всегда включает вместе с тем интеллектуальные и более или менее эмоциональные моменты, а интеллектуальные и эмоциональные в свою очередь сплошь да рядом бывают волевыми (произвольное запоминание, произвольное внимание). Изучая волевые процессы, мы изучаем волевые компоненты психических процессов. Вместе с тем волевой процесс ещё более непосредственно и органически, чем процессы эмоциональный и интеллектуальный, включён в действие и неразрывно связан с ним. Так что изучение волевого акта непосредственно переходит в изучение действия или, вернее, изучение волевого акта это и есть изучение действия в отношении способа его регуляции.

Зачатки воли заключены уже в потребностях, как исходных побуждениях человека к действию. Потребность, т. е. испытываемая человеком нужда в чём-нибудь, — это состояние пассивно-активное: пассивное, поскольку в ней выражается зависимость человека от того, в чём он испытывает нужду, и активное, поскольку оно заключает стремление к её удовлетворению и тому, что может её удовлетворить. В этой активной стороне пассивно-активного состояния потребности и заключены первые зародыши воли, связанные ещё неразрывно с сенсорной и аффективной чувствительностью, в которой первично отражается потребность. Состояние чувствительности, выражающее потребности, обычно связано с сенсомоторным моментом зачаточных движений, направленных на их удовлетворение. Поэтому и в силу внутренних изменений тонуса, с которым оно связано, уже первичное чувственное переживание потребности включает известное динамическое напряжение — тенденцию, стремление.

Но одно дело испытывать стремление, а другое — осознавать его. В зависимости от меры осознания стремление выражается в виде влечения, желания или хотения. Потребность, в частности органическая, ещё не осознанная, не направляющаяся на определённый предмет, выступает сначала в виде влечения.

Влечение не осознано и беспредметно. Пока человек лишь испытывает влечение, не зная, какой предмет это влечение удовлетворит, он не знает, чего он хочет, перед ним нет осознанной цели, на которую он должен был бы направить своё действие. С одной стороны — имеются влечения, субъективно выражающие потребность, но не заключающие осознания тех предметов, которые способны их удовлетворить, а с другой — предметы, в которых человек нуждается для удовлетворения своих потребностей, но которые противостоят ему. Возникновение волевого действия предполагает прежде всего установление между ними осознанной связи. Субъективное выражение потребности, её отражение в психике должно стать осознанным и предметным — влечение должно перейти в желание. Это «опредмечивание» является необходимой предпосылкой возникновения волевой деятельности. Лишь тогда, когда осознан предмет, на который направляется влечение, и объективное выражение потребности становится осознанным и предметным желанием, направленным на определённый объект, человек знает, чего он хочет, и может на новой осознанной основе организовать своё действие. Существенной предпосылкой возникновения волевого действия является, таким образом, переход к предметным формам сознания.

Осознанная связь между потребностями и предметами, которые их удовлетворяют, устанавливается в практическом действенном опыте удовлетворения этих потребностей. Включаясь в практическое, осознанное субъектом отношение к его потребностям, предметы становятся объектами его желаний и возможными целями его действий.

Между желаниями человека и предметами объективной действительности в результате создаётся двустороннее отношение. Желание не является уже не объективированным, не опредмеченным переживанием, каким представлялось влечение; его отношение к предмету этого желания для него существенно. С другой стороны, и сам предмет приобретает в отношении к человеку новый аспект. Если у меня есть желание, направленное на какой-нибудь предмет, то этот предмет для меня желанный. Он может не только удовлетворить возникшее независимо от него желание, но и вызвать, пробудить его. Между предметом и желанием создаётся в силу этого сложная взаимозависимость. Она обусловлена состоянием потребности, которую выражает желание и удовлетворяет предмет. Очень сильная и не удовлетворённая, поэтому активная, потребность может выразиться в таком интенсивном желании, которое и в отсутствии предмета вызовет мысль о нём и стремление к нему. При этом очень сильная потребность может сделать желанным предмет, который при несколько меньшей её напряжённости не представлялся бы таковым. С другой стороны, присутствие предмета может вызвать желание, которое само, вследствие меньшей интенсивности выражаемой им потребности, в отсутствии предмета не пробудилось бы. Сложная взаимосвязь потребностей и предметов играет существенную роль в зарождении волевого акта. [К. Левин выдвинул эту проблему в своём учении о потребностях. Он подчеркнул, что возникновение у человека потребности всегда означает, что некоторый круг предметов приобретает для него побуждающий характер (Aufforderungscharakter). Это положение о двустороннем характере отношения между потребностью и предметом получило, однако, у Левина специфическое истолкование в духе общей его теории. Окружение человека представляется Левину «силовым полем», в которое включён человек. Всё поведение его определяется динамическими соотношениями, которые в этом поле ситуации создаются, независимо от сознательного отношения субъекта к происходящему. Но вместе с тем само это силовое поле, к которому сведено окружение человека, представляется лишь проекцией его потребностей и целиком психологизируется.]

Зависимостьмежду потребностями и предметами, которые их удовлетворяют, этим не исчерпывается. Существенно, что сами потребности, помере их удовлетворения различными предметами, дифференцируются, преобразуются, изменяются. Новые потребности заставляют искать новых способов их удовлетворения, а новые способы их удовлетворения порождают новые потребности. Таким образом, всё расширяются побуждения деятельности, и вместе с тем расширяется и дифференцируется круг предметов, способных служить объектами желаний и целями действий.

Будучи в своих первоначальных истоках связано с потребностями, волевое действие человека никогда, однако, не вытекает непосредственно из них. Волевое действие человека всегда опосредовано более или менее сложной работой его сознания — осознанием побуждений к действию как мотивов и его результата как цели. Волевое действие, исходя из побуждений, направляется на осознанную цель.

Для правильного понимания волевого действия очень важно уяснить себе истинное отношение между побуждениями и целью волевого действия. Интеллектуалистическая концепция рассматривает обычно цель, как представление, от которого как от первоисточника исходит вся детерминация волевого процесса. Это приводит к телеологическому пониманию волевого акта. Осознанная цель, несомненно, играет очень существенную роль в волевом действии; она должна определять весь ход его. Но цель, которая детерминирует волевой процесс, сама причинно детерминируется побуждениями, мотивами, которые являются отражением в психике потребностей, интересов и т. д. Постановка цели всегда связана с возникновением соответствующих побуждений, в силу которых тот или иной предмет или возможный результат действия становится его целью. Но, с другой стороны, в волевом действии сами побуждения не действуют непосредственно в виде совершенно слепого импульса, а опосредованно через осознанную цель.

Для того чтобы действие было осуществлением цели, необходимым условием является возможность его сознательного регулирования так, чтобы весь ход действия определялся целью и приводил к её осуществлению. Таким образом, волевая деятельность исходит из побуждений, источником которых являются потребности и интересы человека; направляется на осознанные цели, которые возникают в связи с исходными побуждениями; совершается на основе всё более сознательного регулирования.

Волевое действие — это кортико-пирамидальный процесс. В его выполнении участвует ряд центров: низшие двигательные центры, центры, расположенные в двигательной зоне коры, из которой исходят идущие к низшим центрам проводящие пути, и центры той зоны, в левом полушарии, с которой связаны все высшие, наиболее сложные виды деятельности человека. Поражение отдельных участков двигательной зоны и проекционных систем производит частичные параличи дифференцированных движений; поражение зоны в левом полушарии, с нарушением которой связаны также расстройства других высших психических функций (мышления, речи), вызывает так называемые апраксические расстройства — расстройства сложного волевого действия.

Подчинение непроизвольной импульсивности сознательному регулированию, выработавшееся у человека в процессе общественной практики, предполагает новое специфическое отношение человека как субъекта к миру. Человек должен выделить себя из природы, противопоставить себя предметному миру. Он должен обрести свободу по отношению к непосредственно данному, с тем чтобы иметь возможность его изменять. Свобода волевого акта, выражающаяся в его независимости от импульсов непосредственной ситуации, означает, что поведение человека не детерминировано прямо его непосредственным окружением, а, конечно, не то, что оно вообще не детерминировано. Волевые действия не менее детерминированы и закономерны, чем непроизвольные — импульсивные, инстинктивные, рефлекторные — движения; но только закономерность и детерминированность их иная. Из непосредственной она становится опосредованной. Волевое действие опосредуется через сознание личности.

Заодно с изменением отношения действия к окружающей действительности изменяется и отношение его к личности, от которой оно исходит. Поскольку действие в волевом акте не вызывается импульсом в порядке автоматической разрядки, а опосредуется сознательным процессом и приобретает избирательный характер, оно является в большей или меньшей степени проявлением личности, выражением её сознательной направленности. В отличие от импульсивного действия, которое как бы проходит через человека и вырывается у него, волевой акт исходит от человека и направляется им. Такое действие становится в подлинном смысле слова поступком, в котором человек себя выявляет и которым он устанавливает своё отношение к другим.

Наличие у человека воли связано с наличием значимых для него целей и задач. Чем более значимы и притягательны для человека эти цели, тем — при прочих равных условиях — сильнее будет его воля, напряжённее желания, упорнее стремление к их осуществлению. Значимой целью является для человека, во-первых, то, что — как выше отмечалось — связано с его потребностями и интересами. Но для человека значимым является не только то, что связано с его партикулярно-личностными интересами и потребностями. Удовлетворение самих личных его потребностей в обществе, основанном на разделении труда, обусловлено направлением деятельности индивида на удовлетворение не непосредственно его личностных, а общественных потребностей. Для человека как общественного индивида, как личности, общественно-значимое, далеко выходящее за пределы лишь партикулярно-личностных интересов и иногда вступающее с ними в жесточайший конфликт, становясь личностно-значимым, т. е. значимым для данной личности, порождает в человеке динамические тенденции иногда большой действенной силы — тенденции долженствования,однородные по своему динамическому эффекту с тенденциями влечений,но существенно отличные от них по своему содержанию и источнику. Воля человека — это единство этих двух компонентов, соотношение между которыми может, однако, складываться по-разному (см. дальше). Чем-то внешне противостоящим воле индивида должное представляется только тогда, когда всё значимое для личности сводится к одному только партикулярно-личностному. Если человек переживает что-нибудь как должное (а не только знает, что оно считается таковым), он уже какой-то стороной своего существа хочет этого, даже если при этом ему — непроизвольно — хочется чего-то другого. Должное — это общезначимый моральный компонент личностной воли, т. е. воли индивида, для которого общественно-значимое является вместе с тем и личностно для него значимым.

Возникновение воли у человека необъяснимо только изнутри идущей перестройкой внутренних процессов в духе традиционной функциональной психологии. Оно предполагает изменение во взаимоотношениях индивида с окружающим его внешним миром, обусловливающее и внутреннюю перестройку. Отправной пункт становления воли заключён во влечениях (а также в их аффективных компонентах, в элементарных чувствах-переживаниях чего-то как желанного, притягательного или отталкивающего). Но пока действия индивида находятся во власти влечений, определяясь непосредственно органическими, природными особенностями индивида, до тех пор у него ещё нет воли в специфическом смысле этого слова. Воля в собственном смысле возникает тогда, когда человек оказывается способным к рефлексии по отношению к своим влечениям, к тому, чтобы так или иначе отнестись к ним. Для этого индивид должен быть в состоянии подняться над своими влечениями и, отвлекаясь от них, осознать самого себя, как «я», как субъекта, у которого могут иметься те или иные влечения, но который сам не исчерпывается ни каким-нибудь одним из них, ни их суммой, а, возвышаясь над ними, в состоянии произвести выбор между ними. В результате его действия определяются уже не непосредственно его влечениями как природными силами, а им самим. Возникновение воли, таким образом, неразрывно связано — как сторона или компонент — со становлением индивида как самоопределяющегося субъекта, который сам свободно — произвольно — определяет своё поведение и отвечает за него. Таким субъектом, способным к самосознанию и самоопределению, человек становится через осознание своих отношений к другим людям, которые объективируются в нормах права и нравственности. Воля в специфическом для человека смысле этого слова, поднимающаяся над уровнем одних лишь природных органических влечений,предполагает существование общественной жизни, в которой поведение людей регламентируется нравственностью и правом. Отвлечение воли от влечений обусловлено организацией общественно-трудовой жизни, основанной на общественном разделении труда. В обществе, основанном на разделении труда, человек может удовлетворить свои потребности, лишь направляя свою деятельность на производство предметов, которые, как правило, непосредственно служат не для удовлетворения личных потребностей индивида и не определяются поэтому непосредственно его влечениями. В процессе этой деятельности цели человеческих действий отделяются от его влечений как непосредственного выражения чисто личностной потребности и перестают быть их прямой, непосредственной проекцией. В процессе общественной жизни выделяются общественные блага и ценности, которые выступают для индивида как независящие от его влечений объективированные ценности. По мере того как в процессе общественной жизни, в результате воспитания и т. д., общественно-значимое становится вместе с тем и личностно-значимым для индивида, эти объективированные в процессе общественной жизни блага и ценности становятся целями деятельности индивида. Они порождают новые динамические тенденции. Проистекая из общественной жизни, они, включаясь в мотивацию, порождают новое её содержание и строение: человек не только признаёт благом и целью своих действий то, чего ему непосредственно, непроизвольно хочется,но он начинает хотеть того, а не иного, потому что он проникается сознанием, что это благо, что это ценно и должно стать целью его действий. Таким образом, внешняя объективная организация общественной жизни и деятельности людей обусловливает специфический внутренний строй регуляции их деятельности. Она определяется уже не непосредственно влечениями как неосознанными природными силами, а зависит от общественного по своему источнику и содержанию сознательного отношения индивида к совершающемуся, значит, от него, от его свободного выбора, от его воли. Становление воли — это становление субъекта, способного к самоопределению.

Выделившийся, таким образом, самоопределяющийся субъект бывает иногда склонен противопоставить себя и обретённую им волю всякому объективному содержанию и признать всё зависимым лишь от собственного произвола. И поскольку субъект выделился и овладел своим поведением, опосредуя всё им совершаемое своим отношением к окружающему, у него имеется формальная возможность занять такую позицию. Однако эта позиция никак не является высшей ступенью в развитии воли, высшей её формой, или наиболее завершённым ее проявлением. Напротив, высшего, наиболее полного и совершенного своего выражения воля достигает тогда, когда выделившийся и осознавший себя субъект снова входит — по-новому — в объективное содержание и, проникаясь им, начинает жить и действовать так, что само объективное содержание, обретая в субъекте новую форму существования, начинает жить и действовать в нём и через него. При этом для субъекта, поднявшегося до самосознания и самоопределения, и само это объективное, всеобщее, общественно-значимое содержание перестаёт быть внешней данностью, которую он должен, не мудрствуя лукаво, принять именно как данное и непреложное, не вдаваясь в критическое рассмотрение того, что именно ему преподносится по существу. В действительности и по отношению к праву — так называемому позитивному, на данный момент действующему, — и морали — ходячей, на данном этапе признанной, — субъект сохраняет и право и обязанность по существу проверить и решить, что именно ему надлежит признать (иначе признание общественных норм со стороны субъекта было бы совершенно формальным), и самому решить, как именно ему поступить, чтобы действовать в соответствии со своим личным убеждением (иначе его поведение, даже при внешнем соблюдении им моральных норм, было бы лишено всякого внутреннего морального содержания). Однако речь при этом идёт совсем не о том, чтобы подчинить общественно-значимое контролю только партикулярно-личностного, предоставить его судьбу на усмотрение голой субъективности и сделать зависимым от её произвола: речь идёт о том, чтобы самое личное убеждение человека, проникаясь общественно-значимым содержанием, стало в силу этого судьёй в вопросах должного — права и нравственности.

Проблема воли, поставленная не только функционально и в конце концов формально, а по существу, — это прежде всего вопрос о содержании воли, о том, какие мотивы и цели являются для неё определяющими, и в связи с этим вопрос о её строении,т. е. о том, как реально складываются у людей в тех или иных конкретных условиях соотношения между партикулярным и всеобщим в том, что вообще значимо для личности.

У одних всё значимое для личности сплющено и сведено к только личностным, партикулярно-личностным мотивам, и если они и совершают поступки, которые по своим внешним результатам отвечают предписаниям общественной нравственности, то и в этом случае нравственное содержание не входит в мотивы человека и не детерминирует как таковое его воли.

У других общественно-значимое уже осознаётся как должное, значимое, обязательное, но переживается ещё как чуждая внешняя сила, противостоящая тому, с чем личность себя отожествляет и что переживает как своё личное, в чём сама она кровно заинтересована: воля в таком случае расщеплена на внешние друг другу компоненты — влечения и долженствования — и поглощена разрешением их постоянно возобновляющегося конфликта. И, наконец, самое общественно-значимое может стать для личности её кровным, личным, составляющим самое существенное и основное её собственного существа: воля в этом случае становится более единой, цельной, монолитной. Противоречия в мотивах неизбежны и для неё, но противоречивые тенденции не противостоят в ней как внешние противоположности, а включаются как подчинённые моменты в единство её основных устремлений. И такая воля вступает иногда в противоречие не только с порой поднимающимися узко-личностными мотивами, не только с внешними обстоятельствами и препятствиями, которые приходится преодолевать для реализации общезначимых целей — норм права и нравственности — в конкретных условиях действительности, но и с самыми этими нормами права и нравственности. Весь вопрос в таком случае заключается в том, с каких позиций эта борьба ведётся. Борьба личности и личной воли против действующего права и ходячей нравственности — это вовсе не всегда борьба только личностного, т. е. партикулярно-личностного, против общественно-значимого, всеобщего. Иногда это борьба не против права и законов, а против уже отжившего права, ставшего бесправием и беззаконием, за новое право; не против нравственности вообще, а против норм ходячей морали за новую, более высокую нравственность. Здесь личность выступает как представитель и носитель всеобщего в его развитии и становлении, а общество,точнее, та пусть ещё господствующая часть его, которая представляет уже отжившее и отмирающее, — как представитель и блюститель партикулярных,утерявших в ходе общественного развития своё передовое всеобщее значение особенностей данного общественного строя: так мало обосновано формальное внешнее противопоставление личного и общественного при определении содержания и строения воли человека!

Подобно тому как в процессе мышления логика вещей — объектов мысли, — определяя предметно-смысловое содержание задач, разрешаемых мышлением, через них входит в него определяющим началом, подобно этому объективное содержание нравственности, регулирующей межлюдские отношения, входит определяющим началом в волю человека, поскольку она направляется на общественно-значимые цели. Строение воли человека существенно зависит от того, какое складывается соотношение между партикулярно-личностным и общественно-значимым в личностно-значимом для человека. Общественно-значимое, должное, моральное может оказаться для того или иного человека противостоящим его воле — «трансцендентным» — в том случае, если значимым для него является лишь отвечающее его партикулярно-личностным интересам; но возможно и иное положение — когда общественно-значимое, не растворяясь в партикулярно-личностном и не противопоставляясь извне всему личностно-значимому, входит своим объективно-нравственным содержанием в сознание и волю человека определяющим началом. Этот вопрос разрешается не метафизическими рассуждениями, раз навсегда, а процессом реального развития личности в определённой общественной среде; в ходе его с изменением отношения личности к общественным нормам морали сдвигаются и перестраиваются взаимоотношения между различными компонентами воли. Нравственное развитие человека в том и состоит, что он поднимается над всем только партикулярно-личностным, и всеобще-значимое становится для него вместе с тем и личностно-значимым.

Это решение вопроса о соотношении морали и воли, как и соответствующее ему решение вопроса о соотношении логики и мышления являются двумя звеньями единого решения проблемы идеологии и психологии. Это решение с внутренней необходимостью вытекает из наших исходных положений, согласно которым внутреннее, психическое определяется опосредованно через соотношение своё к объективному и составляет его специфическую, но существенную часть.