Линия жизни. Подвиг архивариуса И. И. Кияшко

рикомандированный в январе 1898 г. к войсковому архиву, сотник Иван Иванович Кияшко вряд ли предполагал, что именно ему предстоит спасать архивное наследие кубанского казачества, передавая его через многовластие грядущих революций и кровавые события гражданской войны в новую эпоху, и что эта пыльная, тяжелая и неблагодарная архивная работа станет главным делом его жизни. Почти пять лет он трудился в войсковом архиве под руководством П.П. Короленко, а после его отставки приказом по войску 2 июля 1902 г. в чине подъесаула был назначен войсковым архивариусом. Через шесть лет службы в архиве, в 1908 г., он будет произведен в есаулы.

Доархивный период биографии И.И. Кияшко типичен для казачьего офицера и представляет собой сплошной компромат с точки зрения комиссий по чистке служащих советских учреждений начала 1920-х годов. Поэтому не случайно в его анкетах и характеристиках советского времени многие детали пропущены и акцент сделан именно на архивной службе. К сожалению, и послужные списки дореволюционных лет не дают полной биографической информации, так как отражают, прежде всего, военную карьеру Кияшко. Что же о нем известно из этих немногочисленных документов?

Родился Иван Иванович Кияшко 27 мая 1864 г. в г. Екатеринодаре, точнее – в станице Екатеринодарской, вошедшей в черту города, после расселения которой семья Кияшко была причислена к юрту станицы Ирклиевской. Происходил «из дворян Кубанского казачьего войска», его отец хорунжий И.А. Кияшко был писарем военного суда, затем секретарем полиции г. Екатеринодара. Он умер от чахотки в возрасте 44 лет. Семья с тремя детьми осталась в бедственном положении, тем не менее, как отмечал И.И. Кияшко в своей автобиографии, «мать употребляла все свои силы, чтобы дать нам образование». Сыновья – Андрей и Иван – обучались в Кубанской войсковой гимназии, но Иван Кияшко прошел только 6 классов, полного курса не окончил «за неимением средств» 1. Поступил на службу в 1-й Екатеринодарский конный полк казаком, из полка в августе 1884 г. был командирован на учебу в Ставропольское казачье юнкерское училище, после окончания которого произведен в подхорунжие и продолжил службу в Екатеринодарском, а затем Таманском и Полтавском конных полках Кубанского казачьего войска.

Послужной список И.И. Кияшко детально описывает все ступени его службы, включая командировки по краю и за его пределами (по военным делам, по истреблению саранчи в юртах станиц Мартанской и Троицкой, «по принятию мер к прекращению черной эпизоотии в ст. Славянской») 1. За несение службы в Закаспийской области (которая считалась три дня за четыре) в составе Закаспийской казачьей конной бригады И.И. Кияшко был награжден Бухарским орденом серебряной звезды 1-й степени (1898 г.). Имел он и другие отличия: за участие в торжественном смотре казачьего войска во время путешествия в 1888 г. по Кубани императора Александра III с семейством И.И. Кияшко был «всемилостивейше пожалован денежным пособием в размере двухмесячного оклада жалования», а в 1896 г. удостоен серебряных медалей в память царствования императора Александра III и в память коронования императора Николая II. В 1897 г. за отличия по службе был пожалован орденом Св. Станислава 3-й степени, и уже будучи войсковым архивариусом, награжден орденами Св. Анны 3-й степени (1906 г.) и Св. Станислава 2-й степени (1910 г.) В августе – сентябре 1896 г. И.И. Кияшко в составе депутации от 1-го Таманского полка принимал участие в торжествах в Екатеринодаре, посвященных 200-летию Кубанского казачьего войска. Безусловно, это событие, отмечавшееся с большим размахом, с историческими и этно­графическими реалиями и декорациями, всколыхнуло интерес к истории края и произвело большое впечатление на всех присутствовавших 2.

Неоднократно в период военной службы И.И. Кияшко доводилось исполнять должности, требовавшие знания делопроизводства: он заведовал административным участком Таманского полкового округа, был делопроизводителем полкового суда, исполнял должности полкового и бригадного адъютанта. В 1889 г. ему было поручено составление истории 2-го Таманского полка, и в ходе этой работы, продолжавшейся до конца 1891 г., он впервые обратился к историческим документам. Заведование войсковым архивом Иван Иванович принял в возрасте 38 лет, имея опыт работы с текущими и архивными документами и хорошо зная жизнь Кубанского казачьего войска.

В архиве для него открылся безбрежный мир кубанской истории, глубокий и еще мало изученный. Такое ощущение соприкосновения с вечными ценностями возникает у каждого неравнодушного человека при работе с архивными документами. Но архивариус не просто проникается осознанием значения документов, он несет прямую ответственность за них. И Кияшко энергично продолжил дело П.П. Короленко, добиваясь воплощения в жизнь многих идей своего предшественника.

Одной из неотложных задач было спасение станичных архивов. Их беспрепятственно губили или мыши, или пожары, или нерадение станичных администраций. По этим причинам редко где сохранялись архивы со времени основания станиц. К разбору архивов станичные правления относились формально, составляя описи без учета исторического значения документов. Так, например, станичное правление ст. Пшехской в 1897 г. из архива с документами за период 1863–1880 гг. оставило только четыре дела – с копиями приказов и циркуляров по войску, а остальные 757 дел, характеризующих жизнь станицы со дня ее основания («О переселенцах для водворения в станицу», «О станичной школе», «Об иногородних» и т.д.), отправило на аукционный торг, как бумагу. Фунт исторических документов продавался по копейке, и за списанные дела Пшехского станичного правления в доход войска поступило 3 рубля 70 копеек. Станица осталась без своей истории. Подобная ситуация была типичной, при ревизии станиц их архивы обнаруживались «в самом плачевном виде».

В 1905 г. И.И. Кияшко возбудил ходатайство о концентрации станичных архивов в одном месте и о присылке их описей для рассмотрения в войсковой архив. Но тогдашнее руководство войскового штаба встретило этот проект «несочувственно». Впоследствии, уже после революции, в одной из своих докладных записок о проблемах архива И.И. Кияшко писал, что нахождение архива в ведении и финансировании войскового штаба «не было благоприятно для самого архива, так как у штаба были свои задачи, а у архива другие, и последние были всегда в загоне... Нужды архива не принимались почти никем во внимание, помещений было недостаточно, имевшиеся три сарая для хранения дел забиты до отказа, штат служащих был маленький и еле-еле мог выполнять текущую работу по выдаче всевозможного рода справок, на архивную же работу не хватало ни рук, ни времени» 1.

Тем не менее войсковой архивариус продолжал свои хлопоты о станичных архивах и в 1908 г. благодаря родственным отношениям с новым начальником штаба генерал-майором А.И. Кияшко 2сумел решить этот вопрос положительно. 26 апреля 1908 г. по Кубанскому казачьему войску был издан приказ ¹ 186 о передаче в войсковой архив по описям всех архивных дел станичных и хуторских правлений Кубанской области, пересмотре этих дел в архиве и оставлении на вечное хранение всех дел, «имеющих для будущего времени интерес в военно-историческом и бытовом отношении» 1.

Для новых поступлений архиву передавалось одно из зданий войсковой больницы и выделялись суммы на устройство в нем стеллажей.

С августа 1908 по сентябрь 1909 г. Иван Иванович Кияшко, не оставляя других обязанностей по архиву, занимался приемом дел. В течение года в войсковой архив было принято по описям свыше полумиллиона дел из 274 станичных и хуторских правлений. Наиболее полно были представлены архивы из Закубанья. Станицы бывшего Черноморского войска и Старой линии сдали дела преимущественно за поздние годы, а за ранний период архивов не сохранили. Особенно мало дел поступило из станиц Ейского отдела, и Кияшко даже выехал в командировку для личного осмотра станичных архивов на месте, но ему «с грустью пришлось убедиться, что эти архивы действительно потеряны для истории». Тем не менее он привез из командировки 9199 дополнительно разысканных им дел. О том, как происходил этот, пожалуй, самый масштабный за все время комплектования кубанских архивов прием дел, можно судить из воспоминаний самого Ивана Ивановича Кияшко, который в своем «Обзоре архивов Кубанской области» писал:

«Столь успешный ход работ по приему в течение только одного года 274 станичных и хуторских архивов в количестве 514 508 дел и книг мог быть достигнут только благодаря крайне напряженной, честной, дружной и неутомимой работе всех чинов войскового архива, как постоянного состава, так равно и прикомандированных к нему офицеров. Трудоспособность всего состава служащих войскового архива была положительно изумительна. Несмотря на новизну поначалу самого дела, а также крайне неблагоприятную обстановку, так как всю эту работу пришлось провести в самых невозможных условиях: в маленьких, тесных помещениях, почти без чистого воздуха, благодаря громадному количеству пыли, получавшейся от сдаваемых дел и большому скоплению народа (нередко бывало за один раз от 18–20 человек), в иные дни буквально дышать было нечем; летом же работа эта отягчалась еще удушающей жарой того года – несмотря на все это, все служащие войскового архива, как один человек работали, проникшись важностью возложенной на них задачи, не покладая рук, и результат их работы налицо.

В деле приема станичных архивов участвовали: сам войсковой архивариус И.И. Кияшко, помощник его П.Г. Федоренко и прикомандированные офицеры: есаулы Мариан Генрихович Поплавский и Владимир Федорович Матюшев, подъесаул Иван Васильевич Бабич и сотник Иван Иванович Калебердинский, а также писари архива Яков Федоренко, Игнат Победенный, Максим Бездырев и Аким Лебедев» 1.

Следует сказать, что приемом станичных документов комплектование войскового архива не завершилось. Никому из кубанских архивистов прошлых лет и настоящего времени не довелось принять в архивы столько дел, сколько их прошло через руки Ивана Ивановича Кияшко. Только за период с июля 1902 по май 1920 г. он лично собрал для Архивного фонда Кубани, по его собственным подсчетам, свыше 1 млн. дел (для сравнения: П.П. Короленко было принято в архив 233 345 дел). «Собрано почти все, что уцелело в войске из архивного материала», – отмечал И.И. Кияшко. Этот абсолютный рекорд комплектования не превзойден до сих пор.

Движимый благородной целью спасти архивное наследие края, И.И. Кияшко, конечно, понимал, что безмерно прибавляет себе работы. Столь крупное пополнение поставило войсковой архив в непростые условия, особенно после начала Первой мировой войны, когда прикомандированные офицеры были отправлены на фронт. И.И. Кияшко об этом вспоминал так:

«С уходом в 1914 году офицеров на войну войсковой архив снова очутился в критическом положении, так как с приемом станичных дел работа по справкам возросла чрезмерно, и наличный состав войскового архива, состоящий только из архивариуса и его помощника, еле мог с нею справляться; кроме того, на архив возлагались еще и другие служебные поручения, например, составление исторических справок по разным предметам и даже составление целых многотомных работ вроде «Боевой хроники Кубанского казачьего войска 1696–1914 гг.» и проч. Поневоле пришлось отложить дальнейшие работы по улучшению архива, а дела, поступающие на хранение в архив, продолжали все прибывать и прибывать, так что пришлось складывать их даже в помещении архивной канцелярии за неимением свободного места в сараях, где обычно хранятся сдаваемые дела. Всего принято было с открытия Кубанского войскового архива до 1 января 1919 года свыше 800 тысяч дел, а весною того же года, по распоряжению члена краевого правительства по военным делам в войсковой архив [поступили] еще дела эвакуированного во время настоящей войны из гор. Тифлиса архива канцелярии бывшего наместника на Кавказе в количестве приблизительно до 600 тысяч дел, а может быть и больше; точно определить общей цифры этих дел невозможно, так как они переданы без описей» 2.

Все это громадное собрание дел, размещенных, в основном, в четырех приспособленных флигелях, И.И. Кияшко содержал в образцовом (насколько это было возможно) порядке и знал свой архив так хорошо, что, по свидетельству очевидцев, любое дело по выбору исследователя могло быть найдено в архиве и выдано в течение 10–15 минут 3.

По инициативе И.И. Кияшко в 1910 г. при войсковом архиве была устроена научно-справочная библиотека, необходимая для составления исторических справок. Архивные материалы в этот период широко публиковались в «Кубанских сборниках», изданиях Общества любителей изучения Кубанской области (ОЛИКО), «Кубанских областных ведомостях». Историческое краеведение переживало подъем. Особый интерес, в том числе на официальном уровне, вызывала история казачества. В архивах активно выявляла документы рабочая группа, созданная Ф.А. Щербиной, составлявшим по заданию войскового штаба историю Кубанского казачьего войска.

Внес свою лепту в историческое летописание и войсковой архивариус И.И. Кияшко. Им были написаны биографии К.В. Россинского, П.Д. Бабыча, А.Ф. Бурсака, опубликован именной список кубанских казаков (на 6500 персоналий), погибших в сражениях в 1797–1908 гг., издан труд по истории войскового певческого хора. Эти и другие работы И.И. Кияшко используются историками и краеведами и в наше время, они основательны, выверены по архивным источникам и написаны с любовью к Кубани.

Любовь к своему краю, Отечеству определила судьбу Ивана Ивановича Кияшко на переломе эпох, в смутное время гражданской войны и трудный период становления советской власти. Свой гражданский долг он видел в том, чтобы сохранить вверенный ему архив. Он не мог его бросить, оставить бесхозным, беззащитным, не мог уйти вслед за Кубанским казачьим войском в эмиграцию. И фактически, и юридически, по документам, Иван Иванович Кияшко стал последним войсковым архивариусом досоветской эпохи и первым официальным советским архивным работником на Кубани.

После февральской, а затем Октябрьской революций 1917 г. войсковой архив некоторое время оставался «на прежнем положении». Советская власть пришла в Екатеринодар только 14 марта (по новому стилю) 1918 г., когда краевое правительство и добровольческие части без боя оставили город. В апреле здесь была провозглашена Кубанская советская социалистическая республика, которая в течение лета 1918 г. претерпела еще несколько преобразований: с 30 мая – Кубано-Черноморская, а с 7 июля – Северо-Кавказская социалистическая республика с центром в Екатеринодаре.

Положение в крае было нестабильным. Апрельское наступление корниловских войск на Екатеринодар было отбито, но по границам Кубани продолжалась гражданская война. «Революционный порядок» стихийно выливался в грабежи и бесчинства, уголовники и анархисты наводнили город. Между Центральным исполнительным комитетом провозглашенной республики и военным командованием красных частей разворачивался острый междоусобный конфликт, получивший трагическую развязку уже за пределами Кубани, когда в октябре 1918 г. в Пятигорске по приказу главкома И.Л. Сорокина была расстреляна группа партийных и советских руководителей – А.А. Рубин, В. Крайний (М.И. Шнейдерман), М.Ф. Власов, С.А. Дунаевский и др., а затем арестован и убит сам И.Л. Сорокин. Эту сложную обстановку усугубляли экономический кризис, инфляция, проведение национализации недвижимого имущества и изъятия «излишков»
у «граждан буржуазного класса», а также распространение холеры, потоки беженцев... Казалось бы, войсковой архив при этом всеобщем смятении жизненного уклада должна была ожидать печальная участь. Тем не менее, как отмечал впоследствии сам И.И. Кияшко, «в 1918 году при советской власти архив продолжал все время правильно функционировать» 1. Более того, его статус был повышен. 8 мая 1918 г. приказом по Комиссариату внутренних дел Кубанской советской республики за ¹ 21 войсковой архив был объявлен достоянием республики и передан со всеми делами, обстановкой и полным составом служащих в ведение Комиссариата внутренних дел, затем приказом по тому же комиссариату от 28 мая 1918 г. за ¹ 28 наименован Главным архивом Кубано-Черноморской советской республики. Иван Иванович Кияшко приказом по Комиссариату внутренних дел был назначен архивариусом Главного архива республики 2.

Каким образом ему удалось узаконить положение архива при новой власти, история умалчивает. Известно лишь, что, далекий от политических партий и течений, И.И. Кияшко в 1918 г. вступил в профсоюз тружеников пера и впослед­ствии в анкетах на вопрос о своей профессии до 1917 г. и сословном положении указывал: «Труженик пера, казачье сословие» 3. Идею, что войсковой архив носит вневедомственный характер и «может считаться сердцевиной всего кубанского архивного богатства», он отстаивал всегда. Все его внимание в тот период, как потом отмечалось в одном из документов, «при тогдашнем напряженном положении было обращено на охрану архивных фондов» 4.

В августе 1918 г. деникинские войска вновь заняли Екатеринодар. Возобновили свою деятельность краевое правительство, Рада, учреждения Кубанского казачьего войска, в ведение войскового штаба которого вновь перешел и «главный архив республики» вместе со своим бессменным архивариусом. Впоследствии, уже при советской власти, в отчетах и обзорах Кубано-Черноморского архивного бюро для освещения этого «крамольного», «контрреволюционного» периода истории архива использовалась хитроумная формулировка:

«По взятии же Екатеринодара в августе 1918 г. войсками добровольческой армии и Рады он (архив. – Ред.) был как бы забыт и находился в положении забытого вплоть до вторичного занятия Екатеринодара советскими войсками в марте 1920 г.» 1.

Однако именно в этот период И.И. Кияшко пытается реформировать свой «как бы забытый архив» и направляет председателю Кубанского краевого правительства предложения, полностью созвучные декрету Совета Народных Комиссаров от 1 июня 1918 г. «О реорганизации и централизации архивного дела в РСФСР»! Знал ли войсковой архивариус об этом судьбоносном для архивного дела законодательном акте советской власти или основывался на идеях, ранее выдвигавшихся передовой интеллигенцией и, в частности, Союзом российских архивных деятелей (РАД), – не столь важно. Весь его многолетний опыт архивной работы и, главное, осознание реальной угрозы гибели архивов подвигали Ивана Ивановича Кияшко к такому шагу. В октябре и ноябре 1918 г. он составил два обстоятельных доклада, в которых осветил историю формирования войскового архива, значение его документальных фондов и сформулировал свои предложения по архивной реформе, настоятельно необходимой «в интересах настоящего и будущего поколений кубанских казаков и других жителей края».

И.И. Кияшко предлагал «теперь же выделить войсковой архив в совершенно самостоятельное учреждение», наименовать его «Кубанский главный (или центральный) войсковой архив», назначить такой штат служащих, который смог бы справляться не только с текущей работой (по выдаче справок и приему дел), но и занимался разработкой дел, их переплетом и другими необходимыми архивными работами. При этом Кияшко расписывал должностные обязанности предполагаемых сотрудников, особенно выделяя роль «экзекутора», который будет наблюдать за правильностью подкладки дел после использования обратно в связки, контролировать работу писарей и, кроме того, вести «хозяйственную часть».

«Вообще, – писал И.И. Кияшко, – архивное дело требует очень опытных и всесторонне знающих свое дело служащих, почему желательно было бы дать им такое содержание, чтобы материально обеспечить их возможно лучше и этим удержать их возможно дольше на службе, что только послужит и пользе самого дела, потому что архивное дело не любит частой перемены служащих» 2.

Подробно описывая занимаемые архивом помещения и их неудобства (разбросанность, тесноту, отсутствие отопления зимой, слабую освещенность – «здание ¹ 2 с передней части имеет трое широких дверей, и с этой стороны еще можно различить подписи на делах; прочие же стороны и такого освещения не имеют, так как ни дверей, ни окон там нет, если не считать за таковые узенькие амбразуры, еле пропускающие при ясной погоде едва заметный свет на стеллажи с делами, при котором различить надписи даже на связках затруднительно...»), И.И. Кияшко предлагал «выстроить новое теплое архивное здание, согласно с указаниями гигиены и закона», чтобы не только разместить в нем все наличные архивные дела, но и иметь свободное, запасное помещение для новых поступлений примерно на 500 тысяч дел.

Во втором своем докладе, направленном в краевое правительство в ноябре 1918 г., И.И. Кияшко указывает, что возникшие в новый период истории архивы различных административных, судебных, полицейских, финансовых, учебных, благотворительных, промышленных и иных учреждений с накоплением в них дел перемещались из канцелярий в «дешевые хранилища», в результате «документальное народное имущество очутилось в сырых, холодных и темных подвалах, на чердаках и в сараях», где документы стали «гибнуть массами от сырости, огня, крыс, частного расхищения и официальной передачи старьевщикам и на бумажные фабрики». Только централизация архивного дела может спасти их. На Кубани, считал И.И. Кияшко, она уже почти осуществлена в виде войскового архива, собравшего документы за 135 лет почти всех войсковых учреждений. Он предлагал «серьезно подумать о прошлой, настоящей и будущей постановке архивного дела у нас на Кубани, сравнить прошлое с настоящим и преобразовать современную архивную службу в войске и крае».

Для этого, по его мнению, необходимо было издать «особое повеление» Рады и краевого правительства о назначении комиссии из представителей разных ведомств и ученых специалистов для детальной разработки проекта архивной реформы на Кубани, суть которой И.И. Кияшко видел в издании ряда законов: о немедленном прекращении уничтожения архивных дел во всех учреждениях и ведомствах края; об учреждении центрального органа по управлению и наблюдению за архивным делом в Кубанском крае; о помещении государственных архивных материалов в особых зданиях, «специально построенных и приспособленных для хранения рукописных материалов и научных занятий». Он предлагал «теперь же освободить войсковой архив, как центральный, от зависимости войсковому штабу», учредить ученую комиссию для научного обследования, описания и издания архивных материалов. И.И. Кияшко убеждал власти не экономить на архивах и исходить «из понятия о государственных архивах как хранилищах более ценного народного имущества, нежели содержание государственных казначейств, потому что деньги теряются и вновь наживаются, а письменные памятники народной истории, раз потерянные, не могут быть куплены и приобретены вновь никакою ценою и никакими трудами» 1.

Но эти прекрасные слова были написаны не в лучший час кубанской истории. Доклады И.И. Кияшко действительно оказались забытыми: их поместили в дело войскового штаба, озаглавленное «Разная переписка».

17 марта (по новому стилю) 1920 г. в Екатеринодар вновь вошли красные войска. Части 9-й армии уличными боями оттеснили белых из города за Кубань. 18 марта 1920 г. в Екатеринодаре и Кубанской области была введена в действие Конституция РСФСР. Всю гражданскую власть взял в свои руки временный Кубанский исполнительный комитет, который 27 марта передал полномочия Кубанскому (Кубано-Черноморскому) областному ревкому.

И вновь Иван Иванович Кияшко сделал свой выбор: он остался на своем посту, с архивом. Причем весь его немногочисленный штат продолжал работать. В отчете, подготовленном в августе 1920 г. для Архивной комиссии, об этих днях марта 1920 г. говорилось следующее:

«В момент вступления советской власти в гор. Екатеринодар (17 марта с/г) и некоторое время спустя служащие войск. и гражд. отд[еления] Архива занимались составлением алфавитно-предметного указателя к общей описи делам кошевых и войсковых атаманов бывших Черноморского и Кавказского линейного казачьих войск и Кубанского казачьего войска (1783–1899 гг.), каковой доведен до литеры «Д»…» 1.

И уже 21 марта 1920 г., то есть на четвертый день после установления в городе советской власти, И.И. Кияшко обращается с ходатайством к председателю временного Кубанского исполнительного комитета, в котором вновь разъясняет историю и значение войскового архива, ссылается на его статус главного архива республики при советской власти в 1918 г. и, в частности, пишет:

«Бывший войсковой архив Кубанского казачьего войска является чисто народным достоянием всего Кубанского края и высокоценным и весьма богатым хранилищем старинных письменных материалов… Все дела архива в настоящее время в количестве свыше полутора миллиона дел размещены в трех зданиях на больничной площади, в подвалах бывшего войскового собрания (угол Екатерининской и Бурсаковской ул.), подвории Румянцева на Новом базаре и одном из сараев артиллерийского арсенала близ больничной площади… В настоящее время все служащие архива также находятся на своих местах и продолжают по-прежнему свою работу. В штате архива состоят: архивариус, два помощника, пять писцов и сторож – все налицо.

Докладывая о всем вышеизложенном, считаю долгом своим, в видах сохранения этого высокоценного народного достояния от порчи и уничтожения, просить Вашего распоряжения о сохранении неприкосновенным и на будущее время для науки и жизни этого богатейшего собрания письменных материалов родной старины Кубанского края, а также соответствующих указаний о дальнейшей работе архива» 2.

Почти два месяца И.И. Кияшко и его сотрудники продолжали исполнять свои обязанности, не получая никакого жалованья. В мае 1920 г. с учреждением Архивной комиссии началась новая эра в истории кубанских архивов. В архивном строительстве начала 1920-х годов И.И. Кияшко принял самое деятельное участие.

В мае 1920 г. в созданную при областном отделе народного образования Архивную комиссию, возглавляемую Б.М. Городецким, «до выработки постоянных штатов» было зачислено 11 человек «во главе с И.И. Кияшко, заведующим бывшим войсковым архивом» 1. В июне Кияшко заболел брюшным тифом, но после выздоровления вновь включился в работу комиссии, реорганизованной в октябре 1920 г. в Кубано-Черноморское областное Архивное управление, занимая должность заведующего войсковым и гражданским отделением, а впоследствии, после административных и ведомственных реорганизаций, – архивиста в окружном Архивном бюро. В октябре 1920 г. он читал курс лекций «Обзор архивов Кубанской области» на курсах архивистов, открывшихся при Архивном управлении, в сентябре 1921 г. принимал участие вместе с заведующим управлением Б.М. Городецким в работе первого краевого съезда работников по музейно-архивному делу в г. Ростове-на-Дону и председательствовал в архивной секции этого съезда.

Долгожданные перемены в архивном деле вдохновили Кияшко, он надеялся, что теперь «архивное дело двинется вперед гигантскими шагами и выйдет наконец-то на то почетное место, какое оно должно по праву и справедливости давно уже занимать» 2. Для этого он трудился не покладая рук, выполняя огромную черновую работу по спасению архивов, перемещению и централизации документов, практическому созданию Единого государственного архивного фонда (ЕГАФ), о котором пойдет речь дальше. Кияшко пользовался известностью и уважением в культурной и научной среде, его хорошо знали не только по публикациям, но и как члена Общества любителей изучения Кубанской области (с 1908 г.), Одесского общества истории и древностей (с 1911 г.), Кубанского статистического комитета, общества любителей казачьей старины, а также как члена секции географии и этнографии Совета обследования и изучения Кубанского края.

Но в партиях он не состоял. И по этому поводу пришлось объясняться.

«Что касается моего политического мировоззрения, – писал И.И. Кияшко в августе 1920 г., – то я всегда горячо любил и люблю свободу русского народа, веря, что только тот народ способен идти вперед и развиваться, который свободен; в партиях никаких раньше не состоял и теперь не числюсь, так как ввиду моей занятости и даже заваленности любимой работой не имею на это положительно свободного времени; числиться только по имени в какой-либо партии считаю недостойным для себя; отдаться же работе более или менее напряженной, чтобы быть полезным членом, а не трутнем, не имею времени, да и годы мои и состояние здоровья не позволяют этого» 3.

В декабре 1920 г., заполняя соответствующий пункт анкеты, он написал: «Глубоко убежден, что в недалеком будущем над нашей Родиной воссияет заря свободной трудовой жизни, и Советская Россия с почетом займет свое место среди остальных государств мира» 1.

И хотя И.И. Кияшко при заполнении анкет был предельно осторожен и ничего не сообщал о своих род­ственниках, кроме жены, Нины Константиновны, находившейся на его иждивении, политика вмешивалась в его жизнь неоднократно и бесцеремонно. Но судьба, не без помощи добрых людей, его хранила.

При общей регистрации бывших офицеров по ходатай­ству заведующего областным отделом народного образования Иван Иванович Кияшко получил от особой комиссии особого отдела 9-й армии удо­стоверение о том, что к исполнению им служебных обязанностей в качестве заведующего отделением Архивной комиссии препятствий не встречается.

Но в августе 1920 г. вновь была объявлена регистрация всех бывших белых офицеров в возрасте до 65 лет – на этот раз по линии Краснодарского отдельского военкомата. Коллеги И.И. Кияшко (который ко времени установления советской власти имел звание полковника) обратились с ходатайством в Главархив, в Москву, «о содействии перед кем следует о снятии теперь и на будущее время т. Кияшко с учета как бывшего офицера вследствие неспособности его к военной службе по летам и состоянию здоровья и равно как ценного и трудно заменимого работника по местной старине» 2. При этом в письме, подписанном С.М. Грамматикаки, управделами Архивного управления, подробно излагались заслуги И.И. Кияшко, перечислялись его научные труды и, в частности, указывалось, что «в настоящее время т. Кияшко разрабатывает материалы о состоянии древностей, остатков старины и народного быта в Кубанском крае в 1912 году, полученные по разосланной анкете в 1911 году через местные административные органы станичного самоуправления. Материалы эти очень интересны по содержанию и снабжены большим числом карт, планов, чертежей, фотографий и т. п.».

Добавим к этому, что на рабочем столе Кияшко ждали завершения и другие его, так и не опубликованные, труды: «Почти закончена в трех томах работа списков всех награжденных войсковых жителей; составлено пока два тома «Боевой хроники Кубанского казачьего войска с 1696 г. по 1840 г. включительно», этой последней работы предполагается составить еще 5–6 томов, – писал И.И. Кияшко в одном из своих докладов, – материалы к ней печатные и письменные имеются у меня в изобилии, но по независящим от меня обстоятельствам продолжение этой работы временно мною приостановлено. Не вполне еще закончены: 1) Черноморцы в Севастополе в 1854–1855 годах; 2) Черноморцы-пластуны; 3) ст. Суворовская; 4) ст. Павловская; 5) описание старинных предметов и других памятников в Кубанской области и др.» 1.

Но, конечно, не для военной службы вызывали И.И. Кияшко в военкомат и особые отделы. Принадлежность к «контрреволюционному» сословию и Кубанскому казачьему войску превращали престарелого архивариуса в подозрительную личность. 27 февраля 1921 г. он был арестован Кубано-Черноморской ЧК по обвинению «в контрреволюции, выразившейся в вербовке бывших офицеров и оказании помощи бело-зеленым» 2. На следующий день в его доме в Краснодаре по улице Котляревской (Седина), 35 был произведен обыск. Вместе с Кияшко по данному делу привлекалось еще пять человек, якобы связанных с контрреволюционной организацией «Круг спасения Кубани».

Предъявленные обвинения Иван Иванович Кияшко не признал и на дальнейших допросах «откровенно не сознался, а показал: может быть, я и говорил, но по старой памяти забыл». Однако следователь нашел улики достаточными и в своем заключении от 25 марта 1921 г. предложил пятерых из шести обвиняемых, включая «дворянина Кияшко Ивана, признать врагами народа и расстрелять».

Однако судьба действительно Кияшко хранила. Уполномоченный ЧК Леонид Искрицкий (назовем здесь с благодарностью имя этого человека!), пересмотрев обвинительный материал, написал к нему «особое мнение», в котором доказательно изложил, что дело полностью сфальсифицировано недобросовестными агентами наружного наблюдения, споившими одного из «контрреволюционеров», который «под влиянием опьянения» и согласился на сбор пожертвований для бело-зеленых банд. Остальные же лица, в том числе и И.И. Кияшко, были просто вписаны (без их ведома, разумеется) в сценарий участников застолья. В действиях агентов Л. Искрицкий усмотрел грубое нарушение инструкций ВЧК. Приговор не состоялся. И, хотя уполномоченный предлагал, освободив арестованных, отправить их от греха подальше за пределы Кубани, как «элементы, политически неблагонадежные», для поселения на жительство в одной из центральных губерний России сроком на два года, 13 июня 1921 г. И.И. Кияшко был отпущен из ЧК под подписку, а 7 июля подписка была аннулирована. Думается, что не последнюю роль в этом сыграли дружные ходатайства в ЧК его коллег по Архивному управлению.

Кроме этого уголовного дела за ¹ 3850, в 1921 г. в производстве областной ЧК на Ивана Ивановича Кияшко числилось еще одно дело, за ¹ 5155, по которому 12 августа 1921 г. коллегия Кубчека также вынесла примирительное решение. Подробностей дела не сохранилось, и о каких вещах в протоколе коллегии говорится, мы не знаем (возможно, что-то было изъято у Кияшко при его аресте или в ходе кампаний по «ущемлению буржуазии»), однако записано в документе следующее 1:

«Слушали: дело 5 155 по обвинению Кияшко Ивана Ивановича в хранении вещей.

Постановили: принимая во внимание, что Кияшко как вредный элемент уже наказан властью трудящихся за совершенное преступление, в дальнейшем дело прекратить и вещи сдать в соответствующее учреждение».

А «вредный элемент» продолжал самоотверженно работать, несмотря на все случившиеся с ним неприятности и пошатнувшееся здоровье (16 июня 1921 г., после того как Кияшко отпустили из ЧК, заведующий Архивным управлением профессор Б.М. Городецкий обратился в областную больницу с просьбой оказать содействие в лечении Ивана Ивановича в связи с обострившимся катаром желудка и «полным истощением его организма» 2). Благодаря повышенному вниманию к нему со стороны карательных органов и всевозможных комиссий, «чистящих» соваппарат, в делах Архивного управления отложилось много характеристик, писем, ходатайств, объясняющих деятельность и заслуги И.И. Кияшко.

Напряженная ситуация сложилась в апреле 1923 г., когда Архивное бюро получило приказ по общему отделу Кубчероблисполкома об увольнении с 4 апреля со службы четырех самых опытных, но беспартийных работников, в том числе и Кияшко. Несмотря на то что основанием к приказу было не подлежащее обсуждению постановление ведомственной комиссии по чистке кадров, заведующий Архивным бюро И.Ф. Чирцев написал решительный протест, в котором просил облисполком пересмотреть постановление комиссии или же отсрочить увольнение названных сотрудников до замены их новыми, подготовленными. Он указывал, что «для работы в архивах нужен особый навык, приобретаемый продолжительностью работы в них, а также теоретическая подготовка, нужна преемственность в работе» и что при столь массовом увольнении опытных кадров «Кубано-Черномор-
ское бюро должно временно замереть и заняться не работой в архивах, а подготовкой новых работников» 1. Первой к этому письму была приложена характеристика на И.И. Кияшко. И увольнения отменили. При почти десятикратном сокращении штатов, происшедшем за период с 1920 по 1924 г. (с 64 до 7 человек), Иван Иванович оставался на работе бессменно при своей должности.

Из 12 сотрудников войскового отделения к этому времени после проведенных сокращений остались только двое – сам заведующий и сторож. Между тем отделение, не считая уже имевшихся огромных войсковых архивных фондов, непрерывно пополнялось вновь сдаваемыми архивами гражданских учреждений и частей Красной Армии и для обслуживания и выдачи справок затрачивало много усилий. «Требовать от такого штата сотрудников отделения продуктивности работы казалось бы странным и даже невозможным, – писал заведующий Архив­ным бюро И.Ф. Чирцев в Кубано-Черноморский облисполком в ноябре 1923 г. – Но благодаря тому, что это отделение возглавляет собою такой опытный архивист, как тов. Кияшко, до сего времени не было никаких недоразумений, работа проходит совершенно гладко и почти без большой задержки... Ввиду вышеизложенного прошу облисполком, принимая во внимание многолетнюю работу т. Кияшко в архивах и его высокую, а для Кубани и единственную квалификацию в архивном деле, перевести его в разряд сотрудников, получающих усиленное содержание» 1.

«Он на Кубани единственный» – такая оценка применительно к Кияшко в отношении его знания войсковых архивов дана и в поручительстве, подписанном И.Ф. Чирцевым в сентябре 1923 г. В этом документе заведующий подтверждал политическую лояльность Ивана Ивановича:

«Работая с ним с октября 1920 г. по сентябрь 1922 г. в одинаковых должностях, а с сентября 1922 г. будучи его непосредственным начальством, я не заметил с его стороны никаких [выступлений] против власти Советов и полагаю, что он не может быть заподозрен в контрреволюционных намерениях».

О том, какими трудами удавалось Ивану Ивановичу Кияшко в одиночку обеспечивать обслуживание более чем полуторамиллионного комплекса архивных дел, находящихся в нескольких, далеких друг от друга и неотапливаемых, помещениях, остается только догадываться. Весной 1923 г. он заболел воспалением легких и попал в больницу. Случались и производственные травмы. Об одном таком эпизоде говорится в его служебной записке, посланной 18 марта 1923 г. И.Ф. Чирцеву:

«Уважаемый Иван Федорович!

Вчера, занося дело в областной архив, я при входе в последний наткнулся в темноте на дела, споткнулся и повредил себе спину; после чего еле добрел домой и сейчас лежу в постели. Посылаю Вам с т. Белым рапорт об обнаруженных им делах, остальное он доложит на словах.

Завтра постараюсь как-нибудь прийти в отделение.

Уваж. Вас Ив. Кияшко» 2.

В июле – сентябре 1924 г. И.И. Кияшко выполнил еще одну большую и физически трудную работу – прием дел ликвидированного после упразднения Кубано-Черноморской области областного продовольственного комитета. Архив облпродкома насчитывал около 20 тысяч дел и был сосредоточен в крайне тесном помещении, заваленном делами буквально до отказа, в здании по ул. Гимназической, 51, где размещался Адыгейский облисполком, настаивавший на быстрейшем освобождении помещений. Там же и происходил прием дел, подлежавших перевозке в хранилище Архив-
ного бюро по ул. Комсомольской, 30. За два месяца напряженной работы И.И. Кияшко принял по 356 описям 19 279 дел этой крупнейшей организации за 1920–1924 гг., находящихся в 1867 связках, одном сундуке, двух корзинах, 9 ящиках и 26 мешках, и дополнительно еще 39 мешков и 118 пачек 1.

Когда же Архивное бюро приступило к перевозке принятых дел, «со стороны Адыгейского облисполкома было заявлено, что дела архбюро перевозить может, а оборудование – нельзя, и около входа в архивохранилище был поставлен сторож» 2. Началась тяжба за вывоз полок, без которых разместить фонд облпродкома, востребованный для различных справок, было невозможно...

Таких забот у И.И. Кияшко и его коллег было много. В 1925 г. здоровье Ивана Ивановича совсем ухудшилось, он много болел. Но до последнего своего дня оставался в штате бюро и в списках сотрудников был единственным, у кого датой зачисления в должность значилось 17 марта 1920 г. – день установления советской власти в Екатеринодаре 3.

Его не стало 20 октября 1925 г. В записи о смерти причиной значится «хронический катар» кишечника 4. В Архивном бюро Кияшко никем не заменили. Подоспело очередное сокращение, и освободившаяся должность Ивана Ивановича в штатах на 1926 г. была упразднена. «Никого не пришлось увольнять», – писал заведующий бюро И.Ф. Чирцев, сожалея о потере опытного коллеги 5.

...Вскоре после смерти И.И. Кияшко его вдова, Нина Константиновна, (урожденная Косолап) передала в Кубанское окружное архивное бюро его «печатные и писаные труды», в связи с чем заведующий бюро И.Ф. Чирцев направил ей 13 января 1926 г. письменную благодарность 6.

Ныне в фонде Р-1700 в госархиве Краснодарского края мы находим многие служебные документы И.И. Кияшко, рукописные и машинописные тексты его докладов о войсковом архиве, обзоры архивов Кубанской области. А вот рукописи неопубликованных исторических трудов Ивана Ивановича и многочисленные материалы, собранные к ним, очевидно, канули в небытие. Но имя последнего войскового архивариуса в истории Кубани осталось навсегда. И в летопись кубанских архивов его следует вписать золотыми буквами, вместе с цитатой из автобиографии И.И. Кияшко, в которой он, как бы обращаясь к потомкам из далекого от нас августа 1920 г., писал:

«В продолжении своей свыше чем 25-летней службы при бывшем войсковом архиве мною употреблялись все средства для улучшения, обогащения и пополнения нашего войскового архива, невзирая на непреодолимые подчас препятствия к этому: отсутствие свободных зданий для хранения дел, средств и проч. Неудачи в этом деле меня не озлобляли и не ослабляли энергии в проведении намеченной мною цели. Любя дорогое для меня архивное дело, я всегда думал: «не удалось сейчас, подождем, быть может, удастся потом», и, выжидая благоприятных обстоятельств, часто достигал своего. Добрую и лучшую часть своей жизни положил я на это дело и с нравственным удовлетворением могу теперь оглянуться назад и заявить, что четверть века недаром я проработал…»

Сноски

1 ГАКК. Ф. Р-1700. Оп. 1л. Д. 145. Л. 6–7.

1 ГАКК. Ф. 396. Оп. 2. Д. 774. Л. 270–273.

2 См. об этом: Екатеринодар – Краснодар 1793–1993… Краснодар: Кн. изд-во, 1993. С. 209–210.

1 ÃÀÊÊ. Ф. Ð-1700. Оï. 1. Д. 7. Л. 5 îá.

2 Àíäðåé Èâàíîâè÷ Êèÿøêî (1857–1917) – ñòàðøèé áðàò Èâàíà Èâàíîâè÷à Êèÿøêî. Îêîí÷èë Ïàâëîâ­ñêîå âîåííîå ó÷èëèùå è Àêàäåìèþ Ãåíåðàëüíîãî øòàáà. Çàâåäîâàë êàðòîãðàôè÷åñêèì îòäåëåíèåì øòàáà âîéñê Çàêàñïèéñêîé îáëàñòè, ó÷àñòâîâàë â ðàáîòå êîìèññèè ïî óñòàíîâëåíèþ ãðàíèöû ñ Ïåðñèåé è Àôãàíèñòàíîì. Çà áîåâûå îòëè÷èÿ â ðóññêî-ÿïîíñêîé âîéíå 1904–1905 ãã. ïðîèçâåäåí â ãåíåðàë-ìàéîðû.  1908–1912 ãã. – íà÷àëüíèê âîéñêîâîãî øòàáà Êóáàíñêîãî êàçà÷üåãî âîéñêà. Ñ ìàðòà 1912 ã. – âîåííûé ãóáåðíàòîð
è íàêàçíîé àòàìàí Çàáàéêàëüñêîãî êàçà÷üåãî âîéñêà.  1917 ã. â ÷èíå ãåíåðàë-ëåéòåíàíòà – êîìàíäèð 1-é Òóðêåñòàíñêîé êàçà÷üåé äèâèçèè è íàêàçíîé àòàìàí Ñåìèðå÷åíñêîãî êàçà÷ü­åãî âîéñêà.  äåêàáðå 1917 ã. óáèò â Òàøêåíòå áîëüøåâèêàìè. Ñì.: Â.È. Øêóðî. Ìàëîèçâåñòíûé íàì Àíäðåé Èâàíîâè÷ Êèÿøêî. Ñóäüáà àòàìàíà // Ðîññèéñêèé êòî åñòü êòî. 2003. ¹ 3

1 ÃÀÊÊ. Ф. Ð-1700. Оï. 1. Д. 18. Л. 9 îá.

1 ÃÀÊÊ. Ф. Ð-1700. Оï. 1. Д. 18. Л. 10 îá.

2 Òàì æå. Л. 12, 12 îá.

3 Òàì æå. Л. 8 îá.

1 ÃÀÊÊ. Ф. Ð-1700. Оï. 1. Д. 6. Л. 8 îá.

2 Там же. Оï. 1. Д. 17. Л. 1 îá. Д. 85. Л. 7, 7 îá.

3 Там же. Ф. Ð-1700. Оï. 1ë. Д. 2. Л. 3.

4 Там же. Ф. Ð-1700. Оï. 1. Д. 17. Л. 7–8.

1 ÃÀÊÊ. Ф. Ð-1700. Оï. 1. Д. 17. Л. 1 îá.

2 ÃÀÊÊ. Ф. 396. Оï. 5. Д. 102. Л. 224–229.

1 ÃÀÊÊ. Ф. 396. Оï. 5. Д. 102. Л. 238 îá.

1 ÃÀÊÊ. Ф. Ð-1700. Оï. 1. Д. 5. Л. 3.

2 Там же. Д. 6. Л. 8–9.

1 ÃÀÊÊ. Ф. Ð-1700. Оï. 1ë. Д. 2.

2 Там же. Оï. 1. Д. 18. Л. 16.

3 Там же. Оï. 1ë. Д. 145. Л. 3.

1 ÃÀÊÊ. Ф. Ð-1700. Оï. 1ë. Д. 6. Л. 27 îá.

2 Там же. Д. 145. Л. 13–14 îá.

1 ÃÀÊÊ. Ф. Ð-1700. Оï. 1ë. Д. 145. Л. 1 îá.

2 Çäåñü è äàëåå ïî äàííîìó ýïèçîäó èñïîëüçîâàíû ìàòåðèàëû àðõèâà ÓÔÑÁ ÐФ ïî Êðàñíîäàðñêîìó êðàþ.

1 Ãîñóäàðñòâåííîå ó÷ðåæäåíèå «Öåíòð äîêóìåíòàöèè íîâåéøåé èñòîðèè Êðàñíî-äàðñêîãî êðàÿ» (äàëåå ÖÄÍÈÊÊ). Ф. 1. Оï. 1. Д. 113. Л. 34 îá.

2 ÃÀÊÊ. Ô. Ð-1700. Îï. 1ë. ä. 5. ë. 300.

1 ÃÀÊÊ. Ô. Ð-1700. Îï. 1ë. Д. 22. Л. 85–87.

1 ÃÀÊÊ. Ф. Ð-1700. Оï. 1ë. Д. 22. Л. 303–303 îá.

2 Там же. Л. 59.

1 ÃÀÊÊ. Ф. Ð-1700. Оï. 1. Д. 155. Л. 47. Д. 151. Л. 7, 8.

2 Там же. Д. 151. Л. 72, 72 îá.

3 Там же. ä. 192. ë. 183.

4 Там же. ä. 226. ë. 123, 123 îá.

5 Там же. ä. 192. ë. 136.

6 Там же. ä. 205. ë. 22.

 

 

Степан ЕРЕМЕНКО

Войсковой певческий хор

В <...> тот период, о котором идет речь, хором руководил священник И. Эрастов, уделявший значительное внимание освоению так называемого «Обихода» – годового цикла духовного песнопения, знакомство с которым было обязательным для церковных хоров России. Следует напомнить также, что при Эрастове войсковое начальство стало направлять наиболее способных певцов в Петербург на регентские курсы Придворной певческой капеллы. Первыми счастливцами оказались Моисей Терпилец и Митрофан Бибик, поступившие на курсы в 1857 году.

В период обучения посланцев далекой Кубани на регентских курсах управляющим и руководителем Придворной капеллы был известный скрипач и композитор А.Ф. Львов. По его инициативе мальчиков капеллы стали обучать игре на оркестровых музыкальных инструментах. Наряду с теоретическими знаниями и практическими навыками учащиеся имели возможность знакомиться с произведениями крупной формы в исполнении капеллы и других хоровых коллективов столицы.

Известно, что Придворная капелла давала ежегодно два-три открытых концерта хоровой музыки. Терпилец и Бибик впервые услышали в ее исполнении оратории «Времена года», «Сотворение мира» Гайдна, «Реквием» Моцарта, «Оду к радости» из 9-й симфонии Бетховена, ряд месс Керубини, хоровые концерты Бортнянского и Березовского. Памятным для них событием было открытие в 1858 году Исаакиевского собора, на котором под управлением А. Львова выступил тысячный хор во главе с Придворной капеллой и хором регентских курсов. В этом грандиозном богослужении-молебне интонационно чисто и стройно были исполнены сложные восьмиголосные композиции с соблюдением ярких динамических оттенков и темповых отклонений.

Тесным и плодотворным для молодых кубанцев было общение с замечательными хоровыми дирижерами и педагогами капеллы Г. Ломакиным и П. Воротниковым. Вполне вероятно также, что наши земляки неоднократно слышали превосходное пение знаменитой капеллы графа Д. Шереметева, дирижером которой был их любимый учитель и друг молодежи Гавриил Якимович Ломакин.

Во всяком случае, вернулись они в Екатеринодар наполненными яркими впечатлениями столичной музыкальной жизни и с аттестатами регентов второго разряда. Встреча была радостной, волнующей. Расспросам и рассказам не было конца. А потом началась нелегкая хормейстерская работа М. Терпильца в качестве руководителя войскового хора и М. Бибика – как его помощника. За сравнительно короткий срок молодым регентам удалось улучшить общую дисциплину в хоре и качество звучания. В письме к директору Придворной капеллы от 28 июня 1860 года генерал Кусаков отмечал, что певческий хор «значительно улучшился в отношении метода пения», но для дальнейшего совершенствования его мастерства желательно расширить репертуарные возможности коллектива. И в конце сентября этого же года руководство капеллы переслало войсковому хору целый ряд хоровых партитур как светского, так и духовного содержания.

В сентябре 1861 года войсковой хор слышал император Александр II, останавливавшийся на некоторое время в Екатеринодаре. Исполнялись в основном малороссийские (украинские) песни. Ему понравилось звучание хора, и наказный атаман Кубанского войска генерал Иванов, используя положительный отзыв царя, ходатайствует перед вышестоящими органами о направлении на регентские курсы в капеллу еще двух певчих. При проверке музыкально-вокальных данных на курсах был оставлен казак Трофим Бондаревский, а урядник К. Белинский вернулся в войско. В отличие от М. Терпильца и М. Бибика, Т. Бондаревский окончил трехлетний курс обучения и 9 августа 1867 года вернулся в Екатеринодар.

Пока Т. Бондаревский учился, наказный атаман Ф.Н. Сумароков-Эльстон вел переписку с директором Придворной капеллы Н.И. Бахметевым и просил его рекомендовать регента для войскового певческого хора. И Бахметев прислал учителя пения Московского Синодального хора М. Лебедева, окончившего регентские курсы. За два года работы в хоре М. Лебедев добился значительных успехов, за кропотливую и добросовестную работу он был награжден орденом Станислава третьей степени, а его помощнику М. Бибику была вручена денежная премия. <...>

В воспоминаниях одного из бывших воспитанников хора К. Живило с большой теплотой говорится о регенте М. Лебедеве, который в первую очередь добился размещения приезжих мальчиков в помещении-интернате, при нем их начали обучать русской грамматике и музыкальной грамоте. Хористы любили М. Лебедева за его внимание, доброту и требовательность. В период его работы в репертуаре хора появились довольно сложные светские и духовные сочинения и даже двуххорные духовные концерты. Большую помощь ему оказывал М.Н. Бибик, обучая хоровому пению мальчиков и неграмотных взрослых певчих.

Непосильная работа подорвала здоровье М. Лебедева, и в 1870 году он умирает, оставив несколько рукописных светских и духовных сочинений.

В том же году на должность регента хора был приглашен казак войска Донского Ф.М. Дунин, окончивший Петербургскую консерваторию. Будучи очень требовательным к себе и своей работе, он и в хоре установил строгую дисциплину. Под его руководством хор пел стройно, мощно, торжественно, с некоторой крикливостью, так как тихое пение в то время не всегда имело успех и слушать его не умели. Среди любителей пения хор пользовался широкой популярностью. Особенно хорошо исполнялись произведения Д.С. Бортнянского и М.С. Березовского, а также народные песни.

Запомнился екатеринодарцам блестящий концерт хора, состоявшийся 30 марта 1880 года в актовом зале гимназии. Программу его первого отделения составили пятиголосный концерт Львова «Преклони, Господи», херувимские песни Чайковского, Бахметева и два номера («День предстанет», «Лакримоза») из «Реквиема» Моцарта. Восхищаясь достоинствами моцартовской музыки, местная газета писала, что «...все мельчайшие оттенки этих пьес, представляющих много неуловимых для обыкновенных слушателей вокальных трудностей, переданы были с таким уменьем, оценить которое могут только знатоки классической музыки» 1. Успех второго отделения, в котором прозвучали светские произведения Д. Славянского, П. Воротникова и других авторов, разделил женский хор гимназии, исполнивший романс Рубинштейна «Пела, пела пташечка» и хор из оперы Даргомыжского «Рогдана».

Постепенно круг концертной деятельности певческого хора расширялся как в самом Екатеринодаре, так и на гастролях в курортной зоне Минеральных вод. Его репертуар пополнился сочинениями Глинки, Бетховена, Мендельсона, Шумана, русскими и украинскими народными песнями в обработках М. Бибика, А. Бигдая, Г. Концевича, Н. Лысенко. Концерты хора, как правило, были платными. Кубанскому войсковому правлению становится выгодно улучшать состав хора и повышать его исполнительское мастерство, так как это давало прибыль казне войска. <...>

В 1888 году был утвержден новый штат хора. В сравнении с предыдущим хор увеличился на 12 человек. Изменение в составе хора, естественно, сказалось на общем звучании коллектива и на его исполнительских возможностях.

Изучая газетные рецензии о концертах Кубанского войскового хора, можно ошибиться в выводах о состоянии общего и музыкального образования в нем. Не дают полной картины и очерки истории войсковых певческого и музыкантского хоров И.И. Кияшко. Нельзя, конечно, огульно сказать, что в хоре в деле воспитания и образования все обстояло плохо, но в целом картина была неудовлетворительной. Разучивание произведений проводилось с голоса или скрипки. Хористы не всегда имели элементарные понятия о музыкальной грамоте, не говоря уже о теории хорового пения. В газете «Кубанские областные ведомости» (№ 18 за 1882 г.) отмечалось, что хор пел лишь гамму, а по музыкальной грамоте знал только размер такта. Певчие старшего поколения, прослужив в хоре около двадцати лет, оставались зачастую неграмотными. Мальчики, прибывшие из станиц, жили на частных квартирах, а городские – у родителей. Взрослые певчие много времени уделяли игре в карты и выпивкам, а мальчики-певчие были предоставлены самим себе. <...>

Хор в праздники делился на две части и в полухорных составах шел поздравлять жителей города, проживавших по ул. Красной. За поздравления хористы получали различные подношения: деньги, продукты, сладости, а затем взрослые заходили в трактиры, духаны, погребки и т. п. Ни войсковое начальство, ни заведующий хорами не пресекали эти «походы», а в итоге они способствовали ухудшению дисциплины и качества звучания хора. Никто не заботился о том, чтобы мальчики читали доступную литературу и разумно проводили свой досуг. И если наиболее пытливым из них удавалось достать какую-либо книгу, то это было большим счастьем для всех юных певчих. Чаще всего это были календари. Журнал «Детское чтение» и детская художественная литература были редкими гостями у ребят.

В штаб Кубанского войска художественная литература приходила, но о ее дальнейшей судьбе никто не заботился, и книги оставались лежать на складе, иногда даже нераспакованные. <...>

Отбор мальчиков в войсковой хор проводился в строго приказном порядке. Регент приезжал в станицу, где по требованию атамана в правление вызывалось десять – пятнадцать мальчиков и их под скрипку заставляли спеть тот или иной звук или песню. Если музыкальные данные какого-либо мальчика устраивали регента, то родителям сообщалось об этом. Иногда мальчиков забирали в хор без согласия родителей. Автор воспоминаний К. Живило о своем пребывании в хоре заметил: «На казачат смотрели как на рабов...» 1.

Для пения в церкви утренней службы мальчики должны были рано просыпаться и идти в собор через весь город. В зимнее время на улицах города было столько грязи, что можно было проехать лишь на лошади, и мальчикам приходилось пробираться дворами и огородами, перелезая через десятки заборов и отбиваясь от целых свор разбуженных собак.

Где-то в 70-х годах XIX века наряду с мальчиками-казачатами в войсковой хор начали принимать и мальчиков из семей иногородних, что, конечно, намного увеличило возможности выбора лучших голосов в хоре.

Взрослые певчие в основном проходили действительную военную службу в войсковом хоре. Для детей же казарменная обстановка была очень тяжелой, а если учесть, что они в хоре не получали ни общего, ни достаточного музыкального образования и никаких умений, то им лучше было бы оставаться в своей семье.

Когда же голос у мальчиков менялся (мутировал) или ухудшался от непосильной нагрузки и отсутствия правильной постановки голоса, дети и подростки исключались из хора. Такова судьба мальчиков-певчих была не только в войсковом хоре, но и во всех хорах России.

Чтобы лучше представить положение мальчиков в хорах царской России XIX века, достаточно познакомиться с высказыванием Н.А. Римского-Корсакова о состоянии обучения и воспитания в Петербургской капелле, одним из руководителей которой он был с 1883 по 1893 год.

«Безграмотных... мальчиков, забитых и невоспитанных, кое-как обучаемых игре на скрипке, виолончели и фортепиано, при спадении голоса большей частью постигала печальная участь. Их увольняли из капеллы, снабдив некоторой выслуженной ими суммой денег, на все стороны, невежественных и неприученных к труду. Из них выходили писцы, прислуга, провинциальные певчие, а в лучших случаях невежественные регенты или мелкие чиновники. Многие спивались и пропадали... Весь строй учебного дела, как по инструментальному классу, так и по регентской специальности, установленный автором «Боже царя храни» Львовым, никуда не годился. Надо было все переделывать или, лучше сказать, создать новое» 1.

Музыкально-теоретические занятия как со взрослыми, так и с детьми проводились по инициативе руководителей хоров и не являлись обязательными. Аналогичное положение было и в войсковом хоре, где из многих регентов в XIX веке только М.И. Лебедев углубляет и расширяет познания певчих по музыкальной грамоте. А в одном из ведущих хоров России, в Придворной капелле, лишь М.И. Глинка, став преподавателем капеллы (1837–1839 гг.), с большим энтузиазмом взялся за вокальное и теоретиче-ское образование малолетних и взрослых певчих.

«...Я взялся учить их музыке, т. е. чтению нот, и исправить интонацию, по-русски – выверить голоса... Когда в первый раз явился я для преподавания с мелом в руке, мало нашлось охотников; большая часть больших певчих стояла поодаль с видом недоверчивым и даже некоторые из них усмехались. Я, не обращая на это внимания, принялся за дело так усердно и, скажу, даже ловко, что после нескольких уроков все почти большие певчие, даже и такие, у которых были частные и казенные уроки, приходили ко мне на лекции» 2.

В этой записи композитора обращает на себя внимание то значение, которое он придавал сознательному пению по нотам, и тщательности интонации, являющейся основой хорового пения.

Передовые музыканты России видели необходимость перестройки системы обучения в хоровых коллективах, являвшихся школами регентов и учителей пения. Кроме музыкально-теоретического обучения необходимо было введение общеобразовательных дисциплин, игры на музыкальных инструментах, трудовое воспитание. В период деятельности в Петербургской капелле М.А. Балакирева и Н.А. Римского-Корсакова там открылись общеобразовательные классы для малолетних певчих, было хорошо поставлено профессиональное музыкальное образование, орга­низован оркестровый класс, большое внимание уделялось регентскому классу. Аналогичные мероприятия проводились в эти же годы в Московском Синодальном хоре (В.Н. Орлов, С.В. Смоленский, А.Д. Кастальский), в капелле графа Шереметева (Г.Я. Ломакин) и др.

Если в Москве и Петербурге эти положительные реформы с большим трудом пробивали себе дорогу, то что же можно было сказать о Екатеринодаре – провинциальном городе... Все прогрессивные нововведения доходили сюда с большим опозданием, да и некому было их поддерживать и проводить в жизнь. Если и были отдельные попытки изучения нотной грамоты, то они не поддерживались другими регентами, к тому же регенты часто менялись, некоторые пьянствовали, а основную работу за них вели старосты или наиболее опытные певцы из состава хора.

Прогрессивную роль в дальнейшей деятельности Войскового певческого хора сыграл Г.М. Концевич.

Уроженец станицы Старонижестеблиевской Кубанской области, Г. Концевич с детских лет полюбил народные песни, исполня