Ступени “оповседневнивания” человеческой жизни и мысли

Онтология повседневности начинается прежде всего такими сто-ронами практики жизни, как быт и досуг. Если учесть, что быт ведь и есть первая и явно большая часть досужего (до- и послерабочего) вре-мяпрепровождения, то становится ясно — именно эта зона человеческо-го существования порождает повседневность. Относящаяся сюда деятельность сравнительно проста, в принципе доступна людям самых разных достоинств, степеней образованности и вариантов культуры. В бытовой сфере деятельность и остальная жизнь теснее всего связаны с телесным, психосоматическим бытием индивида — его, что называется, естественными отправлениями: бодрствованием / сном, вообще активностью / отдыхом; питанием / испражнением; одеванием / обнажением, вообще терморегуляцией; прочими изменениями внешнего вида; половой любовью / агрессированием разного рода; и т.д., т.п. Кроме интимно-личных по преимуществу дум и занятий, бытовая повседневность предполагает определённые формы их первичной же социализации: заботу о близких, разрешение межличностных противоречий, выстраиванием иерархии в микроколлективах, вообще груп-повую кооперацию планов и поступков по самым разным поводам.

Хронологические рамки всей этой непосредственной — бытовой повседневности образуются временем, свободным от официальных, внешних по отношению к самой по себе личности занятий — учёбы и работы, участия в обязательных мероприятиях всякого иного рода.

Пространственные зоны обыденности составляют дом и подво-рье с их собственной микроструктурой из жилых и подсобных поме-щений; всё посещаемое систематически обитателями этого дома посе-ление или его часть в мегаполисах (прежде всего “улица” в деревнях и “двор” в городах); ещё, пожалуй, как-то моделирующие на время путешествий жилое пространство средства ближней и дальней коммуникации, транспорта, связи между частными лицами и их внешними контрагентами.

Пространственно-временной континуум повседневного бытия людей в современной философии всё активнее рассматривается во всевозможных аспектах, а в целом как медиатор, “плавильный тигль” (Б. Вандельфельс) для всех остальных уровней культуры и типов рациональности.

Если быт повседневен практически всецело, то состав досуга (так называемого свободного времени) более сложен. В его пределах обыденность не просто флюктуирует в порывы желания и страсти как свои естественные дополнения, там начинают обнаруживать себя её прямые альтернативы, на время “выключающие” обыденное сознание с его стереотипами. Впрочем, эти противоположности бытотовой рутине пока вполне добровольно, сознательно избираются человеком как раз ради разнообразия жизни. В свободное от собственно бытовых и вообще рабочих хлопот время он играет и молится, празднует и пирует, путешествует и приобщается к искусству, обсуждает “миро-вые проблемы” и спорит, размышляет обо всём на свете, вообще меняет одни занятия на другие; наконец, просто пребывает в праздности, более или менее дремотной. Эти и т.п. элементы жизнебытия многие философствующие авторы спешат включить в состав повседневности. Даже если согласиться с этим, стоит подчеркнуть особенность досужего времяпрепровождения — оно, как правило, индивидуализироровано и оригинально в большей степени, нежели быт первичного свойства (как выражался Шолом Алейхем, кто любит дыню, а кто свиной хрящик). Кроме того, на досуге ярче проступают духовные потребности и общественные претензии личности (образно говоря, койка сменяется ложем, кухня ресторанным столиком, домашние тапочки спортивными кроссовками или бальными туфлями и т.д.).

Таким образом, досуг начинается в повседневности, опирается на неё, но простирается дальше, в области так или иначе специалиро-рованного творчества.

Ещё сложнее определить степень обыденности труда. Большин-ство профессий, особенно в индустриальном обществе, требуют от работника выхода за узковатые пределы обыденного опыта и проти-востоят ему, как и всякое специализированное занятие и знание. Вместе с тем, заложенные бытовой практикой общие навыки трудовой деятельности чаще всего как-то задействованы и на профессиональном поприще. С другой стороны, служба, даже на самых начальственных постах, не говоря уже об исполнительских ролях, неизбежно рутинизируется до известной степени. В силу чего порождает ещё один, третий по нашему счёту горизонт обыденного мира. Это повторяющиеся раз за разом моменты трудовой деятельности, в особенности не слишком когитоёмкой, слаботехнизированной.

Все указанные слагаемые повседневности как таковой образуют своего рода прожиточный минимум любой культуры, они в том или ином виде есть там и тогда, где и когда живет человек. На архаичных или же деградировавших стадиях общественного, да и личного существования оно просто ограничивается такой обыденностью. На уровнях как-то цивилизованных эта последняя составляет более или менее влиятельный фон (а если разобраться, то бытийный фундамент) для превзошедших её форм общественно-культурной жизни (публичной политики, философии, науки, техники и технологии и прочих специали-заций).

Впрочем, дефиниция повседневности вряд ли может провести точную линию по её границам — они пролегают не столько по гори-зонтали разных сфер общественной и частной жизни, сколько по вертикали определённых позиций живущего здесь и сейчас человека.

Как отмечалось выше, бытийно-структурная проекция повседневности дополняется её сугубо функциональной трактовкой. Скажем, классическое исследование повседневности с исторических позиций — труд Ф. Броделя об экономических основах капиталистистической цивилизации включает в себя обзор таких жизненных реалий XV–XVIII вв., как основные продукты питания и способы приготовления пищи, напитки и прочие возбуждающие средства; жилища, одежда и мода; источники энергии для нужд повседневности и промышленности, железо и иное сырье для металлургии; технические изобретения и денежный оборот; города и протекающие в них урбанизационные процессы [1]. В целом ряде случаев исторические обзоры повседневности того или иного региона определённой эпохи затрагивают ещё более широкий круг сюжетов, включая те, что относятся к ментальльному контексту мышления и познания разных слоев общества и типов личности [2].

Соответственно отмеченным уровням жизни и деятельности лю-дей, обыденное сознание ведает усреднённо-общими и постоянными сторонами их существования. На данном уровне человеческой актив-ности уже намечается её фундаментальное разделение на труд, обще-ние, учёбу и игру, однако эти формы жизнебытия здесь связаны теснее, перемешаны сложнее, нежели в остальных — специализированных и профессионализированных сферах практики и познания.

Эти последние (прежде всего производственный опыт массовых профессий) в свою очередь активно влияют на духовный мир повсе-дневности, чем дальше, тем больше делясь с ним новой информацией и модернизированными технологиями. Но затрагивают ли происходящие перемены содержания обыденного сознания его познавательную специфику? Правомерно ли вообще выделять обыденное сознание как отдельный его тип, наряду с прочими типами и формами (мифом, религией, моралью, наукой и т.д.)? Или же оно составляет некую первооснову и необходимый элемент самых разных модификаций знания?

Поиск ответов на эти вопросы требует более тщательного рас-смотрения места повседневности и опосредующего её сознания в си-стеме культуры.