Применение модели конфликта 2 страница

Когнитивная оценка ситуации в психологии мотивации

Рассматривая теории влечения, конфликта и активации, мы уяснили для себя, ка­кой вклад внесли направления психологии научения и психологии активации в проблему ситуационных детерминантов поведения. Однако не менее существен­ный вклад внесло в изучение этой проблемы когнитивное направление исследова­ний мотивации, выводящее поведение почти исключительно из ситуационных де­терминантов. Ситуационные детерминанты не сводятся при этом к особенностям внешней или внутренней стимуляции, которую можно или определить интерсубъ­ективно в виде устойчивых характеристик ситуации, или восстановить дедуктив­ным путем. Особенности стимуляции являются, скорее, исходным материалом. Они выступают как источник информации, которая затем перерабатывается в раз-

нообразные формы когнитивных репрезентаций текущих событий. Так ситуация обретает смысл, который может оказывать мотивирующее воздействие па поведение. Иными словами, результаты когнитивного оценивания ситуации влияют на поведе­ние. Поэтому мы можем говорить о соприкосновении с проблемами мотивации, даже если авторы этих исследований не стремились разрабатывать теорию мотивации. Важно, что особенности ситуации не определяют поведение непосредственно и всле­пую, а трансформируются в целостный образ актуальной обстановки. С другой сто­роны, в рамках когнитивного подхода исходная ситуация не дается в виде готового образа (так сказать, «постперцептуально», см. главу 5, теория поля), как, например, у Левина в его мотивационном анализе конфликтных ситуаций.

Из многочисленных теоретических подходов к когнитивному и аффективному оцениванию ситуации ниже приводятся наиболее важные. Речь идет прежде всего о тех, в которых доказывается, что эмоции не есть простые влияющие на мотива-ционпые явления «внутренние стимулы», они, скорее, являются результатом та­кой переработки информации, когда дело решает когнитивная интерпретация си­туации. Это направление исследований представлено двухфакторной теорией эмо­ций Шахтера и ее модификацией Валинса, а также теорией оценки угрожающих ситуаций Лазаруса. Далее рассматриваются два вида так называемых теорий ког­нитивной согласованности: теория когнитивного баланса (Хайдер) и теория ког­нитивного диссонанса (Фестингер и др.). В рамках обоих подходов, прежде всего последнего, были получены результаты, доказывающие, что информация, посту­пающая из окружения («внешние» и «внутренние» стимулы), при определенных обстоятельствах может преобразовываться в несогласованные между собой когни­тивные структуры, а стремление согласовать их оказывает мотивирующее воздей­ствие на деятельность.

Эмоция как результат когнитивной оценки ситуации

Со времен Аристотеля философы отводили эмоциям, или аффектам, ключевую роль в жизни души, Со времен Дарвина (Darwin, 1872) аффекты и их выражение стали темой дискуссий биологов, особенно представителей этологии, а в последнее время — еще и социобиологии (см. предисловие, написанное в 1965 г. Лоренцем к но­вому изданию дарвиновского «Выражения эмоций у человека и животных»). В про­тивоположность этому, в психологии эмоциям долгое время не уделялось должного внимания. Одной из причин этого, несомненно, являлась изменчивая природа эмо­циональных переживаний и трудности их объективного измерения (см.: Scherer, 1981), Однако более важным было, вероятно, то обстоятельство, что место, кото­рое теоретически они могли бы занять — место оргаиизмической информации, жизненно значимой для поведения, — уже было занято влечением; более того, ге­нерализованным влечением в духе концепции Халла, что ликвидировало возмож­ность видеть источники этой информации в различных потребностях.

В предшествующей главе мы уже познакомились со свободным от концепции влечения пониманием эмоций как рудиментарной мотивационной системы. Она состоит из ряда эмоций, каждая из которых указывает на определенный класс си­туаций и подготавливает адекватное для этой ситуации поведение. В центре про-

цессуальнои модели эмоций Магды Арнольд (Arnold, 1960) стоит оценка ситуации с точки зрения ее благоприятных или угрожающих аспектов. Арнольд в отличие от Уильяма Джеймса считает, что эмоции распознаются не но физиологическим реакциям. По ее мнению, к эмоции и ее физиологическим реакциям должно вести, скорее, «интуитивно» оцениваемое восприятие ситуации. Из первого шага, воспри­ятия, вытекает оценка воспринимаемой ситуации с точки зрения ее возможных последствий для воспринимающего и действующего субъекта. Эта оценка состоит в занятии эмоционально окрашенной позиции, которая переживается как поведен­ческая тенденция приближения или избегания. Сопровождающие ее физиологи­ческие реакции определяют способы выражения эмоции. Наконец, последним шагом в этой цепочке является действие приближения или избегания.

Мы не будем подробно излагать здесь теоретические позиции Арнольд, тем более что на сегодняшний день они представляются довольно спекулятивными, особенно в том, что касается представлений о соотнесенности эмоций с процесса­ми центральной нервной системы. Вместо этого мы бы хотели остановиться на двух крайних точках выделяемой ею последовательности. Началом цепочки являются особенности ситуации, запускающей эмоциональный процесс. Здесь мы возвраща­емся к новой версии старых воззрений, восходящих к основоположнику бихевио­ризма Джону Уотсону. На другом конце цепочки — на стадии уже возникшей эмо­ции — мы сталкиваемся со старым вопросом о том, в какой мере эмоции можно зафиксировать не только в качестве субъективных переживаний, но и независимо от этих переживаний по нейровегетативным показателям автономной нервной системы, иными словами, по физиологическим реакциям периферии тела.

Ситуации, инициирующие эмоции

Обратимся к первому вопросу — вопросу о ситуациях, запускающих эмоциональ­ный процесс. Как уже отмечалось в предыдущей главе, Уотсон (Watson, 1913) вы­делил некоторые характеристики ситуации, которые запускали у младенца эмоци­ональные реакции, явно обусловленные генетически, а не возникшие на основе научения. Сюда относятся прежде всего сильные стимулы типа внезапного гром­кого звука или неожиданной потери опоры; оба этих стимула запускают страх. Если активность младенца наталкивается на препятствие, возникает гнев. Телесный контакт, например поглаживание, приводит к проявлениям симпатии (Watson, Morgan, 1917; Watson, 1924). Эти безусловные «стимулы» могут благодаря клас­сическому обусловливанию заменяться целым множеством первоначально нейт­ральных стимулов (см.: Watson, Rayner, 1920; Harris, 1979), которые в результате этого также начинают запускать эмоциональные реакции, связанные с данным безусловным стимулом.

Однако классическое обусловливание на деле не позволяет связывать все со всем, как в это верили Уотсон и многие его последователи. Не каждый объект в равной мере годится для того, чтобы вызывать ту или иную определенную эмоцию. «Подходящие» стимулы явно обладают еще и определенной безусловной действен­ностью, которая способствует конкретному процессу обусловливания, но может ему и противостоять (Valentine, 1930). Эта действенность некоторых стимулов, облегчающая их условное связывание с определенными эмоциями, получила на-

звание «готовности» (Seligman, 1971; Schwartz, 1974). Например, страх легко об­разует условную связь с пауками или змеями, хотя во многих странах у ребенка едва ли была возможность приобрести негативный опыт взаимодействия с пред­ставителями этих видов. Согласно наблюдениям Джонса и Джонса (Jones, Jones, 1928), страх перед змеями возникал у четырехлетних детей без какого-либо по­вода, так что напрашивается предположение о генетической предрасположенно­сти к нему.

Различия безусловной действенности объектов были доказаны Оманом, Фре-дериксоном, Хугдалом и Римме (Ohman, Fredericson, Hugdahl, Rimmo, 1976) при обусловливании реакции страха. Легкий удар током в кончик пальца сочетался во времени с предъявлением того или иного рисунка. Рисунок мог изображать либо пугающий стимул (змею или паука), либо нейтральный (цветок или гриб). Для образования условной реакции страха было достаточно уже однократного предъяв­ления пугающего стимула, тогда как нейтральный стимул должен был предъяв­ляться многократно. При этом, хотя нейтральные стимулы требовали более дли­тельного обучения, затухание условных связей происходило для них гораздо бы­стрее, чем в случае пугающих стимулов.

Специфичность нейровегетативных реакций, связанных с эмоциями

После того как Уильям Джеймс (James, 1884) высказал убеждение, что эмоцио­нальные переживания основываются на восприятии нейровегетативных измене­ний в своем собственном организме, исследователи измеряли множество физио­логических переменных, чтобы обнаружить модель физиологического реагирова­ния, специфичную для той или иной эмоции. Чтобы это сделать, необходимо решить немало проблем, в частности надо найти индикаторы наличия той или иной конк­ретной эмоции, независимые от модели физиологического реагирования. Кроме того, было найдено не слишком много совпадений в паттернах физиологического реагирования у разных индивидов (Lacey, Kagan, Lacey, Mors, 1963). Несмотря на затраченные усилия, предпринятые попытки оставались безуспешными или по меньшей мере, не слишком успешными (см., напр.: Mandler, 1975).

В результате распространилось убеждение, что нейровегетативные реакции авто­номной нервной системы, сопровождающие различные эмоции, не являются специ­фичными. Однако недавнее исследование Экмана, Левенсона и Фризена (Ekman, Levenson, Friescn, 1983) доказало преждевременность этого вывода. Авторы этого исследования вызывали каждую из шести базовых эмоций, выделенных Экманом (см. табл. 3.6). Это делалось двумя способами: один раз как целенаправленное внеш­нее воспроизведение соответствующего выражения лица, второй — как воспроизведе­ние внутреннего переживания данной эмоции. В первом случае испытуемому точно говорилось, какие из мышц лица ему надо напрячь, пока с помощью зеркала не созда­валось типичного для той или иной эмоции выражения, которое затем удерживалось на протяжении 10 с. В случае повторного переживания эмоции испытуемые должны были восстановить в памяти соответствующее более раннее переживание. Нейровеге-тативными показателями были частота сердцебиения, температурапальцев, сопротив­ление кожи и уровень мышечной активности правого предплечья.

Рис. 4.23. Изменения частоты пульса и температуры пальцев при воспроизведении выражения лица, характерного для шести базовых эмоций

На рис. 4.23 представлены результаты, полученные для двух нейровегетатив-ных показателей - изменения частоты сердцебиения И температуры пальцев — в случае внешнего воспроизведения выражения лица. При появлении трех из ше­сти базовых эмоций наблюдается увеличение частоты пульса, однако лишь одна из этих эмоций, а именно гнев, приводит к одновременному повышению температу­ры пальцев. Аналогичным образом эмоции дифференцируются и при их повтор­ном переживании. Примечательно, что одного лишь внешнего воспроизведения характерного для эмоции выражения лица посредством произвольного сокраще­ния мышц оказалось достаточно, чтобы вызвать специфическую для данной эмо­ции реакцию автономной нервной системы. Отсюда можно сделать вывод, что либо афферентная обратная связь от лицевой мускулатуры, либо прямые связи между моторной корой и гипоталамусом являются связующим звеном между этими дву­мя областями проявления эмоциональной системы. Это относится к случаю внеш­него воспроизведения специфического для каждой эмоции выражения лица. В слу­чае же повторного переживания эмоции добавляется еще и третья область проявле­ния эмоциональной системы — область переживаемых чувств. Остается неясным, как эти три области взаимосвязаны друг с другом, однако нет никаких сомнений в том, что они взаимосвязаны. Следует также подчеркнуть значение для эмоции выражения лица, как это уже сделали Дарвин и Томкинс.

Двухфакторная теория эмоций Шахтера

Роль, которую, по мнению Джеймса 0^ames- 1884), играет восприятие нейровеге-татнвных реакций в возникновении переживаемых чувств, была поколеблена на основании многочисленных наблюдений и результатов исследований Кэннона

(Cannon, 1927). Приведем некоторые из аргументов Кэннона: 1) после того, как афферентные сенсорные нервные пути подопытных животных перерезались, жи­вотные все же могли демонстрировать эмоциональные реакции гнева, страха или радости, обращенные к представителям своего вида; 2) отдельные нейровегетатив-ные реакции — начиная от частоты пульса и изменения величины зрачка и кончая выделениями желез желудочно-кишечного тракта — оказываются слишком одно­родными при самых различных вызывающих эмоциональную реакцию событиях, так что они не могут быть различительными признаками эмоций; 3) нейровегета-тивные процессы организма воспринимаются слишком плохо для того, чтобы да­вать возможность распознавать различные эмоциональные состояния; 4) многие нейровегетативные реакции являются чересчур медленными (их длительность составляет от нескольких секунд до нескольких минут) для того, чтобы давать воз­можность объяснить быстрые эмоциональные реакции, например, на предъявляе­мые картинки; 5) искусственно вызываемый (например, с помощью инъекции адреналина) нейровегстативный комплекс реакций, характерных для определен­ной эмоции, приводит не к соответствующему эмоциональному переживанию, а, скорее, к восприятию телесных симптомов типа дрожи, озноба, сухости во рту, раз­дражительности и т. д.

Что касается последнего пункта, то Маранон (Maranon, 1924) обнаружил, что после введения адреналина 29 % его пациентов сообщали наряду с телесными симптомами и об эмоциях в форме «как будто». Настоящие эмоции появлялись, судя по всему, лишь в тех случаях, когда Маранон в разговоре со своими пациента­ми касался фактов их жизни, которые могли быть эмоционально значимыми, од­нако о которых в нормальных обстоятельствах пациенты рассказывали без особых ЭМоцнй (например, об умерших родителях).

Эти наблюдения Маранона в начале 60-х гг. привели к формулированию так называемой «двухфакторной теории эмоций» — теории, которая стимулировала очень большое количество исследований и до сих пор пользуется большой попу­лярностью, хотя исследования и обнаружили ее несостоятельность. Такого рода противоречие не редкость Для науки; существуют теории, которые в силу своей простоты или обобщающей силы по отношению к современным им проблемам легко приобретают репутацию «истинных». В данном случае был, во-первых, до­бавлен заключительный штрих к кэнноновской критике теории эмоций Джеймса, а все нейровегетативные компоненты эмоциональной системы были сведены к различиям интенсивности неспецифического возбуждения автономной нервной системы. Во-вторых, было выражено почтение к когнитивистскому духу времени, ибо когнитивной активности — а именно поиску причин своего иначе непопятно­го состояния возбуждения, воспринимаемого человеком, — была приписана реша­ющая роль в возникновении эмоций.

Согласно двухфакторной теории эмоций Шахтера (Schachter, 1964), следует различать физиологический компонент (вегетативная нервная система) и когни­тивный компонент. Уровень активации, состояние физиологического возбуждения еще не определяют эмоции. Для этого необходима когнитивная интерпретация свя­занных с конкретной ситуацией поводов и причин внутреннего состояния возбуж­дения. По аналогии с теорией влечения Халла Шахтер определяет уровень акти-

вации как обладающий общей энергетической функцией, а когнитивный компо­нент оценивания ситуации — как сообщающий переживаемой эмоции содержание, окраску и направленность (что соответствует у Халла компоненту привычки). Лишь оценивание ситуации обозначает состояние возбуждения в качестве опре­деленной эмоции. Вместо обозначения здесь можно говорить об атрибуции в смыс­ле приписывания причин (см. главу 13).

Кроме того, Шахтер постулирует мультипликативную связь между обоими ком­понентами (отсюда название — двухфакторная теория). Эмоция отсутствует, пока состояние активации не интерпретируется на основе ситуационных детерминантов либо пока положительная или отрицательная оценка ситуации не приводит к по­вышению этого состояния. Б случае, когда ситуационные причины состояния воз­буждения не поддаются непосредственному раскрытию, Шахтер говорит об акту­ализации «мотивации объяснения» (evaluative needs).

При экспериментальной проверке этой теории была использована идея незави­симого друг от друга варьирования активации и оценки ситуации. В часто упоми­наемом в этой связи эксперименте Шахтера и Зингера (Schachter, Singer, 1962) было сделано следующее: под предлогом проверки действия витаминного препа­рата на сумеречное зрение испытуемым вводился адреналин, который усиливает сердцебиение, учащает дыхание, вызывает озноб и может вызвать жар. Одной груп­пе во время инъекции говорилось, что таким может быть побочное воздействие препарата (информированная группа); другую заверяли, что никаких побочных эффектов не ожидается (неинформированная группа); третьей сообщалось о не со­ответствующих действительности побочных эффектах, например о глухоте и зуде (ложно информированная группа). Контрольная группа (группа-плацебо) получа­ла нейтральный препарат (физиологический раствор). После инъекции испытуе­мого отправляли в комнату для ожидания, где он должен был оставаться до тех пор, пока не начнется экспериментальная проверка действия препарата. Там находил­ся еще один человек, якобы тоже принимавший участие в этом эксперименте и ждавший своей очереди. В действительности же он был подставным лицом, в при­сутствии испытуемого демонстрировавшим одну из двух эмоциональных модаль­ностей поведения. В эйфорическом варианте (для половины испытуемых) он вел себя очень весело, в частности делал бумажные самолетики, запускал их и пытал­ся вовлечь в это занятие испытуемого. В гневном варианте он, напротив, ругал во­просы, па которые должен был отвечать письменно, взвинчивал себя этим, пока, наконец, в ярости не покидал комнату.

Воздействие наблюдения эйфорического и гневного поведения на испытуемых каждой группы оценивалось на основе скрытого наблюдения и последующих са­моотчетов испытуемых. Хотя авторы полагали, что их гипотезы (с несколькими дополнительными допущениями) в основном подтвердились, критический апализ опыта приводит к его негативной оценке. Эмоции, зафиксированные в самоотче­тах, не показывают разницы между экспериментальными и плацебо-группами (где должен был отсутствовать компонент возбуждения). Поведенческие переменные обнаруживают небольшое различие между этими группами лишь в условиях гне­ва, но не эйфории. При обоих условиях наблюдался разный уровень возбуждения, а значит, по всей вероятности, и разный уровень активации, причем это не зависе-

ло от поведения подставных испытуемых (см.: Leventhal, 1980, и обзорный рефе­рат Reisenzein, 1983).

Все повторения эксперимента Шахтера и Зингера, в которых удавалось вызвать состояние неопределенного возбуждения, не подтвердили двухфакторную теорию. Маршалл и Зимбардо (Marshall, Zimbardo, 1979) воспроизводили условие эйфо­рии. Увеличение дозы адреналина вызывало неприятное эмоциональное состоя­ние, а вовсе не сильное, но нейтральное состояние возбуждения. Однако при этом испытуемые вполне беззаботно взаимодействовали с эйфорическими помощника­ми экспериментатора. Это согласуется с довольно часто встречающейся ситуаци­ей, состоящей в том, что человек может вести себя иначе, чем это соответствует его эмоциональному состоянию. Маслах (Maslach, 1979) создавала состояние возбуж­дения ие с помощью введения адреналина, а путем гипнотической индукции с по­следующей постгипнотической амнезией. Она ожидала, что состояние повышенно­го возбуждения, для которого у человека нет никаких объяснений, вызовет непри­ятное эмоциональное состояние неуверенности и тревожности. Это предположение подтвердилось; было также обнаружено, что эмоции, демонстрируемые помощни­ком экспериментатора, хотя и влияют на поведение испытуемых, но не оказывают влияния на их эмоциональное состояние.

В целом двухфакторную теорию эмоций можно считать опровергнутой. Эта теория переоценила роль уровня возбуждения. Впрочем, можно, во всяком случае, утверждать, что восприятие повышенного уровня возбуждения усиливает уже су­ществующее эмоциональное состояние, что это происходит отчасти через процесс приписывания причин (ср.: Reisenzein, 1983).

Эффект Валинса

Валинс (Valins, 1966, 1967,1970,1974) в своей модификации двухфакторной тео­рии Шахтера пошел дальше, можно сказать, сделал еще два шага вперед. Во-пер­вых, он высказал мнение, что фактическое (реальное) состояние возбуждения вхо­дит в переживание эмоции не непосредственно, т. е. автоматически и неосознанно, а через восприятие этого состояния. Тем самым сглаживаются затруднения, выте­кающие из утверждения Шахтера об абсолютной неспецифичности нейрофизио­логического компонента возбуждения, чему противоречат многие данные по спе­цифичности паттернов вегетативного возбуждения для отдельных эмоций (см.: Lacey, 1969; Ekman et al., 1983). Вместе с тем способность нашего восприятия к различению паттернов вегетативного возбуждения невелика (см.: Mandler, Kremen, 1958), и, следовательно, становится понятным, почему мы легко можем восприни­мать на самом деле различные состояния вегетативного возбуждения как одина­ковые и, напротив, одинаковые — как различные. В сущности, восприятие состоя­ний возбуждения вегетативной нервной системы находится в ведении тех же про­цессов переработки информации, что и восприятие внешних предметов и событий. Если это так — и здесь Валинс делает второй шаг, — то для изменения восприя­тия собственного состояния возбуждения не требуется фактических изменений в ве­гетативной нервной системе. Их можно инсценировать, давая испытуемому ложную информацию. Таким образом, не имеет значения, поступает информация о собствен­ном состоянии возбуждения изнутри (интероцептивно) или извне, соответствует она

действительности или нет; существенно лишь то, что она связывается субъектом лишь с его собственным внутренним состоянием. Поэтому для манипулирования эмоциями можно не только брать различные ситуационные контексты, как в экспе­рименте Шахтера И Сингера, но и в одной и той же внешней ситуации давать субъек­ту ложную информацию о внутренней ситуации, о его состоянии возбуждения.

Валинсу удалось доказать этот тезис (Valins, 1966). Он предъявлял испытуе­мым-мужчинам серию изображений полуобнаженных женщин, и при этом они получали мнимую акустическую обратную информацию о собственном сердцеби­ении, которое при восприятии определенных изображений учащалось или замед­лялось. Контрольная группа слышала те же акустические сигналы, но им говори­лось, что они не имеют отношения к эксперименту. При последующей оценке при­влекательности испытуемые экспериментальной группы оказывали предпочтение тем изображениям, разглядыванию которых сопутствовало изменение сердцебие­ния, как если бы они говорили себе: «Эта девушка заставила мое сердце биться учащенно (или замереть), она, должно быть, привлекательна». Ряд утверждений указывает на то, что испытуемые уже на стадии знакомства разглядывали эти изоб­ражения более тщательно, как будто хотели проверить информацию, содержавшу­юся в частоте сердцебиений. В пользу этого говорят также результаты более поздне­го исследования Валппса (1974), в котором он перед началом оценивания привлека­тельности раскрывал испытуемым обман. Предпочтения при этом не изменялись. Очевидно, испытуемые обнаружили достаточно «убедительные» основания для своих предпочтений, чтобы их сохранить.

Тем временем эффект Валпнса много изучался и неоднократно подтверждался в столь различных областях, как межличностные отношения, кооперация, дости­жение, агрессия, изменение установок, поведение избегания, восприятие боли и угашение вегетативных реакций (см.: Liebhart, 1978). Конечно, эффект Валинса имеет свои ограничения. Так, фобию с сильным состоянием возбуждения в при­сутствии объекта страха нельзя ликвидировать посредством ложной успокаиваю­щей обратной связи. Ложная обратная информация должна казаться правдоподоб­ной, и в то же время реципиент не должен сразу за нее хвататься, ему следует ощу­тить потребность в поиске приемлемых доводов, в качестве которых выступают достаточно сложные особенности ситуации.

Некоторые из этих условий были, несомненно, нарушены в исследовании Дет-вейлера и Занна (Deiweiler, Zanna, 1976), которое не подтвердило эффект Валин­са. Испытуемым-студентам последовательно предъявлялись названия наций, пе­ремежающиеся ложной обратной информацией об изменениях частоты сердцеби­ений. При этом не было обнаружено никакого изменения установок по отношению к нациям, связанного со временем поступления этой информации. Испытуемых, конечно, могли удивлять изменения сердцебиения, ведь чтение названий наций вряд ли давало им достаточно оснований видеть причину именно в этом.

Либхарт (Liebhart, 1978) проанализировал все опубликованные до 1977 г. ис­следования эффекта Валинса и построил объяснительную модель, описание кото­рой следует привести здесь полностью, поскольку оно уточняет многоступенчатый процесс, необходимый для возникновения этого эффекта, а также его частных компо­нентов. Либхарт использует идеи из берлайновской теории эпистемического (позна-

вательного) поведения (Beriyne, 1965), которое схоже с рассмотренным выше «конк­ретно-исследовательским поведением». Согласно этим идеям, мотивация поиска объяснения некой реальности определяется двумя факторами: во-первых, возни­кающим у субъекта в связи с объяснением чувством неопределенности, во-вторых, субъективной значимостью, которой обладает редукция этой неопределенности. Либхарт так описывает свою модель:

«Эффект Валинса можно рассматривать как результат трех последовательных про­межуточных процессов: поиска объяснения, атрибуции и привлечения внимания к мнимым причинам фиктивных физиологических изменений. Прежде всего предпо­лагается, что обратная связь несет информацию, которую реципиент исходя из име­ющегося знания непосредственного контекста не может удовлетворительно объяс­нить, т. е. что обратная информация, например сильное сердцебиение, и контекст этой обратной связи, например последовательно предъявляемые изображения равно при­влекательных женщин, представляют собой песонряженные системы. Первоначаль­но незначительная вероятность причинной связи фиктивной реакции и контекста активирует потребности в объяснении: неконгруэпткость ведет к поиску объяс­нения. В последующем, как мы предполагаем, контекст фиктивной вегетативной ре­акции исследуется вплоть до выявления аспектов, "объясняющих" поведенческую информацию, например выявление достаточно привлекательных черт у женщины, при виде которых наступает мнимое сердцебиение. Если субъективная вероятность причинной связи между неким аспектом контекста и обратной информацией имеет достаточно высокий показатель, поиски объяснения прекращаются и фиктивная ве­гетативная реакция атрибуируется этим аспектом. Наконец, атрибуция со своей сто­роны (если считать, что «причинные факторы» на данной стадии целенаправленно­го поведения привлекают к себе внимание) влияет на вербальные, моторные и веге­тативные реакции.

Если эта модель верпа, то для возникновения эффекта Валмнса необходимы четыре условия: а) мотивация поиска объяснения; Ь) доступность информации о контексте; с) приемлемость объяснения причинной связи и d) субъективная значимость мни­мого причинного фактора» (Liebhart, 1980, S. 425).

Данные об эффекте Валинса указывают на то, что оценивание особенностей внутренней и внешней ситуации играет решающую роль в возникновении эмоций и мотивации поведения. Другие факторы будут рассмотрены в главе 10 (агрессия, роль гнева и других состояний возбуждения).

Оценка угрожающих ситуаций

Оценка (appraisal) ситуации с точки зрения ее полезности или опасности впервые стала центральным моментом в когнитивной модели эмоций Магды Арнольд (Arnold, I960). Эту обобщенную модель процесса когнитивной оценки ситуации уточнил и экспериментально обосновал Лазарус (Lazarus, 1968). Развивая пред­ставления Шахтера и Валинса, он показал, что активационный и ситуационно-познавательный компоненты не просто рядоположены, а взаимодополняют друг друга. Когнитивные процессы оценивания ситуации могут непосредственно вли­ять на физиологический компонент активации так, что даже следующие друг за другом промежуточные результаты оценивания ситуации будут воздействовать на

эмоции и поведение. Лазарус экспериментально исследовал овладение угрожаю­щими или стрессовыми ситуациями. Лежащая в основе экспериментов модель предполагала наличие двух последовательных стадий процессов познавательной активности: первичной оценки того, насколько угрожающей является ситуация, и вторичной оценки возможностей справиться с ней. Для этого может быть примене­на одна из двух стратегий: либо прямые действия, сопровождаемые соответствующей эмоциональной активацией, например нападение (гнев), бегство (страх), пассивность (депрессия), либо переоценка, делающая ситуацию менее опасной, выставляющая ее, так сказать, в более благоприятном свете и, в свою очередь, понижающая уровень связанного со страхом эмоционального возбуждения.

Лазарус создавал стрессовые ситуации, демонстрируя своим испытуемым фильмы крайне неприятного содержания: этнографический фильм о ритуале об­резания у австралийских аборигенов и фильм по технике безопасности, в котором крупным планом показывался ряд несчастных случаев на лесопилке (например, как у человека отрезается палец циркулярной пилой). В эксперименте с последним фильмом (Lazarus, Opton, Nomikos, Rankin, 1965) испытуемым перед просмотром фильма подсказывались два способа когнитивной переоценки, а именно путем от­рицания (ведь это только фильм, в котором играют актеры) или интеллектуализа­ции (установка на отстраненное наблюдение). В качестве индикатора уровня эмо­ционального возбуждения регистрировались изменения кожно-гальванической реакции на протяжении просмотра фильма. Результаты представлены на рис. 4.24. По сравнению с неподготовленной группой смягчающая когнитивная интерпрета­ция типа отрицания и в особенности интеллектуализации ведет к заметному сни­жению нейровегетативного возбуждения.