Классификация мотивов на основе инстинктов: Уильям Мак-Дауголл

Описательная система психологии мотивации Кеттелла в какой-то степени воз­рождает популярную в начале века объяснительную классификацию форм пове­дения, предложенную Мак-Дауголлом. Мак-Дауголл (McDougall, 1908) первым предпринял грандиозную попытку свести все поведение к мотивационным диспо­зициям. В то время общеупотребительным названием для мотивационных диспо­зиций было понятие не мотива, а инстинкта. Так, например, фрейдовское понятие влечения в первых изложениях его работ на английском языке переводилось как «инстинкт». В XIX столетии инстинкт как нечто противоположное интеллекту входил в систему понятий психологии способностей. По мере триумфального ше­ствия эволюционных идей Дарвина понятие инстинкта все чаще привлекалось и для объяснения человеческого поведения.

Джеймс (James, 1892) усматривал в инстинктах способность действовать таким образом, «чтобы производить некоторый результат, не предвосхищая его и без предварительного обучения выполнению действий» (ibid., р. 383). То, что у Джейм­са было лишь одним из многих объяснительных принципов поведения, у Мак-Дау-голла стало ключевым положением в любой «динамической», т. е. объясняющей поведение, психологии. Откровенно господствующая роль, которую Мак-Дауголл приписал инстинкту как объяснительному понятию, повлияла на дальнейшую ис­торию проблемы, вызвав во втором десятилетии двадцатого века бурные разногла­сия по вопросу понимания природы инстинктов. С одной стороны, ассоцианист-ское кредо главных критиков понятия инстинкта побуждало их к радикальной фор­мулировке своих бихевиористских позиций, согласно которым любое поведение должно выводиться из простых рефлексов и научения (Watson, 1919). С другой стороны, Вудвортс (Woodworth, 1918), давно мечтавший о «мотивологии», окон­чательно заменил инстинкт понятием «drive» («влечение»). И наконец, Толмен сделал основные положения психологии мотивации Мак-Дауголла эксперимен­тально проверяемыми, т. е. приемлемыми в теоретическом отношении и для бихе-виористов. Дальнейшее уточнение понятия инстинкта и исследование инстин­ктивного поведения стали внутренним делом этологов, прежде всего таких выда­ющихся исследователей, как Лоренц и Тинберген.

В чем состояла позиция Мак-Дауголла? Он выступал против как чисто описа­тельной психологии сознания, так и «механистического» объяснения поведения

теоретиками ассоцианизма и рефлексологии. Для него любое поведение «телеоло-гично, целенаправлено, ориентировано на достижение намеченного будущего це­левого состояния». О направленности говорят семь признаков:

1) спонтанность движения;

2) продолжительность и настойчивость движения вне зависимости от того, дей­ствует раздражитель или нет;

3) смена хода целенаправленных движений;

4) успокоение после достижения желаемого изменения внешней среды;

5) приготовление к новой ситуации, к которой ведет совершающееся действие;

6) некоторое повышение эффективности поведения при повторении его в схо­жих условиях;

7) целостность реактивного поведения организма.

Эти признаки целенаправленности поведения Мак-Дауголл объясняете помо­щью инстинктов. Исходное для него понятие инстинкта является довольно слож­ным и охватывает три следующих друг за другом процесса:

1) предрасположенность к селективному восприятию в зависимости от специ­фических состояний организма (например, более быстрое обнаружение съедобных объектов в состоянии голода); 2) соответствующий эмоциональный импульс (ядро инстинкта); 3) активность инструментального типа, направленная на достижение цели (например, бегство при страхе). Мак-Дауголл делает следующий вывод:

«...любой образец инстинктивного поведения включает знание о чем-либо (объект), отношение к нему и устремленность к объекту или от него» (McDougall, 1908, р. 26).

Очевидно, что здесь в рамках одного понятия связываются воедино совершен­но разные вещи. Противоречивость этого высказывания усугубляется тем, что Мак-Дауголл рассматривает как врожденный и меняющийся компонент инстинк­та лишь одну из трех его составляющих, а именно эмоцию (ядро инстинкта), в то время как когнитивный и моторный компоненты, с его точки зрения, могут изме­няться под влиянием жизненного опыта.

«Эмоциональное возбуждение с сопровождающей его нервной активностью цент­ральной части диспозиции есть единственная составляющая целостного инстинктив­ного процесса, которая сохраняет свою специфичность и остается одинаковой у всех индивидов во всех ситуациях, где пробуждается данный инстинкт* (ibid., p. 33).

Изучая столь сложное по содержанию понятие, Мак-Дауголл составил перво­начальный перечень следующих 12 инстинктов, хотя пяти последним он не смог поставить в соответствие какую-либо определенную эмоцию (приводятся в скоб­ках); 1) бегство (страх); 2) неприятие (отвращение); 3) любознательность (удив­ление); 4) агрессивность (гнев); 5) самоуничижение (смущение); 6) самоутвер­ждение (воодушевление); 7) родительский инстинкт (нежность); 8) инстинкт продолжения рода (-); 9) пищевой инстинкт (-); 10) стадный инстинкт (-); 11) инстинкт приобретательства (-); 12) инстинкт созидания (-).

Поскольку термин «инстинкт» подвергался ожесточенным нападкам и давал основания для ошибочного толкования поведения как определяемого в основном

врожденными мотивационными диспозициями, Мак-Дауголл позже стал употреб­лять термин «склонность» (propensity). Однако содержание его почти не измени­лось, за исключением того, что было отмечено различие между диспозицией (propensity) и функцией (tendency), о чем свидетельствует следующая цитата из последней работы Мак-Дауголла:

«Склонность представляет собой диспозицию, функциональную единицу общей психической организации, которая, будучи актуализированной, порождает активную тенденцию, стремление (striving), импульс или влечение (diive) к некоторой цели. Такая тенденция, сознательно направленная на предвосхищаемую цель, представля­ет собой желание (desire)» (1932, р. 118).

Несколько склонностей могут синтезироваться в так называемые чувства (sentiments) — обусловленные опытом и научением когнитивно-эмоциональные оценки, которые связаны с отношением к предметам и обстоятельствам (с ними мы уже сталкивались у Кеттелла). Например, в восприятии и оценке понятия «отече­ство» участвуют многие склонности. Такие когнитивные схемы, центральную и организующую роль среди которых играет связанное с отношением к образу свое­го Я чувство самооценки (self-sentiment), составляют «характер». Они тем самым'в значительной степени обусловливают индивидуальные различия на фоне врож­денного базового набора инстинктоподобных эмоциональных импульсов (склон-¹ ностей). В табл. 3.2 представлен окончательный вариант постулированных Мак-.' Дауголлом склонностей.

При изучении этого перечня сразу становится очевидным., что его убедительное обоснование вряд ли возможно. Почему выделено именно столько, а не меньше и не больше мотивационных диспозиций? Не слишком ли много общего между «поиском помощи» (11) и «покорностью» (9)? Не является ли «страсть к бродяжничеству» (17) лишь одним из проявлений «любопытства» (5)? Можно задать эти и многие другие вопросы, поднимающие проблему эмпирических критериев классификации мотивов, отличающихся от представлений обычного здравого смысла. Насущность этой пробле-.. мы, которая и по сегодняшний день не решена, ощущалась все больше, по мере того>; как под влиянием перечня инстинктов Мак-Дауголла, прежде всего в смежных дис-ципл i шах, таких как социология и политология, стало привычным каждый поведенче­ский феномен объяснять через особый инстинкт по следующей схеме: войны возни­кают из-за инстинкта агрессивности. Но почему собственно известно, что существует инстинкт агрессивности? Да потому, что люди часто воюют. Подобная тавтологич-ность мышления никогда не была свойственна Мак-Дауголлу, но стала первопри­чиной начавшейся вскоре бурной дискуссии о природе инстинктов. Опровергнуть высказывания оппонентов можно было бы при помощи более четких критериев ин­стинктивно обусловленного поведения и систематических исследований. Однако ув­леченные спорами исследователи до этого не дошли. Вторая, в чем-то схожая с первой причина была связана с подозрением, что под маркой инстинктов возрождается ста­рая психология способностей, т. е. что по сути описывается и классифицируется само поведение. Третьей причиной была проблема подразделения поведения на инстинк­тивно обусловленное и основанное на приобретенных навыках. Для этого необ­ходимо уметь различать взаимозаменяемые инструментальные активности и целе­вые состояния, к которым в конечном счете конвергируют эти формы поведения.

Таблица 3.2

Инстинктоподобные мотивационные диспозиции (propensity) (McDougall, 1932, p. 97^98)

1. Пищедобывание. Поиск (и, возможно, накопление) пищи

2. Отвращение. Неприятие и избегание определенно вредных веществ

3. Сексуальность. Ухаживание и брачные отношения

4. Страх. Бегство и затаивание в ответ на травмирующие, причиняющие боль и страда­ние или угрожающие этим воздействия

5. Любопытство. Исследование незнакомых мест и предметов

6. Покровительство и родительская опека. Кормление, защита и укрытие младших

7. Общение. Пребывание в обществе равных себе, а в одиночестве поиск такого общества

8. Самоутверждение. Доминирование, лидерство, утверждение или Демонстрация себя перед окружающими

9. Подчинение. Уступка, послушание, примерность, подчиненность тем, кто демонстри­рует превосходящую силу

10. Гнев. Негодование и насильственное устранение всякой помехи или препятствия, ме­шающих свободному осуществлению любой другой тенденции

11. Призыв о помощи. Активное обращение за помощью в том случае, когда наши усилия заканчиваются полной неудачей

12. Создание. Создание укрытий и орудий труда

13. Приобретательство. Приобретение, обладание и зашита всего, что кажется нам полез­ным или почему-либо привлекательным

14. Смех. Высмеивание недостатков и неудач окружающих пас людей

15. Комфорт. Устранение или избегание того, что вызывает дискомфорт: например, поче­сывание или смена позы, местонахождения

16. Отдых и сон. Склонность к неподвижности, отдыху и сну в состоянии усталости

17. Бродяжничество. Передвижение в поисках новых впечатлений

18. Группа примитивных склонностей, обслуживающих телесные нужды, такие как ка­шель, чихание, дыхание, дефекация

Наконец, четвертой причиной были существенные метатеоретические проти­воречия, которые подспудно питали споры, одновременно препятствуя их конкрет­но-эмпирическому прояснению. Для противников Мак-Дауголла понятие инстин­кта отождествлялось с его убеждением в том, что поведение целенаправлено, т, е. организуется, исходя из цели. С ассоцианистской точки зрения это убеждение, однако, представлялось ненаучным, так как считалось, что Мак-Дауголл, как ра­нее это делали виталисты, говоря об инстинктах, подразумевает некие мистические силы. Мак-Дауголл, конечно, был далек от этого. Однако такие метатеоретические подмены подогревали дискуссии и мешали выявлению фактических критериев для разрешения разногласий. Поскольку критики понятия инстинкта не могли пред­ложить лучшей теории, противоречие по сути осталось неразрешенным. Вызван­ные спорами утомление и пресыщение привели к тому, что с умозрительными рас­суждениями было покончено. Результатом, воспринятым повсюду с одобрением, стало мнение о том, что следует больше экспериментировать, конкретизировать

и детализировать. Этот резкий сдвиг в умонастроениях исследователей произошел в начале 1930-х гг. (см.: Krantz, Allen, 1967).

Мак-Дауголл, как и Фрейд, привнес в объяснение поведения типичный для пси­хологии мотивации стиль мышления. Задавшись вопросом о том, что такое моти­вы и как их классифицировать, он выявил центральные проблемы, которые при попытке их прояснения по большей части путем описаний и дефиниций вызвали разногласия и в значительной'мере определили эмпирический характер исследова­ний мотивации в течение последующих десятилетий. Является ли поведение пре­имущественно результатом предшествовавшего научения или врожденных импуль­сов? Мотивация поведения — это вопрос его энергетики или его направленности и избирательности? И главное: следует ли объяснить поведение механистически, исходя, из связей «стимул—реакция», или телеологически, исходя из предвосхи­щающих будущее когнитивных процессов?

Слово «инстинкт» перестало употребляться для обозначения мотивационных диспозиции. Его место заняли понятия влечения и потребности. Ранее игнориро­вавшиеся проблемы актуализации мотива и действенности мотивации стали весь­ма актуальными. Однако наряду с перечнем инстинктов Мак-Дауголл а и получен­ным с помощью факторного анализа каталогом Кеттелла была сделана еще одна серьезная и тесно связанная с измерением мотивов попытка их классификации: перечень потребностей (needs) Мюррея 1938 г.

Классификация мотивов на основе отношений личности и окружения: Генри А. Мюррей

Работа Мюррея «Исследования личности» (Murray, 1938) является точкой пере­сечения ряда важных направлений, по которым развивалась психология мотива­ции, а именно направлений, берущих начало от Мак-Дауголла, Фрейда и Левина. Мюррей, чьи интересы лежали прежде всего в области клинической психологии и психологии личности, поставил термин «потребности» в центр весьма дифферен­цированной понятийной системы. Эклектичная по своему происхождению систе­ма понятий не предназначалась для простого описания поведения 'и объяснения индивидуальных различий реакций в стандартизованных ситуациях. Она предна­значалась, скорее, для выявления индивидуального в более крупных (молярных) единицах поведения, красной нитью проходящего через циклически повторяющи­еся индивидуально-типичные формы деятельности, наблюдаемой в течение дли­тельного времени и в разных ситуациях. Субъект понимался как активный орга­низм, который не только реагирует на давление ситуаций, но и активно разыски­вает или даже создает их. Однако во всех случаях он, действуя соответствующим образом, воспринимает возможные последствия изменения актуальной ситуации через призму своих потребностей.

Целенаправленность поведения Мюррей пытается объяснить, исходя из пред­ставления о саморазвитии цепочки эпизодических отношений личности и окру­жения как равнодействующей непрерывного взаимодействия личностных и си­туационных факторов. Тем самым им был преодолен чисто теоретико-личностный подход к мотивации, в рамках которого все поведение выводилось из личностных диспозиций. Следующая цитата говорит сама за себя:

«Поскольку в каждый момент организм находится в некотором окружении, которое в основном и детерминирует его поведение, и поскольку это окружение меняется (иногда самым решительным образом), поведение индивида не может быть обозна­чено без характеристики каждой из противостоящих ему ситуаций, физических и социальных. Важно определить окружение, поскольку дна организма могут вести себя по-разному только потому, что они, по чистой случайности, сталкиваются с раз­ными условиями. Считается, что два организма различны, если они реагируют оди­наково на разные ситуации и по-разному на одну и ту же. Но различные реакции на схожие внешне условия также могут быть следствием различных внутренних состо­яний организма. И кроме того, происходящие в организме процессы ассимиляции и интеграции по природе своей в значительной степени связаны с недавней, а также и более удаленной во времени окружающей обстановкой. Другими словами, то, что организм знает или что он предполагает, в определенной мере является продуктом ситуаций, с которыми ему приходилось ранее сталкиваться. Таким образом, многое из того, что находится внутри организма, раньше было вне его. По этим причинам организм и его окружение следует рассматривать вместе; в психологии весьма удоб­но пользоваться такой кратковременной единицей, выступающей как разовое взаи­модействие «личность—окружение*. Долговременная единица — индивидуальная жизнь — может быть лучше всего обозначена как последовательность связанных кратковременных единиц, или эпизодов» (ibid., p. 39-40).

Как показывает эта цитата, Мюррей предвосхитил «современную» позицию интеракционизма (Bowers, 1973; Magnusson, Endler, 1977). Организм (личность) и воспринимаемая ситуация образуют единицу взаимодействия в смысле взаим­ного обусловливания. Центральными соотносящимися друг с другом понятиями выступают потребность (need) со стороны личности и давление (press) со стороны ситуации. Потребность и давление непосредственно не наблюдаемы, они должны быть выведены путем умозаключения; это не описательные понятия, а, как сказа­ли бы сейчас, гипотетические конструкты. Однако из чего же их следует выводить? Их нельзя вывести из незначительного по времени фрагмента актуального пове­дения или ситуации, но лишь из эффектов, к которым сводится, конвергирует про­текающая деятельность или соответственно развивающаяся ситуация. Содержание понятия «потребность» (оно, впрочем, не разведено с понятием влечения) опре­деляется через желаемое целевое состояние отношения «личность—окружение», «давление» — через целевое состояние ситуации, на которое можно надеяться или которого нужно опасаться. Потребность и давление содержательно соответствуют друг другу: давление актуализирует соответствующую потребность, потребность ищет соответствующее ей давление. Взаимодействие между потребностью и дав­лением, их содержательное скрещивание называется темой (thema) (отсюда — те­матический апперцептивный тест, см. ниже). Тема и есть подлинная единица ана­лиза потока активности. Каждый эпизод характеризуется темой, целенаправлен­ной последовательностью действий.

В определении потребности Мюррея заметно влияние Мак-Дауголла и Фрейда:

«Потребность — это конструкт (удобное воображаемое или гипотетическое понятие), обозначающий силу (неизвестной физико-химической природы), которая организу­ет восприятие, апперцепцию, интеллект, волю (conation) и действие таким образом, чтобы изменить в определенном направлении имеющуюся неудовлетворительную ситуацию* (Murray, 1938, р. 123-124).

«...В первом приближении мы можем свободно использовать термин "потребность" для обозначения потенциальной возможности или готовности организма реагировать оп­ределенным образом при данных условиях. В этом смысле потребность есть латент­ный атрибут организма. Говоря более строго, это существительное, обозначающее тот факт, что некоторая тенденция в состоянии возобновляться. Нас не должно смущать, что термин "потребность" используется нами как для обозначения преходящих собы­тий, так и для обозначения более или менее устойчивых черт личности!, (ibid., p. 61).

Итак, понятие «потребность» используется Мюрреем в значении как диспози-циональной, так и функциональной переменной. Как мотивационные диспозиции «потребности» можно классифицировать по различным основаниям. Во-первых, можно выделить первичные (висцёрогенные) потребности (например, в воде, пище, сексуальной разрядке, уринапии, избегании холода и многие другие) и вто­ричные (психогенные) потребности (см. табл. 3.3). Первичные потребности в от­личие от вторичных базируются на органических процессах и возникают или цик­лично (еда), или в связи с необходимостью регуляции (избегание холода). Во-вто­рых, потребности можно подразделить на позитивные (поиск) и негативные (избегание), на явные и латентные. Явные потребности свободно и объективиро-ванно выражаются во внешнем поведении, латентные проявляются или в игровых действиях (полуобъективированно), или в фантазии (субъективированно). В опре­деленных ситуациях отдельные потребности могут объединяться в мотивации по­ведения, или конфликтовать друг с другом, или подчиняться одна другой и т. д.

Давление определяется следующим образом:

«....некое воздействие, оказываемое па субъекта объектом пли ситуацией и обычно воспринимаемое им как преходящий набор стимулов, принимающих вид угрозы или обещания пользы для организма» (ibid., p. 748).

«При определении давления имеет смысл различать: 1) альфа-давление — то акту­ально существующее давление, которое можно установить научными методами, и 2) бета-давление, представляющее собой интерпретацию субъектом воспринимаемых им феноменов» (ibid., p. 122).

Все эти понятия и их различение были не только результатом умозаключений и размышлений. На основании данных многообразных иследований, проведенных с 50 пациентами Гарвардской психологической клиники, помещенными в разно-ооразные исследовательские ситуации, понятийный аппарат развивался, уточнял­ся и проверялся.

Перечень психогенных потребностей {needs; n) по Мюррею, в порядке латинского алфавита

Таблица 3.3

l.B.	Abasement (n Aba)	унижения
2. п.	Achievement (n Ach)	достижения
3.n.	Affiliation (n Aff)	аффилиации
4. п.	Aggression {nAgg)	агрессии
5. п.	Autonomy (n Auto)	независимости
G.n.	Counteraction (n Cnt)	противодействия
Т.п.	Deference (я Def)	уважения
8. п.	Defendants (n Dfd)	защиты
9. п.	Dominance {n Dom)	доминирования
10. п.	Exhibition (n Exh)	привлечения вниманияк себе
П. п.	Hmtnavoidance (n Harm)	избегания вреда
12.п.	Infavoidance (n Inf)	избегания неудач
13. п.	Nwturance (n Nur)	покровительства
14. п.	Order (nOrd)	порядка
15. п.	Play (n Play)	игры
16. п.	Rejection (n Rej)	неприятия
17. п.	Sentience (n Sen)	осмысления
18. п.	Sex (n Sex)	сексуальных отношений
19. п.	Succorance (n Sue)	поиска помощи (зависимости)
20. п.	Understanding (n Und)	понимания

Следующие потребности были постулированы, но систематически не исследова­лись: п. Acquisition (n Acq) приобретения, п. Blamavoidance (n Blom) избегания обви­нений, п. Cognizance (nCog) познания, п. Construction (nCons) созидания, п. Exposition (п Ехр) разъяснения (обучения), п. Recognition (n Цвс) признания, п. Retention (n Ret) сохранения (бережливости).

В первую очередь это касалось содержательного разграничения отдельных вто­ричных потребностей (см. табл. 3.3). 27 сотрудников Гарвардской психологической клиники — психологи и психиатры — наблюдали испытуемых в этих ситуациях и регистрировали повторяющиеся проявления сильно выраженного у ряда людей мотива; кроме того, создавались ситуации, актуализировавшие индивидуально слабовыраженные мотивы. Диапазон исследовательских ситуаций простирался от интервью, написания автобиографий и воспоминаний детства до включавших разнообразные тестовые методы экспериментов по уровню притязаний и памя­ти. Особого упоминания заслуживает разработанный Мюрреем ТАТ (Тематиче­ский апперцептивный тест), Под влиянием специальных содержательных стиму­лов в виде предъявляемых картинок испытуемый должен рассказать придуманные им истории, которые затем подвергаются анализу под углом зрения актуализиру­емых в них потребности, давления и темы. Специально разработанная форма этой методики сыграла большую роль в объективации и измерении мотивов, создав тем самым предпосылки для интенсивного экспериментального исследования отдель­ных мотивов, в частности мотива достижения (см. главу 6).

Так возникла известная альтернатива умозрительным классификациям моти­вов. Отдельные потребности из списка Мюррея были взяты другими авторами за образец при создании измерительных методик, будь то опросники или методики тематической интерпретации. Такие мотивы, как потребность в достижении (п Ach), потребность в аффилиации {п Aff) и потребность в доминировании (последнее время употребляется название «потребность во власти» — п Power), благодаря

начатым в 50-е гг. экспериментальным исследованиям мотивации были очень хо­рошо изучены.

В чем состоит вклад Мюррея в психологические исследования? Он свел воеди­но и классифицировал ряд различных теоретических подходов, причем именно тех, которые оказались важными для объяснения поведения, разработал систему поня­тий, которая использовалась исследователями при построении теорий и измере­нии мотивов. Однако его собственные построения нельзя назвать теорией. Между многочисленными эмпирическими и гипотетическими переменными он не посту­лирует каких-либо специфических отношений. Его перечень потребностей возник в результате решительной попытки описать и объяснить динамику прведения в самых разных ситуациях и на больших временных интервалах. Основанное на анализе условий и ситуации предсказание поведения на ограниченных отрезках времени, не говоря уже о спецификации взаимодействия «потребность—давле­ние?, было, очевидно, невозможным в рамках столь глобального подхода.

В объяснении поведения с первого взгляда Мюррен преодолел унаследованную от Мак-Дауголла и позлее методически подкрепленную Кеттеллом односторонность теоретико-личностного подхода. Он стоял (как отмечалось выше) на позициях современного интеракционизма. Представления о желаемых последствиях дей­ствий (потребность) и воспринимаемых возможностях ситуации (давление) све­лись к понятию темы, или, как бы мы сейчас сказали, класса эквивалентных для данного индивида ситуаций деятельности. Проблему классификации мотивов он связывал не только с их измерением, препятствовавшим поспешным спекуляци­ям, но и с их ситуативной актуализацией, со сменой и возобновлением мотивации, с мотивированной целенаправленностью и конфликтом мотивов. Его Тематиче­ский апперцептивный тест (ТАТ) позднее позволил осуществить прорыв в обла­сти измерения мотивов (McClelland et al., 1953).

Иерархическая модель классификации мотивов: Абрахам Маслоу

Гораздо сильнее, чем классификация мотивов Мюррея, с теорией черт была связа­на модель Абрахама Маслоу, наиболее полно описанная в его книге «Мотивация и личность» (Maslow, 1954). Маслоу стал основателем гуманистической психологии, сформировавшейся в США после Второй мировой войны под влиянием идей ев­ропейского экзистенциализма. Это движение осознает себя как «третью силу», ■ стремящуюся освободиться от односторонности чисто бихевиористского или пси­хоаналитического подхода и поставить в центр изучения личности вопросы цен­ностных ориентации и смысла жизни. Сторонники этого движения прибегают к старым идеям «понимающей психологии» Дильтея (Dilthey, 1894), которой был многим обязан и Лерш. Следует отметить, что это направление психологии носи­ло антидарвинистский характер. Хотя человек детерминирован биологически и обладает врожденными, раскрывающимися в процессах созревания потенциями, он, однако, принципиально отличается от всех остальных животных своей способ­ностью и даже потребностью ценностной самоактуализации.

Маслоу — противник классификаций мотивов. Он считал существующие пе­речни влечений и потребностей бесплодными в теоретическом отношении, что, однако, не помешало ему создать собственную классификацию мотивов. Однако

эта попытка в двух моментах отличается от более ранних классификаций, и имен­но ее особенности сделали перечень Маслоу весьма популярным. Во-первых, Мас­лоу разграничивает не отдельные мотивы, а целые их группы. Во-вторых, эти груп­пы упорядочены в ценностной иерархии соответственно их роли в развитии лич­ности Но и потребности высоких И высших уровней при этом трактуются как не менее инстинктоподобные, т. е. врожденные (конституциональные) диспозиции, чем низшие потребности. Пока потребность не удовлетворена, она активирует дея­тельность и влияет на нее. При этом деятельность не столько толкается (pushed) изнутри, сколько привлекается (pulled) извне возможностью удовлетворения. Ос­новной идеей классификации Маслоу является принцип относительного приори­тета актуализации мотивов, гласящего, что, прежде чем активируются и начнут определять поведение потребности более высоких уровней, должны быть удовлет­ворены потребности низшего уровня.

Рис. 3.2. Иерархия групп мотивов относительно приоритета удовлетворения потребностей по Маслоу (рисунок заимствован из работы: Krech, Cruthfield, Ballachey, 1962, p. 77)

Иерархия потребностей начинается с физиологических потребностей. Далее следуют потребности безопасности и потребности в социальных связях, затем по­требности самоуважения и, наконец, самоактуализации. Самоактуализация может стать мотивом поведения, лишь когда удовлетворены все остальные потребности. В случае конфликта между потребностями различных иерархических уровней по­беждает низшая потребность. С точки зрения возрастной психологии восходящей иерархии мотивов соответствует последовательность их проявления в онтогенезе (см. также исследования развития Я: Erikson, 1963). Для младенца на первом мес­те стоит удовлетворение физиологических потребностей, для ребенка чуть постар­ше более актуальной становится безопасность, затем следуют социальные контак­ты и самооценка. Лишь в подростковом возрасте приобретают значение некоторые аспекты самоактуализации, которые в лучшем случае могут быть реализованы уже в зрелом возрасте. Рисунок 3.2 поясняет эти положения.

Потребности низших уровней Маслоу называет нуждами {deficiency needs), а высших — потребностями роста {growth needs). В табл. 3.4 группы потребностей выстроены в иерархическую «пирамиду».

Из всех мотивов основной интерес Маслоу обращен на потребности самоакту­ализации. Он пишет о них:

«Даже когда все эти потребности удовлетворяются, мы все же часто (если не всегда) можем ожидать, что если индивид не занимается тем, для чего он предназначен, то вско­ре возникнут новые неудовлетворенность и беспокойство. Чтобы находиться в согла­сии с собой, музыкант должен создавать музыку, художник рисовать, поэт писать сти­хи. Человек должен быть тем, чем он может быть. Эту потребность можно назвать са- моактуализацией... Она означает желание человека самоосуществиться, а именно—его стремление стать тем, чем он потенциально является» (Maslow, 1954, р. 91, 92).

Таблица 3.4 Классификация мотивов по Маслоу согласно иерархической модели

5. Потребность в самоактуализации (self-actualization needs);

реализаций собственных возможностей и способностей;

потребность в понимании и осмыслении 4. Потребности в самоуважении (esteem needs): потребности

в достижении, признании, одобрении 3. Потребности в социальных связях (needs for belongingness

and love): потребности в любви, нежности, социальной

присоединенное™, идентификации

2. Потребности в безопасности (safety needs): безопасность и защита от боли, страха, гнева, неустроенности

1. Физиологические потребности {physiological needs): голод, жажда, сексуальность и т. п. — в той мере, в какой они обладают гомеостатической и оргапизмической природой

Относительный приоритет временно неудовлетворенных низших потребностей не обязательно должен прерывать и блокировать самоактуалпзацшо. Самоактуа­лизация может приобрести своеобразную функциональную автономию (см.: Allport, 1937; см. также главу 2). Что касается эмпирических подтверждений, то здесь Мас­лоу опирается на биографии таких выдающихся людей современности и прошло­го, как Линкольн, Бетховен, Эйнштейн, Элеонора Рузвельт и Олдос Хаксли (Maslow, 1954; 1955). В этой выборке он обнаруживает следующие характерные черты: ори­ентацию на реальность, терпимость, спонтанность, деловую направленность, огра­ничение приватных интересов, независимость, оптимизм, одухотворенность, иден­тификацию с человечеством, наличие интимной среды, включающей немногих близких людей, демократические принципы, разведение целей и средств, юмор, креативность и нонконформность. В 16 пунктах Маслоу обобщает различия меж­ду низшими и высшими потребностями. Вот некоторые из них:

1. Высшие потребности генетически являются более поздними.

2. Чем выше уровень потребности, тем менее она важна для выживания, тем дальше может быть отодвинуто ее удовлетворение и тем легче от нее на вре­мя освободиться.

3. Жизнь на более высоком уровне потребностей означает более высокую био­логическую эффективность, большую ее продолжительность, хороший сон, аппетит, меньше болезней и т. д.

4. Высшие потребности субъективно воспринимаются как менее насущные.

5. Удовлетворение высших потребностей чаще имеет своим результатом осу­ществление желаний и развитие личности, чаще приносит счастье, радость и обогащает внутренний мир (Maslow, 1954, р. 98).

Гуманистический подход к классификации мотивов Маслоу явно основывает­ся не только на наличном поведении, но и на том, каким оно должно быть. Поэто­му вполне логично обосновать индивидуальные различия в поведении тем, что многие индивиды не достигли (или пока не достигли) высшего уровня потребно­стей и остановились на низших ступенях. Маслоу не ставил себе цели осуществить такое обоснование и создать необходимые измерительные процедуры; такие мето­дики были, впрочем, разработаны другими авторами (см.: Loevinger, Wessler, 1970). Классификация мотивов Маслоу неизбежно подводит нас к объяснению пове­дения с четвертой точки зрения (см. главу 1). В различные культурные и экономи­ческие эпохи в различных социальных группах и при различном положении в об­ществе люди, бесспорно, имеют разные возможности для реализации потребностей высшего уровня. Фактически Маслоу усматривает обусловленность развития потребностей к их высшему уровню не только (как это представлено в пункте 1) историей вида, но и социальными факторами. Вот почему он критикует расхожие перечни инстинктов и потребностей за их обращенность к прошедшим временам, к эпохам, когда большая часть населения влачила свое существование на уровне физиологических потребностей и потребностей безопасности.

Гуманистический пафос мотивационного объяснения поведения, представ­ленного в виде иерархической модели классификации мотивов, придал позиции Маслоу новизну, которой так недоставало отстраненному от реальности психологиче­скому объяснению поведения. Правда, такая нЪвизна была достигнута ценой огра­ничения объяснительной ценности подхода Маслоу тем меньшинством людей, которые к тому времени самоактуализировались в его понимании. Гуманистиче­ская психология основывается на идеализированном варианте гуманизма. Она стре­мится культивировать такие способности и потенции личности, которые не заме­чались и не разрабатывались академической психологией и психоанализом, в част­ности креативность, самостоятельность, ответственность, самоактуализацию. Если бы достаточное число людей объединили свои усилия, то, как считал Маслоу (Maslow, 1961), возникло бы «хорошее общество». Такое личностно-центрирован-ное понимание игнорирует ситуационную обусловленность деятельности, а также социальные и экономические возможности ее осуществления. Этим оно отличает­ся от критической позиции европейского экзистенциализма и феноменологиче­ского гуманизма, представленных Сартром, Камю, Мерло-Понти и Линшотеном (см.: Graumann, 1977; Misiak, Sexton, 1973).

Здравомыслящий, пусть и недостаточно искушенный в проблемах мотивации читатель, без труда отнесет классификацию мотивов Маслоу к теориям черт. Мас­лоу рассматривает потребности как относительно независимые от актуальной

ситуации. Именно потребности, расположенные непосредственно над уровнем удовлетворенных, организуют деятельность, хотя возможности для этого в опреде­ленной мере зависят от ситуации. Вне сферы рассмотрения оказалась одна из основ­ных проблем, а именно проблема актуализации и измерения мотивов. Тем не менее принцип относительного приоритета неудовлетворенных потребностей и связан­ное с ним указание на возможности индивидуального развития (последнее — объяснение поведения с четвертой точки зрения) являются новыми и перспектив­ными идеями в области классификации мотивов.

Базовые эмоции как рудиментарные мотивационные системы

На основе мимических выразительных движений можно выделить ограниченное число базовых эмоций. Уже Дарвин (Darwin, 1872), тщательно наблюдая за мла­денцем, выделил восемь таких базовых эмоций: интерес, радость, неудовольствие/ печаль, удивление, страх, гнев/ярость.-отвращение и стыд. Дарвин считал, что выра­зительное поведение у видов, ведущих социальный образ жизни, служит целям ком­муникации и что существует филогенетическая преемственность лицевой муску­латуры от низших млекопитающих через приматов к человеку.

Наряду с филогенетической преемственностью существует еще один аргумент в пользу признания базовых эмоций врожденными диспозициями. Это их универ­сальность — в отношении причин, которые их вызывают (о чем можно узнать по их выражению), и в отношении согласия наблюдателей при отнесении выразитель­ного поведения к той или иной конкретной эмоции. Поскольку часто утверждает­ся, что выражение эмоций в культурно однородной среде основывается на опреде­ленных конвенциях (см., напр., Klineberg, 1938), исследователи взяли в качестве испытуемых представителей коренных племен Борнео и Новой Гвинеи, вряд ли встречавшихся ранее с людьми других культур, и прочитали им ряд историй, а за­тем попросили выбрать из серии портретов с разными выражениями лица то, ко­торое лучше всего отражает чувства персонажа истории (Ekman, Friesen, 1971; Ekman, 1972). В последующих исследованиях туземцы должны были «вживаться» в чувства героев историй, а выражение их лиц записывалось на видео и позднее оценивалось американскими студентами. Во всех этих ситуациях эмоции настоль­ко единодушно соотносились с определенными выражениями лица, что никаких сомнений в универсальности специфических для каждой эмоции выражений лица и в универсальности их распознания больше не остается (нередко смешивались лишь удивление и страх — две эмоции, часто следующие друг за другом).

Что же дает основания рассматривать базовые эмоции в качестве рудиментар­ных мотивационных систем, как это сделал прежде всего Томкинс (Tomkins, 1970)? Такое понимание эмоций было очевидно уже для Мак-Дауголла (1908), считавше­го эмоцию врожденным ядром и неизменным компонентом каждого инстинкта, тогда как его когнитивные и моторные компоненты могли изменяться в ходе на­учения. Если мы хотим понимать эмоции в соответствии с современным состоя­нием знаний, во многом определяемым работами Магды Арнольд (Arnold, 1960)

и Сильвана Томкинса (Tomkins, 1970,1981), то мы должны прежде всего отказать­ся от присущего повседневному словоупотреблению сведения эмоции к пережи­ванию того или иного чувства и видеть в «эмоциях» противоположность «когни-циям» в смысле «мыслей» или вообще «когнитивным процессам» в смысле пере­работки информации, поступающей из окружающего мира (ср. дискуссию Зайонца (Zajonc, 1980) и Лазаруса (Lazarus, 1984), создающую впечатление, что спор идет главным образом о словах).

Попробуем в нескольких фразах пояснить значение эмоций. Существуют опре­деленные виды ситуаций, являющиеся для организма жизненно значимыми. Например, угроза со стороны превосходящего по силе врага, незнакомое окруже­ние или одиночество в ситуации, когда нужна помощь или близость другого. Со­ответственно живое существо будет испытывать страх и убегать, испытывать удив­ление и исследовать окружение или испытывать горе и искать утешения или по­мощи у другого. Восприятие такого рода жизненно значимых базовых ситуаций основывается отчасти на врожденных ключевых стимулах, а у человека в значи­тельной степени еще и на последующем опыте. Еще Уотсон (Watson, 1924) обра­тил внимание на врожденные пусковые стимулы, ответственные за появление у младенца таких эмоций, как страх, гнев или симпатия. Эти безусловные возбуди­тели эмоций составляют основу, необходимую для возникновения обусловленных эмоций в ответ на исходно нейтральные стимулы (Watson, Rayner, 1920).

Накопление эмоционального опыта происходит обычно по модели классиче­ского обусловливания, т. е. по принципу связывания сигнала со специфическими изменениями в организме, способствующими инициированию соответствующего действия. Затем возникает определенное состояние переживания, которое может осознаваться. Речь не идет здесь о жесткой связи между стимулом и реакцией в том смысле, что определенный стимул автоматически запускает те или иные конкрет­ные реакции. Скорее, специфический ключевой раздражитель в ответ на опреде­ленную жизненную базовую ситуацию вызывает изменения состояния организма, которые готовят целесообразную в данных условиях деятельность. Одним из ком­понентов этого изменения состояния является переживание специфического для данной эмоции чувства, которое в сжатой и целостной форме позволяет «ощу­тить» свое актуальное состояние. То есть чувства являются своего рода обобщен­ными «блиц-коммюнике» о текущем состоянии, в котором человек находится в данный момент, или, иными словами — о том, с какой базовой жизненно значимой ситуацией мы столкнулись. Магда Арнольд (Arnold, 1960) была первой, кто ука­зал на трехчленную цепочку событий: восприятие—оценка—действие.

Исходя из современных представлений эту цепочку событий можно предста­вить себе следующим образом. Информация, указывающая на базовую ситуацию, связанную с той или иной эмоцией, вызывает биохимические изменения в некото­рых областях центральной нервной системы (например, в лимбической системе), которые, в свою очередь, приводят к изменениям в четырех различных областях. Первая область охватывает периферическую нервную систему, включая органы чувств (например, изменения в кровоснабжении; ориентировочный рефлекс), вто­рая — переживание чувства, третья — выразительные движения и четвертая — дви-

жения, начинающие действие. Выразительные движения, специфические для той или иной эмоции, включают в себя выражение лица, жестикуляцию, позу, ориента­цию тела и изменение голоса. Как уже было сказано, выразительные движения мо­гут быть восприняты другими индивидами и дают им точную информацию о теку­щем эмоциональном состоянии наблюдаемого индивида и его готовности к дей­ствию. Впрочем, выразительные движения могут быть — произвольно или на основе так называемых «правил исполнения» (Ekman, 1972), т. е. с учетом культурного кон­текста социальной ситуации, — преувеличены, ослаблены, видоизменены, подавле-' ны или фальсифицированы. Кроме тог.о, выразительные движения, особенно жесты, и движения, начинающие действия, могут переходить друг в друга.

Этот тезис поясняет рис. 3.3, демонстрирующий цепь событий, намеченную Плат-чиком (Plutchic, 1980) для эмоций страха и горя и включающую в себя введшее со­бытие, запускающее эмоцию, его когнитивную, оценку, эмоциональное переживание или субъективную реакцию и поведенческую реакцию. Последний член цепочки обозначает соответствующие типы жизненно значимых базовьзх ситуаций, называ­емые Платчиком «функциями» отношения организм—среда (например, защита или восстановление связи). В табл. 3.5 представлены три различных «языка» для обозна­чения восьми принимаемых Платчиком базовых ЭМОЦИЙ, а именно «субъективный» (эмоциональные переживания), «поведенческий» и «функциональный».

Рис. 3.3. Цепочки событий для эмоций страха и горя (по: Plutchic, 1980)

При таком понимании эмоций их действительно вполне можно назвать руди­ментарной мотивациопной системой. Если задуматься о том, насколько важным может быть быстрое и одновременно с этим адекватное действие в жизненно важ­ных ситуациях, то эмоции явно оказываются значимыми и филогенетически цен­ными для выживания вида. Рефлекторные связи стимула и реакции были бы хотя и весьма быстрыми, но часто приводили бы к неадекватному поведению, ибо они не учитывают оттенков значения запускающего реакцию стимула или контекста, в котором он появляется. Если же первой реакцией организма является не двигатель­ная активность, а эмоция, то связка «стимул—реакция» разъединяется и тем самым со­здаются предпосылки для реагирования наиболее уместным образом (Scherer, 1981). С другой стороны, эмоциональный тип переработки информации дает возможность

достаточно быстро ответить собственной активностью на возникшую ситуацию или, по меньшей мере, привести себя в состояние повышенной готовности к дей­ствию. Если бы вместо этого индивид должен был полагаться на мыслительно-ло­гическую переработку информации, связанную с детальным анализом аспектов Побудительности и ожидания и с их последующей интеграцией и притом осуще­ствлявшуюся последовательно, то, учитывая столь растянутый во времени пара­лич действия, он ответил бы на ситуацию хотя и правильно, но слишком поздно, а потому неадекватно.

Таблица 3.5 Три возможных языка для описания эмоциональных состояний

Субъективный язык	Поведенческий язык	Функциональный язык
Страх, испуг	Отшатнуться, убежать	Защита
Гнев, ярость	Напасть, укусить	Разрушение
Радость, воодушевление	Соединиться, обладать	Воспроизведение
Горе, печаль	Позвать на помощь	Воссоединение
Согласие, доверие	Объединиться в пару,	Объединение
	прихорашиваться	или присоединение
Отвращение, омерзение	Рвота, испражнение	Отвержение
Ожидание,предвосхищение	Исследовать, расчленять	Исследование
Удивление, ошеломленность	Остановиться, оцепенеть	Ориентировка

Таким образом, развитие базовых эмоций в филогенезе сделало возможным более гибкое и точное приспособление к требованиям ситуации, к сложным и из­менчивым условиям окружающей среды, чем это позволяет чисто рефлекторный способ реагирования. (К тому же проявление эмоций в выразительном поведении позволяет решить внутривидовые проблемы социальной жизни, например бес­кровное разрешение схваток за право на спаривание или при установлении ранга; см.: Lorenz, 1966.) Это развитие сделало возможным мотивацию — в той мере, в ка­кой мы подразумеваем под этим словом взвешивающее и предвосхищающее пла­нирование и управление поведением. Маурер (Mowrer, 1939, переработанное издание — 1960) был первым из представителей теории научения, кто последова­тельно основывал мотивационные процессы (в том числе и мотивационные про­цессы низших млекопитающих типа крыс) на двух связанных с ожиданием эмоци­ях—а именно, с «надеждой» и «страхом» и противоположными им «разочарова­нием» и «облегчением».

С другой стороны, человек может выйти из-под власти эмоций и, так сказать, «безэмоционально», чисто рационально взвешивать аспекты ценности и ожидания и разрабатывать планы будущего действия, чтобы затем предпринять действие, направленное на достижение поставленной цели. Находясь между этими двумя крайностями рефлекторного реагирования и безэмоционального планирования действия, эмоции — теперь это должно быть очевидно — действительно представ­ляют собой рудиментарную мотивационную систему. Если вспомнить о разделе-

нии хода действия на различные фазы, которые мы рассматривали в главе 1, то мы заметим, что рудиментарная мотивационная система базовых эмоций в известной степени «проскакивает» фазу мотивации и приводит непосредственно к порогу образования намерений, а иногда — в случае вызванных эмоцией импульсивных действий — минует и этот порог и ведет прямо к осуществлению соответствующе­го действия.

Говоря точнее, в случае рудиментарной мотивационной системы фаза мотивации (определяемая как переработка ценности и ожидания) заменяется фазой эмоции. Было бы ошибкой полагать, что такого рода фаза эмоции всегда является «иррацио­нальной» в смысле импульсивного аффективного срыва. Ибо хотя переработка ин­формации в эмоциональном состоянии и является глобальной и целостной, она мо­жет свести всю сложность текущего положения со всеми его контекстами к его дей­ствительному общему знаменателю. Этот момент особенно подчеркивает Томкинс. Способность охватывать многие каналы входов и выходов одновременно — Том­кинс характеризует этот процесс с помощью понятия «центральной сборки» (cen­tral assembly) — составляет исконную силу эмоциональной системы. Вот что пишет об этом Томкинс: i

«Основополагающая сила аффективной системы является следствием присущей ей свободы соединяться со множеством других компонентов в процессе, который я назы­ваю центральной сборкой. Это исполнительный механизм, в котором сходятся со­общения из всех источников, соревнуясь каждьш момент за право включиться в эту управляющую инстанцию. Аффективная система может быть возбуждена цент­ральными или периферическими сообщениями, исходящими из любого источника, и, в свою очередь, она может контролировать судьбу этих сообщений и их источни­ков» (Torakins, 1981, р, 324).

Шерер (Scherer, 1981) выделил в своей эмоциональной модели переработки информации пять отдельных этапов, последовательность которых, судя по всему, соответствует как филогенетическому и онтогенетическому развитию, так и ак­туальному порядку следования фаз в каждом отдельном случае. На первом этапе входящая информация проверяется на новизну (например, реакция испуга; эмо­ции интереса и удивления); на втором этапе устанавливается, имеем ли мы дело с чем-то приятным или неприятным (удовольствие — неудовольствие, ср.: Schneirla, 1959; приближение или избегание; эмоции радости, страха, горя и отвращения); на третьем информация проверяется с точки зрения ее релевантности цели, т. е. от­носительно того, содержит ли она указания на обстоятельства, которые способству­ют текущему в данный момент действию или достижению намеченной цели, пре­рывают это действие, препятствуют ему или замедляют его (эмоции радости и стра­ха; при появлении препятствия — «фрустрация», гнев или злость). На четвертом этапе релевантные цели обстоятельства анализируются с точки зрения структуры создаваемых ими условий и возможностей их преодоления (эмоции: радость, страх, горе, гнев); на пятом этапе, присущем только человеку, результаты действия срав­ниваются с социальными нормами или установленными для себя самого стандар­тами (эмоции: радость в смысле гордости, стыд, вина, презрение).

Если внимательно приглядеться к этим пяти этапам переработки информации, то станет очевидным, что они — за вычетом первого (проверка на новизну) — охва-

тывают аспекты ценности и ожидания. Этапы 2 и 5 (удовольствие/неудовольствие и оценка относительно норм) затрагивают ценности, а этапы 3 и 4 (релевантность для достижения цели и средства преодоления неблагоприятных обстоятельств) — ожидания. Мы уже говорили, что в рудиментарной мотивационной системе фазу мотивации замещает фаза эмоции. Теперь мы видим, что — если модель этапов переработки информации Шерера хоть сколько-нибудь верна — в фазе эмоции осуществляются такие же, по сути, таги переработки информации, как и в фазе мотивации, а именно оценивание информации, относящейся к ценности и ожида­нию. При этом эмоциональная фаза приводит к порогу волевой или даже сразу к действию не только быстрее, но и на более интуитивной основе, чем это могло бы быть при аналитической обработке ценностей и ожиданий.

В этой связи встает вопрос о том, когда имеет место один процесс, а когда вто­рой. Судя по всему, последовательная аналитическая и рационально контролируе­мая обработка ценностей и ожиданий (фаза мотивации) наблюдается, скорее, 1) при принятии решений с далеко идущими последствиями, 2) при наличии до­статочного количества времени и 3) когда не вполне ясно, что следует делать. В отли­чие от этого интуитивная и эмоционально окрашенная оценка (фаза эмоции) яв­ляется более уместной в том случае, когда подлежащая переработке информа­ция относится к обстоятельствам, которые — при всей своей сложности — вполне знакомы индивидууму (иными словами, когда уже наличествует, по Томкинсу, вполне привычная «центральная сборка»). В ситуации дефицита времени, при внезапной опасности или неожиданном соблазне эмоциональный способ обработ­ки также является наиболее распространенным и зачастую наиболее эффектив­ным. В двух последних случаях индивид должен, как правило, прервать начатое действие, чтобы адекватно отреагировать на неожиданную и не терпящую отлага­тельства ситуацию. Однако поскольку получившая доступ к действию тенденция защищена от вмешательства конкурирующих тенденций (см. главу б: «контроль над действием» по Кулю), то здесь требуется рсобо действенная «система преры­вания», а субъективно переживаемые эмоции гораздо лучше подходят на эту роль, чем неторопливое взвешивание аспектов ценности и ожидания. Прибрам (Pribram, 1973) и Мэпдлер (Mandler, 1975) приписывают эмоциям прежде всего именно эту функцию прерывания.

Но если все базовые эмоции универсальны и имеют глубокие филогенетические корни, если они осуществляют адаптивную функцию в жизненно значимых базо­вых ситуациях взаимоотношений индивида (организма) и среды, то нам остается задать себе вопрос, можем ли мы из этих данных извлечь что-то важное для клас­сификации мотивов-диспозиций. Таблица 3.6 содержит списки базовых эмоций, предложенные Дарвином, Томкинсом, Экманом, Изардом и Платчиком, причем в той последовательности, которая примерно соответствует модели шагов эмоцио­нальной переработки информации Шерера (1981). Эти списки в значительной сте­пени совпадают. Как видно из табл. 3.6, число выделяемых базовых эмоций колеб­лется между шестью и девятью (Ekman, 1971; Izard, 1971; Plutchic, 1980;Tomkins, 1962, 1970). Разграничение базовых эмоций осуществляется в основном по выра­жению лица (ср.: Rinn, 1984).

Таблица 3.6

Выделяемые различными авторами базовые эмоции,

упорядоченные согласно последовательности этапов переработки информации, постулируемой Шерером (Scherer, 1981).

Дарвин (1877) Интерес Удивлен. Радость Печаль Отвращ. Страх Гнев Стыд

Томкинс (1981) Интерес Удивлен. Радость Расстр. Отвращ. Страх Гнев СтыдПрезреиие Экман (1971) - Удивлен. Счастье Печаль Отвращ. Страх Гнев -

Изард (1971) Интерес Удивлен. Радость Расстр. Отвращ. Страх Гнев Стыд Платчик (1980) - Удивлен. Радость Печаль Отвращ. Страх Гнев - Принятие

Если не все авторы выделяют интерес в качестве базовой эмоции, то это про­исходит потому, что свойственное ему выразительное поведение можно проин­терпретировать и просто как обращение внимания. Стыд, а также выделяемые от­дельными авторами эмоции «презрения», «принятия» и «ожидания» некоторые исследователи рассматривают как смешанные эмоции, возникающие при соедине­нии базовых. Все авторы согласны с тем, что базовые эмоции, возбуждаясь одно­временно, могут смешиваться. Томкинс (Tomkins, 1981), указывая на бесконеч­ные возможности связывания базовых эмоций со смысловым содержанием и все­возможными особенностями ситуации, говорит о возникновении аффективных комплексов.

Некоторые человеческие мотивации, присущие также и животным, легко впи­сываются в этот перечень, например страх, агрессия пли любопытство. Другие же, свойственные только человеку, как, например, оказание помощи, власть или до­стижение, сюда не вписываются. При этом возникает еще одна трудность. Напри­мер, Платчик при выделении базовых эмоций исходил из того, что они должны как можно более глубоко прослеживаться на филогенетической шкале. Поэтому напрасно мы будем искать в его перечне те эмоции, что появляются лишь на более высоких филогенетических ступенях, даже если они и являются здесь весьма зна­чимыми. Примером может служить поведение доминирования в стаде шимпанзе, сопровождающееся весьма мощными выразительными движениями (ср.: van Hooff, 1967; Chevalier-Skolnikoff, 1973).

В исследовании Вайсфельдаи Бересфорда(\Уе151*еИ, Beresford, 1982) было про­демонстрировано, что степень выпрямленности корпуса в сочетании с определен­ными признаками выражения лица обнаруживает примечательные параллели, с одной стороны, с поведением доминирования—подчинения у низших приматов и, с другой — с реакцией гордости при достижении успеха и реакцией стыда при неуспе­хе (по поводу последнего см. также: Heckhausen, 1984b). Это сходство просто пора­зительно. Но можно ли на этом основании сделать вывод о том, что поведение до­стижения, наблюдаемое только у человека, является в конечном счете конкурент­ной борьбой за возможно более высокий ранг в социальной иерархии? В случае выражения гордости или стыда, когда мы ощущаем направленные на себя взгляды окружающих, дело часто может заключаться именно в этом (это особенно ярко проявляется в поведении торжествующего спортсмена на стадионе). Но существу-

ют и другие реакции, которые, скорее, можно назвать радостью и печалью или удов­летворенностью и неудовлетворенностью собой (Geppcrt, Heckhausen, в печати). Возможно, мы имеем здесь дело даже со смешанными комбинациями реакций из филогенетического наследия, и человек вынужден обходиться ими, когда возмож­ный репертуар элементарных выразительных движений уже исчерпан, но при этом из них можно образовывать новые комбинации. Это вполне может быть справедли­во для характерных выразительных реакций, связанных с деятельностью достиже­ния (см. главу 8). Однако неясно, можно ли это доказать. В конечном счете мы при­шли бы к выноду о том, что для каждого высшего человеческого мотива имеется смешанная эмоция с соответствующим выражением лица и позой тела.

Более обоснованным представляется другой взгляд на эту проблему. Вполне возможно, что та или иная базовая эмоция или сочетание различных базовых эмо­ций вместе с соответствующим выражением лица не является типичным пережи­ванием, свойственным данному специфически человеческому мотиву, и тем самым его считываемым по выражению лица индикатором, но что в процессе действия, побуждаемого данным мотивом, проявляются все базовые эмоции. В зависимости от того, протекает ли действие непрерывно или рывками, доводится ли оно до кон­ца или прерывается, сталкивается с непредвиденными трудностями или со счаст­ливым стечением обстоятельств, от того, сталкивается ли человек с препятствия­ми в осуществлении злого умысла и может ли он в конце концов соответствовать нормам, которые он считает обязательными для себя или нет, — могут возникать и при этом несколько раз по ходу действия изменяться любые базовые эмоции из приведенных в табл. 3.6.

Такого рода представление Томкинс (Tomkins, 1970) воплотил в довольно про­стой модели физиологического возбуждения. Он говорит о «плотности нервных импульсов» (под плотностью понимается количество нервных импульсов за еди­ницу времени), которая на основе врожденных механизмов возбуждает аффектив­ную реакцию, причем в зависимости от крутизны нарастания или затухания плот­ности стимуляции или от высоты ее уровня возникает та или иная базовая эмоция. Таким образом, индивид побуждается обращать внимание на события, о которых сообщают переживаемые им в тот или иной момент эмоции.

Такое понимание проблемы проливает новый свет на наш, казавшийся уже ре­шенным, вопрос о том, когда волевой фазе и действию в целом предшествует фаза мотивационной обработки ценностей и ожиданий, а когда — стремительные про­цессы оценивания эмоциональной фазы.

В рамках изложенной позиции важнейшее различие должно состоять в том, что фазы эмоций, в ходе которых доминирует та или иная базовая эмоция или комби­нация эмоций, соотносятся, в основном, с фазами запуска или остановки при ини­циации или в ходе протекания действия, цель которого была намечена на основе предшествовавшей мотивационной фазы. Это относится также и к перемене наме­ченных шагов по осуществлению действия и вообще к тонкой регуляции целена­правленного действия, приводящей его в соответствие с существующими в данный момент обстоятельствами и требованиями ситуации, поскольку во всех этих слу­чаях необходима быстрая и адекватная переработка информации, связанной с осуще­ствляемым действием. Целостный и интуитивный процесс унаследованных нами

в ходе эволюции базовых эмоций обладает здесь — в смысле рудиментарной системы мотивации — неоценимым значением. Возможно, это приведет психологию моти­вации и психологию эмоций, до сих пор остающиеся в значительной мере отделен­ными друг от друга, к гораздо большему единству, чем это представлялось необхо­димым ранее.

Проблема таксономии в классификации мотивов

Легко заметить, что решение проблемы классификации мотивов вряд ли можно считать удовлетворительным. В связно этим возникает вопрос; можно ли вообще решить эту проблему? Любая наука стремится к систематизации изучаемых ею данных, к членению их на единицы. С этого начинались многие конкретные науки. По-видимому, именно классификация является предпосылкой успехов такого типа познания, что, в свою очередь, делает необходимым постоянный пересмотр клас­сификационной системы единиц. Так, например, биология (ботаника и зоология) имеет дело с огромным многообразием явлений, и ее успехи в значительной степе­ни определяются совершенствованием классификации. Как раз в биологии приме­нительно к вопросам классификации было сформулировано понятие таксономии. Таксономия подразумевает не любую классификацию по произвольным основа­ниям, а ту, в которую без остатка укладывается все многообразие данных. Более того, в основе классификационной схемы в этом случае должны лежать последо­вательные принципы, максимально соответствующие «естественным» связям опи­сываемых данных. В какой мере это удалось, можно решить лишь исходя из науч­ной плодотворности подобных принципов классификации.

Итак, вначале следовало определить пространственные и временные рамки круга наблюдаемых явлений, а также единицы наблюдения. Нет нужды говорить о том, что наблюдение не должно ограничиваться субъектом. Не менее важна акту­альная ситуация как окружение, на которое направлена деятельность и которое она меняет. В пространственном отношении объектом наблюдения выступает взаимо­действие «индивид—среда». Поскольку взаимодействие развернуто во времени, его следует проследить до естественного завершения, когда или субъект так изменит ситуацию, что после этого мало что сможет произойти, или же в действие вмеша­ется нечто извне, действие не сможет продолжаться и будет прервано.

Единицы наблюдения не могут быть «молекулярными», они «молярны». В дан­ном случае важна не детализованная фиксация момента, как бы объективно его ни удалось зарегистрировать, а значимая направленность протекания деятельности и ситуационных воздействий. При этом очень важно максимально приблизиться к позиции субъекта, понять, как он воспринимает и структурирует содержащиеся в ситуации возможности, каких целей намеревается достичь и какие изменения хо­чет вызвать своими действиями.

Д