Любовная история Джереми Питта 11 страница

— А вы что здесь делали? Почему вы его не удержали? Ну вот, глядите!

Он пошёл драться, идиот безмозглый!

Джереми уже направлялся в соседнюю комнату: он был похож на ягнёнка, покорно шагающего на бойню и даже ведущего за собой своего мясника. Хагторп шёл рядом с ним, Тондер — сзади, остальные замыкали шествие. Капитан Блад, с трудом удерживаясь, чтобы не броситься на Тендера, присоединился вместе с Волверстоном к толпе зевак.

В просторной полупустой комнате столы и табуреты быстро сдвинули к стене. Помещение это представляло собой, в сущности, пристройку — нечто среднее между навесом и сараем, с земляным полом и длинным отверстием в одной из стен, которая не доходила до потолка фута на три. В эту щель лились жаркие лучи послеполуденного солнца.

Противники, обнажённые по пояс, со шпагой в руке, стали друг против друга: Джереми — высокий, статный, мускулистый, Тондер — худощавый, жилистый, проворный и гибкий, как кошка. Хозяин таверны и все его помощники присоединились к толпе зрителей, расположившихся вдоль стен. Несколько молоденьких девчонок, самых отчаянных, тоже пришли поглядеть на поединок, но большинство женщин остались в общем зале.

Капитан Блад и Волверстон остановились в глубине комнаты возле стола, на который были свалены различные предметы с других столов: кружки, кувшины, бурдюк с вином и пара медных подсвечников с круглыми, похожими на блюдца подставками. Пока дуэлянты готовились к схватке, Питер Блад, побледневший, несмотря на свой загар, рассеянно перебирал в руках валявшиеся на столе предметы, и в глазах его вспыхивал зловещий огонёк, словно ему хотелось запустить одним из этих предметов кому‑то в голову. Секундантом Джереми вызвался быть Хагторп. Секундантом Тендера оказался Вентадур, лейтенант с «Рейн Марго». Противников поставили в противоположных концах комнаты, боком к солнцу, и Джереми, занимая позицию, поймал взгляд Блада. Он улыбнулся своему капитану, а Блад, лицо которого было сосредоточенно и хмуро, сделал ему знак глазами. На секунду во взгляде Джереми отразилось недоумение, затем блеснула догадка.

Вентадур скомандовал:

— Начинайте, господа!

Со звоном скрестились шпаги, и почти в то же мгновение, повинуясь полученному от своего капитана сигналу, Джереми прыгнул в сторону и атаковал Тендера с левого бока. Это заставило Тендера повернуться лицом к нему и к солнцу и дало Джереми некоторое преимущество перед противником, а именно этого и добивался Блад. Джереми изо всех сил старался удержать Тендера в этой позиции, но тот был слишком искусным для него противником. Опытный фехтовальщик, он умело отражал все удары, а затем, сделав ответный выпад, воспользовался моментом, чтобы, в свою очередь, отскочить в сторону и вынудить противника поменяться с ним местами. Теперь каждый из них занимал ту позицию, в которой находился его противник в начале схватки.

Блад скрипнул зубами, увидав, что Джереми потерял своё единственное преимущество перед этим бретёром, твёрдо намеренным его убить. Однако, против ожидания, поединок затягивался. Потому ли, что на стороне Джереми была сила, молодость, высокий рост? Или рука опытного дуэлянта стала менее искусной, так как давно не держала шпаги? Но ни то, ни другое не давало достаточного объяснения происходящему. Тондер атаковал, его шпага описывала сверкающие круги перед самой грудью противника, мгновенно нащупывая слабые стороны в его неуклюжей защите: он давно уже мог прикончить Джереми… и не делал этого. Забавлялся ли он, играя с ним, как кошка с мышью, или, быть может, побаиваясь капитана Блада и возможных последствий столь откровенного убийства его шкипера у всех на глазах, намеревался не убивать, а лишь искалечить его?

Зрители, наблюдавшие поединок, недоумевали. Их недоумение усилилось, когда Тондер, ещё раз отскочив в сторону, оказался спиной к солнцу и вынудил своего беспомощного противника занять то невыгодное положение, в котором сам Тондер находился в начале поединка. Такой приём со стороны Тондера производил впечатление утончённой жестокости.

Капитан Блад, к которому Тондер повернулся теперь лицом, взял со стола один из медных подсвечников. Никто не смотрел на Блада; все глаза были прикованы к дуэлянтам. Блад же, казалось, утратил всякий интерес к поединку. Его внимание было целиком поглощено подсвечником. Он поднял его и, разглядывая углубление для свечи, привёл блюдцеобразное основание подсвечника в вертикальное положение. И в ту же секунду рука Тендера внезапно дрогнула, и шпага его, промедлив какой‑то миг, не сумела отразить неловкий выпад Джереми, продолжавшего механически обороняться. Не встретив сопротивления, шпага Джереми вонзилась в грудь Тендера. Поражённые зрители ещё не успели прийти в себя от столь неожиданного завершения поединка, а капитан Блад уже опустился на одно колено возле распростёртого на земляном полу тела. Теперь он был хирург, все остальное отступило на задний план. Он велел принести воды и чистых полотняных тряпок. Джереми, поражённый больше всех, стоял возле и отупело глядел на сражённого противника.

Когда Блад начал обследовать рану, Тондер, на мгновение лишившийся сознания, пришёл в себя. Глаза его открылись, и взгляд остановился на склонённом над ним лице капитана Блада.

— Убийца! — пробормотал он сквозь стиснутые зубы, и голова его бессильно свесилась на грудь.

— Совсем напротив, — сказал капитан Блад и с помощью Вентадура, поддерживавшего безжизненное тело, принялся ловко бинтовать рану. — Я ваш спаситель. Он не умрёт, — добавил он, обращаясь к окружающим, — хоть его и проткнули насквозь. Через месяц он будет хорохориться и бесчинствовать снова. Но дня два‑три ему следует полежать, и за ним нужно поухаживать. Поднявшись на борт «Арабеллы», Джереми был как в тумане. Все происшедшее стояло перед его глазами, словно видения какого‑то странного сна. Ведь он уже смотрел в лицо смерти, и все же он жив. Вечером за ужином в капитанской каюте Джереми позволил себе пофилософствовать на эту тему.

— Вот доказательство того, — сказал он, — что никогда не надо падать духом и признавать себя побеждённым в схватке. Меня сегодня совершенно запросто могли бы отправить на тот свет. А почему? Исключительно потому, что я был не уверен в себе — заранее решил, что Тондер лучше меня владеет шпагой.

— Быть может, это все же так, — проронил капитан Блад.

— Почему же тогда мне запросто удалось продырявить его?

— В самом деле, Питер, как могло такое случиться? — Этот вопрос, волновавший всех присутствовавших, задал Волверстон.

Ответил Хагторп:

— А просто дело в том, что этот мерзавец бахвалился всюду и везде, что он, дескать, непобедим. Вот все ему и поверили. Так частенько создаётся вокруг человека пустая слава.

На том обсуждение поединка и закончилось.

Наутро капитан Блад заметил, что не мешало бы нанести визит д'Ожерону и сообщить о происшедшем. Его, как губернатора Тортуги, следует поставить в известность о поединке: по закону дуэлянты должны дать ему свои объяснения, хотя, по существу, этого, может быть, и не требуется, так как он лично знаком с обоими. Джереми же всегда, под любым предлогом стремившийся в дом губернатора, в это утро стремился туда особенно сильно, чувствуя, что победа на поединке придаёт ему в какой‑то мере ореол героя.

Когда они в шлюпке приближались к берегу, капитан Блад отметил, что французский фрегат «Сийнь» уже не стоит у причала, а Джереми рассеянно отвечал, что, верно, Меркер покинул наконец Тортугу.

Губернатор встретил их чрезвычайно сердечно. Он уже слышал, что произошло в таверне «У французского короля». Они могут не затруднять себя объяснениями. Никакого официального расследования предпринято не будет. Ему прекрасно известны мотивы этой дуэли.

— Если бы исход поединка был иным, — откровенно признался губернатор, — я бы, конечно, действовал иначе. Прекрасно зная, кто зачинщик ссоры, не я ли предостерегал вас, мосье Питт? — я вынужден был бы принять меры против Тендера и, быть может, просить вашего содействия, капитан Блад. В колонии тоже должен поддерживаться какой‑то порядок. Но все произошло как нельзя более удачно. Я счастлив и бесконечно благодарен вам, мосье Питт.

Такие речи показались Питту хорошим предзнаменованием, и он попросил разрешения засвидетельствовать своё почтение мадемуазель Люсьен. Д'Ожерон поглядел на него в крайнем изумлении.

— Люсьен? Но Люсьен здесь уже нет. Сегодня утром она отплыла на французском фрегате во Францию вместе со своим супругом.

— Отплыла… с супругом?.. — как эхо, повторил Джереми, чувствуя, что у него закружилась голова и засосало под ложечкой.

— Да, с мосье де Меркером. Разве я не говорил вам, что она помолвлена? Отец Бенуа обвенчал их сегодня на заре. Вот почему я так счастлив и так благодарен вам, мосье Питт. Пока капитан Тондер преследовал её как тень, я не решался дать согласие на брак. Памятуя о том, что проделал однажды Левасер, я боялся отпустить от себя Люсьен. Тондер, без сомнения, последовал бы за ней, как когда‑то Левасер, и в открытом море мог бы отважиться на то, чего он не решался позволить себе здесь, на Тортуге.

— И поэтому, — сказал капитан Блад ледяным тоном, — вы стравили этих двух, чтобы, пока они тут дрались, третий мог улизнуть с добычей. Это, мосье д'Ожерон, ловкий, но не слишком дружественный поступок.

— Вы разгневались на меня, капитан! — Д'Ожерон был искренне расстроен. — Но я ведь должен был в первую очередь позаботиться о своей дочери! И притом я же ни секунды не сомневался в исходе поединка. Наш дорогой мосье Питт не мог не победить этого негодяя Тендера.

— Наш дорогой мосье Питт, — сухо сказал Блад, — руководимый любовью к вашей дочери, очень легко мог лишиться жизни, убирая с пути препятствия, мешающие осуществлению желательного для вас союза. Ты видишь, Джереми, продолжал он, беря под руку своего молодого шкипера, который стоял, повесив голову, бледный как мел, — какие западни уготованы тому, кто любит безрассудно и теряет голову. Пойдём, дружок. Разрешите нам откланяться, мосье д'Ожерон.

Он чуть ли не силой увлёк молодого человека за собой. Однако капитан Блад был зол, очень зол и, остановившись в дверях, повернулся к губернатору с улыбкой, не предвещавшей добра.

— А вы не подумали о том, что я ради мосье Питта могу проделать как раз то самое, что мог бы проделать Тондер и чего вы так боитесь? Вы не подумали о том, что я могу погнаться за фрегатом и похитить вашу дочь для моего шкипера?

— Великий боже! — воскликнул д'Ожерон, мгновенно приходя в ужас при одной мысли о возможности такого возмездия. — Нет, вы никогда этого не сделаете!

— Вы правы, не сделаю. Но известно ли вам, почему?

— Потому, что я доверился вам. И потому, что вы — человек чести.

— Человек чести! — Капитан Блад присвистнул. — Я — пират. Нет, не поэтому, а только потому, что ваша дочь недостойна быть женой мистера Питта, о чем я ему все время толковал и что он теперь сам, я надеюсь, понимает.

Это была единственная месть, которую позволил себе Питер Блад.

Рассчитавшись таким образом с губернатором д'Ожероном за его коварный поступок, он покинул его дом, уведя с собой убитого горем Джереми.

Они уже приближались к молу, когда немое отчаяние юноши внезапно уступило место бешеному гневу, Его одурачили, обвели вокруг пальца и даже жизнь его поставили на карту ради своих подлых целей! Ну, он им ещё покажет!

— Попадись он мне только, этот де Меркер! — бушевал Джереми.

— Да, воображаю, каких ты тогда натворишь дел! — насмешливо произнёс капитан Блад.

— Я его проучу, как проучил этого пса Тендера.

Тут капитан Блад остановился и дал себе посмеяться вволю:

— Да ты сразу стал записным дуэлянтом, Джереми! Прямо грозой всех шёлковых камзолов! Ах, пожалуй, мне пора отрезвить тебя, мой дорогой Тибальд[8], пока ты со своим бахвальством не влип сноха в какую‑нибудь скверную историю.

Хмурая морщина прорезала высокий чистый лоб юноши.

— Что это значит — отрезвить меня? — сурово опросил он. — Уложил я вчера этого француза или не уложил?

— Нет, не уложил! — снова от души расхохотавшись, отвечал Блад.

— Как так? Я его не уложил? — Джереми подбоченился. — Кто же его тогда уложил, хотелось бы мне знать? Кто? Может быть, ты скажешь мне?

— Скажу. Я его уложил, — сказал капитан Блад я снова стал серьёзен. Я его уложил медным подсвечником. Я ослепил его, пустив ему солнце в глаза, пока ты там ковырялся со своей шпагой… — И, заметив, как побледнел Джереми, он поспешил напомнить: — Иначе он убил бы тебя. — Кривая усмешка пробежала по его гордым губам, в светлых глазах блеснуло что‑то неуловимое, и с горькой иронией он произнёс: — Я же капитан Блад.