ПРИМЕЧАНИЕ: Все герои вымышленны и достигли возраста 18 лет. Танго одиноких сердец. Часть третья

Танго одиноких сердец. Часть третья. Curse Veneris

Автор: jigga
Бета и гамма: SweetEstel
Рейтинг: NC-17
Размер: макси
Пейринг: ГГ/СС, ГП/ДУ, ЛМ, РУ, КШ, и др.
Жанр: Драма, AU, Романс.
Дисклеймер: Отказываюсь от всего и сразу. Материальной выгоды не имею. Возможно, всё это уже где-то было.
Аннотация: «В латинизированной версии трактата «Косские прогнозы» Гиппократ называет эту болезнь «Amor morbi» (любовный недуг), в трудах Галена она встречается под именем «Inops amore morbus» (болезнь неразделённой любви), у Сорана Эфесского – это «Animals morbus» (чувственная немочь), а у Марии Профетиссы – «Curse Veneris» (проклятие Венеры). Я согласен с каждым из уважаемых лекарей, алхимиков и философов, но сам называю её «болезнью любви». Болезнь эта в высшей степени загадочна и редка, что может свидетельствовать только о том, что мы постепенно теряем этот дар – любить…»
Ибн Сина (Авиценна) «Канон врачебной науки».
Статус: закончен

ПРИМЕЧАНИЕ: Все герои вымышленны и достигли возраста 18 лет.

 

Однообразные мелькают
Всё с той же болью дни мои,
Как будто розы опадают
И умирают соловьи.
Но и она печальна тоже,
Мне приказавшая любовь,
И под ее атласной кожей
Бежит отравленная кровь...

Носков Николай «Романс»

 

Глава 1.
Лондон, Министерство Магии 15 января 2002 года

 

Усталость самого измученного тела
легка в сравнении с усталостью души,
но если две усталости сольются
в одну, – то и заплакать нету сил,
а плакать хочется особенно –
когда устал настолько,
что не можешь плакать.
Так я устал однажды...

Евтушенко Евгений. «Голубь в Сантьяго»

 

Был уже поздний вечер, но министр магии, отправив по домам секретарей и помощников, всё ещё находился в своём кабинете. Он сидел в массивном кресле и курил, что случалось крайне редко. Последние три года он иногда впадал в подобное состояние крайней задумчивости. В эти короткие периоды Шеклболт меньше всего желал общения с друзьями или любовницей, а домой ему и вовсе не хотелось идти.
Ещё четыре года назад он и помыслить не мог, что наступит день, когда у него хватит времени предаваться тихой грусти возле камина с сигаретой в руке. Да он и не надеялся выжить в той мясорубке, в которую попал волшебный мир.
Случилось так, что всю свою жизнь он посвятил службе магическому миру. Сначала адепт ордена Феникса, потом аврор, теперь – министр. Служба заменила Кингсли Шеклболту семью, а здание министерства – дом.
Как и подавляющее большинство волшебников его поколения, Кингсли Шеклболт выбрал свой жизненный путь не благодаря чему-то (устремлениям, талантам, знаниям), а вопреки. В судьбу талантливого мальчика вмешалось провидение в лице лорда Волдеморта.
***
В одна тысяча девятьсот пятьдесят четвёртом году, в семье потомственных волшебников, в небольшом домике недалеко от Лондона, родился чернокожий мальчик. Никогда, вплоть до своего шестнадцатилетия, Кингсли не задумывался: чистокровный ли он.

***
Маркус Шеклболт, отец Кингсли, работал в министерстве, в отделе магического законодательства.
Когда Маркусу исполнилось двадцать пять, он отправился в отпуск на Гаити – так сильно интересовался магией Вуду. Он рассчитал свой отпуск так, чтобы попасть туда к середине июля: возле водопада Saut d'Eau обычно поклонялись божеству Данбалла и Эзили Фреды. Там он встретил девушку – Аиду, дочь жреца Данбаллы. То ли это была действительно ночь чудес, то ли воды купальни благословила сама Эзили Фреда, богиня любви, но в Англию Маркус вернулся под руку с молодой женой Аидой. Родители Маркуса без возражений приняли красавицу-невестку. А уже к рождению Кингсли у молодых супругов был свой дом.

***
Юный Шеклболт рос обычным ребёнком, посещал начальную школу, дружил с маггловскими детьми. Каким-то образом Аида смогла закрыть магические способности сына от окружающих. Кингсли постепенно научился если не скрывать полностью стихийную магию, то хотя бы предупреждать её вспышки.
Детство Кингсли Шеклболта закончилось в один день, когда отец, еле сдерживая слёзы, сказал, что мамы больше нет.
До определенного возраста Кинг свято верил, что его мать умерла в результате несчастного случая. Но в шестнадцатый день рождения отец, наконец, рассказал правду о смерти матери. Талантливая, эксцентричная и независимая Аида Шеклболт, знаток магии Вуду, отвергла лестное предложение лорда Волдеморта стать его сподвижницей.
В то время ещё не знали, что лорд отказов не принимает. Его не остановила даже очевидная беременность Аиды – зелёный луч, выпущенный из волшебной палочки Волдеморта, сделал Маркуса вдовцом, а Кингсли – сиротой.
Подробности смерти матери и вид плачущего отца изменили Кингсли Шеклболта раз и навсегда – его перестало интересовать то, чем ещё совсем недавно он жил: учёба, квиддич, друзья, участие в научном проекте вместе со своим деканом, мистером Петерсоном.
Мир потерял для него былые краски, вылинял и стал чёрно-белым. Шеклболт ловил себя на мысли, что соучеников, преподавателей и даже друзей начал делить на несколько групп. В одну группу входили ярые поклонники Волдеморта, такие, как его товарищ Люциус Малфой. К другой группе относились подобные ему – те, кто ненавидел Волдеморта всей душой. А в третью - запуганные и сломленные, которые боялись даже имени этого волшебника. Ненавидеть, пресмыкаться, а тем более презирать кого-либо Шеклболт не собирался. Кингсли решил сразу, что его удел – одиночество, и свою жизнь он посвятит мести. Растеряв немногих друзей и почти забросив учёбу, юноша погрузился в своеобразный транс – его мозг даже во сне пытался просчитать самый верный способ уничтожения Волдеморта. В нём умер поэт и учёный, но родился будущий аврор.

***

Вслед за Волдемортом в жизнь Кингсли вмешался Альбус Дамблдор.
Директор, от глаз которого редко что ускользало, сначала просто наблюдал за потерянным мальчиком. Преподаватели, да и сам декан Рэйвенкло, мистер Петерсон, уже несколько раз поднимали вопрос о студенте Шеклболте на совете школы.
Поэтому, когда Дамблдор увидел Кингсли, словно погружённого в транс, в дальней и почти всегда пустынной секции библиотеки, он осторожно решил прощупать его мысли.
Он ожидал всякого: первой, неразделённой любви, смены сексуальной ориентации, семейных конфликтов. Однако Альбус даже подумать не мог, что умный, покладистый и доброжелательный юноша будет мысленно наслаждаться пытками и убийством. Дамблдор содрогнулся, когда увидел картины в голове Шеклболта. И только то, что мальчик повторял «Волдеморт», позволило Альбусу догадаться, что безликий человек из мыслей Кингсли – Том Риддл.
А потом Альбус прекратил лезть в мысли ученика.
Кингсли сидел бледный, с покрытым испариной лбом, сжавший что есть силы кулаки. Взгляд его был устремлён вдаль, а о раскрытой книге он совсем забыл.
Пройдёт добрый десяток лет, прежде чем Дамблдор заговорит с Шеклболтом о той решающей встрече и расскажет о своих впечатлениях.
Но тогда Дамблдор испугался за мальчика. Чтобы хоть как-то отвлечь юношу, Альбус пригласил его в кабинет на чай.
Пока Кингсли пил сладкий обжигающий напиток, Альбус рассказывал о фениксе Фоуксе, сидевшем в открытой клетке на жёрдочке. Юный Шеклболт и не заметил, как директор плавно перевёл разговор с Фоукса на орден Феникса. Кингсли забыл про чай, во время рассказа о волшебниках, не покорившихся, а успешно сопротивляющихся Волдеморту и его приспешникам.
– Этот орден тайный? – с напряжением спросил юный маг.
– Да, мистер Шеклболт.
– А откуда вы о нём знаете?
– Я состою в нём, – коротко ответил Дамблдор, скромно умолчав, что он – его основатель и глава.
– А почему вы мне об этом говорите?
– Потому что для вас это выход.
– Откуда вы знаете, о чём я думаю? – гневно спросил Кингсли. По школе давно ходили слухи, что директор знает всё. И теперь Шеклболт поверил: это правда. – Что вам известно?
– Я знаю, какое несчастье случилось с вашей мамой шесть лет назад.
– Несчастье, говорите! – заорал взбешённый подросток. – С каких это пор убийство беременной женщины вы рассматриваете как несчастье?
– Простите, Кингсли, кажется?
– Да, сэр, – потупил глаза Шеклболт, смущаясь своей несдержанности. – Это вы простите меня.
– Кингсли, – очень мягко сказал Дамблдор, – поверьте, если бы орден знал о том, что вашей маме грозит опасность, мы смогли бы ей помочь, в крайнем случае, спрятали.
– Нет. Невозможно противостоять Волдеморту и пожирателям. Их можно только уничтожить.
Кингсли пытался ещё что-то сказать, но Дамблдор мягко его остановил.
– Вы ошибаетесь. Орден может многое. Я не могу всего рассказать – вы не член ордена. А по уставу, вступить в него может только совершеннолетний волшебник.
Загоревшиеся было глаза Кингсли потухли, когда он услышал слова директора.
Альбус, заметив это, быстро добавил:
– Мистер Шеклболт, у вас есть год, чтобы подумать, чего вы желаете больше: бросить открытый вызов и бессмысленно погибнуть или вступить в орден Феникса и начать настоящую борьбу с Волдемортом. Возможно, вы спасёте не одну жизнь.

***

После этого разговора Кингсли задумался. А потом усиленно принялся осваивать школьную программу.
Преподаватели, да и сам директор вздохнули с облегчением – прилежный рэйвенкловец снова взялся за ум.
С Люциусом Малфоем Шеклболт перестал общаться. Их отношения после того, как Кингсли узнал, что отец Люциуса лоялен Волдеморту, свелись к простому кивку головой в знак приветствия.

***

Семнадцатилетие Шеклболта пришлось на пасхальные каникулы.
У него состоялся по-настоящему мужской разговор с отцом. Кинг поведал, что хочет вступить в орден Феникса.
– Ты ведь понимаешь, сынок, что это определит твою будущую жизнь? – задумчиво спросил Маркус. Когда юноша коротко кивнул, он добавил: – Не получится заняться наукой или любимым делом. Борьба отнимет все силы и желания, многие друзья станут врагами, и, возможно, – Маркус сделал паузу и долго смотрел в глаза сына, – ты не доживёшь до расцвета лет.
– Я это знаю. И отдаю себе отчёт, что Волдеморт - не обычный волшебник, которого можно будет победить самому. Вступив в орден, я присоединюсь ко многим таким же, как и сам. Следовательно, шансов уничтожить этого гада будет больше.
– В таком случае я даю тебе своё благословение. Только прошу… береги себя.

***
Вступление в орден Феникса совпало по времени со смертью отца Кингсли. Два этих события взаимозагасили эмоции Шеклболта. Маркус Шеклболт погиб на рабочем месте во время эксперимента с темномагическим артефактом. Хотя его друзья считали, что Маркус просто не слишком хотел жить.
Естественно, когда встал вопрос о выборе профессии, Кингсли посоветовался с соратниками по ордену. Шеклболт уже и не помнил, кто именно рекомендовал ему поступить в Школу Авроров, зато в память врезались споры об ответственности мракоборцев. Беззакония, творимые Авроратом, добавляли приверженцев идеям Волдеморта среди британских волшебников.

***

Так, вопреки юношеским мечтам, Кингсли Шеклболт стал аврором и членом ордена Феникса, посвятив жизнь борьбе с одним из самых кровавых тёмных магов Британии.
Почти тридцать лет промелькнули, словно один день.
Кингсли потерял многих друзей и соратников, успел почти привыкнуть к смерти.
Однако с одной смертью он так и не смог смириться. Гибель Альбуса Дамблдора от рук ученика и коллеги – Северуса Снейпа – стала для Шеклболта, пожалуй, самым сильным ударом после смерти отца.
Кингсли всегда недолюбливал Снейпа. Но когда тот в открытую выступил на стороне Волдеморта, убив при этом главу ордена Феникса, Шеклболт озверел. Попадись тогда Снейп в его руки – и быть тому уничтоженным без суда и следствия.

***

Но после победы привычный мир снова сделал многооборотный кульбит.
Снейп оказался героем, Малфой – добровольным агентом ордена Феникса, а Гарри Поттер – ходячим сосудом для хранения обломка души лорда Волдеморта.
Однако всё хорошо, что хорошо кончается. Гарри выжил, а Волдеморт – нет, Люциуса оправдали, а Снейп погиб геройской смертью.
Равновесие в волшебном мире, казалось, было восстановлено, а сам Кингсли единогласно провозглашён министром магии.

***

Став министром, Шеклболт был уверен, что достаточно честности, порядочности и большого желания – и всё быстро наладится. Ведь Волдеморт мёртв, а пожиратели – схвачены.
Увы, нет.
Вся система власти в Магической Британии оказалась под угрозой: Азкабан находился в руках (или что там у них вместо этого) дементоров, которые не собирались подчиняться министерству.
Первое время арестованные пожиратели находились в подвалах Аврората. Магия домовых эльфов, которые могли проникнуть туда для спасения хозяев-пожирателей, сдерживалась эльфами Хогвартса и теми чистокровными волшебниками, которые боролись с Волдемортом.
Но бесконечно так не могло продолжаться: судебная власть магического мира зашла в тупик.

***
Шеклболт советовался со многими старейшинами волшебного мира, но они разводили руками: как разорвать этот порочный круг, никто не знал.
Тогда новоиспечённый министр магии обратился к начальнику Отдела тайн.
Молчаливый волшебник с неприметной внешностью и непроницаемым лицом без единого комментария предоставил кипу документов с грифом «Совершенно Секретно».

***

Так Кингсли Шеклболт наткнулся на историю взаимоотношений волшебников и альвов.
Эта история напоминала страшную сказку с отвратительным концом: более полутора тысяч лет назад волшебники напали на своих союзников альвов, с которыми жили бок о бок, чтобы поработить их.
Это им почти удалось. На пленённых альвах волшебники применили мощные темномагические заклинания и обряды, превратив пленников в рабов.
Прошло не так уж и много времени, и домовые эльфы – маленькие полулысые уродцы – уже ничем не напоминали высоких голубоглазых и светловолосых красавцев. Это была плата за рабство.
Для волшебников это стало большим разочарованием – домовые эльфы больше не воспринимались как постельные игрушки. Но их магия и разнообразные таланты в полной мере эксплуатировались предками нынешних волшебников.
Альвов не удалось победить полностью. Оправившись от вероломного нападения, они объединились и дали отпор волшебникам.
Война обещала быть долгой и кровопролитной. Её удалось остановить спустя несколько веков, когда волшебный мир уже был на грани исчезновения.
Битва под Хелграмом шла три дня и три ночи.
Волшебники и альвы использовали как холодное оружие, так и магию, истребляя друг друга. И хотя волшебников убить было легче, чем альвов, перевеса в чью-либо сторону видно не было.
На четвёртый день был поднят белый флаг.
После многодневных изнурительных переговоров волшебный мир разделился на альвийский и магический.
Самые отвратительные, холодные и непригодные для жизни территории достались альвам: Гренландия, Исландия, Лабрадор, Антарктида и прилегающие к ней острова.
Волшебники же хотя и получили весь оставшийся мир, но были столь малочисленны, что их поселения выглядели маленькими островками в океане маггловского мира.
В мирный договор было включено невмешательство в жизнь друг друга и нерушимость границ.
Альвы долго пытались выторговать у волшебников своих плененных собратьев, но вернуть их так и не удалось.
С этого времени альвы были вычеркнуты из истории волшебников, а их место прочно заняли домовые эльфы.

***

Главное, что почерпнул Шеклболт из секретных документов Отдела тайн, — на сегодняшний день только альвы могли противостоять магии дементоров и, собственно, самих домовиков.
Министр задумал план, осуществление которого помогло бы восстановить в Британии торжество закона, а так же взять под контроль Азкабан.
Новоиспечённый Министр магии снова обратился к мистеру Икс – начальнику невыразимцев (на его имя было наложено специальное заклятие, поэтому никто не мог его запомнить).
Они долго совещались, и мистер Икс согласился помочь, хотя честно предупредил: шансы, что дело выгорит, невелики.
Для начала Шеклболт связался с министрами других стран, ведь Азкабан являлся международной тюрьмой.
Состоялась тайная встреча, и после того, как Шеклболт сообщил о мерах, на которые ему придётся пойти, все его коллеги дали своё согласие вместе с Нерушимой Клятвой о неразглашении.
Два из них, то ли самых отчаянных, то ли просто не в меру любопытных, даже согласились помочь Шеклболту и отправиться вместе с ним послами к альвам.
Мистер Икс честно предупредил, чем может грозить нарушение границ альвов: волшебники, долго находящиеся на альвийских территориях, загадочно умирали.

***
Шеклболт, перед тем как отправиться в Гренландию, обдумывал и просчитывал все возможные варианты встречи с некогда дружественной расой. И пришёл к выводу, что главной загвоздкой в предстоящем предприятии будет именно возможность связаться с альвами.
И снова Кингсли нашёл выход: среди документов он откопал древний гимн, который пели воины совместной армии волшебников и альвов, когда сражались в последний раз бок о бок.
Слова гимна были выучены наизусть.

Путь пилигрима -
К вершинам, вдаль,
Где сладким жалом
Станет печаль;
Являя небо,
Внушил мне склон,
Что для восторгов
Там нет препон.
В бессмертной жизни,
Вечно любя,
Смотрю оттуда
Я на тебя.
На этой вершине
Сиянью конец -
Дарован тенью
Прохладный венец.
С любовью выпей
Меня скорей,
И я почию
В любви моей.
Смерть обновляет
В своей быстрине,
И вместо крови
Эфир во мне.
Жизнь и надежда -
При солнечном дне,
Смерть моя – ночью
В священном огне.*

Время поджимало, домовые эльфы не могли надолго покидать своих хозяев, поэтому вопрос с Азкабаном так и остался самым насущным.
Поэтому Шеклболт, мистер Икс, Рагор Стоянов и Луи Дешанель (соответственно министры магии Болгарии и Франции) отправились в Гренландию.

***
Они стояли на берегу холодного серого моря. Зная, что долго находиться здесь нельзя, Шеклболт зычным густым басом затянул древний гимн. Остальные подпевали.
Словно ниоткуда перед волшебниками появились три ослепительной красоты существа в белых одеждах (людьми этих небожителей назвать язык не поворачивался).
Двое из незнакомцев были высоки, светловолосы и синеглазы.
«Интересно, мужчины это или женщины?» – подумал Шеклболт, пока не перевёл взгляд на третьего.
То, что это были альвы, Шеклболт определил сразу: среди документов из отдела Тайн, ему попалось несколько портретов альвийских вождей, светловолосых и голубоглазых.
Поэтому у Кингсли отвисла челюсть, когда он увидел третьего альва.
Это была девушка, и какая!
Она отличалась от своих спутников как день от ночи.
Её волосы были темны, а глаза такого насыщенного синего цвета, что казались почти чёрными.
А на её плече сидела огромная чёрная сова.

***

– Что нужно неверным на нашей территории? – спросил один из светловолосых.
– Как посмели вы запеть песнь героев, оскверненную кровью и предательством? – спросил другой.
– Я прошу прощения, если осквернил ваши уши пением, – ответил Шеклболт. – Мы пришли с миром.
– С миром? – насмешливо переспросила девушка.
Она погладила сову по голове и сказала ей что-то на языке, напоминавшем клекот и треск.
Из всего сказанного альвийкой, Шеклболт определил только «Келонг» – так она обратилась к сове.
Сова взмахнула крыльями и улетела, быстро превратившись в точку на фоне серого пейзажа.
А потом всё вокруг изменилось: безжизненная пустыня на глазах превращалась в цветущий рай. Деревья, кустарники, лианы вылезали прямо из-под земли с огромной скоростью. Когда тундра превратилась в тропический лес, перед потрясёнными волшебниками возник отряд всадников, а огромная чёрная сова вновь опустилась на плечо незнакомки.
– Вы пойдёте с нами, – тоном, не терпящим возражения, произнесла девушка, и словно соглашаясь с ней, сова издала победный клич.
Послы, превращённые в пленников, не успели возразить, как на глаза были надеты повязки. С этой минуты Кингсли не помнил своего путешествия к альвийскому городу: в голове всё перемешалось и сознание куда-то ускользнуло.

***

Вернулось оно так же неожиданно, когда повязки были сняты.
Волшебники почти ослепли от открывшейся перед глазами потрясающей картины.
Перед ними во всей своей красе блистал альвийский город.
Светлые здания, сияющие неземной красотой, изумрудная зелень листвы деревьев, совершенно незнакомых вновь прибывшим, фонтаны, статуи, колонны на просторных площадях – такого Шеклболту ещё не приходилось видеть.
А потом послы волшебников увидели делегацию альвов, направляющуюся к ним навстречу. То, что эти альвы более привилегированные, говорил и цвет их одежды: пурпурные плащи и алые ленты в волосах.
Шеклболт, не теряя достоинства, разглядывал экзотическую делегацию. И снова обратил внимание, насколько контрастно, по сравнению с остальными, выглядела темноволосая девушка с совой на плече. Она стояла чуть слева от группы альвов в красных плащах.
Британский министр поклонился и зычно, так, что стало слышно в каждом закоулке площади, сказал:
– Мы пришли с миром, о, великие альвы!
На что стоящий чуть впереди альв холодно спросил:
– Что нужно неверным на нашей земле?
– Нам нужна помощь альвийского народа!
Вопрошающий альв сделал ещё шаг вперёд. Его голос заставил волшебников вздрогнуть.
– Вы слышали, братья и сёстры? Неверные пришли просить о помощи! После того как много лет назад сделали из наших братьев рабов! Да как вы смеете!
На площади раздался гул и гневные выкрики.
– Нам есть, что вам предложить.
– Мы не собираемся с вами торговаться!
– Если вы не поможете нам, то ваш мир также окажется под угрозой.
Воцарилось молчание.
Напряжение, витавшее в воздухе, каждый из присутствующих чувствовал кожей.
– О какой угрозе ты говоришь? – тихо спросил альв, который стоял позади. Было видно, что он пользуется среди собратьев непререкаемым авторитетом.
– Дементоры, – просто сказал Шеклболт. – Извечные враги волшебников и альвов.
– Дементоры, с которыми волшебники пошли на нас войной?
– Я не могу отвечать за поступки предков, живших много веков назад. Я сожалею о том позорном пятне, но, как вы понимаете, изменить ход истории не в силах.
Ещё один оратор сделал шаг вперёд.
– Братья и сёстры! Я предлагаю задержать неверных, чтобы потом обменять на наших собратьев!
Альвы в пурпурных плащах переглянулись. Потом расступились, и вперёд вышел альв, который до этого только слушал. Судя по тишине, воцарившейся на площади, он был одним из главных.
– Пусть Кора с дозором возьмёт на себя устройство наших… гостей, – с нажимом на последнем слове сказал он. – А завтра мы поговорим.
Он хлопнул в ладоши, и свет померк в глазах волшебников.

***

Шеклболт очнулся от странного забытья в светлой комнате с высоким потолком.
Как ни странно, но он не был заперт. Это обнаружилось, когда Кингсли решил выйти из комнаты. Палочка тоже оказалась на месте.
Пройдя в другой зал, он увидел всех своих спутников.
Отдельно стояла тёмноволосая альвийка. Сова всё так же сидела у неё на плече.
Обведя всех колючим взглядом, альвийка холодно произнесла:
– Меня зовут Кора. Я ловчая чёрных ушастых сов и главный дозорный. Я буду вашим проводником, нянькой и гидом, если вы этого захотите. Так велит закон альвийского гостеприимства. Но предупреждаю сразу: если кто-либо из вас замыслит зло против моих собратьев – гостеприимный дом превратится в мрачную тюрьму.
Кора оказалась сложным собеседником: молчаливая слушательница, она только в крайнем случае давала скупые ответы на вопросы волшебников.
Но Шеклболт сразу же попал под её обаяние. Девушка-воин, красивая, необычная для своего народа, наделённая силой, недюжинным умом, талантами, сильно привлекала Кингсли.
Он обошёл вместе с ней весь город, любуясь причудливой архитектурой альвийских зодчих. Даже когда спутники Шеклболта устали и попросились домой, отдохнуть, он оставался неутомимым и рвался продолжить знакомство с городом. Кора только криво улыбалась, отправляя уставших волшебников с воинами Дозора, в одиночку сопроводив неугомонного министра магии Британии.
Но вскоре Шеклболту расхотелось продолжать культурные изыскания – он даже позавидовал спутникам, которые отправились отдыхать.
Это случилось, когда он и Кора подошли к огромной стеле, единственным украшением которой были странные символы.
– Это Башня Скорби, – сказала Кора.
Шеклболт недоумённо посмотрел на альвийку. Через стиснутые зубы она добавила:
– Здесь навеки высечены имена наших братьев и сестёр, которых вы когда-то превратили в рабов.
Кингсли застыл, он не знал, что сказать. До того, как Шеклболт прочитал секретные документы Отдела тайн, ему не приходилось размышлять о домовиках. Он узнал совсем недавно, что послушные маленькие эльфы – это результат насилия волшебников над другими магическими существами. Его не учили относиться к домовым эльфам как к равным, поэтому после слов Коры его затопил стыд.
Кора неторопливо, словно в трансе, обходила колонну и дотрагивалась до надписей. Витиеватые насечки на камне оживали под её пальцами, а незнакомый голос в голове Шеклболта напевно и одновременно мрачно произносил забытые имена: «Дварин, сын Ловара; Альвис, сын Вестри; Эйтри, дочь Хьюки…»
Кингсли Шеклболт не помнил точно, сколько это продолжалось: бесконечно долгая вереница имён. Но после минуты оглушительной тишины он очнулся и поймал взгляд Коры. В нём не было былой враждебности, скорее – любопытство.
– Ты необычен для волшебника, – сказала она и стремительно пошла вперёд.

***

Прошло уже много времени, а день всё не заканчивался – солнце перемещалось по небу, словно бладжер, запущенный опытной рукой загонщика.
Шеклболту совсем не хотелось расставаться с Корой. Ему даже показалось, что они могли бы подружиться.
И тут случилось нечто интересное: солнце, наконец, решило дать отдых людям и альвам: диск стал кроваво-красным и скатился за шпили скал.
Кингсли наблюдал вечернее шоу с восторгом – это был один из самых красивых закатов, которые он помнил. А потом до него дошло, что такого не может быть – сейчас в Гренландии северный полярный день.
– Что это?
– Магия, – легкомысленно бросила Кора, а потом горько добавила: – Мы великие маги, когда дело касается солнца или звёзд, но мы бессильны изменить судьбу наших братьев и вернуть их домой.
– Если вам будет от этого легче, – тихо сказал Шеклболт, – эльфы счастливы и довольны своей судьбой. Они жить не могут без нас – своих хозяев. И освободить их, значит обречь на страдания.
Кора закрыла глаза и нервно сглотнула. Справившись с дыханием, она жёстко ответила:
– Это не утешает!

***

Ночью Кингсли снился сон, в котором главной героиней была Кора. Красавица-альвийка и чернокожий волшебник тянулись друг к другу: руки, губы, взгляды. Но дотронуться, слиться в поцелуе так и не смогли – между ними стояла незримая, но вполне осязаемая стена.
Кингсли проснулся в поту и с сильнейшей эрекцией, когда альвийский город ещё спал. Шеклболту стало не по себе – он приехал к альвам просить о помощи, а не крутить шашни.
Но Кора не выходила из его головы.

***

А потом были переговоры.
Тяжёлые, полные горьких упрёков и тупиковой безысходности.
Но волшебники и альвы смогли договориться.
Суть договора была такова: Северное море, вместе с островом, на котором стоял Азкабан, отныне считались альвийской территорией. При этом Азкабан остался тюрьмой для волшебников, нарушивших законы магического общества.
Взамен альвы требовали вернуть домовых эльфов и расколдовать их.
Шеклболту потребовалось много времени, чтобы доказать: за полтора тысячелетия сменилось не одно поколение эльфов. И вернуть им облик их далёких предков невозможно.
Это были тяжёлые дни, но вечера компенсировали всё: Кингсли проводил их вместе с Корой. Ничего романтического или интимного в них не было, но Шеклболт не мог дождаться очередной встречи.

***

Переговоры закончились удовлетворительно для обеих сторон. Азкабан получил защиту и порядок. Альвы – новые территории и обновлённый договор. А Шеклболт с другими министрами – стабильность.
Кингсли вернулся в Британию. Первое время ему было не до воспоминаний. Он и мистер Икс наблюдали за преобразованиями в Азкабане.
Сначала случилась небольшая война между альвами и дементорами. Победили первые, а побеждённые были изгнаны в антарктическую резервацию.
Следующим шагом альвов стала реконструкция тюрьмы. Благо, что в то время заключённых там не было: кто не сбежал во время правления Волдеморта, тот был зацелован дементорами.
Кроме внутренних преобразований, альвы позаботились и о внешней защите. Четыре магических купола теперь наглухо закрывали Азкабан и море вокруг: антиаппарационный, антипортальный, антиэльфийский и антианимагический.

***

Альвам понадобилась всего лишь неделя, чтобы Азкабан снова заработал.
Поэтому вскоре подвалы министерства опустели, эльфы вернулись в Хогвартс и к своим обязанностям, а угроза магическому миру миновала.
Шеклболт не мог сказать, что доволен: Азкабан превратился из суровой тюрьмы в санаторий – камеры были чистыми, бельё менялось каждый день. А ещё хорошая кухня, книги, газеты и… никаких авроров на территории.
Кингсли пытался было возмутиться, но альвы быстро поставили министра на место: «На нашей территории мы не будем терпеть грязь, издевательства и пытки над живыми существами. Даже если это ненавистные нам волшебники».
Возмущённого министра успокоил мистер Икс: «Наше дело – изолировать опасных волшебников от остального общества, а дело альвов – их охранять. Хотят целовать их в задницы – да ради Мерлина, лишь бы не сбегали».

***

Обычным волшебникам, в том числе и аврорам, вход в Азкабан был запрещён. Авроры сопровождали преступников до первой базы – так они называли крайнюю точку доступа. И никого не удивляло, что встречали их люди в плащах невыразимцев с низко наброшенными на лица капюшонами.
Таким образом, никто в Магической Британии, кроме мистера Икс, министра и совсем немного Рича, не знал даже о существовании альвов и об их миссии.
Шеклболт со своей стороны, а альвы – со своей в полной мере выполнили договор.
Азкабан функционировал даже лучше, чем прежде, деньги налогоплательщиков на него не тратились, и никто не предполагал, кто скрывается под плащами невыразимцев.

***

Кингсли выпустил струю дыма и отвлёкся от воспоминаний трёхлетней давности. Он пока не пожалел, что подписал с альвами тот договор: Азкабан вновь был неприступной твердыней.
Но не это было главным.
Несколько раз в году Кора несла службу в Азкабане, сменяя других альвов.
Две декады – двадцать дней.
Кингсли оживал в это время: его часто можно было встретить на первой базе. Он придумывал какие-то дела. Ему срочно надо было встретиться с кем-то из заключённых… и обязательно самому.
Шеклболту везло – Кора лично сопровождала арестантов.
Этого было мало и много одновременно: видеть Кору, дышать одним с ней воздухом, дотронуться, будто невзначай. И осознавать, что никогда она не будет принадлежать ему. Что пропасть между расами настолько глубока, что никакая магия не в силах помочь.
Во время посещения первой базы Кингсли удавалось даже поговорить с Корой. Нет, скорее, перекинуться парой слов.
Но в последнее дежурство что-то неуловимо изменилось в их отношениях. Шеклболт решился и пришёл на первую базу не по «делу», как обычно, а только для того, чтобы повидаться с Корой.
Казалось, она не удивлена гостю.
Они сидели в комнате, где арестанты встречались с аврорами или адвокатами. Комок в горле не давал Кингсли начать разговор. Кора тоже молча взирала на волшебника. Врага. Или?..
Шеклболт зычным голосом задал давно мучивший его вопрос.
– Почему я понимаю тебя? Ты ведь говоришь на альвийском.
– Потому что альвийский – прародитель языков. И в каждом человеке, глубоко внутри, живёт это знание. Притом, что если вы не слышите наш язык, то не знаете его.

После встреч с Корой на Шеклболта нападало похожее на сумасшествие возбуждение. Он в это время был ненасытен. Правда, оценить его сексуальную одержимость могла лишь… очередная любовница. Знала бы она причину…

***

Пробило двенадцать.
Шеклболт вздрогнул и запустил потухшую сигарету в жерло камина. Его глаза широко открылись от изумления, когда он посмотрел на часы.
Он потёр глаза, вздохнул и притянул к себе настольный календарь. Ткнув в него палочкой, он увидел несколько месяцев целиком, где ярко-красным горели двадцать цифр.
«Ещё месяц и четыре дня, – подумал Шеклболт, – и Кора вновь будет в Азкабане».

Примечания.

*– Четвёртый гимн к ночи.

Глава 2.
Рефьюдж-хаус, 12 марта 2002 года

 

When you were here before
Couldn't look you in the eyes
You look like an angel
Your skin makes me cry
You float like a feather
In a beautiful world
I wish I was special
You're so fucking special

Creep. Radiohead*

 

– Знаешь, я мечтаю назвать сына Эниус.
– О-о-о, как символично.
– Не смейся.
– Я не смеюсь.
– Смеёшься.
– У тебя смешной вид.
– А если так?
– Не пытайся меня напугать, я тебя не боюсь.
– Почему?
– Потому что люблю.
– Говорил же я когда-то, что Гриффиндор – это диагноз!
– А Слизерин?
– Слизерин – это генетика.
– Тебя так расстраивает моя принадлежность к Гриффиндору?
– Нет. Просто в очередной раз поражаюсь, насколько точно Шляпа распределяет по факультетам.
– Ладно, пусть так. Но объясни, почему, когда я говорю тебе о любви, ты вспоминаешь, что я училась в Гриффиндоре?
– Потому что только выпускница этого факультета может полюбить такого, как я.
– Не понимаю.
– Не прикидывайся дурочкой.
– Я не прикидываюсь. Я действительно не понимаю, что в тебе не так, как в других мужчинах.
– Будешь издеваться – отшлёпаю.
– О-о-о, это было бы крайне любопытно.
– Венера, не провоцируй.
– Хорошо. Давай серьёзно. Для начала объясни, почему такой выбор имени. Ты думаешь, наш сын откроет новый Рим?
– Эниус – сын Венеры.
– Да. Афродиты и Анхиза, который пас овец возле горы Идэ.
– Снова ты смеёшься!
– Я просто представила, как ты пасёшь овец. О-о-о, бедные овечки!
– Смотри, как бы пупок от смеха не развязался.
– Прости. Я люблю тебя, и мне нравится имя. Эниус. А Эниус-Северус – ещё лучше!
– Нет. Просто Эниус.А как бы ты хотела назвать малыша?
– Энакин.
– Как?
– Энакин!
– Гм, интересно. Никогда не слышал такого имени.
– Это главный герой из маггловского фильма «Звёздные войны». Необыкновенный мальчик, добрый, честный и очень талантливый.**
– Ну что ж, пусть будет Эниус-Энакин.
– Здорово! Мне нравится!
– А где ты смотрела маггловское кино?
– В канадском имении есть много маггловских штучек, например, самый настоящий кинозал, проигрыватель, воспроизводящий музыку и даже сотовый телефон. Правда, никто и никогда не пользовался этими достижениями маггловской науки и техники. Кроме меня. Да и я нечасто и не всеми.
– Надо и мне посмотреть когда-нибудь этот фильм.
– Обязательно. Скоро должен выйти новый фильм – продолжение саги. Когда всё плохое у нас будет позади, посмотрим вместе.
– Да. Только ты и я.
– А теперь вопрос номер два. Почему ты решил, что не достоин любви?
– Твоей любви!
– Ладно, моей любви.
– Я вижу своё отражение в зеркале.
– Да? И что ты там нашёл безобразного или отталкивающего?
– Гриффиндор! Я же говорил.
– Прекращай закатывать глаза и делать трагическое лицо! Лучше ответь на вопрос.
– Я уже ответил.
– Может, у тебя со зрением не всё в порядке?
– Венера!
– Ладно. Хорошо-хорошо. Иди сюда. Подойдём к зеркалу и посмотрим вместе.
– Буйно помешанный Гриффиндор!
– Прекрати бурчать и встань прямо. Вот так.
– Ну и дальше?
– Смотри. Как можно назвать эти выразительные брови некрасивыми? А глаза?
– Гм.
– Не смейся. Нет, смейся! Ты похож на мальчишку, когда смеёшься.
– Венера, прекрати.
– Северус, ты мне мешаешь!
– Прости. Я тебя слушаю. Что дальше? Может, нос? Расскажи, какой у меня замечательный нос!
– Прекрати паясничать! Да, у тебя великолепный нос!
– Да-да. Мерлин семерым нёс, а мне одному достался.
– Северус, ты меня сбиваешь с мысли.
– Простите, мэм, больше не буду. Что ещё скажешь по поводу моей внешности?
– У тебя высокие скулы, и, когда ты не гримасничаешь, как сейчас, красивая линия губ.
– Красивая?
– Да, красивая!
– Я же говорил – Гриффиндор!
– Идём дальше. У тебя великолепная фигура. Как у юноши.
– Набор костей ты называешь фигурой?
– Прекрасная кожа, которой может позавидовать любая аристократка, помешанная на внешности.
– Я не знаю, что ты там наколдовала с тем косметическим набором, который подарила мне на день рождения… но ты права. Сейчас кожа, волосы и зубы выглядят совсем по-другому.
– Вот видишь, слизеринец, ты соглашаешься!
– А куда мне деваться?
– А ещё у тебя плоский живот и…
– Венера, прекрати. Иначе я за себя не ручаюсь.
– А так?
– Венера…
– Вкусный.
– Ве… не… ра…

Примечания.

* – Когда была ты здесь,
Не смог смотреть в глаза.
Ты словно ангел свыше,
И кожа так нежна.
Плывешь ты по небу
Над пучиной тревог.
Хотел б я быть таким же,
Да только не смог.
(Радиохед. Слабак.)

** Гермиона смотрела только первый эпизод саги, поэтому ещё не знает, что Энакин – это будущий Дарт Вейдер.

Глава 3.
Азкабан, 10 апреля 2002 года

 

Когда костенеешь от мысли ничтожности
Всех своих дел –
Ты уже сделал шаг.

Мария Аввакумова «Балтийские медитации»

 

В камере было чисто и светло, а через большое окно струился свет весеннего утра.
«Не иначе, зачарованное, – подумал Люциус Малфой и прижал ладонь к стеклу. –
Солнце здесь, на севере, светит совсем не так, как в Британии. Поэтому точно – зачарованное».
Он прошёлся по камере и сел за стол.
«Да, Азкабан сейчас похож на курортный отель», – продолжал размышлять он, перебирая свежие номера «Ежедневного пророка» и «Придиры», стопкой лежащие на столе.
Дементоров в Азкабане не было, грязи и вони – тоже. Никто не истязал заключённых, не морил голодом, но сама изоляция от себе подобных действовала угнетающе.

***
История его заключения в Азкабан началась словно чья-то глупая шутка.
Малфоя вызвали в аврорат письмом, которое принесла обычная почтовая министерская сова.
В письме Люциуса Абракаса Малфоя любезно просили посетить начальника аврората для прояснения нескольких вопросов. Послание было настолько вежливым, что Люциус и не подумал о перестраховке: ну мало ли вопросов может появиться у господина Рича?
Каково же было удивление Малфоя, когда после обмена любезностями, начальник
аврората положил перед ним увесистую папку с документами и попросил ознакомиться с ними, а позже – прокомментировать.
По мере прочтения у Малфоя округлялись глаза: пергаменты из папки подробно описывали некоторые его тёмные делишки. Изложенное в документах говорило о том, что Малфой – махровый контрабандист.
Битый и прожжённый аристократ отказался что-либо говорить и вообще как-нибудь объяснять это. Он потребовал своего адвоката.
Через пару часов к Ричу и Малфою присоединился мистер Макферсон, ведущий адвокат конторы «Макферсон и Ллойд». Во время ожидания Люциус не проронил ни слова.
Рич позволил обвиняемому и его адвокату побыть вдвоем, чтобы обсудить дело. Оставшись наедине, Макферсон пообещал Малфою, что в течение трёх дней он разобьёт в пух и прах эти нелепые обвинения. Но до этого Люциусу придётся посидеть в Азкабане.
– Не переживайте, лорд Малфой, – говорил адвокат. – Азкабан сейчас совсем не тот, что раньше. Дементоров там нет. Вы и не заметите, как пролетят эти три дня.
Разозлённому Люциусу пришлось согласиться.
Его жутко раздражало собственное смирение, но, по совету Макферсона, Малфой решил с Ричем не ссориться.

***
Авроры доставили Люциуса на первую базу, как они выразились, и передали в руки двух людей в плащах невыразимцев, с низко накинутыми на лица капюшонами.
Заглянув под капюшон к одному из них, Люциус впечатлился: плащ невыразимца скрывал красивую белокурую девушку с серо-синими глазами.
«Как интересно, – подумал Малфой. – И где это наше министерство выискивает таких красоток?»
На том его размышления были закончены. Двое невыразимцев без предупреждения подхватили Малфоя и аппарировали.
Обычную аппарацию это перемещение ничем не напоминало. Не походило оно и на перемещение с помощью порт-ключа.
Это напомнило Малфою эльфийскую аппарацию, что крайне его изумило.
«Неужели отдел тайн дошёл до такого прогресса, что разгадал основы эльфийской магии?..»

***
Но ещё больше Люциуса поразил Азкабан.
Мрачная крепость, наполненная холодным ужасом и человеческой болью, превратилась в довольно приемлемое для проживания место, где у каждого заключённого была отдельная камера с элементарным набором удобств.

***
Сегодня был третий день пребывания Малфоя в Азкабане.
«Если Макферсон поспешит, то уже к вечеру я буду ночевать в спальне Малфой-мэнора».

***
Несмотря на то, что в Азкабане теперь стало комфортнее – сносная кухня, смена белья каждый день, душ и туалет прямо в камере, а самое главное, никаких тебе авроров,–Малфой рвался на свободу.
У него были на то причины.
Во-первых, незаконченное дело – он разыскивал Валерию Сильверблейд. А во-вторых, в камере его одолели… странные сны.
Каждую ночь ему снилась Валери. Страдающая. Задыхающаяся от боли. И, что самое странное, он чувствовал её боль, как свою, пропуская через себя.
Тягучие, как Crucio, сны, не отпускали до самого утра, поэтому каждую ночь Люциус проходил через очередное чистилище, новый виток ада.
В первую ночь он увидел Валери, мечущуюся в бреду после смерти дочери. Неожиданно он оказался внутри её измученного лихорадкой тела. В том сне он стал Валерией, страдающей телом и душой. Это было так больно, что, даже проснувшись, он долго не мог перевести дух и усмирить взбесившееся сердцебиение. Люциус проворочался до утра, опасаясь заснуть вновь.
Следующей ночью ему приснились похороны младенца – сына Валерии. И снова он был словно внутри неё. Он так же, как и она, балансировал на грани между отчаянием и безумием. Чувствовал, как нестерпимая боль разрывает его грудь, как волнами подкатывает тошнота и слабость. «Заплачь, – молил он Валерию. – И станет легче. Ну пожалуйста, поплачь…»
Но Валерия не плакала, не кричала. Она напоминала человека, душу которого высосали дементоры – просто красивый манекен.
Захлёбываясь от нестерпимой боли, терзающей его изнутри, Люциус проснулся. Он был липким от пота и всё ещё не верил, что это сон, и он уже закончился.
Однако сон, который приснился намедни, оказался самым ужасным.
Он увидел Валерию и пошёл к ней. Но его ноги увязли в чём-то густом, напоминающем сироп. Он хотел было крикнуть, но его рот лишь беззвучно открывался. А Валерия тем временем спокойно подняла палочку и направила её себе в лицо. В предчувствии чего-то непоправимого Люциус вырвался из вязкого плена. Он бежал, но не успевал – Валерия, словно не видя Малфоя, произнесла: «Avada Kedavra». Люциус был почти рядом, когда зелёный луч вырвался из её палочки и ударил прямо в лицо.
Малфой только и успел подхватить мёртвое тело Валерии. Увидев широко распахнутые зелёные глаза мёртвой возлюбленной, Люциус дико закричал. И тут же проснулся от собственного, выворачивающего душу воя.
Охрипшему от собственного крика, ему было так невыносимо больно и страшно, что он горько, по-детски заплакал.
«Это просто сон, дурацкий сон. Она не может умереть, не может, не может, не может…» – успокаивал Люциус сам себя.
После этого Малфой ни на секунду не смог закрыть глаза – он боялся возвращения кошмара. Ворочаясь в своей постели, он только вздыхал и нашёптывал: «Всё будет хорошо, Валери. Ты не можешь умереть!»

***
Время до завтрака тянулось чрезвычайно медленно. Он перечитал вчерашние газеты и журналы, успел принять несколько раз душ, сменил одежду.
Пожалуй, Малфою не часто доводилось с таким нетерпением ждать кого-либо. Он рвался на встречу с Макферсоном, как когда-то – с Валерией Сильверблейд.
Люциус не притронулся к пище и, когда вошли двое невыразимцев, был готов. Безупречный. Его лицо было скучающе-отстранённым, а на мантии – ни одной складочки. Создавалось впечатление, будто он только что вышел из своих апартаментов в Малфой-мэноре.
Люциус брезгливо подал руки своим конвоирам, и они втроём аппарировали.

***
Помещение на первой базе, куда невыразимцы доставили Люциуса, напоминало такое же в аврорате: стандартный кабинет для допросов, безликий в своей казённости.
Но, к разочарованию Малфоя, его там ожидал вовсе не адвокат Макферсон.
Возле окна стоял мистер Гарри Поттер собственной персоной.
Когда сопровождающие Малфоя вышли, Поттер торопливо подошёл и протянул руку, здороваясь. Люциус отметил, что Герой Магического Мира слегка взволнован и немного суетлив.
– Что-то случилось с моим адвокатом, мистер Поттер?
– Нет, мистер Малфой. Сейчас он присоединится к нам.
– Я надеюсь, всё улажено?
Поттер пожал плечами.
– Как сказать, мистер Малфой, как сказать.
– Да что вы заладили: мистер Малфой. Мне казалось, что после войны мы вполне приемлемо общались. Или это мне только казалось? – выговаривал Люциус Поттеру, как нашкодившему школяру.
Гарри вздохнул. Перед ним лежала папка, скрывающая такие страшные тайны о человеке по имени Люциус Малфой, что Поттер даже смотреть на неё не мог.
Чем больше он размышлял, тем меньше понимал, как относиться сейчас к человеку, причинившему столько зла его подруге.
«Снова переоценка ценностей», – подумал Поттер.
Ему захотелось поговорить с Малфоем не как представителю власти, а как частному лицу. Как человеку, когда-то давшему шанс начать жизнь с чистого листа.
«Не могу поверить, что Люциус сделал всё это», – подумал Гарри, а вслух сказал:
– Мистер Малфой. Боюсь, что вам придётся задержаться на некоторое время в Азкабане.
– Задержаться? Это ещё почему? Мистер Макферсон плохо справляется со своими обязанностями? Для ускорения дела сменить адвоката?
– Боюсь, что ваш адвокат здесь ни причём. Сейчас он изучает материалы по новому делу, в котором вы выступаете главным фигурантом.
– Аврорат решил спихнуть на меня все висяки? – насмешливо спросил Люциус, хотя в его голосе слышался металл.
– Вы ошибаетесь. Впрочем, пока мы ожидаем мистера Макферсона, вы можете ознакомиться с документами, – и придвинул папку Малфою.
Люциус осторожно открыл её, словно это был темномагический фолиант, таящий в себе опасность. Перед тем как он начал читать, от нехорошего предчувствия у него вспотели ладони.А уже с первых строчек потемнело в глазах.Через какое-то время Малфой понял, что он просто сидит и тупо смотрит в пергаменты.
«Этого не может быть. Не может. Это невозможно».
Но пергаменты свидетельствовали об обратном – аврорат знал всю подноготную войны между Малфоями и Сильверблейдами.
Люциус резко оттолкнул от себя папку. Так, что пергаменты разлетелись по столу.
– Что это за бред, мистер Поттер? – брезгливо спросил он.
Малфой уже полностью владел собой: его лицо выражало вежливое недоумение.
Гарри вздохнул:
– Это дело уже через четыре дня будет рассматриваться в Визенгамоте, лорд Малфой. Я вызвался, чтобы сообщить это вам лично.
– Это всё чушь и бред. У вас нет доказательств.
Гарри пожал плечами.
– У аврората есть доказательства. К сожалению, – с нажимом сказал он.
– Почему к сожалению? – спросил Малфой отстранённо.
Он произнёс это не задумываясь, так как его мысли работали совсем в другом направлении.
Люциус обдумывал, как же выпутаться из этого щекотливого положения.
Но Поттер не знал, какая титаническая работа сейчас идет в голове у Малфоя. Поэтому честно ответил:
– Потому что я не хочу верить, что с вашего благословения творился весь тот ужас. Потому что я не могу представить вас в роли убийцы детей лорда и леди Сильверблейд.
Услышав «Сильверблейд»,Малфой очнулся и стал прислушиваться к тому, что говорит Поттер.
– …вы с опасностью для жизни помогали ордену Феникса в самое трудное для него время. Когда Волдеморт был необыкновенно силён. И вдруг... убивать детей? В голове не укладывается.
– Это клевета, – спокойно ответил Малфой.
– Перестаньте. Баррейн и компания дают признательные показания.
– Что? – опешил Малфой.
Тут раздался стук в дверь, и в комнату вошёл Макферсон. Он вытирал пот со лба, его лицо было красным, словно перед апоплексическим ударом.
Когда он увидел Поттера, его глаза хитро забегали.
– Доброе утро, – тем не менее бодрым голосом сказал он. – Мистер Малфой. Мистер Поттер, виделись.
– Всего хорошего, господа, – холодно ответил Поттер. – Мистер Макферсон, у вас есть копия дела, поэтому свой экземпляр я забираю.
Гарри призвал пергаменты, рассыпанные по столу, и пошёл, не оглядываясь на мужчин, находящихся в комнате.
– Мистер Поттер. Один вопрос, – остановил Гарри скучающий голос Малфоя.
– Слушаю вас.
– Кто подал против меня исковое заявление?
Гарри сжал кулаки, его захлестнул гнев. Кое-как справившись с собой, он ответил, цедя через зубы:
– Леди Валерия Сильверблейд.
Он вышел и поэтому не увидел, как сильно побледнело и без того бледное лицо Люциуса Малфоя.