Маскулинность, фактор разъединения-дифференциации

Прежде всего, вслед за Нойманом, я хочу подчеркнуть, что «мы употребляем… такие термины как «мужское» и «женское» - то есть не как личностные, связанные с полом характеристики, а как символические выражения». (Нойманн 1998)

С самого начала существует маскулинность матери. Ребенок экспериментирует «не только символически в своей мифологической апперцепции бессознательного, но также физически, посредством действий матери» (E.Neumann 1973) и эта материнская маскулинность открывается активной или пассивной, со своими атрибутами и материнской, и отцовской власти.

Что в этом юнгианцы называют Анимусом? Если телесная женственность обозначает сознательную жизнь женщины – парадокс! некоторое отнесение к материнской фемининности будет бессознательной идентичностью - и тогда становится понятным, что маскулинность служит формой дифференциации бессознательного.

Функции Анимуса тройственны. Он выступает, как посредник во взаимодействии с бессознательным, в частности, служит мостом с коллективным бессознательным; отсюда он близок к Самости в её маскулинном аспекте. Он также фактор защиты, и у женщины есть целая гамма образов, модели которых она будет искать среди мужчин своего окружения и в средствах массовой информации. Эти модели могут привести к настоящему отношению, но часто герои существуют только в воображении. Анимус, наконец, сам представитель бессознательного, поскольку является другим дополнительным.

В поведенческом плане Анимус - фактор утверждения Самости, установления отношений с социальным миром, но особенно, с миром идей. Он носитель логоса, так как стремиться к дифференциации и к знанию. Его интеграция дает доступ к символической функции. Он выражается мнениями, которые оказывают влияние на эмоциональную жизнь женщины.

К этим сухим определениям Нойманн добавляет богатство и изобилие своего описания. (E.Neumann 1973) Он различает несколько уровней в конституции Анимуса.

Анимус патриархальный - самый близкий к сознанию, передает патриархальную культуру, в которую погружена западная женщина и которую ей внушают без ее ведома отец, брат, дядя, учитель и муж. Мир логоса и морали в действительности содержит то, что обычно описывается как Анимус. Если женщина не может это различить, не осознает это, то это «господствующий культурный патриархальный канон, который определяет не только сознание, но также поверхностный слой бессознательного, равно как и суждения бессознательного значения».

Старая мудрость принадлежит к этому же уровню. Носитель смысла, она, тем не менее, под мужской формой относится к Самости женщины только в период, когда женщина нуждается в поддержке архетипа Отца чтобы отделиться от Великой Матери и выйти из бессознательного. Если же женщина, напротив, начинает злоупотреблять этим, то оказывается скованной патриархальной связью. Тем не менее, в своей обучающей функции Анимус очень полезен, как носитель смысла и фактора социальной адаптации.

На более глубоком уровне Нойманн добавляет матриархальный уровень Анимуса, который он называет матриархальное сознание, полагая, что это оно управляет сознательным отношением в период матриархата. Этот уровень поддерживается бессознательно, он подавлен в патриархате и чтобы к нему подойти «современная женщина должна столкнуться с трудной задачей освобождения от своих предрассудков, содержащих важные значения патриархальной культуры, то есть, суметь преодолеть в достаточной степени патриархальные Анимы, чтобы стать способной воспринимать новый специфический аспект своей женской натуры».

Как бы там ни было, Нойманн различает еще два уровня в этом матриархальном сознании: Анимы Великой Материи и во глубине всего – патриархальный Уроборос космический размеров.

Анимы Великой Матери состоят из маскулинных сил, содержащихся в архетипе Матери. Они выражают духовный аспект фемининности, врожденную мудрость сущности и инстинкта. Этический опыт этого периода – жить в гармонии с сущностью, с природой. Именно эта мудрость позволяет матери признать сущность своего ребенка и уважать его ритмы, настолько насколько это возможно.

Что касается патриархального Уробороса, согласно нойманновской динамике, он представляет архетипическую структуру, самую архаичную из маскулинных работающих сил женщины; он имеет связи и с сущностью и с космическими измерениями. Это с одной стороны, фаллический принцип сексуальности, побуждений, роста и плодородия, с другой стороны – один из самых духовных принципов, который может охватить женщину и околдовать ее чувством единения с космическим существованием. Он может привести к психозу в своей одержимости.

Патриархальный Уроборос руководит выживаемостью вида и выращиванием потомства. Он имеет власть активной ориентации, бессознательным принципом организации, который направляет женщину. Отсюда следует, что он провозвестник логоса. С помощью интуиции и чувства он заставляет выбирать правильное отношение к ребенку. Это побуждение, которое принуждает и руководит, навязывается другим инстинктивным тенденциям, но и возможным сопротивлениям сознания.

Существует маскулинность отца. Маскулинный принцип носителем которого в своем теле является отец, и его собственная манера его осуществления, начиная с момента рождения ребенка. Отец не держит ребенка также как мать, его жесты другие, его голос другого регистра, и то, что материнское поведение изменяется в его присутствии – все это факторы дифференциации.

Он также подвержен влиянию архетипического уроборического поля, куда он включен. Матриархальный Уроборос, эта архаическая фемининость, которая вводит в его функцию отцовства заботу о своей беременной жене, а затем о ребенке; функция, которая осмеливается проявиться у молодых современных отцов. Также от Уробороса патриархального в отце его отеческая манера, с которой он выполняет свою архетипическую роль третьего лица между матерью и ребенком, и которая есть один из аспектов архетипа Отца.

Можно ли уже говорить об архетипе Отца? Последний действительно находит свои корни в Уроборосе, как и любой человеческий архетип; он возникает оттуда постепенно, этапами деинтеграции - реинтеграции, как я уже объясняла выше. Хотела бы добавить, что любой человеческий архетип проживает сначала уроборическую стадию с её отнесением к началам и к телу, пребывая в состоянии мистического участия. Это проявляется более или менее выраженными телесными симптомами или более или менее серьезной патологией, которые сопровождают архетипические отрезки, изменения архетипического поля, следствия индивидуации. Эти изменения не безопасны, хотя и не являются следствием какой – либо вины.

Ребенок и маскулинность. Все то, что заставляет младенца выйти из состояния сна может распределяться на позитивные стимуляции, которые приятно подчиняют родившееся Я, и на негативные - вызывающие аффекты, переполняющие его, рождающие тревогу. Таким образом, вырабатываются первые формы того, что Нойман описывает как «маскулинность вторгающаяся». (E.Neumann 1973) По мере того, как устанавливается некоторая длительность сознания факторы этих волнений, и внутренние, и внешние, становятся не только проживаемы телом, которое реагирует на это симптомами, но и постепенно вырабатывается способность репрезентации. Тот факт, что интервенции происходят из мира Анимуса матери или маскулинности отца, «становится очевидным, что психе ребенка интерпретирует все вмешательства по своему балансу, независимо от их природы, как проистекающие из маскулинности». (E.Neumann 1973)

Я могу подтвердить соответствие этого утверждения в исследованиях образа волка 1975 года, а также и в моем позднейшем клиническом опыте. Я вернусь к этому в четвертой части книги.

Хотела бы кое-что дополнить. Конституционные факторы (очень активное бессознательное, особенная чувственность к аффектам, незрелость Я по любой причине), равно как и конкретные обстоятельства, могут нарушить Архаическую Зависимость (внешние события, физические недостатки, голод, усталость, отношения плохо интегрированного Анимуса матери), а также могут усилить нормальный опыт вторгающейся маскулинности и перенаправить ее в опыт «маскулинности ужасающей». Она-то и будет определять уроборическую Мать в Архаической Зависимости. И тогда весь мир ребенка будет подчинен этому ужасающему образу.

Напротив, в нормальной Архаической Зависимости, когда мать – одновременно и Самость, и общество, и мир, ограничения, которые она вносит, ее отказы или проверки ведут ребенка к опыту фактора организации мира. Последний научит его правильно вести себя и адаптироваться к законам окружения (E.Neumann 1973). Этот принцип маскулинного порядка, который позднее будет принадлежать, главным образом, отцам, и в мужской группе (E.Neumann 1973) будет «затрагивать и приводить в движение существующий врожденный порядок в глубинах ребенка» (E.Neumann1973).

Организаторский принцип жизни без которого, человек погружается в хаос психоза или разрастающегося рака, его символизм есть также маскулинность обоих полов.

Таким образом, гораздо раньше, чем врывается поляризация мира, имеет место конфронтация. Конфронтация аффектов и побуждений младенца с Анимусом матери предвосхищает конфликт между аутоморфизмом индивидуума и культурным каноном, проживаемый во время разъединения «Мира Объединенных Родителей». Именно так конфликт мать-ребенок становится внутренним конфликтом между побуждениями и контролем, ответственным за упорядочивание у ребенка.

 

АРХЕТИП В ИСТОРИИ

 

Говорить об эволюции Архаической Зависимости, значит попробовать описать диахронию [2] структуры, эволюцию во времени архетипа.

Существует спиральное взаимодействие между родительским архетипом, Самостью и Я. Этапы, проживаемые Я – есть нейробиологическая функция созревания под руководством организаторской функции Самости, которая происходит и встраивается в последовательные структуры. Нойманн мило называет их «одежды самости». Каждому этапу соответствует аспект родительского архетипа.

Для меня, переходу с одного этапа на другой соответствует отказ от системы значимостей, переживаемый как разрушающий веру, богоубийственный. Способность Я переносить тревогу этих кардинальных изменений есть залог его творчества (E.Neumann 1973). Эта фундаментальная тревога происходит из двух ощущений: первое, конечно, чувствование вины в разрушении веры; но при более внимательном рассмотрении оказывается, что страх остаться узником отмирающего аспекта и войти в конфликт с требованиями Самости, безусловно, более страшен. Это также самое сложное в анализе. Однако, именно эта тревога вызывает смелость Я если, таковой нет врожденной, чтобы идти дальше, к неизвестному (E.Neumann 1973).

Тем не менее, Я не оставлено в этом конфликте. Самость, которая организует архетипическое протекание, ответственна за то, что в эти фазы перемен, проходящая архетипическая форма представляется ужасной, тогда как приходящая форма живет в позитивной формации (E.Neumann1973).

Родительский архетип меняется, потому что, отношение родители – ребенок, его архетипическое поле не статично. Архетип прогрессивно очеловечивается. Вначале уроборический и космический, он принимает аспект Великой Божественной Матери. Последняя сначала – хозяйка растений, когда Я еще вегетативное, потом – животных, когда ребенок достигает некоторой двигательной автономии, и, наконец, маленького человека. Это очеловечивание заканчивается после интеграции хороших и плохих сторон материнского имаго, в признании реальной матери и ее обычной, простой человечности. Давным-давно мы вышли из Архаической Зависимости, которая покрывает только две первые стадии эволюции Я.

Протекание маскулинности и эволюция позиции человека по отношению к паре мать – ребенок осуществляются параллельно. Сначала подчиненный компаньон Великой Матери, человек есть рождающий жизнь, но равно и носитель шпаги – символа сепарации. При раскрытии Великого уроборического Круга, во время разделения Мира Объединенных Родителей на Отца и Мать, разделения, которое прогрессивно закроет Архаическую Зависимость, он становится сначала охотником, знающим секреты природы, и находится на краю матриархального мира. Наступление воина, входящего в конфликт с Матерью и поддерживающего бой Я, заставляет его опираться на архетип Отца. Патриархат начинает устанавливаться.

 

МЕЛАНИ: СМЕРТОНОСНАЯ ДИНАМИКА

 

Речь о трагической судьбе трех сестер, из которых я знала младшую. Я решила о ней рассказать, так как мне эта история кажется показательной с точки зрения функционирования смертоносной Архаической Зависимости и негативной иллюстрации решающей роли, по Нойманну, первого отношения между матерью и ребенком.

Leon Kreisler, который также знает эту историю, рассматривал ее в своей книге Ребенок психосоматического беспорядка. Он находит судьбу идентичной смерти у двух старших в рамках «психосоматических смертельных дезорганизаций». С моей точки зрения, речь идет об особенной организации.

Жульенна и Мелани умерли в возрасте двадцати месяцев, старшая - четыре месяца спустя после рождения Мелани, она сама - через неделю после рождения Виржинии, третьей сестры. Виржиния была также госпитализирована, в другую больницу того же уровня, что и больницы, где были старшие девочки. Расстройства у них проявились, когда мать пошла на работу, доверив их на весь день женщинам из семьи мужа; старшую в возрасте пяти месяцев бабушке, среднюю – в девять сестре бабушки. Нужно отметить, что и у той и у другой были ранние рвоты, еще когда мать была с ними. Мелани была госпитализирована первый раз, на небольшой срок, в возрасте десяти месяцев, раздувшаяся от многочисленных вливаний. Последние шесть месяцев своей жизни, с четырнадцатого по двадцатый, она провела в больнице.

Для начала протекание симптоматологии. Пищеварительные расстройства доминируют. Сначала это рвоты, очень ранние, затем все более повторяющиеся. Потом - потеря аппетита, постепенно исключающая различные продукты, вполне нормальные для ее возраста, воспринимающая только кукурузный бульон, проповедуемый сестрой бабушки, занимающейся Мелани. На этом анорексическом фоне появляются эпизоды срыгивания - аутистическое пережевывание со срыгиванием, ведущие к угрожающему похудению. Речь идет об активной анорексии - ребенок вынуждает медиков прибегнуть к кормлению через зонд, но потом выбрасывает его, потеря веса продолжается.

Параллельно, о ее особенном психическом состоянии. Что поражает у Мелани – очень сильная тревога вместе с неприятием отношения зависимости к женщине. Только мужские руки могут ее немного успокоить. Эти приступы тревоги появляются на все усиливающимся депрессивном фоне: хмурое лицо, потерянные газа, стереотипное поведение, лишенное смысла.

Наконец появляются респираторные симптомы - демонстрации негативной оральности все более и более архаического уровня. Сначала – ринофарингиты, сопровождающиеся чрезмерным респираторным затруднением для первичного заболевания. Впечатление, что ребенок заливает свои легкие. Два раза в реанимации происходит остановка дыхания, приводящая к временной коме. Мелани покинула нас через семь дней после рождения ее маленькой сестры, когда уже должна была быть переведена из реанимации в детское психосоматическое отделение, где были ее мать и сестра. Осмотр не дал никакого органического объяснения этой картине, и никакой наследственной болезни обнаружено не было.

Это протекание, возможно, было осложнено тревогами медиков, пытающихся найти органическую причину ценой травмирующих манипуляций с телом. С другой стороны было очень сложно взять на себя постоянное исправляющее материнство, в то время, когда ребенок склонялся к сохранению тревоги и хаоса, приведшие его к концу. Также, мы стали беспомощными свидетелями ее прогрессивного ослабления инстинкта самосохранения, превратившегося в смерть. Мелани ушла от нас перестав дышать, отказавшись от пищи, сделав нас, таким образом, безоружными.

Как могла выстроиться такая негативность? Какая «мать» могла родить такое? Я сказала бы какое «материнское»? Действительно, каков семейный союз где проигрывается подобный конфликт жизни со смертью?

Мать Мелани, когда я с ней познакомилась, была молодой, бесконечно хрупкой, женщиной двадцати трех лет. Она рассказывает два, сопровождающихся галлюцинаторными феноменами, эпизода депрессии, которые вызывают психотическую или психо-истерическую декомпенсацию. Они проявились в моменты, проверяющие ее материнскую способность. Один, когда ей было лет пятнадцать-шестнадцать и она была руководителем группы детей; другой – после рождения ее старшей дочери, к которой ее отношение было негативным. Она держит на руках свою дочку, все жесты такие, как и должны быть, вроде бы все на месте, но нет внутреннего материнского отношения. Нужно отметить, что эта женщина обратилась за консультацией довольно поздно, она не видела опасности или не могла ничего с собой поделать.

Leon Kreisler замечает, что она видела смерть повсюду. Она рассказывает ему недавний кошмар, который, кажется, проясняет ее старые депрессии. «Я вхожу в комнату, там четыре женщины. Они лежат на кровати, они маленькие, совсем маленькие (она показывает размеры ребенка). Они были одеты в черное. Потом эти бабушки берут зеркало, чтобы посмотреться. На подбородке у них есть белый волосок». Эта последняя картинка полна негативного аффекта. Эти четыре маленьких старушки в виде малышек в ауре смерти, напоминают ей ее мать, ее саму, и ее две старшие мертвые дочки.

Что мы знаем о ее материнской линии? Отец у нее появился только в возрасте двадцати лет, она была воспитана матерью и дедушкой по материнской линии. Ее мать была садисткой по отношению к дочери. Когда дочь была беременной первый раз, до замужества, мать, провоцируя тем самым угрозу будущей драмы, изводила ее разговорами, что будущий муж будет знать, что этот ребенок не его. Молодая девушка не нашла себе никакого подспорья, никакой поддержки, а приобрела только желание смерти.

Что касается отца Мелани, он также очень ранимый человек, но по-другому. Он принадлежит к патологическому слою, из которого не может или не хочет выйти. У него имеются питательные отвращения, он требует для себя особенную пищу, ругает кухню жены, которая, как следствие, не чувствует поддержки в оральной сфере.

Отцовская линия состоит, главным образом из смертоносных женщин, каждая из которых сконцентрирована на питании и на личном ритуале. Все это происходит на одном из островов заморских территорий Франции, в якобы магическом климате. Бабушка по отцовской линии сидела с Жульенной во время депрессии матери, когда разразился первый приступ в пять месяцев. Сестра бабушки сидела с Мелани с девяти до четырнадцати месяцев, но это было в доме Мелани и ее родителей, когда мать Мелани пошла на работу. Наконец сестра отца, вообще хотела забрать детей и лишить мать материнства. Она, критикуя безжалостно инстинктивное материнское поведение невестки, пыталась прекратить кормление грудью, чего совсем не хотела молодая мать. Отец никогда не вмешивался и после смерти Мелани продолжал ту же линию поведения. Они, родители и уже появившаяся третья дочка снова стали жить в той же атмосфере и с теми же людьми, где царила смертоносная аура и было отвратительное негативное поле отношений.

Через несколько месяцев была госпитализирована и Виржиния в столичную больницу острова в угрожающем состоянии, несмотря на все проделанное местными педопсихиатрами по поддержке отношения мать-ребенок. У Виржинии, которая прожила чуть дольше своих сестер, появились небольшие неврологические симптомы. Но ничего не доказывало, что они являются признаком дегенеративной прогрессирующей неизвестной болезни, они вполне могли быть и вторичными признаками на фоне серьезного истощения.

История Мелани и ее сестер волнует любого медика, педопсихиатра или другого специалиста. Одинаковое и неизбежное течение болезни у сестер неотвратимо вызывает ассоциацию с дегенеративной неизвестной семейной болезнью, диагноз которой мы, со всеми нашими медицинскими знаниями, были не в состоянии поставить, в момент драмы. Таким образом, возникла гипотеза первичной Самости, в частности, телесной Самости, как первоначального залога врожденного летального фактора. Нельзя не отметить, что эти дети были погружены в такое «материнское», какое их Самость отношения не могла содержать, провоцируя отсутствие связей эроса с миром и с ними самими.

Взвесив все это, и будучи аналитиком, я постараюсь раскрыть сценарий – организатор трагедии этой семьи: родители и дети были погружены в энергетическое поле, ведущее к смерти.

Мы видели, что поле архетипа Матери Архаической Зависимости состоит из элементов: из зародыша, затем из самого младенца; факта способности матери сознательно, или нет, принять на себя свою адекватность архетипу; привнесенных отцом, партнером диады мать-младенец; и, наконец, из элементов окружения.

В случае с Мелани мы видели, что очень рано, еще тогда, когда она была с матерью, симптоматология локализовалась на зонах обмена с внешним миром: пищеварительный аппарат, затем – респираторный. Эта локализация, казалось, свидетельствовала об отказе контакта с миром и с каким бы то ни было человеческим отношением. Отказ, сопровождаемый интенсивной тревогой, уступавший иногда мужской заботе; женщины, казалось, ее мучили. Постепенно к этому прибавилась глубокая депрессия. У нас у всех было впечатление, что Мелани бежала от нас, «хотела» умереть. Мне кажется, я никогда не видела у нее этот супер-интенсивный инстинкт самосохранения, который есть у большинства младенцев. Это было, как будто она отказывалась жить в ужасающем мире.

Сближение некоторых дат поучительно. Первые четыре месяца жизни Мелани протекали в ауре предвещающей смерть Жульенны. Последние девять месяцев – в период, когда ее мать носила Виржинию. Как найти свое место в этой ужасающей конфронтации жизни и смерти - двух полюсов архетипа Великой Матери?

Какова мать? Женщина, обремененная судьбой воплотить архетип. Чтобы быть эффективным архетип нуждается в сознательных факторах, в данном случае, в способности матери осознать свою роль и выполнять ее. А что видим мы? Женщину, безусловно, одержимую архетипом Матери, она была трижды беременна в течение двух лет, беременности прошли удачно и закончились в срок. Но у этой женщины не было глубокого твердого решения. Она разрывалась между этой властью дать жизнь и крайней пассивностью по отношению к смерти. Ответственность за ребенка выходила за пределы ее возможностей. Как если бы патриархальный Уроборос, инстинкт на службе выращивания детей, молчал в ней, и ее последовательные депрессии постфактум сделали из нее «мертвую мать» (А.Грин 2005) для каждой из ее дочерей. Сон о четырех маленьких старушках размером с младенца показывает нам эту женщину, действительно, «со смертельной начинкой внутри» неспособной к взрослому гармоническому развитию.

Со стороны «Матерей» она не получала никакой поддержки, никакого позитивного опыта. Её собственная мать вела себя садистски во время ее первой беременности; ее невестка отнимала ее материнство; а бабушка и сестра бабушки, по линии мужа, напоминали ей двух злых ведьм на грани психоза. Весь этот набор тяжело обременяет ее Самость в ее отношении с архетипом Матери. Пара мать-дочь, которая по Юнгу, есть один из аспектов Самости женщины, особенно молодой женщины, в данном случае эта пара дьявольская.

Что касается отца, сам охваченный негативным комплексом матери и его пищеварительными фобиями он абсолютно не способен противостоять этим смертоносным матерям, чтобы защитить свою жену и дочерей и оградить их от ужасного окружения.

Этот набор есть не что иное, как Ужасная Мать, такая как ее описывает Нойманн. Смертельная Мать появляется там, где присутствую слишком радикальное разъединение созидательных сил материнского, и там, где есть слишком большая враждебность этим креативным силам. Семья Мелани и есть тому пример.

Перед лицом Ужасной Матери ядро Я может всего лишь отказаться интегрировать эти ранние опыты, как слишком негативные. Что до Самости, то она баррикадируется в аутистических защитах. Я тонет в застое у Жульены и Мелани. У Виржинии попытка защищаться кажется сильнее выработанной в безуспешном поиске сливающегося отношения, но, увы, это отношение со смертоносной матерью. И эта попытка, также не увенчивается успехом.

Эта трагическая история, по-моему, прекрасно иллюстрирует функционирование архетипа Матери в Архаической Зависимости. Ее организация в негативной форме привела к выработке у ребенка Я негативного, утонувшего в психозе, застое и смерти путем потери или не выстраивании инстинкта самосохранения. Итак, такой архетип, как Самость может организовать патологию.

Мы стали свидетелями ужасающего поединка между жизнью и смертью. Дети прожили очень мало; женщина не была стерильной. Я чувствую, что в ней есть сильный архетип матери, но ее Я никогда не возьмет на себя ответственность за некоторые вещи. Ее двойственность находится перед лицом сил, которые превосходят ее. Это восприятие и дало мне основания полагать, что она была психотичной.

Можно ли говорить о патологии разъединения? История Жульены и Мелани может намекать на это. Но я так не думаю и судьба Виржинии, которая никогда не была оторвана от матери, подтверждает это. Тем не менее, нужно отметить, что мать этих девочек была в глубокой депрессии, а, следовательно, отсутствовала.

Я считаю, что качество Архаической Зависимости не позволило сформироваться Я, которое было бы способно интегрировать негативные опыты. Слишком слабое, оно погасло.

Остается гипотеза о врожденной неизвестной семейной болезни. Это предположение не отрицает все сказанное выше, но прибавляет тяжесть неизбежности судьбы, куда данная семья попала весьма охотно.

 

ИЗАБЕЛЬ: НЕГАТИВНЫЙ КОМПЛЕКС МАТЕРИ

 

На сеансе «знаменитой» биоэнергетической группы она была найдена распростертой на полу без сил и голоса, чтобы позвать на помощь из глубины своего одиночества и ужаса собственного бессилия. Бурная агрессивность группы в этот день уничтожила ее, она не реагировала ни на что, кроме открытой провокации. Она вновь ощутила эту тоску на аналитической кушетке, понимая, что мы касаемся этого «болезненного и уже–пережитого», но когда и где?

«У меня всегда было впечатление, что мой муж меня не слышит», - бросает она не раздумывая, все еще шокированная тем, что муж не хочет взять детей в следующее воскресенье. Впрочем, перед этим разыгралась красивая ссора. А потом этот сон, эта ночь, о чем это говорит?

«Я вхожу в квартиру моего отца, за смертью отца. Он меня принимает. Он в возрасте моего мужа. Он не доволен, что я пришла с детьми».

То же ощущение недомогания и бессилия окрашивает все эти переживания, и с физической и с психической точки зрения.

Изабель, назовем ее так, продолжает: «Я не подумала сразу о моем муже. Мой отец передал мне это во сне. До этого я никогда не чувствовала и не реализовывала никаких сообщений от отца… гораздо более далекие, бессознательные с его стороны… как и с моей. После моего рождения он не хотел слышать моего крика; мои родители клали меня в конце квартиры и оставляли меня кричать, когда я просила кушать. Однако моя мать любила меня и кормила грудью до семи месяцев. Я смогла вспомнить это только в позиции регрессии, распростертая на полу!»

В моем контрпереносе аналитика я почувствовала крики младенца, которого никто не слышит, который брошен на произвол судьбы и бесконечно одинок в этом мире. Я выражаю свои чувства пациентке. Изабель ощущает этот прожитой опыт беспомощности в покинутости и проецирует его, когда ее муж не уступает ее желаниям. Она восстанавливает также, что эта схема функционирует против умных женщин с мужской агрессивностью, схема, сопровождаемая сильным депрессивным аффектом.

Этот переломный сеанс происходит во времени и пространстве, когда и где телесно прожитой опыт является первостепенным и принимаемым. Все происходит на кушетке, она рассказывает и вновь переживает поведение и аффекты, которые ее так впечатлили на последнем сеансе биоэнергетической группы. Впрочем, это часть нашего контракта; я согласна на проведение этой работы с ее телом. Условие – мы прорабатываем вместе ее телесное, эмоциональное и психическое прожитое в группе на следующем аналитическом сеансе.

Ее рассказ отсылает к очень специфичному прожитому опыту, где тело и психе еще не дифференцировались, где сознание младенца – это кричащее Я и когда руководит процессом организатор гораздо более архаический – телесная Самость. И именно на этом уровне меня трогает ее рассказ, как будто младенец будит мать присутствием своего тела. С помощью моей интерпретации, я принимаю на себя функцию установки отношения, которую несет мать в это время, имеющая задачу соединить тело с ядром, появляющегося Я, благодаря ее эмоциям и словам, но, конечно, здесь без телесной близости. Эта функция Самости отношений носимая «матерью», имеет целью осмысление, очеловечивание сырого прожитого опыта, укрепление родившегося Я и производство сознания: первые рудименты комплекса Я.

 

Динамика сеанса

 

Динамика начинается с тела, тело вытянуто на диване, опустошенное прожитым накануне, тело без сил и голоса. Это прожитое напоминает царившую там атмосферу агрессивности, даже буйности, и связано с одной стороны с ощущением беспомощности, с другой – с депрессивным аффектом, чувством брошенности.

Весь этот набор составляет первое ядро значения, которое вызывает во мне образ и телесное прожитое младенца во власти взаимного неистовства негативной Архаической Зависимости. Я чувствую свою беспомощность и получаю это сознательно. Именно его я буду всеми внутренними силами удерживать в течение этого сеанса.

Аффект связанный с этим ядром, с этим «ощущением недомогания и бессилия, и с физической, и с психической точки зрения», будет резонировать с подобным аффектом, испытанным недавно, как иголка тянущая нитку. Второе значимое ядро также приведено в сознание; оно касается мужа: 1) который не слышит ее просьбу; 2) который не принимает детей, то есть, саму Изабель.

Воспоминание сна использует те же самые значимые элементы, чтобы приложить их к отцу, что дает доступ к доселе скрытому прожитому: неприятие отцом голодного кричащего младенца и испытываемая малышкой тревога покинутости. Отцовское имаго дополняется негативным аспектом, который никогда ранее не мог быть воспринят - Изабель жизненно нуждалась в позитивном отцовском образе, сильной маскулинности, чтобы бороться с депрессией. Вероятно, что предшествующие месяцы анализа позволили Анимусу аналитика осуществить достаточное посредничество для узаконивания этого дополнения.

Я думаю, что намек на смерть отца во сне обозначает это изменение позиции отца, которая перестала быть доминантой в сознании - психической структурой, по которой выстраиваются содержания, чтобы стать сознательными.

Изабель может, наконец, поднять вуаль, которая скрывала мать и озвучить воспоминание ее архаического прожитого, до этого присутствующего только на уровне телесной Самости. Я достигло в переносе устойчивости достаточной для негативных опытов; отныне оно «Я интегрирующее», один из полюсов оси Я - Самость, гарант здорового функционирования психе.

Так как Архаическая Зависимость была охвачена насилием, причиненным младенцу, а мать - единственный носитель Архаической Зависимости, ведь это отношение под управлением архетипа Матери, то и образ матери оказался объятым негативностью. Новая толерантность, на которую стала способна Изабель, дала ей доступ к другому аспекту материнского имаго. Отныне она может сказать: «Моя мать меня кормила и любила».

Интерпретация аналитика признает страдания младенца, подтверждает их и обозначает, что они продолжают свое опустошение вызывая две, внешне противоположные реакции, повторяющие прожитое младенцем: первая – реакционная агрессивность и вторая – огромное депрессивное чувство брошенности.

Этой интерпретацией аналитик актуализирует Хорошую Мать и позволяет восстановление архетипа, восстановление, обеспечивающее эффективность. Не только ее внутреннее отношение, описанное мною выше, становится позитивным содержанием аспекта фемининности материнского архетипа, но и ее интервенция, дающая смысл – аспект маскулинности. Что касается момента, выбранного «инстинктивно», он выявляет самый архаический слой Анимуса аналитика: патриархальный Уроборос, который ориентирует на то, что хорошо для младенца, что подходит ситуации.

Как бы там ни было, благодаря поддержке этой Хорошей Матери, факта реконструкции оси Я - Самость, Изабель добирается до своей истории, позиционирует обстоятельства, на которые проецируется комплекс. Это происходит, в первом случае, когда ее муж или любой другой мужчина, который ей дорог, не уступает ее желанию и, во-вторых, при столкновении с интеллектуальными женщинами с сильной маскулинной агрессивностью. Это пренебрежение мужчин отсылает к отказу отца в Архаической Зависимости, но почему агрессивность интеллектуальных дам? Они владеют патриархальным Анимусом, то есть, находятся под влиянием закона и духа «Отцов». Следовательно, владея этим комплексом они должны быть объединены с предыдущей категорией.

Как выстроилась эта решетка чтения жизни? Мать в период Архаической Зависимости, конечно же, достаточно любила и кормила свое дитя. Но, она оставила его под воздействием отца, закона отцов, которые сдерживают природу. Она была подчинена патриархальному Анимусу, забыв или заставив замолчать в себе указания матриархального сознания. В частности, инстинкт патриархального Уробороса не смог выразиться; аспект материнской фемининности Матери Архаической Зависимости был скрыт. Вот почему Изабель пришлось потратить столько времени и помощи аналитика, чтобы вернуть теплоту Хорошей Матери.

Почему я решила представить эту динамику как негативный родительский комплекс, тогда как в действительности речь идет о негативном комплексе Матери? Потому что динамика выстроилась очень рано, тогда когда Отец и Мать, маскулинность и фемининность сосуществовали в Уроборосе, по Нойману – в «Мире Объединенных Родителей». Они там все еще не дифференцированы, не поляризовались в противоположные. Именно из этой не дифференцированности Изабель отсылаема в свои конфронтации с маскулинной агрессивностью, откуда они и происходят. Этот сеанс был поворотным, она, наконец, увидела действие сепарации и дифференциации материнского и отцовского имаго.

 

Деконструкция комплекса

 

Столь особенное соединение ассоциаций в этом сеансе показывает функционирование комплекса, состоящего из мимолетного зачатка «пре-Я» младенца. Значимое ядро состоит из прожитого телесной Самости того времени, которое мы анализировали. В то время как Самость отношений находилась в угнетении под властью матери с ужасающей отцовской маскулинностью. Это ядро питалось мощнейшей архетипической энергией Архаической Зависимости. Первая ассоциативная цепочка, связанная с этим ядром, выработалась с первого отношения телесного прожитого и аффектов, которые могли появиться. Жизнь добавила к этому аналогичные прожитые опыты, которые мы смогли расшифровать. Весь этот набор ответственен за поведенческие и автономные аффективные реакции (агрессивность, депрессивность, депрессия), которые обозначают активацию комплекса, когда ситуация «цепляет», и резонирует один из элементов ассоциативной цепочки.

Мы только что были свидетелями деконструкции этого комплекса, что в такой четкой ясной форме происходит не так часто. Деконструкция - определение в автономной манере, положения ассоциативных цепочек, которые обычно действуют бессознательно. Это вступление в отношение с Я сознательным позволяет сознательно управлять поведенческими и аффективными реакциями, смещать их цели, собирать энергию и направлять ее в распоряжение Я.

Это обустройство чувственности в комплексе позволяет надеяться, что Изабель потихоньку сможет преодолеть мужской отказ, и возможно, даже защититься от этого без насилия; более не будет ощущать себя уничтоженной интеллектом мужчин и женщин, и признает свой собственный ум. Другими словами, то, что в ней сейчас составляет маскулинность - её будущий позитивный партнер, способный на здоровое утверждение. Он должен передать ей эрос, такой, чтобы она больше не была полностью поглощена депрессией, чтобы она могла существовать, не чувствуя себя жертвой; архаические защиты постепенно будут становиться не нужными.

Важность работы с телом

Заканчивая обсуждение этого случая, я хотела бы подчеркнуть важность тела и работы с ним при подобных архаических патологиях. Мы никогда не смогли бы расшифровать так глубоко прожитое в Архаической Зависимости, если бы Изабель не поучаствовала в биоэнергетической группе, и не проработала бы все в анализе, принимая распростертое положение на кушетке. Когда это позволяет перенос, я допускаю похожее отступление от контракта. Но в то же время, я настаиваю на том, что в большинстве случаев было бы небезопасно соглашаться на этот тип работы, настолько предугадывается риск параллельного переноса и, течение его может быть и извращенным и непредвиденным.

Детские аналитики должны быть особенно осмотрительны при работе со взрослыми. Ведь они привыкли, особенно работая с маленькими детьми, быть не только внимательными к телу, но гипотетически готовыми и к контакту с ним. Нет строгого запрета, настолько ребенок нуждается в теле для тела. Но в работе со взрослыми, аналитик должен четко определять самого себя, ни о каком обольщении не может идти речь, как невозможно и любое удовлетворение телесной необходимости в материнском. Хорошая Мать тоже умеет подвергать фрустрации.