ПЕТР ВЛАСОВ РЫЦАРЬ, КОТ И БАЛЕРИНА. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЭРМИТАЖНЫХ КОТОВ.
Глава 1. Неожиданная аудиенция
Кот Васька вполне мог бы прожить жизнь самым обыкновенным, заурядным котом, каких вокруг пруд пруди. Но случилось так, что в Васькину судьбу с самого рождения вмешалось одно необычное обстоятельство: он появился на свет не в доме, квартире или на улице, а в самом настоящем дворце. Да не просто «во дворце», а в том самом, где много‑много лет назад, до революции, жили русские цари. В знаменитом на весь мир санкт‑петербургском Эрмитаже.
Васька был не одинок в своей избранности. Сотня или около того кошачьих селились в музейном подвале на вполне себе законных основаниях. Более того, состояли в Эрмитаже на службе. Музейные работники кошек подкармливали, лечили, чесали за ушами и даже обещали соорудить для них домики, где будет уютно и тепло во время ветреных, промозглых питерских зим. Понятное дело, все это счастье перепадало Ваське и его сородичам не просто так. Днем и, самое главное, ночью они охраняли музей от вездесущих крыс и мышей, грызущих все, что попадается им на зуб, а в особенности написанные маслом картины. Как вы понимаете, с точки зрения крысы выдающийся шедевр живописи ничем не отличается от какого‑нибудь промасленного мешка. И даже небольшой шайке крыс не составит никакого труда превратить его за пару часов в кучку бесполезной трухи. Потому по вечерам, когда музей закрывал свои высокие двери, коты и кошки дружно разбегались по опустевшим залам, а ближе к полуночи поодиночке начинали возвращаться обратно и докладывали об обстановке позевывающему дежурному.
– В зале «Испанская живопись» чисто. – В зале «Средние века» все в порядке.
– В гардеробе странный запах, но на мышей не похоже. Наверное, висело пальто любителя хомячков или морских свинок.
Хотя обычно донесение звучало именно вот так – «ничего подозрительного», война у кошек с грызунами шла нешуточная. И долгая‑предолгая! Васька в кошачьих кругах слыл котом образованным, так как имел привычку прислушиваться к тому, о чем вещают музейные гиды. Потому хорошо был осведомлен о самой затяжной в истории войне между рыцарями Англии и Франции, продолжавшейся с перерывами более ста лет и называвшейся оттого Столетней. А вот эрмитажные кошки воевали с грызунами уже два с половиной века. То есть почти Трехсотлетняя война. Причем без малейшего шанса хотя бы на временное перемирие.
Началось это великое противостояние еще при императрице Елизавете Петровне, дочери Петра Великого. Из поволжского города Йошкар‑Олы, что именовался тогда Царевококшайском и славился на всю Россию свирепыми бойцовыми котами, привезли на подводах в столицу тридцать самых отъявленных драчунов. Здесь кошачьи сразу почувствовали себя аристократами. Относились к ним гораздо лучше, чем к прислуге. Пускали гулять где угодно по императорским покоям и кормили свежей телятиной. Даже революцию и Гражданскую войну эрмитажные коты, в отличие от своих хозяев, пережили вполне благополучно. Только в Великую Отечественную, когда город почти на три года осадили фашисты и начался голод, им пришлось несладко. Кого‑то съели, кто‑то сам погиб в подвалах от холода и голода, став добычей для расплодившихся грызунов. Но едва фашистов отогнали, на Московский вокзал прибыли четыре вагона дымчатых крысоловов из Ярославля, а чуть позже пять тысяч охотничьих котов из далекой Сибири. Васька, собственно, и вел свою родословную от прапра и так далее бабушки ярославской дымчатой кошки и прапра и так далее свирепого сибирского кота дедушки, соединивших свои судьбы в разгар жестокой войны с крысами в послевоенном Питере. Васька, спору нет, гордился столь славными предками. Но сам, признаться, был весьма далек от мыслей о героической, полной лишений и опасностей жизни. Другие эрмитажные коты ценили его не за крутой нрав, а за ум и рассудительность. Потому и выбрали еще молодого, недавно справившего свой четвертый день рождения Ваську предводителем всего местного кошачьего племени, в знак чего тот носил особый знак отличия – почти невидимую для глаз тоненькую золотую цепочку вокруг шеи.
Эта вроде бы самая обычная на вид цепочка связывала котов с невероятной, мистической тайной, о которой слышали, пожалуй, только два‑три самых пожилых смотрителя музея, но и те никогда не признаются – знают, что посмеются над их рассказами и больше ничего. В самом деле, поверить в такое непросто. Но все же, попробуйте представить: все настоящие творения искусства, что создавались когда‑то с вдохновением, любовью, восторгом, все они живые, потому как в них вложена самая мощная энергия нашего мира, энергия творчества. Высвободившись у художника, писателя или композитора, она по известному любому школьнику закону сохранения энергии никуда не девается, а остается в его произведении. А так как в Эрмитаже собраны сплошь одни шедевры, то все триста с лишним залов музея, где посетители видят лишь неподвижные картины и скульптуры, на самом деле населены теми, кого кошки называли другими. Да, кошки не были так близоруки, как приходящие в музей люди. Всем известно, что они видят в темноте даже лучше, чем ярким солнечным днем. Глаза у них устроены так, что им нужно в шесть раз меньше света, чем человеку, чтобы четко различать все вокруг. То же самое касается и циркулирующих по миру потоков творческой энергии. Человек, стоя перед портретом, мог ощущать лишь прилив непонятного волнения. Васька же отчетливо видел, как лицо на картине улыбалось, хмурилось или же отчаянно подмигивало ничего не подозревавшему посетителю музея.
Кошки не просто знали о других – между ними существовал давний союз, символом которого и была золотая цепочка, всякий раз таинственным образом оказывавшаяся на очередном кошачьем предводителе. Этот союз, правда, трудно было назвать дружеским. Слишком уж отличалась жизнь статуй и картин от той, что казалась кошкам нормальной. Даже Васька, уж на что умен, никак не мог взять в толк: как можно оставаться живым, если ничего не есть? Да, наличие общих врагов‑грызунов объединяло, крепко и неразрывно. Но всякий раз, когда посланница других, статуя древнеегипетской богини Бастет с остроухой кошачьей головой, появлялась в подвале, Васька явственно ощущал внутри какую‑то неловкость. Словно заглотил только что от жадности колючую рыбью кость. Вот и этим январским вечером, едва Бастет возникла прямо перед ним из ниоткуда, будто провалившись сквозь пол в зале египетских древностей, Васька тут же обнаружил себя не в своей тарелке. Напротив, Бастет во время своих визитов, всегда была невозмутима и прохладно‑вежлива.
– Приветствую тебя, о Васька, отважный кошачий вожак! – холодно сказала она и легко, едва уловимо кивнула. Васька учтиво пригнул шею.
– Здравствуй, Бастет, – ответил Васька, когда приятель скрылся. – Рад видеть тебя вновь. Какие вести ты принесла?
Честно говоря, на его памяти вести всегда были одни и те же. Присутствие мышей замечено там‑то и там‑то. Было бы чрезвычайно благоразумно отправить отряд котов по такому‑то маршруту. Но на сей раз в ответ он услышал нечто невообразимое.
