Фландрия, Белград, Циндао. 8 страница

 

ДАРДАНЕЛЛЫ.

В войне начинали действовать некие новые закономерности, пока еще непонятные тогдашним специалистам. Так, основой “науки побеждать” раньше считалась борьба за фланги. Но во Франции не стало никаких флангов. Война приняла позиционный характер, которого по канонам прежней стратегии следовало избегать как огня. А “фланги” стало возможным образовать лишь искусственно, в результате прорыва. И французы это попробовали сделать в декабре 14-го, с сугубо частными целями – срезать “Нуайонский выступ”, на центральном участке фронта прогибающийся к Парижу. Подготовились, вроде, хорошо, стянули войска, артиллерию, выпустили за день по обороне противника 23 тыс. снарядов на участке в 1,5 км. Атакой захватили первую линию окопов… и все. За первой оказалась вторая, встретившая плотным огнем. Причем при попытках наступать кроме траншей и проволочных заграждений обнаружились новшества, вроде железобетонных колпаков, защищающих пулеметные гнезда. Которые легкая артиллерия разрушить не могла – и в короткие сроки германские позиции были утыканы такими дотами в огромном количестве. У немцев укрепления строились специально подготовленными командами – Armierungstruppen, и железобетонные колпаки отливались на месте. Подвез цемент, замесил, поставил каркас, залил, и готово.

Для французов первая позиционная зима оказалась тяжелой. Погода стояла холодная, лили дожди. Сооружать окопы они еще не умели, траншеи представляли собой просто канавы, где было по колено грязи. (Русские еще в Японскую предусматривали в окопах водостоки, но ведь это русские – которых тогда за зарывание в землю весь “цивилизованный мир” осмеял). Землянки – даже там, где французы сумели их построить, обваливались или затапливались водой, не имели элементарных удобств и обогрева для личного состава – об этом французское командование подумало в последнюю очередь. Не было заготовлено и теплой одежды, тонкие шинелишки продувались насквозь. Люди утепляли себя, обматываясь шарфами, часовым выдавали безрукавки из козьих шкур, чтобы пододеть под форму. Сбор таких подсобных средств шел в тылу среди населения.

Жоффр 2.1.1915 г. издал инструкцию, где указывалось, что война приняла новый облик к которому надо приспособиться. И предполагал, что в сложившихся условиях “форма наступления должна вылиться в возможно большее число наступлений”. Если одно оказалось удачным, тут же начинать другое, не давая противнику опомниться. Вот только удачных пока не получалось. В феврале снова попробовали атаковать, французы на двух участках, в Шампани и Артуа, против того же Нуайонского выступа, а англичане во Фландрии, юго-западнее Лилля. На узких промежутках, чтобы обеспечить большую плотность огня, и теперь на фронте в 1,5 км за день было выпущено уже 70 тыс. снарядов. Результат не изменился. Опять продвинулись на 3 км и завязли у второй линии обороны. Все вылилось в бесплодные бои и тяжелые потери – поскольку эти самые узкие участки атаки простреливались с флангов, прорвавшихся накрывало массированным огнем артиллерии, а тех, кто остался, вышибали контратаками.

И снова шли попытки приспособиться. Применялось и “хорошо забытое старое”. Так, с февраля обе стороны пробовали вести минную войну – в тех формах, которые применялись еще во времена Ивана Грозного: прорыть подземный ход к противнику, забить туда побольше взрывчатки и шарахнуть. А противник, если заподозрит неладное, начинает рыть навстречу “контрмину”, чтобы подорвать этот ход на полпути вместе с копающими его саперами. Возросла роль тяжелой артиллерии. А из новинок начали внедряться минометы и бомбометы, способные навесным огнем накрывать неприятеля, укрытого в окопах. Французы организовывали в тылу специальные школы для командного состава всех категорий от сержантов до генералов, где шло переучивание новым методам боя. Хотя, конечно, это стало возможным только из-за того, что немцы на Западе активных действий не предпринимали.

На Северном море продолжалась блокада Германии британским флотом. В январе здесь была потоплена немецкая подводная лодка U-31. А 24.1 у Доггер-банки столкнулись отряды крейсеров, 5 британских и 4 германских. В ходе боя англичане потопили броненосный крейсер “Блюхер”, остальные немецкие корабли предпочли ретироваться. А германское правительство во исполнение своих планов 4.2 обнародовало декларацию о “неограниченной подводной войне” – начиная с 18.2 зона вокруг берегов Англии и Ирландии объявлялась военной с возможностью потопления в ней любых торговых судов. Однако 12.2 последовала резкая нота США, что такая война является грубым нарушением международного морского права. Правда, надо сказать, вопрос этот был далеко не однозначным. Во-первых, тогдашние правовые нормы налагали на воюющих очень большие ограничения. В любом случае запрещалось нападать на пассажирские суда, даже принадлежащие противнику. Считалось, что война войной, а гражданские лица могут плавать, куда им угодно. А что касается транспортных перевозок, то требовалось судно сперва осмотреть, и лишь при обнаружении военных грузов разрешалось его арестовать или отправить на дно – но при условии, что находящиеся на нем люди смогут безопасно спастись. Что для специфики подводной войны было проблематично – всплывшая субмарина становилась легко уязвимой, пока она вела бы осмотр, судно могло по радио вызвать военные корабли. Существовали и суда-ловушки, замаскированные под транспорты.

Во-вторых, Великобритания, следуя обычной традиции не связывать себя никакими обязательствами, конвенцию морского права в свое время вообще не подписала и сплошь и рядом ее нарушала. Ее суда стали плавать под флагами нейтральных стран, для войсковых перевозок использовались пассажирские пароходы. Ну и наконец, сами США нарушали нормы международного права, декларируя нейтралитет, но осуществляя военные поставки. Так что позиция американцев в данном случае являлась не беспристрастной. Тем не менее германское правительство сочло нежелательным ссориться с Америкой и выступило за отмену плана. И 15.2 от кайзера последовало указание – неограниченную подводную войну начинать не с 18.2, а позже, по дополнительному приказу.

Своим ходом шли события в других регионах. Скажем, Япония, решила под шумок прихватить побольше, чем Циндао – за счет нейтрального Китая. И надеясь, что другие державы Антанты не захотят обижать союзницу, 18.1.15 г. предъявила Китаю так называемые “Двадцать одно требование”, состоящие из пять групп. Они включали передачу Японии прежних германских прав в Шаньдуне, но к этому – еще и расширение контроля над частью Маньчжурии и Внутренней Монголии. И превращение ряда китайских рудников и заводов в смешанные японско-китайские предприятия. Для постройки дорог и предприятий в провинции Фуцзянь Пекин должен был обращаться только к японскому капиталу. Ну и так далее, в том же духе. Кроме того, от китайского правительства требовалось принять японских советников для реорганизации своей армии, финансов и политической системы. Под давлением Англии, России и США Токио кое-как уломали отказаться от требований насчет советников, “чтобы обсудить их отдельно в будущем”. А остальные пункты правительство Юань Шикая все же вынуждено было принять. Что в дальнейшем привело к недовольству населения, китайских военных и предпринимателей, стало причиной восстаний и фактического распада страны…

Боевые действия против Османской империи шли уже на нескольких фронтах. Еще в конце 1914 г. при вторжении турок в Закавказье великий князь Николай Николаевич просил британского представителя Вильсона организовать удары против Порты. Но первые удары по англичанам нанесла сама Порта. Одновременно с наступлением под Сарыкамышем турки вступили в Персию. Под влиянием их успехов и германского золота меджлис (парламент) Ирана высказался за поддержку Центральных Держав, к выступлению против Антанты склонялась и часть правительства. А слабый шах лавировал, не решаясь открыто им противоречить. На юге Персии началось восстание бахтиарских племен, инициированное Портой и немцами. Они разрушили часть нефтепровода Англо-персидской нефтяной компании, к району нефтедобычи начали продвигаться и регулярные турецкие отряды. Англичане направили в Иран экспедиционный корпус ген. Таунсенда, в основном состоящий из индийских войск. Он высадился в устье р. Шатт-эль-Арсба, турок и бахтиар отбросили от британских концессий и восстановили нефтепровод.

В это же время турки попытались атаковать другую уязвимую точку Британии, Суэц. В Сирии развернулась 4-я армия Джемаля-паши, 2 корпуса при 220 орудиях и 120 пулеметах. Правда, провести большое войско через безводные пески Синайского полуострова было проблематично, но расчет строился на внезапности, на том, что отсюда наступления наверняка не ждут. И на том, что у англичан там имеются лишь отдельные охранные части. Планировалось с ходу захватить канал, перерезав главную коммуникацию, связывающую Британию и Францию с Индией, Индокитаем, Австралией, прорваться в Египет и поднять там восстание мусульман. А оно, гладишь, покатится и дальше… В районе Беершеба (юго-восточнее Газы), был сосредоточен корпус из 20 тыс. штыков и сабель, главным образом из арабского ополчения, привычного к здешним условиям. И в начале 1915 г. корпус двинулся к египетской границе. Совершил тяжелейший марш через Синайскую пустыню, вышел к каналу, но захватить его не смог, уткнувшись в окопы, защищенные мешками с песком, откуда били пулеметы. А главное, англичане подтянули корабли, открывшие огонь из крупнокалиберных орудий. При первых же залпах флотской артиллерии арабское ополчение стало в ужасе разбегаться. Корпусу пришлось поворачивать обратно в пустыню, из которой его остатки выбрались в плачевном состоянии.

Англичане же задумали провести Дарданелльскую операцию. Идея эта вызрела не сразу. С установлением во Франции позиционной войны в британском военном руководстве возникли предложения разбросать фронты по всему миру, чтобы и противник распылял силы. И в связи с этим возникли два плана. Автором одного из них был Китченер. По его мысли, следовало высадить десанты в Сирии и Палестине, захватив Александретту и Хайфу. И ударить в “подбрюшье” Турции. Второй план, Черчилля, предусматривал прорыв через Дарданеллы прямо на Константинополь. Кстати, вариант Китченера сулил куда большие выгоды. Район Сирии и Киликии был защищен у турок довольно слабо, высадиться тут можно было почти без помех. Вклиниться в турецкую территорию, перерезав единственную Багдадскую железную дорогу, связывающую Малую Азию с восточными областями страны. И в руки победителей достался бы весь Ближний Восток, тем более населенный арабами, армянами, сирийцами, недолюбливающими турок. Немецкие военные советники в Стамбуле считали такой удар само собой разумеющимся и позже удивлялись, почему же он не был осуществлен, а Гинденбург полагал, что это привело бы к падению Турции еще в 1915 г.

Однако наложились и другие соображения, чисто политические. Дело в том, что в правительствах Антанты уже начали задумываться о послевоенном балансе сил в мире. И между союзниками готовились первые, пока еще скрытые трещинки. Скажем, русофоб Ллойд Джордж указывал, что “в случае ослабления Германии исчезнет противовес русскому преобладанию”. Ему вторил министр Холдейн: “Мы не должны сокрушать немцев в конце этой войны”. И даже упомянутые проекты Китченера в числе прочих поддерживались и опасением, что “святые земли Палестины окажутся под русским протекторатом”. По геополитическим мотивам Китченер пастаивал и на том, чтобы установить контроль над Меккой, центром исламского мира. Но в будущем виделась конкуренция не только с русскими, а и с французами. Дескать, послевоенный рейтинг государств будет сильно зависеть от их вклада в победу, а пока такой вклад у англичан выглядел не очень весомым. И доводы Черчилля гласили: “Попадание в наши руки одной из наиболее знаменитых столиц мира даст нам огромное влияние среди союзников и гарантирует их сотрудничество с нами. Больше всего это подействует на Россию”.

Стамбул был единственным местом, которое, казалось, можно атаковать только флотом, используя всю британскую морскую мощь. А в Сирии пришлось бы использовать французские части, соответственно делить с ними успехи, да и вообще Сирия традиционно входила во французскую “зону интересов”. Французы же поддержали вариант Черчилля по обратной причине – им было выгодно, чтобы пехотные части использовались на собственном фронте. Сыграли роль и другие факторы. Удар на Стамбул тоже был вариантом более “быстрого решения”, чем обход через Киликию. Позволял открыть морскую дорогу в Россию – помощью в снабжении активизировать ее действя против Германии, но глядишь, и от русских получить пополнения на свои фронты. Наконец, существовал и расчет на “пятую колонну” в Стамбуле. Там не без поддержки англичан составился заговор оппозиции, планировавшей в случае прорыва Дарданелл совершить переворот, сделать султаном наследника престола Юсуфа Изетдина. А дальше заключить мир, а то и перейти в лагерь Антанты.

Хотя и с большим трудом, британский военный кабинет план Черчилля принял. 20.1 посол Бьюкенен сообщил Сазонову, что “идя навстручу просьбе русского Верховного Главнокомандующего”, начата подготовка операции по форсированию Дарданелл. Операция, мол, будет полезной для России, поскольку позволит установить с ней сообщение, отвлечет силы Турции с Кавказского фронта и позволит вывести ее из войны. Но учитывая все трудности, союзники просят русских помочь им одновременным ударом с севера, на Босфор. Теоретически для России это было бы в самом деле выгодно. Она очень страдала и несла убытки от морской изоляции. Для выхода из положения было уже начато строительство порта Романов-на-Мурмане (ныне Мурманск), чтобы иметь незамерзающую морскую базу поближе, чем Владивосток. В январе 15-го был проложен кабель, соединивший Кольский полуостров с Шотландией, чтобы иметь возможность хотя бы держать надежную связь с союзниками.

Но с практической стороны план вызывал большие сомнения, настораживала и просьба о помощи. Поэтому Сазонов осторожно ответил, что следует все взвесить, возможно ли будет оказать требуемую поддержку. Намекнув, что положение на Кавказе уже улучшилось, так не лучше ли будет повременить с подобной операцией? Ну а Ставка и Генштаб, проанализировав все аспекты, пришли к выводу, что взятие Дарданелл “очень трудно, почти невозможно”. Попытка штурма будет русским полезна даже в случае неудачи, поскольку притянет к проливам турецкие резервы. А в случае удачи опасности для интересов страны не представляет. Но содействия наша страна оказать не сможет. В этом духе великий князь Николай Николаевич и ответил Китченеру – подтвердив, что операция принесет пользу русскому фронту, выразив сомнения в успехе и высказавшись о нереальности совместного удара. Он указал, что в мае Россия могла бы помочь силами Черноморского флота, где должны будут вступить в строй новейшие линкоры. А десантная операция невозможна, так как “она могла бы осуществиться только за счет сил, находящихся на главном театре войны, ослабляя их, по крайней мере, на два армейских корпуса”.

Турки о готовящейся операции тоже знали (ведь готовилась даже их собственная оппозиция!) Для обороны проливов была специально создана 5-я армия под командованием фон Сандерса, которую подпирала 2-я армия Вехиб-паши. В обеих насчитывалось 20 дивизий. А укреплением позиций и береговыми батареями командовали немецкие адмиралы Узед и Мартин. 19.2 в 9.15 корабли Антанты тремя отрядами (два британских и французский) под общим командованием адм. Кардена подошли ко входу Дарданелл и открыли огонь. Всего в отрядах насчитывалось 217 боевых единиц, из них 12 линкоров, имевших на бортах 190 орудий. Но и в ответ на них обрушился швал снарядов. Предполагаемая бомбардировка превратилась в обоюдную дуэль. Часть береговых батарей удалось уничтожить, однако и корабли получили повреждения, несколько мелких судов было потоплено. Черчилль телеграфировал в Петроград, прося о бомбардировке Босфора силами Черноморского флота – синхронно с западными союзниками. А 25.2 флот Кардена повторил попытку обстрела фортов Дарданелл. Примерно с тем же результатом – подавить оборону не удалось.

И как раз тогда, в ходе переговоров о совместных действиях, была впервые поднята на официальном уровне проблема статуса проливов, если операция все-таки завершится победой. Причем, как уже отмечалось, на этот счет в России существовали разные точки зрения. МИД и Генштаб были категорически против обладания Босфором и Дарданеллами и полагали, что разумнее всего будет оставить проливы туркам под коллективным контролем великих держав. Но на этот раз царь настоял на своем, и 4.3 Сазонов вручил послам Бьюкенену и Палеологу памятную записку, где говорилось: “Ход последних событий приводит его величество императора Николая к мысли, что вопрос о Константинополе и проливах должен быть окончательно разрешен сообразно вековым стремлениям России. Всякое решение было бы недостаточно и непрочно в случае, если бы город Константинополь, западный берег Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, а также южная Фракия до линии Энос – Мидия не были впредь включены в состав Российской империи. Равным образом часть азиатского побережья в пределах между Босфором, рекой Скарией и подлежащим определения пунктом на берегу Измидского залива, острова Мраморного моря, острова Имброс и Тенедос должны быть включены в состав империи. Специальные интересы Франции и Великобритании в указанном районе будут тщательно соблюдаться”.

Союзники откликнулись сразу же. 6.3 Палеолог передал Сазонову ответ французского кабинета – дескать, российское правительство “может вполне рассчитывать на доброжелательное отношение правительства республики в том, тобы вопрос о Константинополе и проливах был решен сообразно с желаниями России”. А 12.3 Бьюкенен передал ответ из Лондона: “В случае, если война будет доведена до успешного окончания, и если будут осуществлены пожелания Великобритании и Франции как в Оттоманской империи, так и в других местах… правительство Его Величества согласится на изложенное в памятной записке Императорского правительства относительно Константинополя и проливов”. А в Англии при встречах Георга V и министра иностранных дел Грея с русским послом прозвучали устные заверения, что проливы будут принадлежать России, “если она приложит максимум усилий” для победы над общим врагом. Ну а окончательное уточнение данного вопроса было отложено до окончания Дарданелльской операции. И… и все. Как ни парадоксально, но по столь нашумевшему и занявшему столько места в исторической и псевдоисторической литературе вопросу, как претензии России на Константинополь, больше не было никаких соглашений и никаких договоров! Только тот обмен мнениями, который процитирован выше.

И происходивший, когда саму Россию уговаривали вместе с союзниками штурмовать проливы. Да и те заверения давались лишь в обтекаемых фразах. Франция обещала только “доброжелательное отношение”, Англия оставляла за собой право выдвинуть некие встречные пожелания “как в Оттоманской империи, так и в других местах”. И к тому же, вариант аннексации Босфора и Дарданелл был далеко не окончательным и не считался таковым даже в России, переписка по данной теме продолжалась и дальше. Так, 25.3 из Лондона Сазонову прислали проект превращения Стамбула в вольный город и “порто-франко”, открытый порт с полной свободой торгового судоходства. А начальник Генштаба Беляев представил записку, где обосновывал идею коллективного мандата – управления зоной проливов советом из русского, английского и французского комиссаров. Но даже против этого выступил французский министр Делькассе – считавший, что из трех комиссаров реальная власть достанется российскому. И к концу 1915 г. в странах Антанты родилось еще несколько проектов административного управления Константинополем, причем отвергавших его аннексию Россией и даже статус “порто-франко”. Так что никаких конкретных решений или обещаний по данному вопросу на самом-то деле и не существовало…

Ну а операция по овладению проливами тем временем продолжалась. Русская Ставка продолжала считать десант нереальным и чреватым чудовищными потерями. Но согласилась, что следующему штурму Черноморский флот посодействует. А 5-й Кавказский корпус перебрасывался из Закавказья в Одессу. Николай Николаевич докладывал царю, что таким образом можно удовлетворить запросы союзников – русские вроде бы готовы их поддержать, если из затеи что-нибудь получится, а главным образом корпус мог стать резервом для понесшего потери Юго-Западного фронта и одновременно прикрывать побережье. И англо-французский флот 18.3 предпринял новую атаку. Теперь попытались действовать более решительно – подавлять турецкие батареи на ходу и прорваться в пролив. И, громыхая сотнями орудий, армада кораблей ринулась вперед. Закончилось это плачевно, потому что пролив был заминирован. Один за другим подорвались и затонули британские линкоры “Иррезистибл”, “Ошен”, французский броненосный кресер “Буве”, а линейный крейсер “Инфлексибл” подорвался, но остался на плаву. Понеся такой урон, эскадра повернула назад, причем турецкие и немецкие потери оказались смехотворно малы. В это время и корабли Черноморского флота долбили из орудий укрепления Босфора и Чаталджи, но действовали намного осторожнее и вернулись в Севастополь в полном составе. Турки, правда, решили отомстить и 21.3 послали свой крейсер “Меджидие” бомбардировать Одессу – но он там напоролся на мину и погиб.

Командованию Антанты стало наконец-то ясно, что одними морскими силами Стамбул не взять, и флот отступил. Началась подготовка более масштабной операции, уже десантной, с участием сухопутных войск. Впрочем, в других морских баталиях англичане чаще выходили победителями. Продолжали отлавливать и уничтожать германские крейсера, гулявшие по океанским коммуникациям. 14.3 британские легкие крейсера “Глазго” и “Кент” после долгих поисков поймали в чилийских водах “Дрезден” – последний уцелевший корабль эскадры Шпее, и отправили его вслед за этой эскадрой. А германские субмарины развернули подводную войну, то и дело получая противоречивые указания. Тем не менее имели успехи, почти у каждой было на счету по 2-3 потопленных транспорта. Однако и сами несли урон. 4.3 субмарина U-8 в Дуврском проливе задела противолодочную сеть, потащила за собой сигнальный буй и была тут же уничтожена английскими миноносцами. 10.3 подлодку U-10 у Файв-Нэсс протаранил и потопил британский эсминец “Эриел”. 18.3 погибла субмарина U-29 под командованием знаменитого Веддигена – того, что потопил сразу 3 крейсера. Он караулил добычу у английской базы Портленд-Флит, был обнаружен, и его лодку протаранил линкор “Дредноут”. А 30.3 у Фекана французский сторожевик “Сен-Жан” протаранил подлодку U-37.

В марте французы предприняли еще одну попытку частного наступления в Шампани и Артуа. Опыт прошлых неудач учитывался, и для следующих атак собирали еще большее количество артиллерии, копили еще больше снарядов. Вводились и новшества – при пехотных частях стали создавать специальные отряды “числишьщиков” из самых крутых бойцов – их вооружали ножами, ручными гранатами и револьверами. Чтобы наступающие войска не задерживались во вражеских окопах в поисках противника, а стремительно двигались дальше – добивание немцев, уцелевших в траншеях, как раз и возлагалось на “чистильщиков”, следующих за основными цепями. Но и немцы использовали время между боями на совершенствование обороны. Она уже состояла из нескольких полос. Первая – из 2-3 линий окопов, прикрытых колючей проволокой, причем часто каждая линия имела отдельное заграждение. За этой полосой располагались узлы сопротивления – укрепленные деревни, рощицы, доты с промежутками между собой по 800-1500 м, чтобы могли взаимно прикрывать огнем друг друга. А еще дальше находилась вторая полоса обороны. Так что длительные передышки, которые французское командование давало своим войскам – но и противнику тоже, оказывались на самом деле более губительными, чем “поспешность” наступлений, в коем обвиняли русскую Ставку. Немцы учитывали и прежние свои тактические ошибки – если в осенних боях они сидели в траншеях чуть ли не плечом к плечу, массами погибая при артподготовке, то позже приспособились, стали оставлять в передовых окопах только охранение, а основные силы держать во второй линии.

И в итоге все попытки французских наступлений повторялись по одному сценарию. Гремела артиллерия, обрушивая на врага ураган огня. Ночью выдвигалась на исходные рубежи пехота. Бойцов обходил сержант с бочонком, наливая каждому по стакану коньяка. И неслись в атаку. Захватывали первую траншею, совершенно разрушенную артиллерией. Иногда, набрав инерцию, брали и вторую. Тут-то и накрывал их шквал германских снарядов. Или попадали в ловушку – на какую-нибудь красивую лужайку, со всех сторон простреливаемую пулеметами. А следующая линия окопов оказывалась настоящей крепостью, где, собственно, только и ожидало настоящее сопротивление. И кончалось все лишь массой убитых и раненых. Так же завершилось и мартовское наступление. Жоффр говорил русскому военному агенту Игнатьеву: “Мы их скоблим понемножку и тем препятствуем переброске германских сил на ваш фронт”. В чем допускал две ошибки – такие атаки в большей степени “скоблили” не немцев, а самих французов. И переброскам на Восток эти операции не препятствовали.

Но куда более катастрофичным для России стал другой “сюрприз” союзников. Те самые 5 млн снарядов и 1 млн. винтовок, заказанных фирме “Армстронг и Виккерс”, на которые рассчитывало русское военное министерство и которые, собственно, должны были обеспечить нашу армию на следующую летнюю кампанию, в марте поставлены не были. И не были поставлены вообще. Потому что из тех же соображение “персонального вклада” и послевоенного баланса сил Британия усиленно взялась создавалть собственную армию. И для этих нужд правительство распорядилось полностью задействовать мощности “Виккерс”, а русские заказы отложить в долгий ящик…

 

АРМЯНСКИЙ ВОПРОС”.

Неудачных книг о Первой мировой написано достаточно. Взять хотя бы “Красное колесо” А.И. Солженицына, где автор, в отличие от выстраданного им самим “ГУЛАГа”, доверился чужим мнениям. А в результате ход Восточно-Прусской операции взял из воспоминаний самого “мюнхаузеновского” генерала Франсуа, а русские фронтовые офицеры вдруг заговорили мыслями и цитатами из мемуаров депутатов Думы. Или взять недавно вышедшую работу “Первая мировая война” А.И. Уткина, надо сказать, весьма неразборчиво подходящего к источникам и свалившего в одну кучу самые разнокалиберные “авторитеты” от Людендорфа до скандального журналиста Лиддела Гарта, дополнив это грубейшими “ляпами” в военных вопросах. Но многие вроде бы объективные и вполне грамотные исследования оказываются плоскими и однобокими по одной единственной причине – они обходят в качестве “второстепенного” армянский вопрос. А ведь это, пожалуй, то же самое, что при описании событий Второй мировой обойти “еврейский вопрос” и “восточный вопрос”. И оставить вне рассмотрения геноцид христиан в Османской империи равнозначно тому, что рассказывая о борьбе с нацизмом, не упомянуть газовые камеры Освенцима, рвы Бабьего Яра, пепелища Хатыни… Теряется представление о нравственном облике сражающихся сторон, о смысле и характере самой войны – и она действительно начинает выглядеть чуть ли не “рыцарским поединком”, ведущимся в силу некоего рокового стечения обстоятельств. Как это, к сожалению и получается у многих западных авторов.

О предыстории армянского вопроса выше уже говорилось. После прихода к власти младотурок он резко обострился. Религиозное неравенство при режиме “Иттихада” начало дополняться расистской пропагандой, а главной целью партия ставила создание “Великого Турана” от Балкан до Алтая и Желтого моря. Но намеченную территорию рассекал “клин” христианских народов. В восточных вилайетах (губерниях) Турции – Ванском, Эрзерумском, Битлисском, Сивасском, Диарбекирском, Харпутском и в Киликии большинство населения составляли армяне (и на тогдашних картах этот регион обозначался как “Армения”). К нему прилегала область расселения айсоров – в западных районах Персии у оз. Урмия, в верховьях Тигра, захватывая юго-восток Турции. Юго-восточнее жил народ халдеев, южнее – сирийские христиане. Получался “барьер” между турками и исламскими народами Кавказа, Ирана и Средней Азии. И при младотурецком размахе геополитических фантазий представлялось необходимым эту помеху просто уничтожить. Идеолог “Иттихада” Бехаэтдин Шакир заявлял: “Нам нужно, чтобы от Стамбула до Индии и Китая было лишь мусульманское население”.

Эти теории подкреплялись и другими соображениями. Среди армян было много состоятельных людей, им принадлежало 60 % импортной, 40% экспортной и 80% внутренней торговли в Турции. А верхушка “Иттихада” была тесно связана с салоникским и стамбульским купечеством, из таких дельцов происходил, например, очень влиятельный министр финансов Джавид-бей (его называли четвертым членом триумвирата). Для этой группировки армяне были главными конкурентами, а конфискации у них давали надежду пополнить пустующую государственную казну. Кроме того, потеря в Балканских войнах территорий, населенных греками, болгарами, македонцами, усиливала опасения, что подобные процессы могут начаться и в Азиатской Турции. А пророссийские – или, как в Сирии, профранцузские, симпатии христиан подогревали ненависть к ним. Если упомянутый “клин” попадет под опеку русских или западных держав, о каком уж тут “Туране” говорить?

И войну, еще в период ее приближения, лидеры “Иттихада” сочли отличной возможностью “окончательного решения” армянского вопроса. Причем нашли в этом полное понимание со стороны германских друзей. Фельдмаршал фон дер Гольц сам настаивал, что турки должны обезопасить себя от “внутреннего врага”, говорил: “Туркам не миновать угрозы новых расчленений, если за решение армянского вопроса возьмутся не они, а русские”. Вангенгейм (не только посол, но и “личный друг” и советник министра внутренних дел Талаата) поучал, что “используя армянский вопрос, Россия желает открыть путь к Константинополю”. Идеолог пангерманизма П. Рорбах еще в конце 1913 г., выступая перед офицерами немецкого Генштаба, доказывал, что реформы в Турецкой Армении идут в разрез с интересами Германии. Немецкий дипломат Гай-Ум писал, что Армения – это ахиллесова пята Порты, и турки должны предпринять решительные меры, чтобы обезопасить себя. А впоследствии цинично констатировал: “Армения вставала поперек экономической и политической экспансии Германии, стало быть, она должна была исчезнуть”. В аналогичном ключе выражался и статс-секретарь МИД Циммерман – дескать, армяне не нужны Германии, и поскольку армянский народ является источником слабости Турции, то Армения, населенная армянами, вредна германским интересам. А отсюда следовал вывод – надо “предоставить армян в полное распоряжение турок”.