Огорчения, в которых бывает неловко признаться.

Они действуют еще более угнетающе, поскольку нас особенно раздражаетто, что мы раздражаемся. Задержка в продвижении по службе или жекакая-нибудь административная проблема, которую не следовало бы приниматьблизко к сердцу, раздражают не только сами по себе, но уже самим фактомнашей озабоченности ими. Я знавал многих ученых, превратившихся в "интеллектуальных развалин" ссерьезным комплексом неполноценности только потому, что не получили какую-топремию или награду, которую, как им казалось, они заслужили, или не былиизбраны в какое-то почетное общество. В подобных случаях формальноепризнание заслуг становится самоцелью и губит подлинные и естественныемотивы, движущие ученым. У меня есть несколько высокоуважаемых и добившихсяуспехов коллег, которые по тем или иным причинам не были избраны в членыКанадского Королевского общества{30} и от этого склонны считать себясовершенными неудачниками. Они постоянно возвращались к этой болезненной длясебя теме и делали все новые попытки добиться вожделенной почести, неостанавливаясь даже перед самыми унизительными просьбами о ходатайстве. Вконце концов они с негодованием бросали занятия наукой, хотя и обладали дляэтого всеми необходимыми качествами. Как я уже говорил, в отличие от многих моих более сдержанных коллег яцеликом признаю, что внешнее одобрение, выражающееся в разнообразных видахпризнания и почестей, является важным стимулом для большинства из нас, еслине для всех. Хорошо это или плохо, но дело обстоит именно так. Однако этажажда признания не должна превращаться в главную цель жизни. Ни одинподлинный ученый не примет желанного признания ценой превращения в мелкогополитикана, вся энергия которого до такой степени поглощена "нажиманием нарычаги", что для науки уже не остается сил. Молодой ученый может избавить себя от массы ненужных огорчений,подстерегающих исследователя на всем протяжении его карьеры, если будетотноситься к таким вещам философски. Ведь в научном обществе может бытьтолько один президент, а на кафедре - один заведующий. Осознание этогофакта, если быть до конца последовательным, принесет больше пользы и вам, иокружающим. Перефразируя уже упоминавшееся знаменитое изречение,приписываемое Катону Старшему, скажем: "Пусть лучше люди спрашивают, почемуон не заведует кафедрой, чем почему заведует".

СКРОМНОСТЬ

Скромность - это недостаток, которого ученые практически лишены. Исчастье, что это так. Чего бы мы добились, если бы ученый стал сомневаться всвоем собственном интеллекте? Весь прогресс оказался бы парализован егоробостью. Он должен верить не только в науку вообще, но и в свою собственнуюнауку. Он не должен считать себя непогрешимым, но когда он экспериментируетили рассуждает, ему следует обладать непоколебимой уверенностью в своейинтеллектуальной мощи. Шарль Рише Если что и необходимо ученому, так это нечто вроде мании величия,приправленной смирением. Он должен иметь достаточно уверенности в себе,чтобы стремиться к звездам, и в то же время достаточно смирения, чтобы безвсякого разочарования осознавать, что он никогда их не достигнет. Кнесчастью, подобная мания величия и твердая решимость в своем стремлении кзвездам "победить или погибнуть" могут отравить жизнь ученого и даже в ещебольшей степени жизнь его коллег. Некоторые ученые вырабатывают в себе такую болезненную жаждувосхвалений, что проводят большую часть жизни в назойливых попытках привлечьвнимание к своим достижениям. Это не только неэффективный, но и в высшейстепени отталкивающий способ утвердить свое положение в обществе. Естьтолько одна форма поведения, являющаяся, по крайней мере для меня, еще болееотвратительной,- это обдуманная демонстрация скромности. Подлиннаяскромность остается запрятанной глубоко внутри, она никогда не бываетнастолько нескромной, чтобы привлекать к себе внимание. По-настоящемувеликие люди слишком честны, чтобы демонстрировать скромность как социальнуюценность, и слишком застенчивы, чтобы демонстрировать публике свою искреннююскромность.

ВРЕМЯ ДЛЯ РАЗДУМИЙ

Как бы ни был активен ученый и как бы ни стремился к практическойработе, он должен выделять время для размышлений. Казалось бы, это очевидно,и все же.многие исследователи в такой степени поддаются стремлению быть всевремя "в деле", что у них не остается времени для правильного планированияэкспериментов и для осмысления наблюдений. Типичный "работяга" - обычномолодой человек - переоценивает значение "делания" конкретных вещей; он неощущает себя работающим, если спокойно сидит на месте, погруженный в своимысли или даже просто в мечты. Это великое заблуждение. Мы уже видели, чтонекоторые самые лучшие идеи рождались в полудреме или в фантазиях, между темкак одна хорошая идея может освободить нас от многочасовой рутинной работы. Но нет ничего хуже, если, размышляя, вы были вынуждены прервать ходсвоих мыслей как раз в тот момент, когда идея была готова родиться. Вотпочему, желая на чем-либо сосредоточиться, я скрываюсь в своем кабинете подзащитой таблички "Просьба не беспокоить!" и отключаю телефоны. Чтобы сделатьэтот заслон действенным, понадобилось немало времени. Всегда появлялосьчто-нибудь экстренное - эксперимент ли, который сорвется без моегонемедленного вмешательства, неотложный ли междугородный звонок, внезапноепосещение какой-нибудь важной персоны,- и я был вынужден признать, что длятаких случаев должно делаться исключение. В результате исключенияпревращались в правило и у меня никогда не оставалось времени для себя.Тогда мне пришла в голову простая мысль: порой я отсутствую неделями,совершая лекционное турне, но лаборатория при этом функционирует вроде бынормально; отсюда вывод - она должна быть в состоянии обходиться без меня втечение нескольких часов в день, даже если я и в городе. Это умозаключениепридало мне силы сделать решительный шаг, и теперь, когда на дверях виситтабличка "Просьба не беспокоить!", действительно никто не имеет права войти,за исключением г-жи Стауб, да и то лишь в случае смертельной опасности.Конечно, следует признать, что иногда моя оборонительная система дает сбои.Я помню - как такое забыть! - период, когда новенькая телефонистка обучаласьискусству убеждать людей, желающих побеседовать со мной по "личнымвопросам", изложить свой вопрос в письменном виде. Количество подобныхзвонков и предельная разговорчивость некоторых абонентов в большинствеслучаев делали эту защитную меру необходимой. Но подчас и эта системастрадала отсутствием гибкости: моя жена не испытала большого удовольствия,когда, попросив меня к телефону, получила совет изложить свой вопросписьменно. На следующий день телефонистка объяснила, что она не разобралафамилию звонившей, и мне остается только гадать, сколько подобных казусовпрошло мимо моего внимания. Пусть же те, кто сомневается в целесообразности применения подобныхдраконовских мер, учатся на моем опыте: лаборатория прекрасно работает,несмотря на мое периодическое отсутствие. Мои помощники научились вэкстренных случаях принимать самостоятельные решения (фактически такиеслучаи крайне редки), а человек, звонивший по междугородному телефону,звонит снова, и, как правило, звонок его оказывается не таким уж срочным.Даже важный гость не обижается, ибо знает, что о встрече надо былодоговориться заранее, а секретарша просто говорит ему, что меня "тут нет"(умалчивая о том, что я есть "там", за закрытой дверью). Как бы то ни было,сделать вывод о моем оскорбительном к нему безразличии никак нельзя, раз ужя даже не был поставлен в известность о его прибытии. Правда, остается возможность, что важная персона захочет договориться овстрече на завтра. Но мы готовы и к этому. Наши посетители делятся на тритипа: 1. Очень интересные люди. Их я всегда рад видеть, так что тут проблемне возникает. 2. Умеренно интересные люди. Для них, как и для любогозаинтересованного посетителя, для начала устраивается экскурсия но институтув сопровождении "дежурного" сотрудника. Это дает им хорошее представление онашей текущей тематике и методах работы. Затем я принимаю их в своем рабочемкабинете, длительность пребывания в котором зависит от того, хочет липосетитель просто обменяться рукопожатием, сфотографироваться на память,получить автограф на книге или же обсудить действительно нужные вопросы.Иногда они оказываются гораздо более интересными людьми, чем предполагалось,но такое случается редко. Значительно чаще они оказываются менееинтересными, чем предполагалось, и тогда проблема состоит в том, какзакончить беседу, никого не обидев. Вот тут в ход вступает операция"Найтингейл" (соловей), призванная избавить страдальца от мучений. Попонятным причинам я не могу раскрыть ее подлинные детали, но принцип еедействия следующий: я вызываю г-жу Стауб по внутренней связи и спрашиваю ее,готова ли рукопись для доктора Найтингейла. Это - секретный сигнал. Онаотвечает, что нет пока, но будет готова через несколько минут. Она, конечно,знает, что не существует ни этой рукописи, ни самого доктора Найтингейла.Мой вопрос означает только, что через пару минут она должна влететь в мойкабинет, возбужденно сообщая, что меня экстренно требуют в лабораторию.Конечно, в таком известии есть доля преувеличения и даже, можно сказать,"лжи во спасение", но ведь я и в самом деле почти всегда могу оказатьсячем-либо полезным в лаборатории, так что беседа прекращается вполнеприличным образом... Мало кто из посетителей способен заподозрить причиннуюсвязь между моим интересом к рукописи доктора Найтингейла и возникновениемэкстренной ситуации в лаборатории. 3. Зануды и придурки. Похоже, я обладаю особой привлекательностью длязануд и "чокнутых" всех сортов. Одни хотят продать мне страховой полис илилекарство от рака, другие бесплатно предлагают собственное тело дляпоследующего анатомического исследования либо самые доступные способыпрославиться. Визитеров этого типа следует выявлять, выслушивать,благодарить за их доброту и без излишнего шума выпроваживать с помощьюсекретарши. Я прошу извинить меня за столь пространные рассуждения о необходимостивыделять время для раздумий и о способах, используемых нами для достиженияэтого, но, я уверен, большинство моих коллег согласятся с тем, что эточрезвычайно важный вопрос и для нахождения его приемлемого решения никакиеусилия не будут излишними.

ВНЕНАУЧНЫЕ ИНТЕРЕСЫ

Говоря на эту тему, мне почти нечего почерпнуть из собственного опыта.Меня интересует очень немногое из того, что совсем не связано с наукой, аможет быть, я просто смотрю на все теми же глазами, что и на науку. Яникогда не был в состоянии провести четкую грань между личной и научнойжизнью. Возможно, с этим связано и мое абсолютное безразличие к материальнымблагам. Если я пользуюсь автомобилем, книгой или предметом обстановки. дляменя не имеет ровно никакого значения, принадлежат они мне или нет. Вплоть до недавнего времени библиотека нашего института принадлежалалично мне. Составившие ядро библиотеки книги были куплены еще в бытность моюаспирантом на заработанные не без труда деньги у г-жи Бидль - вдовы моегобывшего шефа. Потом в течение ряда лет мне приходилось оплачивать всерасходы по ее содержанию (зарплата стенографистки, почтовые расходы,канцелярские принадлежности, ящики для карточек и типографских оттисков и т.п.) из своего скудного жалованья. Но когда это библиотечное дело сталоразрастаться в солидную службу, я просто подарил ее нашему факультету. Ясделал это не из великодушия, а просто потому что владение библиотекой неимеет для меня смысла. Желание продать ее могло бы возникнуть у меня не вбольшей степени, чем мысль продать семейный альбом, не говоря о том, что явсе равно делился и буду продолжать делиться этими книгами и отдельнымиоттисками со своими коллегами. Я упоминаю об этом потому, что считаю свою жизненную позицию несколькоодносторонней. Но для меня все - Природа. Моя семья, сотрудники, подопытныеживотные, книги (будь то научные монографии, философские трактаты, романыили сборники поэзии), т. е. весь мир, в котором мы живем, включая и менясамого,- это лишь разные проявления все той же Природы, существующей внутрии вне меня. Наука - это изучение Природы и наслаждение ею. Я ощущаю своетело, разум, поступки и окружающую меня среду как взаимосвязанное целое.Будет одинаково верно сказать, что у меня нет личной жизни и что вся мояжизнь - личная. Для меня нет различия между работой и досугом - просто эторазные приемы одной и той же игры. Если все сказанное звучит не слишком членораздельно, то вовсе непотому, что я испытываю смущение, говоря о столь личных материях. В этихзаметках я хочу обсудить все, что знаю о науке и ученых, включая себясамого, самым откровенным образом. Я просто не в состоянии выразить этоособое чувство более понятным образом, может быть, потому, что именно в этихвопросах я наиболее радикально отличаюсь от громадного большинства людей, скоторыми когда-либо имел дело. Знаю, что публика - особенно американская - желала бы, чтобы ученый былэдаким "славным парнем", "совсем таким, как все". Но так ли уж этообязательно? Стоит ли говорить, что это никак не уживается с традиционнымистранностями ученого. Биографии ученых обычно уверяют нас, что их герои -доступные люди. Да так ли уж нужна нам их доступность, непременные пятьздоровых ребятишек и популярное хобби? Не дороже ли для нас сварливостьНьютона и неуживчивость Паскаля?

Поведение при общении

Для того чтобы люди находили счастье в своей работе, необходимы триусловия: работа должна быть им по силам, она не должна быть изнуряющей и ейобязательно должен сопутствовать успех. Дж. Рескин{31} Искусство общения с людьми посредством свободного и тактичного обменамыслями и чувствами является для каждого ученого ценнейшим качеством. Этотдар зависит в первую очередь от понимания как наших собственных мотивовповедения, так и мотивов поведения других людей - понимания, особенноважного для организации исследовательских групп, играющих в наше время внауке всевозрастающую роль. Нам следует учиться не только тому, как убеждатьдругих, но и тому, как без предубеждения выслушивать чужие доводы, а этогораздо более сложное искусство. Основательное проникновение во все особенности упомянутых в начале этойкниги типов личностей - как нас самих, так и наших коллег - способствуетдостижению эффективной и гармоничной работы любого научного учреждения. Намследует научиться поддерживать здоровое равновесие между естественнымэгоизмом и сочувственным альтруизмом, уверенностью в себе и скромностью,ободряющей похвалой и направленной на коррекцию поведения других людейкритикой. Умейте разумно ограничивать тщеславие и противостоять всякойлести. Избегайте скрытности, неминуемо ведущей к нервозной и напряженнойобстановке в коллективе. Нужно искренне стараться понимать чужие языки иобычаи, ибо наука по природе своей интернациональна, и все виды кастовости иизоляционизма наносят ей огромный ущерб. Истинное товарищество в значительной степени основывается на принципевзаимопомощи. Подлинная совместимость коллег между собой должна опираться насочувственное понимание чужих трудностей и на готовность каждого проявитьпомощь и поддержку, удовлетворяя тем самым присущую всем людям потребность вэтих качествах. Существует целый ряд негативных качеств, способных сделать молодогоученого невыносимым для своих коллег. Среди них: отсутствиепредупредительности по отношению к товарищам по работе; проявлениепревосходства, выражающееся в тенденции преуменьшать вклад в работу других ипреувеличивать свой собственный; утаивание достигнутых результатов, лишающееавтора не только удовольствия поделиться ими с коллегами, но и ценныхкритических замечаний в его адрес; "приоритетомания" - вошедшая в привычкупотребность говорить или, чаще, намекать, что он-де это уже предвидел(говорил) ранее; нарочитая демонстрация своей эрудиции и т. д. и т.п. Правильно построенные межличностные отношения в значительной меребазируются на соответствующей аргументации. Убеждение - это дар приводитьудовлетворяющие собеседника аргументы и доводы. В науке оно всегда должноопираться только на ясное изложение отстаиваемых принципов. Словесное илиоснованное на наглядной демонстрации обсуждаемых объектов, оно должноисключать всякого рода уговоры и просьбы. Ученый, относящийся с излишнимэнтузиазмом к своей работе или слишком озабоченный тем, чтобы произвестинужное впечатление на аудиторию, должен особенно остерегаться использоватьтакие аргументы или ссылаться на такие авторитеты, которые, как он считает,подкрепляют занимаемую им позицию. В прямой зависимости от характера межличностных отношений находится иорганизация работы в коллективе. Как правило, в первую очередь на поведениелюдей оказывают влияние эмоции, а эмоциональное проявление потребностей и улаборанта, и у известного ученого в основе своей одинаково. Уровеньинтеллекта и образования влияет лишь па минеру выражения инстинктивныхпобуждений. Поэтому все, что я буду говорить об одной группе, в равнойстепени применимо и ко всем другим.

КРИТИКА И ЕЕ ВОСПРИЯТИЕ

Не принимает род людской пророков своих и избивает их, но любят людимучеников своих и чтят тех, коих замучили. Ф. М. Достоевский Когда о вас говорят, то хуже этого может быть только одно - когда о васне говорят. О. Уайльд Хотя мальчишки побивают лягушек камнями ради забавы, но лягушки умираютпо-настоящему. Плутарх Воспитание в себе разумного критического подхода является одной изсамых существенных предпосылок успеха в любой области деятельности.Способность к критическому суждению нужна ученому не только для оценки своихи чужих работ, но и для объективного и аргументированного ответа на критику,которой он неминуемо подвергнется, если достигнет результатов,противоречащих общепринятой точке зрения. Резкая и агрессивная критикавызывает в нас естественный протест, однако совершенно необходимо научитьсяне поддаваться этому чувству. Обычная отговорка "Мне все равно, что обо мнеговорят" почти всегда неискренна. И даже не "почти". Фактически я не знаю ниодного человека, которому было бы безразлично, что о нем говорят. К чемутакое притворство? Если человек совершенно уверен в своей правоте (чтокрайне редко среди интеллигентных людей), он должен стоять на своем, скольбы резким нападкам он ни подвергался. Мало кто способен проявить достаточноеупорство, но уж точно нет никого, кто был бы безразличен к нападкам и ихтону.

Критика новатора.

Когда химик Луи Пастер осмелился предложить свои нововведения врачам,он подвергся с их стороны сокрушительной критике. Да и в настоящее времяврачи относятся достаточно высокомерно к работам специалистов, не имеющихпрямого отношения к медицине. Эта кастовость сильно затрудняет биохимикамили психологам доступ к клиническим материалам. Поэтому при выборе местаработы им следует убедиться в том, что они не встретятся с противодействиемтакого рода. Разумеется, даже ученая степень в области медицины не даст гарантиипротив скептицизма и враждебности, с которыми сталкиваются авторыбольшинства революционных теорий. Единственное, что можно в таком случаесделать,- это осознать неизбежность подобного отношения и вести себядостойно. Надо, с одной стороны, учиться не игнорировать критику лишь на томосновании, что ее агрессивный тон раздражает нас, а с другой - нерасстраиваться из-за необоснованных нападок. Уделяя критике столь многовнимания, я рискую показаться излишне чувствительным к ней. Быть может, таконо и есть. Более того, я думаю, что все мы таковы (хотя мало кто готовсознаться в этом), и борьба с этой слабостью совершенно необходима, если мыхотим добиться успеха в науке. В этом отношении нас многому может научитьопыт прошлых лет. Моим первым критиком был великий Уолтер Кеннон. Я все еще живо помнюего реакцию, когда, едва закончив первые эксперименты по стрессу, заговорилс ним на эту тему. Мы обсуждали стресс дважды: первый раз кратко во времямоего посещения лаборатории Кеннона в Бостоне, а второй раз спустя нескольколет и в более свободной обстановке Университета Мак-Гилл, студентам которогоон только что прочел прекрасную лекцию. Я был очень огорчен тем, что не смогдоказать этому великому старцу, насколько существенную роль играют гипофиз икора надпочечников в возникновении стресса. Он привел ряд превосходныхдоводов в пользу того, что эти органы не только не могут способствоватьсопротивляемости и приспособляемости организма, но даже делают самосуществование "общего адаптационного синдрома" маловероятным. Но в критикеКеннона не было и следа той агрессивности и ядовитости, которая могла бывынудить меня не дослушать его до конца. Его замечания лишь обострили моепонимание той ограниченной роли, которую играет в стрессе ось гипофиз -надпочечники. Они оказали мне помощь, помимо прочего, и тем, что побудилипровести эксперименты, в которых было установлено, что некоторые проявлениястресса могут возникать и в отсутствие этой системы желез. Разумеется, даже самый объективно настроенный ученый может ошибаться.Один из величайших физиков всех времен Майкл Фарадей говорил: "Я готовпризнать, что могу во многом ошибаться,- никому не дано быть абсолютноправым в физической науке, по сути своей находящейся в стадии становления иизменения". Это же, причем в еще большей степени, справедливо в отношениименее точных наук, таких, как медицина. Беспристрастное аналитическоеобсуждение помогает выявлять и исправлять ошибки; критика всегда должнаоставаться объективной. Лучше всего высказать ее дружеским тоном, в расчетена то, что коллеги, работающие в той же области знания, горят желаниемразвивать науку с помощью взаимных и конструктивных советов. И что самоеглавное, в дискуссии не следует (насколько вам позволяет воспитание)руководствоваться соображениями личного престижа. Вопрос должен ставиться непо принципу "кто прав", а по принципу "что правильно". Древнееврейскаяпоговорка гласит: "Зависть ученых увеличивает мудрость". И действительно,даже дебаты, порожденные ревностью, могут стимулировать исследования, но этоменее эффективный и определенно менее приятный путь, нежели сотрудничество. Значительный прогресс может быть достигнут лишь с помощью идей, резкоотличающихся от общепринятых сданное время. К сожалению, положение, прикотором чем больше возвышаешься над толпой, тем лучшую мишень ты собойпредставляешь, справедливо не только на бумаге. "Новая истина,- писал ЖакБарзун,- неизбежно выглядит сумасшедшей, и степень этого сумасшествияпропорциональна ее величию. Было бы идиотизмом постоянно вспоминатьбиографии Коперника, Галилея и Пастера и при этом забывать, что очереднойученый-новатор будет выглядеть столь же безнадежно неправым и сумасшедшим,как в свое время выглядели они" [1]. Всякая новая биологическая концепция, подобная теории эволюции Дарвина,почти наверняка вызывает то, что Хаксли назвал "публичной воинственнойпляской". Когда Пастер объявил, что инфекционные заболевания вызываютсямикробами, а Пирке и Рише открыли явление аллергии, литература была полнаядовитых, враждебных нападок, с помощью которых люди, не обладавшиедостаточной оригинальностью мышления, чтобы создать или хотя бы понять новыеконцепции в медицине, пытались отыграться за счет демонстрации своегоостроумия. Э. Джонс в написанной им биографии Фрейда сообщает о том, что психиатрВальтер Шпильмейер на первых порах расценил психоанализ ни более ни менеекак "умственную мастурбацию". В 1910 г. одно лишь упоминание теории Фрейдаоказалось достаточным, чтобы председательствующий на медицинском конгрессе вГамбурге профессор В. Вейгандт, грохнув кулаком об стол, заявил: "Это нетема для научной дискуссии, этим должна заниматься полиция" [12]. Самым болезненным образом обычно воспринимается критика, котораявызвана непониманием, желанием выказать остроту ума или завистью людей,прозябающих в науке. Человеку, многие годы упорно трудившемуся над решениемпроблемы и затем написавшему о ней подробную монографию, обидно видеть, каклегкомысленное острословие отметает все плоды его трудов. Не менееболезненно, если неизвестный автор, явно незнакомый с предметом, получивкнигу на рецензию и защищенный традиционным щитом критического обзора, тешитсвое тщеславие, облаивая гиганта, как моська слона. Еще более досадно, когдакритик выражает неудовольствие вообще, не указывая конкретные недочеты, либоиспользует печатное слово для изложения противоположной, но чистогипотетической концепции, которую ему иначе не удалось бы опубликовать. Подобные мелкие нападки раздражают, однако опытный автор или читатель,как правило, не принимает их близко к сердцу. А кроме того, малозначимыеотрицательные рецензии наверняка будут уравновешены таким же количествомположительных рецензий, в которых равно некомпетентные, но чрезвычайноблагожелательно настроенные рецензенты воздадут неумеренную хвалу вашейработе. Опыт показывает, что любое заметное открытие или оригинальнаяпубликация, не говоря о капитальном труде в новой области исследования,неминуемо вызывает целый поток в равной мере неоправданных положительных иотрицательных отзывов. Нет нужды уделять им слишком много внимания. В скобках заметим, что остряки-эксгибиционисты могут избрать длядемонстрации своих ораторских талантов самые неожиданные аспектыисследования. На конференции по стрессу, организованной в Лондоне в середине50-х годов (когда исследования в этой области развивались во всем миреособенно активно), меня попросили составить список вопросов для обсуждения.Полагая, что самым разумным будет рассмотрение наиболее слабых местконцепции стресса, я с расчетом на это и составил полный список вопросов,который был распространен среди участников, но без упоминания того факта,что он был подготовлен мною. В результате у присутствующих создалосьвпечатление, что концепция состоит целиком из сомнительных положений, аконференция созвана для того, чтобы меня уничтожить. Я это осознал послетого, как дискуссия приобрела наивысший накал, испытав ощущение человека,вынужденного произвести публичное харакири. В этот момент один из участников конференции в длинной и едкой речи ослабостях и погрешностях теории стресса заметил, что "те, кто подготовилпрограмму", намеренно привлекли к ней мое внимание. Но особую озабоченностьон выразил по поводу сотен и даже тысяч публикаций по общему адаптационномусиндрому, заполонивших медицинскую литературу всех стран. "Те из нас,-воскликнул он удрученно,- кто занимается клинической работой, просто не всостоянии уследить за этой лавиной литературы по стрессу! Как же мы можемпреподавать этот предмет своим студентам?" Я был несколько обескуражен, не умея объяснить причины того громадногоинтереса, который вызвала концепция стресса. Все, что я сумел выдавить, это:"Я полностью согласен с выступавшим. Тем, кому не хватает времени дляизучения теории стресса, не следует преподавать ее студентам". По реакциимоих слушателей было видно, что такая рекомендация показалась им в целомвполне разумной. К сожалению, такого рода мелочные споры "съедают" наше время, вынуждаяучаствовать в перебранках, самый тон которых несовместим с достоинствомнауки. Я не против сарказма в частной беседе (или даже в таких вотнеформальных заметках), но что касается научной дискуссии, то здесь онотдает дурным вкусом. Первым правилом достойной критики являетсяобъективность. "Плохого критика видно по тому, что он обсуждает поэта, а непоэму",-писал Эзра Паунд{32}. Очень красноречиво по этому поводу высказалсяУ. Беверидж [2], по словам которого новые идеи вызывают, как правило,реакцию типа атака - отступление. Атака обычно сводится к мягким насмешкамили к систематической научной критике, а отступление заключается в попыткезабыть о проблеме, дабы не решать ее. Причины нападок могут быть абсолютноиррациональными, как, например, в случае нападения толпы на первогочеловека, появившегося на улицах Лондона с зонтиком, но ученые всегдастремились объяснить их с рациональных позиций, изобретая разумные причинытого, что на деле является простой реакцией отторжения нового. Попытавшисьвнимательно наблюдать за собой, мы обнаружим, что склонны оспаривать новуюидею еще до того, как она полностью сформулирована. В 1845 г. Дж. Дж. Уотерстон написал статью о молекулярной теории газов,в которой явно предвосхитил работы Джоуля, Клаузиуса и Максвелла. Норецензент Королевского Общества, которому была послана рукопись, заявил:"Эта статья не что иное, как абсурд". Уотерстон был столь глубоко уязвлен,что со временем прекратил свои исследования. Его работа была забыта вплотьдо повторного ее обнаружения спустя сорок пять лет. У. Троттер, рассказавшийоб этом, заметил, что таким вот образом гибнет при рождении множество идей,а первооткрыватели, у которых недостает энергии защитить свои творения,разочаровываются и безвозвратно уходят из науки. Последствия, которые предсказывались в связи с предложенной Э.Дженнером{33} вакцинацией человека коровьей оспой, представлялись стольустрашающими, что заговорили об опасности заражения "коровоманией" ипоявления "детей с бычьими головами" (одного даже показывали!)... "ОткрытиеДженнера,--продолжает У. Беверидж,- заключает в себе элемент иронии, которыйстоль часто придает особый интерес различным анекдотам из истории науки. Помнению современных исследователей, штаммы вакцины, вот уже много летприменяемые во всем мире, происходят от человеческой оспы. Их источникнеясен, но, похоже, что в начальный период развития вакцинации коровья ичеловеческая оспа были спутаны и вместо коровьей оспы ошибочно использовалсяослабленный штамм человеческой оспы" [2]. В разделе "Построение теорий" (с. 265) в качестве иллюстрации этойтенденции приводится большое количество примеров. Очень немногочисленнымновым идеям удалось избежать обвинения в ереси. Только те выдающиесяоткрытия, которые имели немедленное и важное практическое применение, уже вмомент своего появления были относительно ограждены от жестокой критики.Сказанное относится к лечению диабета инсулином (Бантинг и Бест); открытиюантибактериального действия пенициллина (Флеминг, Флори и Чейн),стрептомицина (Ваксман) и сульфамидов (Домагк): установлениюпротивоаллергического действия антигистаминных препаратов (Халперн);использованию АКТГ и кортизона для борьбы с артритом (Хенч и Кендалл). Всеэти, несомненно, великие открытия представляют собой простое установлениеновых фактов, но не теории, которые могли бы вступить в конфликт ссуществующей медицинской традицией. Соответственно их появление вызвало лишьнезначительные дебаты, касающиеся преимущественно противопоказаний кприменению и вредных побочных действий препаратов. В то же время широкие биологические концепции, такие, как теорияэволюции (Дарвин), микробное происхождение заболеваний (Пастер, Кох), рольаллергии в возникновении патологических поражений (Пирке и Рише) илипсихоанализ (Фрейд), определенно вызывали и вызывают ожесточенные нападки.Некоторым людям не нравится быть потомками обезьян, других возмущает мысль отом, что их поступки имеют сексуальную мотивацию; даже идея возникновениясерьезного заболевания по вине крохотных безобидных созданий либо аллергеноввыглядела поначалу столь странной, что оскорбляла здравый смысл. Подобные предрассудки существенно тормозили прогресс науки, и сегоднянам следует быть настороже, когда очередная новая идея покажется намеретической. Мы должны судить о каждом наблюдении и каждой идее, принимая вовнимание только их достоинства и по возможности отстраняясь от сложившихсявоззрений и, самое главное, не критикуя вместо самой идеи ее автора. Будемпомнить, что "человек, взирающий на звезды, находится во власти дорожныхлуж".

Как высказывать критику.

Разумная критика всегда приветствуется, если ее преподносить должнымобразом; она привлекает внимание к некоторым аспектам проблемы, на которыеноватор мог не обратить внимания, и влияет на направление его исследования.Оживленные споры вокруг работы ученого и умелое парирование им критическихнападок являются для него дополнительным стимулом. На малозначимые идеи ненападают - их игнорируют. По крайней мере острая полемика свидетельствует отом, что предложенная работа не является пустой банальностью. Как говорится,"псу полезно иметь немного блох, дабы он не забывал, что он пес". Едва ли не наиболее болезненно переживается критика молодого, но ужеимеющего некоторый опыт научного работника со стороны его учителя.Руководитель лаборатории несет ответственность за работу своих сотрудников(даже если не выступает их соавтором), и появление существенных разногласийможет создать весьма деликатные ситуации. Обычно молодой человек полон энтузиазма по отношению к плодам своеготруда, и это хорошо, ибо без подобного энтузиазма он бы ничего не добился.Но тот же энтузиазм способен самым непостижимым образом заслонять от неговсе, что противоречит излюбленной идее. В то же время его старший и болееопытный коллега склонен, как правило, проявлять большую осторожность, а еслион еще и мудр, то, оставаясь осторожным, старается избегать догматизма. Некоторые типы ошибок - грамматические или стилистические погрешности врукописи, недостаточные меры контроля или ошибочная методика эксперимента -редко являются причинами разногласий. Но что прикажете делать, если вашсотрудник намерен строить обобщающие выводы на основе наблюдений, которыевам (но, увы, не ему) представляются недостаточно убедительными? Я пыталсяразрешать такие затруднения, предлагая начинающему ученому представить своюработу на рассмотрение коллег и затем руководствоваться мнением большинства.При этом, кстати, и я имею возможность сравнить собственную оценку с точкойзрения других специалистов. Иногда такой подход срабатывает, иногда нет.Случается, что, несмотря на единодушные высказывания против обсуждаемойидеи, ее автор остается непоколебимым. Что же тогда? В науке большинствоголосов - еще не аргумент, и следует согласиться, что одинокий бунтарь можетоказаться прав. Когда все попытки убедить человека заканчиваются ничем, научныйруководитель попадает в трудное положение, потому что единственное, что емуостается,- это употребить власть и запретить публикацию сомнительногоматериала. Но настоящий ученый слишком хорошо знает цену собственнойнепогрешимости, чтобы с легкостью прибегать к столь жестким мерам. Ксчастью, это случается не часто, но когда все же случается, я не вижудругого выхода, кроме как быть твердым и действовать согласно своей совести.Научный руководитель не только несет ответственность за "загрязнение"научной литературы слабыми и ошибочными публикациями, но он не менееответствен за репутацию института и своих молодых коллег. Работа с аспирантами, безуспешно потратившими несколько лет нанаписание и переписывание своих диссертаций, также чревата определеннымисложностями. На стандартный вопрос: "Ну и что же вы хотите, чтобы я сделал?"- можно ответить только в самых общих выражениях: "Выразите свои мысли болееясно и кратко. Постарайтесь построить материал в соответствии с законамилогики". Но аспирант со всей очевидностью не в состоянии этого сделать, а яне могу переписывать диссертацию за него. Здесь единственное известное мнесредство - указать несколько типичных ошибок и посоветовать переписатьработу, обращая особое внимание на подобные ошибки на протяжении всеготекста.

Как воспринимать критику

Не каждый вопрос заслуживает ответа. Публиций Сир Автор, работающий над любой популярной, но дискуссионной темой, толькопотеряет время, если станет обращать внимание на каждое малосущественное илинеобоснованное критическое замечание. На серьезную же и аргументированнуюкритику всегда следует реагировать - и не только письменным ответом, но и,если надо, выполнением экспериментов, необходимых для достаточнообоснованного ответа. Но надо остерегаться придавать слишком большоезначение бессмысленным нападкам, ибо с течением времени истина все равновыйдет наружу и необоснованная критика забудется. Не все из нас обладают мудростью и невозмутимостью Дарвина, сказавшегокак-то: "Мои взгляды подчас совершенно неверно излагали, жестоко критиковалии высмеивали, но мне кажется, что все это делалось вполне искренне и излучших побуждений" [7]. Что и говорить, далеко не все нападки - вособенности такие жестокие и издевательские, как в адрес Дарвина,-высказывались от чистого сердца, но из соображений тактики лучше полагать ихтаковыми.

Самокритика.

Чрезмерно самокритичный подход оказывает стерилизующее воздействие.Слишком обремененный знаниями "книжный червь" склонен к пессимизму, ибо, поего мнению, все, что нужно, уже сделано, а если что-то и не сделано, тосделать это должным образом технически невозможно. Для достижения успеха висследовании необходима известная доля оптимизма. Следует время от времениидти на риск, решая проблему, которая, быть может, и не выведет нас за рамкиизвестного или окажется технически трудно осуществимой. Стоит также рискнутьподвергнуться нападкам, выдвинув новую концепцию, если только существуетуверенность в ее важности и достаточной верифицируемости. Нелегко оставаться безразличным перед лицом мелочной и враждебнойкритики, а еще труднее относиться к ней достаточной объективностью, дабывоспользоваться содержащимися в ней зернами истины. Этому искусствунеобходимо учиться.