Из правого ящика стола, комната 304

 

Я знаю, что домашние задания необходимы для нашего просвещения, и я его приготовил, но по дороге в школу подрался с мальчиком, и он выбросил мою тетрадь в лужу.

 

* * *

 

Наша собака его съела.

 

* * *

 

Я не знал, что это нужно было приготовить.

 

* * *

 

Я заснул в метро, потому что всю ночь готовил уроки, а на своей остановке я быстро выскочил, чтобы не опоздать, и забыл тетрадь в метро на сиденье.

 

* * *

 

Кошка изорвала его, и мне некогда было написать еще раз.

 

* * *

 

Почему я не приготовил? Я не люблю, когда вы нам задаете изложение. Это значит идти в библиотеку и доставать книгу. Потом нужно два месяца или больше, чтобы ее прочесть, да еще платить за задержку. Это разорительно для моего кармана. Ха-ха! Чем тратить время на чтение, лучше посмотреть телевизор или пошататься по улицам.

 

* * *

 

Когда я переписывал с доски, что задано, испортилась моя шариковая ручка.

 

* * *

 

Я должен был готовить французский, поэтому не успел приготовить английский.

 

* * *

 

Я приготовил, но по ошибке забыл дома.

 

* * *

 

Если учительнице надо что-то узнать, почему она сама не посмотрит в книжку, вместо того чтобы задавать нам это на дом. Мы больше получаем, слушая ее. В конце концов, она – учительница.

 

* * *

 

Малыш залил его молоком.

 

* * *

 

Мой братишка захватил мою тетрадку вместо своей.

 

* * *

 

Я работаю после школы, и меня продержали до 12 часов ночи.

 

* * *

 

У меня в книге не хватало этой страницы.

 

* * *

 

Хотя я принес справку об отсутствии, он отослал меня назад. Вот почему я не приготовил.

 

* * *

 

Я должен был кормить младших сестренок, потому что моя мама в больнице.

 

* * *

 

Я потерял книгу и только что ее нашел.

 

* * *

 

У нас дома нет места – к нам приехал дядя. Мне пришлось спать в коридоре, а кухонный стол был занят.

 

* * *

 

Кто-то его стащил.

 

* * *

 

Я заболел, и меня уложили в постель.

 

* * *

 

Какое домашнее задание?

 

* * *

 

Собака наделала на него.

 

 

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

 

Внутришкольная переписка

 

КОМУ: Всем учителям.

ДЛЯ ТЕХ, КТО В ПОНЕДЕЛЬНИК ПРОПУСТИЛ УЧИТЕЛЬСКУЮ КОНФЕРЕНЦИЮ ИЗ-ЗА НЕРАЗБЕРИХИ С УРОКАМИ, ПРИЛАГАЕМ КОПИЮ ОБРАЩЕНИЯ ДОКТОРА КЛАРКА К ПОЧЕТНЫМ УЧЕНИКАМ НАШЕЙ ШКОЛЫ.

Я РАД И СЧАСТЛИВ ПРИВЕТСТВОВАТЬ ТЕХ, КТО БЛАГОДАРЯ СВОИМ СТАРАНИЯМ И ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННОСТИ УДОСТОИЛСЯ БЫТЬ ВНЕСЕННЫМ В СПИСОК ПОЧЕТНЫХ УЧЕНИКОВ. ВАМ БЫЛА ПРЕДОСТАВЛЕНА ВОЗМОЖНОСТЬ ПОСТИГАТЬ КУЛЬТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ ПРОШЛЫХ ЛЕТ И ВНОСИТЬ СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ ВКЛАД В ЕГО РАЗВИТИЕ ДЛЯ НЫНЕШНИХ И ГРЯДУЩИХ ПОКОЛЕНИЙ, КАК ПРОШЛЫЕ ПОКОЛЕНИЯ ДЕЛАЛИ ЭТО ДЛЯ ВАС. ТЕПЕРЬ ВАША ЗАДАЧА ЧЕРПАТЬ ИЗ КЛАДЕЗЯ ПРЕМУДРОСТИ И СТРЕМИТЬСЯ К НОВЫМ СВЕРШЕНИЯМ И НОВЫМ ГОРИЗОНТАМ НАВСТРЕЧУ БУДУЩЕМУ. КАК ПРЕКРАСНО СКАЗАЛ ВЕЛИКИЙ ПОЭТ: «НЕ ТВЕРДИ, ЧТО БОРЬБА БЕСПЛОДНА». НЕТ, БОРЬБА ВСЕГДА ПЛОДОТВОРНА, ИБО НИЧЕГО ЦЕННОГО И ДОСТОЙНОГО НЕ ДОСТИГАЛОСЬ БЕЗ БОРЬБЫ. И ВЫ БИЛИСЬ И БОРОЛИСЬ, ЧТОБЫ ДОСТИГНУТЬ ВЫСШЕЙ ЧЕСТИ – ПОЯВИТЬСЯ В СПИСКЕ ПОЧЕТНЫХ УЧЕНИКОВ. ВЫ, КТО БИЛСЯ И ДОБИЛСЯ ВЫСШЕЙ ЧЕСТИ, СТАВ ПОЧЕТНЫМИ УЧЕНИКАМИ НАШЕЙ ШКОЛЫ, ПРЕКРАСНО ЭТО ЗНАЕТЕ. И, ГЛЯДЯ В ВАШИ ГОРДЫЕ, СЧАСТЛИВЫЕ ЛИЦА, Я ВСПОМИНАЮ ВСЕХ МОЛОДЫХ ЛЮДЕЙ, ДОБИВШИХСЯ ВЫСОКОЙ ЧЕСТИ. В ТО ЖЕ ВРЕМЯ ТЕ ИЗ ВАС, КТО НЕ СТАЛ НАШИМИ ПОЧЕТНЫМИ УЧЕНИКАМИ, НЕ ДОЛЖНЫ ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ НЕУДАЧНИКАМИ. НАОБОРОТ, ЭТО ВЫ ОПОРА И АРЬЕРГАРД ДЛЯ ТЕХ, КТО ВЫДВИНУЛСЯ. И, ЕСЛИ БЫ НЕ ВАШ ВКЛАД В ОБЩЕЕ ДЕЛО, ОНИ НЕ ДОБИЛИСЬ БЫ ТОГО, ЧЕГО ДОСТИГЛИ. В БОЛЬШЕЙ ИЛИ МЕНЬШЕЙ МЕРЕ МЫ, КАЖДЫЙ ИЗ НАС, ВНОСИМ СВОЙ ВКЛАД В ОБЩЕЕ БЛАГОСОСТОЯНИЕ – И ТЕ, КТО ЗА ТРОНОМ, И ТЕ, КТО НА ТРОНЕ, – ЧТО И ЯВЛЯЕТСЯ ВЫСШЕЙ ЦЕЛЬЮ ДЕМОКРАТИИ В ДЕЙСТВИИ. ТЕ, КТО БЫВАЛ НА НАШИХ СОБРАНИЯХ «ВО», ЗНАЮТ, ЧТО МОЖЕТ ДЕМОКРАТИЯ, И ОТ НАС ЗАВИСИТ, СУМЕЕМ ЛИ МЫ ИСПОЛЬЗОВАТЬ СВОИ ВОЗМОЖНОСТИ В БУДУЩЕМ.

 

* * *

 

Сильвия!

Никакой надежды увидеться сегодня в школе.

В классе меня кто-то подменяет, а я тем временем пыхчу над представлением. Между прочим, я пишу собственный вариант текста для декламации. Едва ли он получит визу цензуры, но, может быть, вызовет у Вас улыбку. А большего мне и не надо…

Учителя должны играть детей. Что вы скажете о следующем номере в исполнении талантливого трио – Г. Пасторфилд, М. Льюис и Ш. Вулф?

 

Мы, три прелестных крошки,

Глупеем понемножку и т.д.

 

А навстречу им выходят в коротких штанишках Лумис, Мангейм и Макхаби:

 

Мы три прелестных пупсика,

У нас пробились усики,

Но не пробился ум.

 

Как приятно быть вне класса и вдали от глазеющих на тебя глупых рож. Есть одна такая в Вашем классе, Алиса, не помню фамилии, которая обдает меня долгими обволакивающими взглядами. Боже, храни меня от экзальтированных голубок. Мне больше по душе некоторые специалисты по Чосеру…

Встретимся в таверне после занятий. Мне надо напиться (до потери сознания). Я получил от издательства очередное «Ваша-рукопись-не-лишена-интереса-но-к-сожалению» письмо. Мои образы чересчур неправдоподобны – по их мнению, – а место действия чересчур экзотично. А если мое сердце жаждет уйти от повседневности?

Наша работа – не для мужчин, да и не для женщин тоже. Если только не сидеть весь день, хлопая ушами, как наш директор. Я для него тоже кое-что сочинил:

 

Когда в младенческие годы

Я посещал занятия,

Я все подряд с доски зубрил

Без всякого понятия.

И, вызубрив несколько пышных глаголов,

Я стал досточтимым директором школы.

 

Почему Вы не хотите участвовать в моем спектакле? Вам даже не придется петь.

Пол.

 

* * *

 

ОТ: Джеймса Дж. Макхаби, н. адм. о. с.

КОМУ: Всем учителям.

Не принимать во внимание оправданий за опоздания из-за пожара на транспорте. Мною проверено в транспортном управлении – никакого пожара не было.

Дж. Дж. Макх.

 

* * *

 

КОМУ: Всем учителям.

Получите талоны на привитие прививок в медицинском кабинете сегодня до 3-х часов.

Фрэнсис Игэн,

медсестра.

 

* * *

 

ЦИРКУЛЯР №42.

ХРАНИТЬ ВСЕ ЦИРКУЛЯРЫ В ДЕЛЕ В СООТВЕТСТВИИ С ПОРЯДКОВЫМ НОМЕРОМ.

ТЕМА: ПУП И ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ЛИЧНОСТИ УЧЕНИКА.

ЧТОБЫ ПРЕДОСТАВИТЬ УЧИТЕЛЮ ВОЗМОЖНОСТЬ ГЛУБЖЕ ВНИКНУТЬ В ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ КАЖДОГО УЧЕНИКА И ПОЛНОСТЬЮ ОХВАТИТЬ СОЦИОЭКОНОМИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ, ФОРМИРУЮЩИЕ ЕГО ХАРАКТЕР И ЛИЧНОСТЬ, ВОСПИТАТЕЛЬСКИЙ СОВЕТ В РЕЗУЛЬТАТЕ ГЛУБОКИХ ИНТЕРВЬЮ ДАЛ ОЦЕНКУ КАЖДОМУ УЧЕНИКУ В СООТВЕТСТВИИ С ЕГО ПУП И УХ.

Элла Фриденберг,

советник по воспитанию.

 

* * *

 

ИЗ: Медицинского кабинета. Секретно.

КОМУ: Мисс Баррет, комн. 304.

КОПИИ: Мистеру Макхаби Мисс Финч.

Розен Линда из вашего официального класса не будет посещать занятий до соответствующего разрешения отдела здравоохранения. Реакция Вассермана – положительная. Исключить ее из вашего журнала временно.

Лазар Эвелин из вашего официального класса скончалась два дня тому назад от инфекции после самодельного АБ, что удостоверено медицинскими документами. Исключить ее из вашего журнала навсегда.

Фрэнсис Игэн, медицинская сестра.

 

Прикасаться к ранам

 

Дорогая Эллен!

Умерла Эвелин Лазар. Та девочка, что просила меня встретиться с ней в день учительской конференции. Может быть, повидайся я с ней тогда, она была бы сегодня жива. Умерла она от заражения крови, пытаясь вызвать выкидыш с помощью вязальной спицы. У меня осталось только ее имя в классном журнале и указание вычеркнуть его. Навсегда.

Пол говорит: «Sauve qui peut[12]. Думай о себе. Незачем принимать все близко к сердцу».

Беа говорит: «Вы не бог. Винить себя нам можно только за плохое преподавание».

Генриетта говорит: «Если вам удалось отвлечь их от улицы и заинтересовать хотя бы ненадолго, вы заслужили свой заработок».

Сэди Финч говорит: «Сдайте до трех часов дня ключ от шкафчика и библиотечный формуляр Лазар Эвелин».

Элла Фрейд говорит: «Не зависящее от нас влияние окружающей среды часто вызывает эмоциональную неуравновешенность».

А Фрэнсис Игэн, школьная медсестра, на минуту отвлеклась от составления меню и сказала, что помочь здесь было ничем нельзя: «Эвелин часто попадало от отца, однажды она пришла в школу вся в синяках».

– И что же вы?

– Напоила ее чаем.

– Почему чаем? О господи!

– Почему? Потому что я все знаю, – сердито крикнула она, – знаю больше всех, что происходит за стенами школы: нищета, болезни, наркомания, вырождение. Но мне не положено даже делать перевязки. Вначале я требовала, стучала по столу, спорила до хрипоты… Никто не хотел слушать меня. И теперь я предлагаю детям чай. Хоть что-то.

– Но вы же медсестра, – сказала я.

Она показала мне распоряжение Совета по образованию, висящее у нее над столом: ШКОЛЬНАЯ МЕДИЦИНСКАЯ СЕСТРА НЕ ДОЛЖНА ПРИКАСАТЬСЯ К РАНАМ, ВЫДАВАТЬ ЛЕКАРСТВА, ВЫНИМАТЬ ИЗ ГЛАЗ ИНОРОДНЫЕ ТЕЛА.

Значит, никому из нас не дозволено прикасаться к ранам?

В чем же тогда ответственность учителя? С чего начинается и где кончается? Какая доля вины падает на нас?

По этому поводу завязалась дискуссия в учительской столовой.

Мэри Льюис шокировала моральная распущенность современной молодежи. «Нельзя ожидать, – сказала она, – чтобы и без того перегруженные учителя занялись еще и нравственной опекой своих учеников». Генриетта Пасторфилд ничего не имела против сексуальной свободы, если она проявляется открыто. Будь девочка в ее классе, такого бы не случилось; ее ученики доверяются ей, она говорит с ними на их языке. Фред Лумис изрек: «Стерилизация – вот ответ на вопрос. Стерилизовать их и выкинуть из школы». Беа Шехтер говорила о том, как тоскуют эти дети по любви. Пол Барринджер с ней не согласился: «Они не умеют обращаться с любовью, не знают, что это такое. Ироническая отстраненность – вот единственный способ не расстраиваться». «Но мы не можем отстраниться, если мы учителя, – сказала Беа. – И мы должны учить вопреки всему, что мешает нам учить в самом прямом смысле этого слова». «Чепуха, – сказал Лумис, – школа для ребят – чужой мир».

Так и сидели мы за белым столом с искусственной розой в пластмассовой вазе и надписью на стене, призывающей убирать после еды подносы. И каждый пробивал в зарослях джунглей свою тропинку. Вскоре в столовой остались только Мэри, Генриетта, Пол и я. Я снова попыталась заговорить, но Мэри оборвала меня:

– Я начинала так же, как вы, но обнаружила, что ничего из этого не выходит. Так что и вам лучше не пытаться. Проработаете столько, сколько я, доведете себя до ручки, но никто вам не скажет «спасибо». Чем больше делаешь, тем больше тебя нагружают. И так во всех школах, поверьте уж мне. У нас хоть есть Сэди Финч и пара помощников, но не больно-то они о нас заботятся. У меня нет классной доски, никак не починят батарею, а на меня навалили подготовительные занятия, внеклассное чтение, продленку. Я еще и советник при редакции «Фанфар». Приходится бегать с третьего на пятый этаж, это при моих-то больных венах. За двадцать три года я ни разу, ни на минуту не опоздала, всегда первой сдаю все отчеты – спросите у Финч, – и я никогда не жалуюсь. Я просто выполняю свою работу, хотя всем известно, что я классная наставница в самом худшем классе, и вся моя энергия уходит на то, чтобы как-то утихомирить ребят прежде, чем начать занятия.

– Если ученики ведут себя беспокойно, – сказала Генриетта, – я стараюсь шуткой вывести их из этого состояния. Не важно, сколько они выучат, важно, чтобы им хотелось ходить в школу; чтобы на них воздействовало обучение. И они знают, что могут говорить со мной о чем угодно – будь то секс или еще что-нибудь. Ребята чувствуют, что я своя. Пусть я и старая дева, но я еще не сдаюсь.

– Тут не до шуток, – сказала Мэри, – мы их слишком балуем. Они так к этому привыкли, что приходят ко мне в класс без малейшего представления о том, как надо учиться и что такое предложение. И могут ли они выучить иностранный язык, когда и своего-то не знают?

– Те, кто хочет, выучат, – ответила Генриетта, – возьмите Боба – лучший ученик в школе по английскому языку и литературе. Не сочинения, а мечта. Победитель конкурсов, красив, вежлив, радость класса. Мне не приходится обучать его грамматическому разбору предложений.

– Потому что это уже сделала я, – парировала Мэри. – Ваши новомодные штучки и превращение урока в игру и оставляют их неграмотными. Я им даю твердую основу, навыки. В моих классах они не отделываются шумными дискуссиями, обменом мнений и описанием своих ощущений. Какие могут быть у них мнения? Что они испытали в жизни? Что они знают? Они изучают то, что знаю я.

– Беда в том, – Пол улыбнулся своей очаровательной улыбкой, – что учитель должен быть одновременно актером, полицейским, ученым, тюремщиком, родителем, инспектором, рефери, другом, психиатром, учетчиком, руководителем и воспитателем, судьей и присяжным, властителем дум и составителем отчетов, а также великим магистром Классного журнала.

– Может быть, у вас и стихи есть об этом? – вежливо осведомилась Мэри.

– Конечно, – ответил Пол, становясь в позу. – Слушайте!

 

Нас можно рифмовать, объединяя

Психиатрию, технику, науку;

С улыбкой входишь в класс, сияя,

И ломкий мел к доске направит руку.

В нас аккуратность и образование,

Умны, тверды и не грубим с рожденья,

Вниманье к нам – в соседстве с пониманьем.

Такое наше в жизни положенье.

 

– Очень забавно, – сказала Мэри. – Наверно, у вас все время уходит на стихи, неудивительно, что вы никогда не приходите к первому уроку. Кто пробивает вашу карточку – Джилберт или Салливэн? [13]

 

Но он сыграл свою роль, и, когда зазвенел звонок, все улыбались.

Бедная Эвелин Лазар – неоплаканная, невоспетая, ушедшая в небытие! Ее смерть преследует меня. Я все время думаю – если бы я услышала тот ее зов о помощи! Но нам не дано прикасаться к ранам…

Эвелин – единственная девушка, о которой мне что-то удалось узнать, потому что она оказалась в моем классе и потому что о ней случайно стало известно. А бесчисленное множество других, тех, кто, отсеявшись, исчезает или одиноко бьется во мраке? Пол считает, что я придаю этому слишком большое значение, что вполне вероятно, она хотела поговорить со мной всего лишь о перемене замка в шкафчике или о разрешении на пересдачу зачета. Но дело не в этом, дело вовсе не в этом.

Разве нам платят только за то, чтобы мы учили их разбору предложений, и поддерживали порядок, и задавали читать книги, которые есть в нашей библиотеке.

И все же вот Генриетта, со своим стародевичьим восторгом рассказывающая о своем лучшем ученике Бобе. Вот Пол, высмеивающий заимствованные из цветных кинофильмов мечты маленькой Алисы. Вот я, сражающаяся с Макхаби за душу Фероне. Я все еще стремлюсь пробиться к нему. Он все такой же наглый и настороженный, отказывается встретиться со мной после уроков, врывается в класс с зубочисткой во рту, руки в карманах, как будто бросает мне вызов. Что хочет он доказать? Наконец-то он согласился поговорить со мной: «А вы уверены, что вы этого хотите? Что ж, вам решать!» Но до того, как нам удалось встретиться, его исключили из школы на две недели за то, что он носил с собой финский нож. Понимаешь, временное исключение – это такая форма наказания, которая оставляет ребят вне всякого контроля на какой-то период, пусть болтаются по улицам и попадают в разные банды.

Когда я попыталась убедить Макхаби, что куда полезнее было бы дать Фероне возможность встретиться со мной, чем выкидывать его, Макхаби выдал мне на полную катушку:

– Когда вы поработаете в нашей системе столько, сколько я – (все они говорят это!), – вы поймете, что не взаимопонимание нужно им. Я их прекрасно знаю – в них нет ничего хорошего. Дисциплина – вот что им нужно. У них нет ее дома. Вот вы и должны показать им, кто здесь хозяин. Мы обязаны учить их, наказывая каждый раз, сто раз, так, чтобы они поняли, что к чему. Если мы этого не сделаем, они получат то, что заслужили, от полицейского, судьи или своего начальника, если им посчастливится найти работу. Они не отличают плохое от хорошего, они не отличают свою задницу от – извините, пожалуйста. Вы молоды, хороши собой, они говорят вам комплименты, а вы с радостью принимаете их, заводите для них пластинки, уговариваете писать пожелания в ящик для пожеланий, ведете с ними задушевные беседы. Что от этого толку? Конечно, мы должны добиваться их уважения, но только страх – наш помощник. Только это они понимают. Пусть и стоят по струнке, иначе сделают из нас котлету. Вы бывали когда-нибудь у них дома? Вы бывали в суде для малолетних преступников? Вы слышали, как они говорят о нас между собою? Это скверные дети. Их надо научить закону и порядку, и если не мы, то кто же научит их? Мы связаны с ними, и они связаны с нами, так пусть ведут себя как следует. Попробуйте-ка вы, люди с высокими идеями, руководить этой школой по-своему хотя бы один день, и у вас будет бунт в каждом классе. Говорю вам это, желая добра, – вам многому еще надо научиться.

Вероятно, надо.

На этой неделе мой урок собирается посетить Бестер. Он был так мил, что предупредил меня об этом. Собираюсь заняться придаточными предложениями или стихотворением Фроста.

Не думала, что это письмо получится таким длинным, но мне так муторно и беспокойно, а тебе я могу излить душу. Бывает, что я чувствую себя здесь совсем чужой. Может быть, мне стоило бы работать в Уиллоудэйле? Может быть, мне стоило бы вовсе отказаться от учительства? Или, может быть, мне бы стоило найти молодого человека, который говорил бы прозой, и осесть в своем гнездышке? Ты, по-видимому, нашла ответ на этот вопрос.

Но я не хочу сдаваться, не попытавшись чего-то добиться. Думаю, ученики заслуживают лучшего, чем то, что получают. Да и учителя тоже.

Попытаюсь пробиться к ним через родителей. Недели через две у нас будет День открытой школы. Пожелай мне счастья и поцелуй от меня Джима и малышку.

С любовью,

Сил.

P. S. Знаешь ли ты, что госдепартамент организовал для своих сотрудников языковые курсы, чтобы они понимали получаемые друг от друга меморандумы.

С.