Ключевский В.О. Источниковедение. Источники русской истории.

ЛЕКЦИЯ I (фрагмент)

 

ИСТОЧНИКИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ. Задача исторической критики - обработка исторических источников. Первый вопрос, являющийся при обзоре источников русской истории,- вопрос об их состоянии, т. е. о степени их научной обработки; затем следуют вопросы, касающиеся их качеств: обильны ли они или скудны, дают много или мало пищи историческому размышлению; на это отвечают неохотно и неуверенно. Недостаток знакомства с источниками - главная причина ее недостаточного научного интереса. То, что рассказывается по источникам разработанным, представляет мало любопытного для ума и воображения, скользит по поверхности жизни, не отвечает на серьезные вопросы о ее ходе и смысле, а где искать ответов на такие вопросы и можно ли где их найти - не знают. Тесная сфера исторического сознания. Тот народ знает свою историю, где ход и смысл родного прошедшего есть достояние общего народного сознания и где это сознание прошлого есть привычный акт мышления. Мало, чтобы отечественную историю излагали в книгах, преподавали в школах и с кафедр; надобно, чтобы ее выводы и предания передавались одним поколением другому вместе с детскими сказками и житейскими уроками матери и няни. Наша история еще покоится на архивных полках и едва начинает двигаться оттуда и только к рабочему столу ученого: как ей далеко еще идти до детской аудитории няни!

Это понятно: давно ли мы изучаем свою историю? Сто лет с чем-нибудь - не больше. Ведь могут найтись долговечные русские люди, которым больше лет, т. е. которые старше своей русской истории, точнее - историографии. Чуть не до половины прошедшего века мы не изучали своей истории, а просто запоминали свое прошедшее. Но помнить прошедшее и знать историю - не одно и то же. Помнить прошедшее - значит знать, что было, и по бывшему гадать, не повторится ли и впредь нечто подобное. Знать свою историю - значит понимать, почему так было и к чему неизбежно приведет бывшее. Вот почему знаток прошедшего не всегда историк. Для первого события минувшего - случайности, грядущие явления - неожиданности, иногда лишь напоминающие собою нечто бывавшее прежде; для второго все минувшее - только слагаемые той суммы, которую мы называем настоящим, а будущее - только ряд неизбежных следствий настоящего. Первый не идет дальше чтения и запоминания строк древних хартий и документов; второй силится читать и между строками, стараясь угадать, о чем они смолчали.

Эти ученые усилия начались у нас около половины XVIII в., и начались частью по почину чужих, сторонних людей, немцем и русским академиком Байером (ум. в 1738 г.) в сочинении на латинском языке о варягах и призвании русских князей и немцем же, русским историографом Миллером, развившим в своей академической речи о происхождении "народа и имени руссов" мысли своего предшественника и соотчича (1749 г. 6 сент.). С тех пор стал на очередь и доселе не сходит с нее знаменитый и шумный вопрос о происхождении русского народа и государства. Три-четыре поколения - слишком короткий век для науки, даже для одной лишь ветви ее, какова история России по отношению к истории всеобщей. Вот почему мы не имеем основания ни унывать, ни смеяться, как бы ни был скуден запас наших познаний в области нашей истории и как бы ни были элементарны и наивны эти познания. Всему свое время. Не только основные факты нашего прошедшего не уяснены достаточно историческим исследованием и мышлением - самые источники нашей истории не разработаны научной критикой и даже далеко не все приведены в известность, не попали в каталог. Во многих важных вопросах нашей истории историк вынужден еще терпеливо сидеть сложа руки в ожидании, когда покончит свою пыльную инвентарную работу архивариус.

Разборка и критическая разработка источников - работа, стоящая на ближайшей очереди в изучении нашей истории. Наша историография еще надолго должна оставаться преимущественно исторической критикой. Вы знаете, что такое историческая критика. Это предварительная очистка исторического источника от портящих его примесей с целью сделать его годным к научному употреблению. Эта порча бывает двоякая и объясняется самым свойством исторического источника как научного материала.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОГО ИСТОЧНИКА. Исторические источники - это или письменные, или вещественные памятники, в которых отразилась угасшая жизнь отдельных лиц и целых обществ. Вещественными памятниками называются самые предметы, бывшие в употреблении людей, служившие их потребностям и, следовательно, наглядно представлявшие их быт, обстановку, вкусы, стремления и страдания. Этими памятниками ведает археология, у которой своя критика с особыми приемами. Историческая критика в принятом смысле ведает собственно словесными памятниками письменности, в которых рассказываются события или изображаются отношения минувших времен. Они передают житейское явление (событие, мысль, чувство) словом, а не наглядным знаком или художественным образом. Неверное отражение действительности в таком памятнике происходит от двух причин: или испорчен текст его, и потому неверно передает[ся] мысль его автора, или самая мысль автора намеренно или ненамеренно неверно передает действительность. Критика, направленная к восстановлению подлинного текста памятника, называется филологической. Критика, имеющая целью определить угол преломления действительности, степень уклона авторской мысли от действительности, может быть названа фактической. Таким образом, историческая критика - это или критика текстов, передающих исторические факты, или критика фактов, воспроизводимых текстами. <...>

 

Ключевский, В. О. Сочинения: в 9 т. / В. О. Ключевский. – Москва: Мысль, 1989. – Т. VII. Специальные курсы (продолжение). – С. 5-7.

Платонов С.Ф. Обзор источников русской истории (извлечение)

Платонов Сергей Фёдорович ( 1860-1933) - историк, академик Российской академии наук с 1920 г. (академик АН СССР с 1925 г.), классик русской исторической науки.

В обширном смысле слова исторический источник есть всякий остаток старины, будет ли это сооружение, предмет искусства, вещь житейского обихода, печатная книга, рукопись или, наконец, устное предание. Но в узком смысле источником мы называем печатный или письменный остаток старины, иначе говоря, той эпохи, которую изучает историк. Нашему ведению подлежат лишь остатки последнего рода. <…>

Перейдем к характеристике отдельных видов исторического материала и прежде всего остановимся на источниках летописного типа, и в частности на летописи, так как ей, главным образом, мы обязаны знакомством с древнейшей историей Руси. Но для того, чтобы изучать летописную литературу, надобно знать употребительные в ней термины. В науке «летописью» называется погодный рассказ о событиях, местами краткий, местами более подробный, всегда с точным указанием лет. Летописи наши сохранились в огромном количестве экземпляров или списков XIV-XVIII вв. По месту и времени составления и по содержанию летописи делятся на разряды (есть Новгородские, Суздальские, Киевские, Московские). Списки летописи одного разряда разнятся между собою не только в словах и выражениях, но даже и в самом выборе известий, и часто в одном из списков известного разряда есть событие, которого нет в другом; вследствие этого списки делятся на редакции или изводы. Различия в списках одного разряда и навели наших историков на мысль, что летописи наши суть сборники и что их первоначальные источники не дошли до нас в чистом виде. Впервые эта мысль была выражена П. М. Строевым еще в 20-х годах в его предисловии к «Софийскому Временнику». Дальнейшее знакомство с летописями привело окончательно к убеждению, что летописи, которые нам известны, представляют своды известий и сказаний, компиляции из нескольких трудов. И теперь в науке господствует мнение, что даже древнейшие летописи суть компилятивные своды. Так, летопись Нестора есть свод ХII в., Суздальская летопись – свод XIV века, Московские – своды XVI и XVII вв. и т. д. <…>

С XV в. являются попытки собрать в одно целое исторический материал, разбросанный в этих местных летописях. Так как эти попытки совершались в эпоху Московского государства и часто официальными средствами правительства, то они слывут под именем Московских сводов или Московских летописей, тем более что дают обильный материал именно для Московской истории. Из этих попыток более ранняя – Софийский Временник (две редакции), который соединяет известия Новгородских летописей с известиями Киевской, Суздальской и других местных летописей, дополняя этот материал отдельными сказаниями исторического характера. Софийский временник относится к XV в. и представляет собою чисто внешнее соединение нескольких летописей, соединение под определенным годом всех относящихся к последнему данных безо всякой их переработки. Такой же характер простого соединения материала из всех доступных составителю летописей имеет Воскресенская летопись, возникшая в начале XVI в. Воскресенский свод сохранил до нас в чистом виде массу ценных известий по истории удельной и московской эпох, почему и может быть назван самым богатым и надежным источником для изучения XIV-XV вв. Иной характер имеют Степенная книга (составленная лицами, близкими к митрополиту Макарию, XVI в.) и Никоновская летопись с Новым Летописцем (XVI-XVII вв.). Пользуясь тем же материалом, как и прежде названные своды, эти памятники дают нам этот материал в переработанном виде, с риторикой в языке, с известными тенденциями в освещении фактов. Это первые попытки обработки исторического материала, вводящие нас уже в историографию. Позднейшее русское летописание пошло в Московском государстве двумя путями. С одной стороны, оно стало официальным делом, – при дворе московском записывались погодно дворцовые и политические события (летописи времени Грозного, например: Александро-Невская, Царственная книга и вообще последние части Московских сводов, – Никоновского, Воскресенского, Львовского), а с течением времени и самый тип летописей стал изменяться, они стали заменяться так называемыми разрядными книгами. С другой стороны, в разных местностях Руси стали являться летописи строго местного, областного, даже городского характера, в большинстве лишенные значения для политической истории (таковы Нижегородская, Двинская, Угличская и др.; таковы до некоторой степени и Сибирские).

С XVI в., рядом с летописями, возникает новый вид исторических произведений: это – Хронографы или обзоры истории всемирной (точнее, библейской, византийской, славянской и русской). Первая редакция хронографа была составлена в 1512 г., преимущественно на основании греческих источников с дополнительными сведениями по русской истории. Она принадлежала псковскому «старцу Филофею». В 1616-1617 гг. был составлен хронограф 2-й редакции. Это произведение интересно в том отношении, что более древние события изображает на основании первой редакции хронографа, а русские – начиная с XVI, XVII вв. – описывает заново, самостоятельно. Автор его несомненно обладает литературным талантом и, кто хочет ознакомиться с древнерусской риторикой в ее удачных образцах, должен прочитать статьи по русской истории в этом хронографе. В XVII в. московское общество начинает проявлять особенную склонность к хронографам, которые растут в большом количестве. Погодин в свою библиотеку собрал их до 50 экземпляров; нет сколько-нибудь крупного собрания рукописей, где бы их не считали десятками. Распространенность хронографов легко объяснить: краткие по системе изложения, написанные литературным языком, они давали русским людям те же сведения, что и летописи, но в более удобном виде. <…>

Рядом с историческими сказаниями в качестве исторического источника стоят сказания агиографические или жития святых и повествования о чудесах. Не только самое житие святого дает иногда ценные исторические показания об эпохе, в которую жил и действовал святой, но и в «чудесах» святого, приписанных к житию, историк находит важные указания об обстоятельствах того времени, когда совершались чудеса. Так, в житии Стефана Сурожского одно из повествований о чуде святого дает возможность установить существование народа Русь и его действия в Крыму ранее 862 г., когда, по летописи, Русь была призвана в Новгород с Рюриком.<…>

Мы закончим перечень исторических источников литературного типа, если упомянем о большом числе тех записок о России, которые были в разные века составлены иностранцами, посещавшими Русь. Из сказаний иностранцев заметнее труды: католика-монаха Плано Карпини (XIII в.), Сигизмунда Герберштейна (начало XVI в.), Павла Иовия (XVI в.), Иеронима Горсея (XVI в.), Гейденштейна (XVI в.), Флетчера (1591), Маржерета (XVII в.), Конрада Буссова (XVII в.), Жолкевского (XVII вв.), Олеария (XVII в.), фон-Мейерберга (XVII в.), Гордона (конец XVII в.), Корба (конец XVII в.). Для истории XVIII в. большое значение имеют дипломатические депеши западноевропейских послов при русском дворе и бесконечный ряд мемуаров иностранцев, знакомых с русскими делами. <…>

 

Платонов, С.Ф. Лекции по русской истории / С.Ф. Платонов. – Москва: ООО Издательский дом «Летопись-М», 2000. – С. 27, 43, 46-48, 49-50.

Джон Тош. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка (извлечение)

Если главной заботой историка является воссоздание и объясне­ние прошлого ради самого прошлого или в свете его значения с точки зрения современности, то достигнутый им результат опре­деляется прежде всего количеством и характером имеющихся ис­точников. < … >

Исторические источники включают любые свидетельства про­шлой деятельности людей – слово написанное и слово произнесен­ное, характер ландшафтов и предметы материальной культуры, а так­же произведения искусства, фото- и кинодокументы. История зани­мает уникальное место среди гуманитарных и социальных наук по разнообразию источников, каждый из которых требует специальных знаний.

Каждый из этих источ­ников требует специальных приемов, овладеть которыми в полной мере одному-единственному историку вряд ли по силам. Методика работы с источниками, которые представляют наибольшую техниче­скую сложность, способствовала появлению сфер узкой специализа­ции. Раскопкой древних памятников и истолкованием найденных ос­татков материальной культуры занимаются археологи, которым ныне помогают специалисты по аэрофотосъемке и химическому анализу; к их услугам нередко прибегают искусствоведы. Историк часто пользу­ется данными археологов и искусствоведов, и он может считать себя достаточно подготовленным, чтобы делать выводы на основе изуче­ния широкого круга предметов материальной культуры – например, облика и внутреннего устройства норманнских замков или характера образов, воссозданных на прижизненных портретах Елизаветы I и мо­нетах периода ее царствования; но такие данные рассматриваются большинством историков как «вспомогательные», периферийные элементы их дисциплины. За последние тридцать лет диапазон источников, которыми историки, по их собственному утверждению, овладели, несомненно, расширился. Он теперь включает топонимику, топогра­фию и – что касается новейшей истории – кинодокументы. < … > Письменные источ­ники, как правило, отличаются точностью в отношении времени, ме­ста создания и авторства и раскрывают мысли и действия отдельных людей, как ни один другой вид источников. Достаточно прочитать труд по истории общества, о котором не осталось буквально ни одно­го письменного свидетельства – о железном веке в Британии или Зимбабве периода средневековья, – чтобы увидеть, до какой степени теряет жизненную силу история, лишенная своей главной источниковой базы. Более того, написанное слово всегда служило множеству разных целей – информации, пропаганде, личным контактам, раз­мышлениям и творческому самовыражению, – каждая из которых может представлять интерес для историка. Интерпретация текстов, выполняющих несколько функций и относящихся к эпохе, духовная жизнь которой резко отличалась от нашей, требует критических навы­ков самого высокого уровня. Письменным источникам свойственны одновременно наибольшая отдача и (чаще всего) наибольшая полно­та, поэтому неудивительно, что историки в основном ими и ограничиваются.

Использование письменных материалов как основного историче­ского источника осложняется тем фактом, что сами полученные исто­риками данные тоже передаются в письменной форме. И при выборе темы исследования, и в уже законченной работе историки в той или иной степени находятся под влиянием того, что написали их предше­ственники, принимая значительную часть полученных ими данных, и, после определенного отбора, их интерпретацию этих данных. Но когда мы читаем труд историка, то уже удаляемся на один шаг от ори­гинальных источников за рассматриваемый период или еще дальше, если автор опирался на уже написанное другими. Первый тест, кото­рый должен пройти любой исторический труд: насколько содержащаяся в нем интерпретация прошлого соответствует всей совокупности имеющихся данных; после обнаружения новых источников или ново­го прочтения старых даже самая престижная книга может оказаться на свалке. Короче, современная историческая наука основана не на до­стижениях предшественников, а на постоянном переосмыслении оригинальных источников. Именно по этой причине историки рас­сматривают оригинальные материалы как первичные – первоисточ­ники. Все, что они и их предшественники написали, считается вторичными источниками.

Таким образом, процесс исторического исследования состоит не в том, чтобы выявить один авторитетный источник и извлечь из него все ценное, ведь большинство источников в какой-то мере страдает не­точностью, неполнотой или искажено под воздействием предрассуд­ков и корыстных интересов. Скорее он представляет собой сбор мак­симального количества данных на основе изучения широкого круга источников – желательно всех источников, имеющих отношение к рассматриваемой проблеме. Такой метод дает больше возможностей для выявления неточностей и искажений в конкретных источниках, позволяет более обстоятельно подтвердить выводы ученого. Каждый вид источников имеет свои слабые и сильные стороны; при их изуче­нии в совокупности и сравнительном анализе есть надежда, что они откроют вам истинные факты – или хотя бы позволят максимально приблизиться к истине.

Поэтому овладение широким кругом источников является одним из признаков подлинно научного исследования – трудной, порой не­достижимой целью. < …. >

Нигде, однако, историки не получили абсолютно свободного до­ступа к государственным архивам. Если бы им разрешили знакомить­ся с документами сразу по истечении срока их практической надобно­сти, они бы получили доступ к материалам, созданным лишь несколь­ко лет назад. Любое правительство независимо от политической окра­ски нуждается в определенной степени секретности, и все они стре­мятся истолковывать эту секретность в крайне жестком духе. Государ­ственные служащие хотят быть уверенными, что их официальная дея­тельность не станет предметом публичных обсуждений в обозримом будущем. В Британии «период секретности» в отношении государст­венных архивов существенно варьировался в зависимости от проис­хождения документов, пока в 1958 г. не был установлен единый 50-летний срок. Еще через 9 лет, после энергичных требований истори­ков, этот срок был сокращен до 30-ти лет. В 1970 г. этому примеру после­довала Франция, но в некоторых странах, например в Италии, 50-лет­ний срок остается в силе. Впрочем, все правительства без колебаний навечно закрывают доступ к документам, связанным с особо «чувст­вительными» моментами в истории – в Британии это, к примеру, Ирландский кризис 1916-1922 гг. и отречение Эдуарда VIII в 1936 г., во Франции – ряд вопросов, относящихся к периоду упадка Третьей ре­спублики в конце 1930-х гг. В США по Закону о свободе информации, принятому в 1975 г., доступ историков и всех желающих к архивам был существенно расширен, но в остальных странах сокращение периода секретности до 30-ти лет – максимально возможная степень либерализа­ции. Конечно, это чревато серьезными последствиями для изучения современной истории. Здесь исследователи вынуждены полагаться на опубликованные источники, мемуары и дневники больше, чем им хо­телось бы.

Первым этапом анализа документа является проверка его подлин­ности, иногда называемая внешней критикой источника. Действитель­но ли автор, место и дата создания документа таковы, какими кажут­ся? Эти вопросы особенно уместны в отношении юридических доку­ментов, таких, как хартии, завещания и контракты, от которых зави­сит в большей степени богатство, статус и привилегии. В средние века подделывались очень многие королевские или церковные хартии ли­бо для замены утраченных подлинников, либо с целью получения ни­когда в действительности не предоставлявшихся прав и привилегий. Одной из наиболее известных подделок такого рода является «Кон­стантинов Дар», документ VII в., якобы предоставлявший папе Силь­вестру I и его преемникам светскую власть над Италией на вечные времена. Подобные документы можно назвать «историческими под­делками», и их выявление может рассказать нам очень многое об об­ществе, в котором они были сфабрикованы. < … >

Если источник вызвал у историка подозрения, он задает себе ряд основополагающих вопросов. Во-первых, ставится вопрос о проис­хождении источника: можно ли проследить прямую связь документа с учреждением или лицом, которое считается его автором, и мог ли он быть подделан? В случае важнейших находок, которые вдруг возника­ют неизвестно откуда, этот вопрос приобретает особое значение. Во-вторых, необходимо изучить содержание документа на предмет соот­ветствия известным фактам. В какой степени заявленные в документе претензии или выраженные в нем чувства соответствуют нашим зна­ниям о данном периоде? Если документ противоречит данным, полу­ченным из других, несомненно, подлинных первоисточников, то он скорее всего является фальшивкой. В-третьих, важное значение име­ют и формальные признаки документа. Историк, работающий в ос­новном с рукописными источниками, должен обладать знаниями па­леографа, чтобы решить, соответствует ли графическая форма письма заявленному в документе месту и времени, и филолога, чтобы проана­лизировать стиль и язык подозрительного текста. < …. >

Установление подлинности документа и – в случае необходимо­сти – очистка текста от искажений являются лишь первым этапом ис­следования. Второй, куда более сложный составляет внутренняя кри­тика источника, то есть истолкование содержания документа. Если авторство, место и время создания документа соответствуют действи­тельности, то возникает вопрос: что мы можем извлечь из лежащего перед нами текста? С одной стороны, это вопрос о том, что он означает. И дело здесь не просто в переводе текста с иностранного или арха­ичного языка, хотя сама попытка понять средневековую латынь с со­кращениями – немалый труд для начинающего. Историку требуется не только свободное владение языком, но и знание исторического контекста, позволяющее понять, о чем идет речь. < …. >

Перед историками, основательно изучившими источники по свое­му периоду и овладевшими характерными для него оборотами речи и технической терминологией, проблема смысла встает гораздо реже. Но есть и другой, куда более насущный вопрос, связанный с содержанием документа: можно ли на него положиться? Ни один источник нельзя использовать для воссоздания прошлого, не оценив надеж­ность изложенных в нем исторических данных. Этот вопрос находит­ся вне рамок любой из вспомогательных дисциплин, таких, как пале­ография или дипломатика. Ответ на него требует знания историческо­го контекста и психологии человека. Здесь профессия историка про­является в чистом виде.

Там, где документ принимает форму сообщения об увиденном, ус­лышанном или сказанном, необходимо задать себе вопрос, был ли ав­тор в состоянии достоверно передать информацию. Присутствовал ли он (или она) при описываемом событии, был ли он спокоен и внима­телен? Если же он получил информацию из вторых рук, то не идет ли речь просто о слухах? <... >

Когда речь идет об устных вы­сказываниях, очень многое может зависеть от точности формулиро­вок, но до распространения стенографии в XVII в. сделать дословную запись было просто невозможно. Первый механический инструмент для звукозаписи – фонограф – был изобретен лишь в 1877 г. Поэто­му крайне трудно установить, что именно сказал интересующий вас государственный деятель в той или иной из своих речей: даже при на­личии заранее написанного текста, он мог отойти от него в устном вы­ступлении, а газетные репортеры, как правило, вооруженные лишь карандашом и блокнотом, неизбежно передают ее содержание выбо­рочно и неточно, в чем можно убедиться, сравнив отчеты об одной и той же речи в разных газетах. < … >

Документ, производящий впечатление непосредственного сообщения об увиденном, услышан­ном или сказанном, вполне может оказаться тенденциозным – либо неосознанно, из-за глубоко укоренившихся предрассудков автора, либо намеренно, из его стремления доставить удовольствие или по­влиять на адресата. Посол в донесениях на родину может попытаться создать преувеличенное впечатление о своей энергии и инициативно­сти; он также может привести свои оценки правительства, при кото­ром он аккредитован, в соответствие с политическим курсом или взглядами начальства. < …. >

Автобиографии особенно славятся ошибками и тенденциозностью. Но в субъективности как таковой часто и заключается их главная ценность, ведь созданная автором картина собственной жиз­ни является в равной степени порождением личных качеств и культурного контекста. Эта субъективность тоже дает представление об умонастроении автора не только при написании мемуаров, но и на протяжении всей его жизни. Даже самый сомнительный источник мо­жет способствовать воссозданию прошлого. < …. >

Таким образом, процесс исторического исследования состоит не в том, чтобы выявить один авторитетный источник и извлечь из него все ценное, ведь большинство источников в какой-то мере страдает не­точностью, неполнотой или искажено под воздействием предрассуд­ков и корыстных интересов. Скорее он представляет собой сбор мак­симального количества данных на основе изучения широкого круга источников – желательно всех источников, имеющих отношение к рассматриваемой проблеме. Такой метод дает больше возможностей для выявления неточностей и искажений в конкретных источниках, позволяет более обстоятельно подтвердить выводы ученого. Каждый вид источников имеет свои слабые и сильные стороны; при их изуче­нии в совокупности и сравнительном анализе есть надежда, что они откроют вам истинные факты – или хотя бы позволят максимально приблизиться к истине.

 

Тош, Д. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка / Д. Тош; пер. с англ. – Москва: Издательство «Весь Мир», 2000. – С. 31-32, 43-44, 47-51, 53.