Несмотря на строгие инструкции капитана, требовавшего, чтобы пары поисковиков держались на расстоянии прямой видимости, никто этого правила не соблюдал.

Это было столь же невозможно, как искать подосиновик под одним и тем же кустом. Каждый надеялся на свою уникальную удачу, и постепенно расстояния между поисковиками увеличивались все больше. Роман оказывался предоставленным самому себе, и это его вполне устраивало. Вместо того чтобы целыми днями обшаривать трещины в породе, он искал на полу заброшенных штолен следы существ, приходивших неведомо откуда и исчезавших неведомо куда… Вернее, даже не самые их следы. Место, откуда они появлялись и куда уходили в случае опасности…

В крысоидов он поверил безоговорочно, сразу, они казались ему реальнее легендарного Бракова.

Шаги он услышал на пятнадцатый день целенаправленных поисков. Роман не нуждался в карте заброшенных штолен, он составил ее в своей памяти. Достаточно было один лишь раз пройти по слабо освещенному горизонту – большего не требовалось. Иногда, если возникала необходимость, он мог, сосредоточившись, «просветить» не слишком толстую стену и узнать, есть ли за ней проход.

Вначале он уловил лишь легкое сотрясение почвы. И удивился, потому что все горизонты рудника прожигали в монолитной скале. Здесь не было ни обвалов, ни землетрясений. Чтобы задрожал такой скальный монолит, требовалось нечто чрезвычайно тяжелое… И это «нечто» проходило сейчас под ним в четвертом штреке.

Сжимая копье в одной руке и фонарь в другой, он бросился к шахтному стволу, но у подъемника лицом к лицу столкнулся с Крестовым.

То-то я смотрю, у тебя камней с каждым разом все меньше. Надоело жить? Спешишь испытать судьбу?

Я должен его видеть.

Зачем?

Пока не знаю. Мне нужен проход, из которого они появляются. Да и сами крысоиды, они же не хищники, здесь нет никакой дичи, зачем они приходят в эти штольни?

Что-то ты много вопросов задаешь, парень! И не занимаешься делом, мне надоело оплачивать твои харчи!

Пропусти меня, Кжан, я рассчитаюсь с тобой и, кроме того, обещаю, если мне удастся найти выход, я не уйду без тебя.

Секунду они молча смотрели в глаза друг другу, потом Кжан посторонился и, пропуская Романа, пробормотал:

Впервые встречаю человека, который добровольно решил погибнуть от этой твари.

Подъемник представлял собой простую веревку с узлами, перекинутую через блок. Любые механизмы сложнее этого находились здесь под запретом. Когда Роман уже скользил вниз по стволу, Кжан нагнулся и проговорил ему вслед:

В шестом штреке, идущем параллельно четвертому, есть узкий пролом. Попробуй затаиться там. Может быть, тебе повезет. Но, если он тебя учует, его не остановит никакая скала.

Роман опаздывал– шаги неведомого существа становились все слабей, содрогания почвы ощущались едва заметно. И все же он успел срезать путь и выйти наперехват зверю, если это был зверь…

В круговерти подземного лабиринта он, должно быть, все же потерял нужное направление и совершенно неожиданно для себя увидел в десяти метрах выхваченную из мрака слабым светом фонаря морду зверя, идущего ему навстречу. В каждом его шаге чувствовались сдержанная стремительность и переливчатость мышц. Роман даже не успел испугаться, а зверь был уже совсем рядом, словно огромная черная капля ртути перетекла из глубины прохода, проскочила в одно мгновение ока, еще разделявшие их метры.

Человек и существо иного мира медленно шли навстречу друг другу. Человек бросил копье на дно штрека и шел безоружным, только крепко сжимая фонарь, словно и в эти, возможно, последние свои минуты желая лишь одного – видеть. Видеть бугорчатую переливчатую громаду зверя, заполнявшую своей массой всю трехметровую трубу забоя до самого потолка. Видеть лапы, заканчивающиеся не когтями, как он ожидал, а мягкими широкими кожаными подушками. Вот отчего так долго не встречались ему следы диковинного зверя, похожего, скорее, на огромного разгневанного гиппопотама, чем на крысу.

Видеть два огромных, с проблеском, немигающих глаза, губы, с присвистом всасывающие воздух сквозь лезвия желтоватых полуметровых клыков. Роман не искал опасности специально и не хотел погибать в этой тупой и, должно быть, огромной пасти, которая пока только угадывалась за почти добродушной складкой губ. Бежать было поздно, а паника и слепой смертный ужас не могли так быстро справиться с тренированным сознанием Романа.

Человек не побежал, спокойно, с достоинством шагнув навстречу зверю. И зверь остановился, пораженный неслыханной дерзостью жалкой букашки. Тогда человек сделал еще один шаг вперед и стоял теперь внизу, под самой мордой зверя, и тому пришлось повернуть голову. Словно черный паровоз развернулся над ним, опустив вниз голубой фонарь глаза, чтобы лучше видеть нахальную козявку. Так они и стояли минуту-две, может, больше– кто их считает, такие минуты? А потом в глубинах этого необъятного зверя зародился не то стон, не то клекот. Словно он хотел рассказать о том, как нелегко быть пугалом для всего живого сразу в двух параллельных мирах. Тоской и безмерным одиночеством пахнуло на Романа от этого звука, и тогда, совершенно неожиданно для себя, он протянул руку и погладил морду зверя, как привык это сделать у себя дома, повстречав на зеленом лугу заблудившуюся лошадь. Бездна страха, непонимания, злобы между ними вдруг стала меньше от этого простого жеста.