И различия между гвардией и не-гвардией на море — это различие сухопутное, поскольку перед возможностью навигационной ошибки и разгулом морской стихии равны и гвардейский экипаж императорской яхты и рядового фрегата, отправляющегося куда-то по делам службы.
В сухопутных же войсках не так: во всех армиях и военных округах есть «придворные части» и собственно армия, которая расквартирована по дырам, тянет армейскую лямку в мирное время, а в военное — первой платит своей кровью за ошибки и преступления центра.
Адмиралами не становятся в мгновение ока; в адмиралов вырастают молодые люди, но растут они в обстановке корабельного и эскадренного самодержавия, т. е. концептуального самовластья общегосударственного уровня ответственности.
И не случайно на военных советах российского флота младший по чину ПЕРВЫМ высказывал своё мнение, как бы примеряя ношу ответственности. И так было в течение веков: на плечах командира корабля лежала общегосударственная ответственность, в то время как он не знал иногда, в состоянии войны или мира находится его страна со страной-владельцем встречного корабля.
Условия морской службы в военно-морской культуре формировали общегосударственный образ мышления у всех:
от нижних чинов до адмиралов.
На суше всё было иначе. Сухопутный командир всегда находился под контролем высшего начальства и всегда имел возможность в той или иной мере переложить свою ответственность на плечи высшего начальства. Перекладывание ответственности вверх по служебной лестнице, вплоть до государя-императора, закономерно кончается Аустерлицем, даже если император и имеет какое ни на есть военное образование.
Именно поэтому Цусима случилась на сто лет позднее Аустерлица. Для того, чтобы стали возможными Порт-Артурская ночь 08/09.02.1904 г. (нового стиля), Цусима, необходимы были телеграф и радио, позволившие единоначальнику перекладывать свою ответственность на Петербург. В этом же причина и американского Пёрл-Харбора 07.12.1941 г.. хотя там, похоже, не обошлось без масонского провокационного вмешательства со стороны Вашингтона, отвергшего ряд целесообразных предложений местного командования.
Военный рейтинг морской культуры России был всегда высок. И историки «владычицы морей» предпочитают
не вспоминать о таких фактах, как уход Нельсона от Ревеля (Таллинн); как неудачу со взятием в плен эскадры адмирала
Д. Н. Сенявина, когда ввязываться в бой с русскими не хотелось,
а принудить к сдаче не смогли и согласились взять русскую эскадру на сохранение до конца войны; как десантную операцию в Петропавловске-Камчатском и артиллерийскую дуэль с соловецкими монахами в ходе крымской войны. В 1917 г. ВМС США хотели жить умом адмирала А. В. Колчака, но он был патриот и отказался.
За двадцать лет советской власти сионо-нацизм, уничтожив представителей старой армии, не смог искоренить военную культуру России. После «необоснованных» репрессий 1937 г. началось закономерно обоснованное возрождение военной культуры России.
Ошибки высшего политического руководства СССР в первой половине 1941 г. оказывали влияние и на деятельность Наркомата Обороны, в ведении которого находились сухопутные войска, и на деятельность Наркомата ВМФ.
В том, что Флот встретил войну по боевой тревоге, проявился САМОДЕРЖАВНЫЙ образ мыслей, воспитанный в высшем командном составе ВМФ СССР российской морской культурой.
В том, что Сухопутные войска были застигнуты врасплох немецким нападением, проявилась ВЕРНОПОДДАННОСТЬ, воспитанная военной культурой российской армии и лейб-гвардии. К утру 22 июня российскую армию привела та же сила, что и к солнцу Аустерлица: собственная верноподданность в сочетании с недостаточной компетентностью в вопросах стратегии высшего политического руководства государства.
Хронология начала войны была такова. 15 мая 1941 г. немецкий военный самолёт «Юнкерс-52» без каких-либо препятствий со стороны ПВО СССР совершил полет по маршруту Белосток–Минск–Смоленск–Москва («Военно-исторический журнал» № 6, 1990). Германия получила представление о реальном уровне готовности войск ПВО. 15.06.1941 главное командование военно-морского флота Германии приказало уничтожать советские подводные лодки при их обнаружении к югу от линии Клайпеда–южная оконечность о. Эланд. В ночь на 21 и 22 июня Германия приступила к минированию нейтральных вод Балтийского моря.
С 26.05.1941 г. командование Черноморского флота отдало приказ, согласно которому при нахождении в море предписывалось держать оружие в готовности к немедленному использованию и докладывать экстренно по радио с грифом «фактически...» об обнаружении кораблей, подводных лодок и самолётов, о которых не было оповещения.
Северный флот перешёл на повышенную готовность вечером 18 июня. Военный Совет Балтийского флота ввёл повышенную готовность днём 19 июня.
19 и 21 июня командир базы Ханко (быв. Гангут)
на территории Финляндии С. И. Кабанов посетил все части базы,
дав указание о применении оружия в случае нападения противника, которое может начаться в ближайшие часы.
21 июня в 17 часов командующий Балтийским флотом В. Ф. Трибуц отдал циркулярное распоряжение командирам соединений о пребывании дежурных частей и боевого ядра в готовности к немедленному использованию оружия.
В ночь 21/22 июня Нарком обороны С. К. Тимошенко отдал указание Наркому ВМФ Н. Г. Кузнецову о приведении флотов в полную боевую готовность. Оно стало известно флотам около 24 часов 21 июня 1941 г. Стимулом к изданию директивы послужил доклад командующего Киевским ВО М. А. Пуркаева о немецком перебежчике, утверждавшем, что утром 22.06 начнётся война.
Но если бы перебежчика не было? — Флот уже всё равно был в боеготовности близкой к полной, а сухопутные войска всё равно имели бы примерно тот же уровень боеготовности, близкий к нулю.
К 3 часам ночи 22.06.1941 г., когда начались первые налёты, большинство кораблей и частей ВМФ были в состоянии полной боевой готовности и открыли огонь немедленно по обнаружении противника. От «внезапных» налётов авиации Германии ВМФ СССР потерь в корабельном составе не имел.
Кроме того, в Главном штабе ВМФ ежедневно на некоем графике откладывали величину одного из германских параметров. Экстраполируя этот график в будущее, уже примерно за неделю до начала войны знали, что 20–23 июня 1941 этот параметр достигнет значений, которые можно интерпретировать в сочетании с общим ходом процессов в мире единственным образом — война.
И к войне готовились, не ожидая указаний высшего руководства, поскольку высшее руководство может ошибаться точно так же, как и подчинённые. Государственный образ мышления предполагает подстраховывать возможные ошибки как подчинённых, так и вышестоящих начальников.
Корабельный состав, инфраструктура базирования создаётся десятилетиями, но может быть лишена боевой ценности в течение нескольких минут внезапным ударом. С приходом на пост Наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова основное внимание в организации службы было уделено разработке системы боевых готовностей частей и соединений Флота и отработке навыков приведения всей военно-морской структуры к полной боевой готовности, дабы этого внезапного удара не было.
Безусловно, что инфраструктура флота менее обширна, чем инфраструктура сухопутных войск, а её элементы более компактны. Эти два фактора упростили перевод Флота на немедленную боеготовность в ночь 21/22 июня. Но дело в том, что моряки имели систему управления боеготовностью флота в целом, имели представление о её быстродействии и потому осмысленно по собственной инициативе повышали боеготовность флотов так, чтобы эта система могла сработать. Поэтому проблема «внезапности» перед ВМФ не стояла.
Сухопутные войска, находившиеся в ведении Наркомата обороны, этой проблемы не видели; системы управления боевой готовностью военных округов, частей, родов войск не разработали и не освоили в действии. Это привело к «внезапности» нападения, хотя потери 22 июня 1941 — результат не внезапности, а НИЗКОГО по сравнению с требованиями времени профессионализма командования сухопутных войск СССР в двадцатые-тридцатые годы. Это касается в полной мере и репрессированных маршалов. Если бы они действительно создали систему управления боеготовностью сухопутных войск, аналогичную по назначению флотской, то от неё бы вряд ли отказались к 1941 г. и их преемники. Кроме того, репрессии затронули не только командование сухопутных войск, но и командование ВМФ.
Маршал Г. К. Жуков пишет:
«В оперативном плане 1940 года, который после уточнения действовал в 1941 году, предусматривалось в случае угрозы войны:
¾ привести все вооружённые силы в полную боевую готовность;
¾ немедленно провести в стране войсковую мобилизацию;
¾ развернуть войска до штатов военного времени согласно мобилизационному плану;
¾ сосредоточить и развернуть все отмобилизованные войска в районе западных границ в соответствии с планом приграничных округов и Главного военного командования.
Введение в действие мероприятий, предусмотренных оперативным и мобилизационным планами, могло быть осуществлено только по особому решению правительства.
Это особое решение последовало в ночь на 22 июня 1941 года. В ближайшие предвоенные месяцы в распоряжениях руководства
не предусматривались все необходимые мероприятия, которые нужно было провести в особо угрожаемый войной период в кратчайшее время».
Естественно, возникает вопрос: почему руководство, возглавляемое И. В. Сталиным, не провело в жизнь мероприятия им же утверждённого плана?
Г. К. Жуков объясняет это тем, что все помыслы и действия И. В. Сталина «были пронизаны одним желанием — избежать войны и уверенностью в том, что ему это удастся».
Уже в 1970 г., когда «Воспоминания и размышления» вышли из печати первым изданием, Г. К. Жуков отмечал: «Сейчас у нас в поле зрения, особенно в широких, общедоступных публикациях, в основном факты предупреждений о готовившемся нападении на СССР, о сосредоточении войск па наших границах и т. д. Но в ту пору, как это показывают обнаруженные после разгрома Германии документы, на стол к И. В. Сталину попадало много донесений совсем другого рода». Далее сообщается об издании Кейтелем 15 февраля 1941 г. специальной «Директивы по дезинформации противника», в соответствии с которой в массовом количестве печатались топографические карты Англии; к войскам прикомандировывались переводчики английского языка; были разработаны операции «Гарпун» и «Акула»; в войсках распространялись слухи о договорённости с СССР о пропуске контингентов вермахта в Индию и отдыхе в восточных регионах рейха перед вторжением в Англию.
При этом необходимо помнить, что нападение на СССР противоречило долгосрочным интересам Германии, поскольку затяжной характер войны не вызывал сомнений ни в СССР, ни
у трезвых военных специалистов Германии, что предопределяло, по крайней мере, если не полный разгром Германии, то её полное истощение в длительной войне. Ошибка высшего руководства страны в том, что гитлеризм им рассматривался как КОНЦЕПТУАЛЬНО САМОСТОЯТЕЛЬНОЕ ЯВЛЕНИЕ,
не способное к политике самоуничтожения.
Кроме того. И. В. Сталин и высшее государственное руководство не получили систематического военного образования, не имели практического опыта командования большими массами войск, штабной работы, а только осуществляли общее руководство деятельностью Наркоматов обороны и ВМФ в общегосударственной жизни. В пользу этих утверждений говорят и слова И. В. Сталина вечером 21 июня при обсуждении проекта директивы о приведении войск в боевую готовность, приводимые Г. К. Жуковым: «...нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений». Но никто, судя по всему, не возражал, что нападение может начаться внезапным массированным ударом. Г. К. Жуков и Н. Ф. Ватутин пошли готовить директиву согласно указаниям
И. В. Сталина, хотя ехали в Кремль вместе с К. С. Тимошенко, договорившись во что бы то ни стало добиться приведения войск в полную боевую готовность. Был и проект иной директивы, отвергнутой И. В. Сталиным как преждевременной, текст которой Г. К. Жуков не приводит.
Похоже, что высшее руководство страны не знало,
что и как спросить у военных об обеспечении согласованности внешней политики и мероприятий по обеспечению обороноспособности страны, при которых исключён удар противника по небоеспособным войскам. Военные же верноподданно избегали подсказок и советов высшему руководству государства. Во всяком случае, нигде не отмечено, чтобы профессионалы-военные доложили руководству государства, что на приведение всех вооружённых сил в полную боевую готовность (ЭТО ГЛАВНОЕ!) согласно оперативному, плану им требуется столько-то часов от момента получения такого указания Наркомом обороны в зависимости от времени года и времени суток. Если такое указание не поступит своевременно, то противник нанесёт удар по небоеспособным частям и будет КАТАСТРОФА. Сухопутные войска сделали вид, что ночь начала русско-японской войны, когда в Порт-Артуре флот понёс потери в результате внезапного нападения, сухопутных войск ни коим образом не касается. Флот извлёк уроки — армия ограничилась тем, что в знак презрения за Цусиму её офицеры перестали отдавать воинскую честь офицерам флота, но армия ничего не изменила в своей организации до самого 1941 г. Сухопутные войска верноподданно ждали директивы правительства,
не задумываясь о способности правительства вовремя выдать директиву. После же смерти И. В. Сталина всю ответственность за «внезапность», КОТОРАЯ «ПОЧЕМУ-ТО» МИНОВАЛА ФЛОТ, столь же верноподданно возложили на И. В. Сталина.
Эти вопросы тем более актуальны, что Флот теперь подчинён Министерству обороны, во главе которого стоят сухопутные военные, выросшие на армейской культуре верноподданности, а не САМОДЕРЖАВИЯ. Будь это в 1941 г., Флот вряд ли бы встретил войну по боевой тревоге. Вооружённые силы СССР стали полностью верноподданными с объединением их в одном министерстве. Это, конечно, обеспечивает единство командования, но в связи с сопутствующей этому верноподданностью возникают вопросы: «Знают ли Министр обороны СССР и все президенты, сколько требуется времени, чтобы привести в полную боевую готовность хотя бы стратегические силы всех видов Вооружённых Сил и ПВО/ПРО Страны? И знают ли это же самое Министр обороны США и их президент? И где знают лучше: в СССР или в США?»
После 1945 г. уровень военного профессионализма высшего руководства СССР изменялся следующим образом.
И. В. Сталин — Генералиссимус СССР. Квалификационный уровень подтверждён подготовкой страны к войне 1941–1945 гг.; победой в ней под его общим руководством фронтом и тылом; закладкой основ научно-технических и военных программ, позволивших обеспечить к началу 60-х годов военно-стратегический паритет СССР и НАТО; поддержанием военного рейтинга СССР на достаточно высоком уровне, что позволило избежать ядерного нападения, пока СССР не обладал ядерным оружием (по американским расчётам 1947 г. выходило: 70 бомб в первом ударе по СССР, и через месяц русские танки на берегу
Ла-Манша).
Н. С. Хрущёв — генерал-лейтенант. Квалификационный уровень отчасти подтверждён в годы войны участием в работе штабов; на посту главы Советского государства квалификационный уровень подтверждён реализацией научно-технических и военных программ эпохи «сталинизма», позволивших добиться военно-стратегического паритета к началу 60-х годов. Но уже имели место откровенные глупости и подлость — увольнение Н. Г. Кузнецова и Г. К. Жукова, понимавших в вопросах обороноспособности больше, чем он; начал кампанию по дискредитации командования Вооружённых Сил; приступил
к разоружению в одностороннем порядке, что само по себе не является преступным, но оно сопровождалось преступным нарушением сбалансированности средств вооружённого воздействия разных видов Вооружённых Сил СССР; не заложил научно-технических программ поддержания паритета.
Л. И. Брежнев — комиссар, что в переводе с французского на русский означает приказчик. Жена — еврейка, дети тоже: чурбановщина — сионистская мафия; раздавал чины, награды, должности, в том числе и по просьбе жены. Л. И. Брежнев — приказчик от сионизма. И. В. Сталин же был хозяин, что по Словарю В. И. Даля означает: владелец, властный распорядитель, управитель, старший, голова, большак.
Министром обороны после смерти А. А. Гречко
Л. И. Брежнев избрал Д. Ф. Устинова, промышленника, а не военного. 22.06.1941 г. он находился в своём рабочем кабинете. Как пишет В. Г. Грабин, Д. Ф. Устинов «бледный, полуодетый (он ночевал в кабинете после закончившейся глубокой ночью, как было принято в то время, работы) сидел за столом, закрыв лицо руками и растерянно повторял:
-- Что же делать? Что же теперь делать?
Все присутствующие молчали.
Это было очень тяжёлое зрелище. Я подошёл к нему и тронул за плечо:
— Дмитрий Фёдорович, откройте сейф, там мобилизационные планы...»
Естественно, что в мемуарах Д. Ф. Устинова этого эпизода нет, а мемуары В. Г. Грабина вышли из печати в 1989 г., спустя
9 лет после смерти автора и после смерти Д. Ф. Устинова.
М. С. Горбачёв — все воинские звания получены при службе в запасе; по вольному найму в Вооружённых Силах тоже не служил. О квалификационном уровне говорит развал сельского хозяйства в годы «застоя», потеря управления народным хозяйством в целом в годы «перестройки», вспышки гражданской войны, полная подчинённость государственности СССР сионо-нацизму НАТО и ООН в вопросах внешней и внутренней политики.
Прогрессивное падение уровня военного профессионализма высшего руководства отражалось на службе личного состава Вооружённых Сил (годовщина и прочее), на их развитии и на оценках высшим руководством СССР того, что в армии и флоте хорошо, а что плохо. Трансформацию оценок «хорошо»/«плохо» можно проследить на примерах нарушения границ СССР самолётами и кораблями стран НАТО.
Во времена Г. К. Жукова, в начале 50-х гг., американские самолёты-разведчики ночью с территории Ирана над Каспийским морем выходили в район Астрахани. Когда это приняло характер ежедневных акций, то командующий войсками ПВО Страны, лично находясь на КП, наводил на цель истребители-перехватчики. Хотя отметки цели и перехватчиков на экране радара станции наведения полностью сливались, но лётчик цели не видел и не мог пресечь полет нарушителя. Это было оценено как «плохо» и послужило основанием для создания всепогодных перехватчиков с бортовой системой целеуказания оружию. Создание перехватчиков было оценено как «хорошо».
После полётов высотного бомбардировщика «Канберра»
в 1956 г. над территорией СССР и ГДР, когда опять не нашлось средств пресечь полет, это тоже было оценено как «плохо». Форсирование работ по созданию и развёртыванию систем зенитных ракет было оценено как «хорошо», что нашло подтверждение в уничтожении У-2, пилотируемого Пауэрсом.
20 апреля 1978 г. южно-корейский «Боинг-707» был принуждён к посадке на лёд озера в Карелии. В высшем руководстве страны уже был «плюрализм» по поводу, что такое «хорошо», а что такое «плохо»; это нашло отражение и во взглядах высшего кабинетного командования.
«Красная Звезда» (15 марта 1991 г.) приводит воспоминания генерал-полковника Владимира Царькова, руководившего перехватом «Боинга»: «Только посадили «Боинг», как позвонил тогдашний главком войск ПВО: «На какое расстояние самолёт вторгся в наше пространство?» «Километров на 150 примерно, — отвечаю. «Вы будете уволены, генерал», — отрезал он. Не успели мы познакомиться с радиоперехватом (разыскивается южно-корейский «Боинг» с сотней пассажиров на борту), опять звонок главкома. Докладываю о радиоперехвате и слышу: «Царьков, вас будет судить международный трибунал...» А ведь наш главком не из робкого десятка...»
После 4 апреля 1983 г., когда палубная авиация ВМС США имитировала бомбометание над Курилами, на заседании военного совета округа состоялся следующий диалог при разборе инцидента.
И. Третьяк, командующий войсками округа: «Почему вы не вступили в бой?»
Командир соединения: «Я не хотел начинать войны. Бой мог перерасти в военный конфликт, на его развязывание у меня не было полномочий».
И. Третьяк: «Будь на вашем месте фронтовик, он немедленно послал бы истребители на перехват американцам. Вы заслужили снятия с должности» («Красная звезда», 13.03.91).
1 сентября 1983 г. был сбит южно-корейский «Боинг-747». Если по меркам времён маршала Жукова — плохо то, что он был сбит не над Камчаткой при первом вторжении, а над Сахалином перед выходом из воздушного пространства СССР после вторичного вторжения. Если по меркам современной советской прессы — плохо то, что он вообще был сбит. Но в то же время
та же пресса тычет в глаза войскам ПВО Страны «Сессну»
М. Руста, которого просто пожалели, памятуя о «Боинге», и
не разметали в пух и прах реактивной струёй истребителей.
«Йорктаун» за несколько лет до вторжения в территориальные воды СССР в районе Севастополя вторгся в территориальные воды СССР в районе Камчатки. ВМФ в обоих случаях проявил снисходительность и оружия не применял.
По мнению прессы плохо, что ПВО Страны пожалело
М. Руста и он долетел до Москвы, но то, что в отношении «Йорктауна» ВМФ проявил снисходительность — это «хорошо», хотя инциденты эти «одного поля ягоды».
А плюрализм мнений прессы по этому поводу отражает самое обыкновенное непонимание высшим руководством страны того, для чего в СССР в мирное время существуют Вооружённые Силы. И это хорошо видно из официальных сообщений ТАСС сентября 1983 г., сначала отрицавших факт уничтожения «Б-747», затем признававших его постепенно и нагородивших столько противоречий, что высшее руководство СССР добилось только одного: дискредитировало страну и её вооружённые силы. Хватило бы тогда и одного сообщения: «Уничтожен неопознанный разведывательный самолёт, не вступивший в радиосвязь, отказавшийся подчиниться командам истребителей ПВО Страны. Если это был ваш «Б-747», то вы — подонки, пославшие пассажирский лайнер в разведку».
По этой причине встают вопросы о целесообразности провокаций такого рода с точки зрения НАТО; целесообразной реакции на них Вооружённых Сил СССР; целесообразной реакции руководства государства на провокации и действия военных по их пресечению.
С точки зрения НАТО, одиночные провокации целесообразны, поскольку позволяют вскрыть характер взаимодействия средств СССР в ходе их реакции на провокации и получить при этом определённые разведданные.
Но целесообразность массовых провокаций, с точки зрения НАТО, определяется реакцией на них правительства СССР.
Правительство печётся об улучшении международной обстановки. Инциденты, подобные случаям с «Боингами» и U-2 Пауэрса, вызывают обострение отношений СССР с внешним миром, что не нравится «элитарному» руководству страны.
Но вразумить директораты зарубежных авиакомпаний о БЕЗНРАВСТВЕННОСТИ сотрудничества с ЦРУ и использования лайнеров с пассажирами в разведывательных целях Советское правительство не может. Не может оно вразумить и командование НАТО о недопустимости вторжения военных кораблей и самолётов в чужое пространство и проведения в нём учений.
Оно может только вразумить своё командование после того, как лайнер сбит, о недопустимости сбивать пассажирские самолёты, поскольку это подрывает усилия Правительства по улучшению обстановки в мире.
Но когда кто-то вторгся в воздушное пространство, практически невозможно разобраться в темпе принятия решения: вторгся «Б-747» с 300 пассажирами или «Б-52» с 80 тоннами боевой нагрузки. Что вторглось, зачем, как, какую реальную опасность оно представляет, — это всё выясняется достоверно только после уничтожения ЦЕЛИ. Ночное небо — не авиасалон в Ле-Бурже с экскурсоводами, а КП района ПВО работает не по киносценарию, а по обстоятельствам. Однако, чем дальше от эпохи Г. К. Жукова, тем хуже эти элементарные вещи укладываются
в головы политического руководства СССР. И все вопросы решаются, не исходя из внутренних интересов СССР, а исходя из враждебных по отношению к СССР интересов конгломерата в полном соответствии с американской доктриной ядерного сдерживания, по своему существу являющейся доктриной постепенного принуждения. Поэтому «раздалбон» катится вниз по служебной лестнице, и в итоге уже после вторжения военных самолётов командир соединения объясняет своё бездействие: «Я не имел полномочий начинать войну». А если командир, ведущий вторгающиеся самолёты, уже имеет полномочия начать войну? — Тогда повторение всех «прелестей» лета 1941 г., но на более высоком научно-техническом уровне, и потому более страшных.
И кто за это ответит: Кремль или командир? И будет ли кому за это спросить?
Командир соединения ПВО, ВМФ, ПРО должен быть вправе, должен иметь полномочия начинать войну, пресекая вторжение извне, в пределах своей зоны ответственности, ПОСКОЛЬКУ ОН НЕ ЗНАЕТ ВСЕЙ ОБСТАНОВКИ ВНЕ ЗОНЫ ЕГО ОТВЕТСТВЕННОСТИ. Это дóлжно делать решительно и эффективно.
Единственное исключение из этого — введение в действие стратегических наступательных вооружений; это — ответственность Главнокомандующего и Генштаба.
Если каждый командир не вправе отразить вторжение в свою зону ответственности, то все вместе они прозевают войну, которая начинается одновременным вторжением в зоны ответственности всех командиров; все они кинутся за разъяснениями и указаниями к вышестоящим начальникам, и произойдёт потеря общего управления, даже если к тому моменту вышестоящее командование будет работоспособно. А если оно будет в трансе бормотать: «Что же теперь делать?» В толпо-«элитарном» обществе такой вариант закономерен, поскольку вышестоящие штабы засоряются карьеристами, не способными
к принятию решений и ответственности за них.
Преследование и угрозы в отношении командиров СА и ВМФ, принявших решительные и эффективные меры
к пресечению вторжения в пределах их зон ответственности, — ПРЕСТУПЛЕНИЕ перед народом со стороны старших начальников, руководства государства и прессы.
По этой причине, с точки зрения военной безопасности СССР, возможно признание только такого разграничения ответственности:
¾ авиакомпании и авиалюбители отвечают за то, что их самолёты следуют вне воздушного пространства СССР или в нём по всем известным коридорам под управлением службы воздушного движения;
¾ в случае навигационных ошибок, которые вполне возможны всегда, командиры гражданских судов оповещают сами диспетчерские службы о потере ориентации, либо те оказывают им содействие сами, обнаружив отклонение от маршрутов;
¾ ПВО Страны при вторжении самолётов в воздушное пространство и выходе из коридоров предпринимает меры
к выдаче целеуказания для уничтожения прежде всего. Уничтожение производится, если самолёт-нарушитель
не подчиняется командам ПВО. Запрет на уничтожение может быть дан вышестоящим командованием, но оно же несёт ответственность за последствия запрета.
ПВО Страны должно отвечать только за НЕПРИНЯТИЕ своевременных эффективных мер к пресечению полёта нарушителей.
Это же касается и отношения к вторжению кораблей иностранных ВМС. Если они отказываются покинуть территориальные воды СССР, то против них должно применяться оружие. Поскольку пославшее их командование преследует свои интересы, то целесообразно удовлетворение и своих военно-технических интересов за счёт интересов потенциального противника. В частности, «абордаж» «Йорктауна» «Беззаветным» для обеих сторон интереса не представлял; но что было бы с «Йорктауном» в результате ракетного залпа по нему даже не самой новой ракетой — представляет ВЗАИМНЫЙ интерес для
ВМФ СССР и ВМС США. Если же принято решение, что вторжение «Йорктауна» — просто идиотская шутка Пентагона,
то нечего и спектакль с «абордажем» устраивать; это не оправдано ничем и представляет опасность для своего корабля.
НАТО ведёт себя безответственно нагло: единственный способ вырабатывать в нём ответственность и здравомыслие — бить по зубам в случае вторжения в территориальные воды и воздушное пространство СССР. Потакание провокациям не ведёт к снижению напряжённости, но парализует свои вооружённые силы и снижает военный рейтинг страны, поскольку в понимании западного толпаря в медной каске всё это выглядит так: «Раз нас
не бьют — значит нас боятся!» Иного в их головы не вмещается.
Поэтому ЗДРАВОМЫСЛЯЩЕЕ правительство должно оценивать улучшение международной обстановки не по фактам пассивности своих вооружённых сил, деморализованных правительством же, в провокационной обстановке, а по СОКРАЩЕНИЮ ЧИСЛА ПРОВОКАЦИЙ, предпринимаемых против страны.
Фактически же с брежневских времён проводится та же политика в отношении Вооружённых Сил СССР, что и в 1941 г.: «не поддаваться на провокации». И делают это подчас те же люди, что критикуют И. В. Сталина за всё, включая и требование «не поддаваться на провокации». Но сторона, идущая на провокацию, также не желает влезать в незапланированную ею войну, как и мы сами не хотим войны. Причина же, позволяющая принять к исполнению очередной план «Барбаросса», — падение военного рейтинга, в том числе и за счёт игнорирования провокаций и боязни низших начальников пресечь провокацию, поскольку
по-прежнему, как и во времена «сталинизма», высшего начальства и руководства государства они боятся больше, чем потенциального противника. Всё это вкупе создаёт предпосылки к возникновению иллюзии или обоснованной уверенности в безнаказанности, и потенциальный агрессор развязывает горячую войну.
К июню 1941 года имело место и нарушение сбалансированности сухопутных войск: укомплектованность средствами радиосвязи составляла от 30 до 60% по разным видам; была нехватка автоматического стрелкового оружия. Массированный удар по небоеспособным войскам и инфраструктуре привёл к уничтожению на земле большей части авиации западных округов, что ещё более усугубило разбалансированность сухопутных войск и обеспечило господство немцев в воздухе.
