Бессознательные эмоции, сознательные чувства и их телесные проявления

 

Густав Климт, Оскар Кокошка и Эгон Шиле передавали эмоции посредством мимических выражений, жестов и цвета. И Фрейда, и австрийских экспрессионистов занимал вопрос: какие аспекты эмоций осознанны, а какие бессознательны? Мы, имеющие в распоряжении нейровизуализацию и другие методы непосредственного изучения мозга, можем сказать иначе: по-разному ли представлены в мозге сознательные и бессознательные эмоции, имеют ли они разное назначение и телесные проявления?

Почти до конца XIX века механизм возникновения эмоций представляли так. Вначале мы определяем, например, приближение рассерженного человека с палкой как опасную ситуацию. В коре больших полушарий возникает сознательное ощущение (страх), вызывающее в автономной нервной системе бессознательные изменения (в данном случае приводящие к увеличению частоты сердечных сокращений, сужению кровеносных сосудов, повышению давления крови и потоотделению на ладонях), а также к выделению соответствующих гормонов (в данном случае адреналина – гормона надпочечников).

В 1884 году Уильям Джемс в статье “Что такое эмоции” предложил принципиально иной подход. В 1890 году он включил изложение этой концепции в знаменитую книгу “Научные основы психологии”, в которой проанализировал важнейшие идеи, касающиеся мозга, психики, физиологических реакций и поведения, выдвинутые к тому времени. Джемс внес существенный вклад в развитие психологии. Он, в частности, пришел к выводу, что сознание – это не субстанция, а процесс.

Открытый Джемсом механизм реакций на эмоционально нагруженные объекты и события имеет ключевое значение для современной биологической науки об эмоциях. Джемс связывал такие реакции организма с переходом от “просто воспринимаемого объекта” к “эмоционально ощущаемому объекту”[175]. По мнению Антонью Дамазью, открытия Джемса “сопоставимы лишь с открытиями Шекспира и Фрейда. Джемс выдвинул поистине поразительную гипотезу о природе эмоций и чувств”[176].

Открытие состояло в том, что для эмоциональных реакций воздействие тела на мозг не менее важно, чем воздействие мозга на тело. Джемс пришел к выводу, что сознательное (когнитивное) переживание эмоций не предшествует физиологической реакции организма, а следует за ней. Так, когда мы попадаем в потенциально опасную ситуацию (например, видим медведя), для возникновения чувства страха не требуется сознательная оценка опасности. Вначале протекает инстинктивная бессознательная реакция (бегство от медведя), и лишь затем мы испытываем сознательное чувство страха. Иными словами, сначала информация об эмоциональном стимуле обрабатывается восходящим способом, вызывая увеличение частоты сердечных сокращений и дыхания и заставляя нас обратиться в бегство, и лишь затем происходит нисходящая обработка информации, в ходе которой когнитивные механизмы объясняют нам наши собственные физиологические реакции, связанные с бегством. Джемс писал:

 

Если бы физиологические состояния не следовали за восприятием, последнее имело бы чисто когнитивную форму и было бы бледным, бесцветным, лишенным эмоциональной теплоты. Увидев медведя, мы могли бы рассудить, что от него стоит убежать… но не испытывали бы ни испуга, ни гнева… Я совсем не могу представить, какие эмоции страха остались бы нам, если бы такие ощущения не вызывали ни учащения сердцебиения, ни перехваченного дыхания, ни дрожания губ, ни слабости членов, ни гусиной кожи, ни нутряного чувства… Ко всем человеческим страстям относится то же самое. Чисто бестелесных человеческих эмоций просто не существует[177].

 

Сформулировав эту гипотезу (эмоциональный аналог гипотезы Гельмгольца о роли нисходящих бессознательных умозаключений в восприятии), Джемс отмечал: “Я для начала ограничусь тем, что можно назвать более грубыми эмоциями, печалью, страхом, яростью и любовью, с каждой из которых любой из нас ассоциирует сильные реакции организма”[178]. Но впоследствии он писал с характерной проницательностью и о “более тонких эмоциях”, в том числе связанных с созданием произведений искусства и нашей реакцией на них. Джемс полагал, что такие эмоции связаны с физиологическим чувством удовольствия. Кроме того, как и его современники Климт, Шиле и Кокошка, Джемс считал прекрасное и безобразное сторонами одной медали.

В 1885 году датский психолог Карл Ланге независимо от Джемса предположил, что бессознательные эмоции предшествуют сознательному восприятию: вначале сильный эмоциональный стимул вызывает физиологические и поведенческие реакции, и лишь затем, после получения корой больших полушарий сигналов об этих реакциях, происходит сознательное ощущение эмоций (которое мы называем чувствами).

 

Согласно теории Джемса – Ланге, чувства возникают как прямое следствие получения корой больших полушарий особой информации от тела. Характер этой информации всегда определяется характером физиологических реакций (потоотделение, дрожь или изменение напряжения мышц, частота сердечных сокращений и кровяного давления, и так далее), возникающих в ответ на эмоциональные стимулы. Кроме того, бессознательное восприятие эмоциональных стимулов играет исключительно важную роль в выживании: вызывая физиологические изменения в организме в ответ на изменения среды, оно оказывает существенное влияние на наше поведение.

В 1927 году гарвардский физиолог Уолтер Бредфорд Кеннон нашел у теории Джемса – Ланге уязвимое место. Изучая реакции людей и животных на эмоциональные стимулы, Кеннон обнаружил, что сильные эмоции, вызываемые угрозой или возможностью получения награды, запускают неспецифическую реакцию возбуждения – примитивный ответ на стресс, мобилизующий ресурсы организма. Кеннон назвал ответ “реакцией борьбы или бегства” и утверждал, что такая реакция отражает ограниченный выбор, стоявший перед нашими предками в ситуациях, связанных с угрозой или наградой. (Поскольку эта реакция может быть сопряжена как со страданиями, так и с удовольствием, ее, возможно, следовало бы называть “реакцией стремления или избегания”.) Кеннон утверждал, что поскольку эта реакция не модулируется, ею не может определяться специфический характер чувств, возникающих у нас в ответ на разные стимулы. Кроме того, он установил, что и борьба, и бегство осуществляются при участии симпатического отдела автономной нервной системы, действие которого вызывает расширение зрачков, увеличение частоты сердечных сокращений и дыхания, повышение давления крови и сужение кровеносных сосудов.

Кеннон и его учитель Филип Бард провели ряд исследований, чтобы выяснить, где именно в мозге представлены эмоциональные реакции на болезненные стимулы. Поиски привели к гипоталамусу. Животные, у которых ученые выводили из строя гипоталамус, переставали демонстрировать адекватные эмоциональные реакции. В этом смысле Кеннона и Барда можно считать продолжателями дела Рокитанского и Фрейда. Рокитанский первым отметил участие гипоталамуса в бессознательных эмоциях, которые Фрейд впоследствии связал с инстинктами. Бард и Кеннон предположили, что именно гипоталамус служит ключевой структурой, обеспечивающей бессознательные эмоциональные реакции и работу инстинктов. Сознательное восприятие эмоций (то есть чувства) Бард и Кеннон связали с работой коры больших полушарий.

 

На современные представления об эмоциях также повлияли когнитивная психология и совершенствование методов измерения физиологических показателей. Когнитивная психология подчеркивает роль мозга как творческого аппарата, отыскивающего закономерности в запутанном потоке сигналов, который поступает извне и от нашего собственного тела. В 1962 году, применив это представление к открытой Кенноном реакции борьбы или бегства, специалист по социальной психологии из Колумбийского университета Стэнли Шехтер высказал мысль, что когнитивные процессы активно и творчески преобразуют неспецифические сигналы автономной нервной системы в специфические эмоциональные сигналы.

Шехтер предположил, что воспринимаемые эмоции могут зависеть от социального контекста, даже если физиологические реакции при этом одинаковы, и провел остроумный эксперимент. Испытуемыми были неженатые молодые люди. Одним Шехтер говорил, что в комнату сейчас войдет интересная женщина, а другим – что ворвется опасное животное. Затем он делал испытуемым из обеих групп инъекцию адреналина, зная, что это должно привести к повышению активности симпатической нервной системы, увеличению частоты сердечных сокращений и потоотделению ладоней. Опрашивая после этого участников эксперимента, Шехтер установил, что такое неспецифическое возбуждение (стимулирующее реакцию борьбы или бегства) вызывало у тех, кому было сказано, что в комнату войдет женщина, чувства стремления и даже любви, а у тех, кому было обещан визит животного, – чувства избегания и страха.

Тем самым Шехтер подтвердил вывод Кеннона о том, что сознательная эмоциональная реакция человека определяется не только спецификой вызывающих ее физиологических сигналов, но и контекстом, в котором возникают эти сигналы. Подобно зрительному восприятию, эмоции представляют собой результат активной интерпретации мира мозгом посредством зависящих от контекста нисходящих умозаключений. Еще Джемс отмечал, что чувства возникают лишь тогда, когда мозг определенным образом интерпретирует причины физиологических сигналов, поступающих от тела, и вырабатывает соответствующий творческий ответ, согласующийся с нашими ожиданиями и с контекстом.

Шехтер, как и Джемс, полагал, что физиологические реакции, возникающие в присутствии эмоционально возбуждающего стимула, служат хорошим индикатором эмоционально значимых событий. При этом вслед за Кенноном он утверждал, что эти физиологические реакции не всегда достаточно информативны, чтобы извещать нас о том, какое именно событие их вызвало. Согласно Шехтеру, подобные реакции привлекают наше внимание к тому, что происходит нечто важное, побуждая нас исследовать ситуацию когнитивными средствами и попытаться прийти к заключению, чем вызван физиологический ответ нашего организма. В ходе такого исследования мы сознательно идентифицируем чувство, сопровождающее этот ответ.

Следующий важный шаг совершила в 1960 году Магда Арнольд. Она ввела в науку об эмоциях понятие оценки. Под оценкой Арнольд понимала один из ранних этапов реакции на эмоциональный стимул – субъективное оценивание событий и обстоятельств, вызывающее сознательные чувства. Это приводит к формированию у нас неспецифической предрасположенности к стремлению к желательным стимулам и событиям и избеганию нежелательных. Хотя процесс оценки протекает бессознательно, мы осознаем его итог.

В 2005 году голландский психолог Нико Фрейда сделал еще один важный шаг. Он обратил внимание на то, что сознательные эмоциональные ощущения (то, что мы чувствуем) зависят от того, на чем в данный момент сосредоточено наше внимание. Внимание действует подобно дирижеру симфонического оркестра, по указке которого музыканты в разное время производят разные музыкальные эффекты, соответствующие разным сознательным ощущениям.

 

Наряду с интересом к роли оценки в специфической реакции на неспецифическое возбуждение, в последнее время наблюдается возрождение интереса к исходной идее Уильяма Джемса. Хьюго Критчли и его коллеги из Сассекского университета установили, что разные эмоции действительно могут запускать разные ответы автономной нервной системы, вызывая специфические физиологические реакции. Ученые сканировали область мозга, ответственную за координацию сознательных эмоциональных реакций, и одновременно регистрировали физиологические параметры желудка и сердца испытуемых, чувствовавших отвращение в двух формах. Результаты экспериментов свидетельствуют в пользу теории Джемса – Ланге. Судя по всему, наши чувства определяются и когнитивной оценкой эмоциональных стимулов, и (по крайней мере в некоторых условиях) специфическими физиологическими реакциями на эти стимулы.

 

Рис. 21–1.

 

Теория Джемса – Ланге в ее современном виде (рис. 21–1) принципиально изменила представления об эмоциях. Теперь мы понимаем, что хотя эмоциями управляют отделы нервной системы, частично независимые от систем восприятия и мышления, те также представляют собой одну из форм обработки информации, а значит, и когнитивной деятельности. В результате у ученых сложилось более широкое представление о когнитивных процессах, которые, как подчеркивают Ута и Крис Фрит, включают все аспекты обработки информации мозгом, то есть не только восприятие и мышление, но и эмоции и социальное научение.

Как осуществляется координация эмоциональных реакций? И как связаны сознательные чувства с физиологическими изменениями, которые бессознательно запускаются у нас под влиянием эмоционально значимых стимулов? Усовершенствование методов функциональной нейровизуализации в 90‑х годах XX века позволило ученым исследовать мозговую активность бодрствующих людей во время выполнения различных заданий. В результате подтвердились догадки о сознательных и бессознательных эмоциях, высказанные Джемсом и продолжателями его дела. Три работавших независимо группы (Рэя Долана из Университетского колледжа Лондона, Антонью Дамазью из Университета Южной Калифорнии, Бада Крейга из Неврологического института Бэрроу) открыли в коре головного мозга небольшой участок между теменной и височной долями – переднюю островковую область, или островок (рис. 21–2).

Островок – одна из областей, задействованных в представлении эмоций. С нею связано наше осознание реакций организма на эмоционально значимые стимулы – положительные и отрицательные, простые и сложные. Активация островка наблюдается, когда мы сознательно оцениваем такие стимулы, и служит представлением нашего осознания разнообразных инстинктивных влечений и физиологических реакций, от голода до желания курить, от материнской любви до оргазма. Островок не только оценивает и учитывает эмоциональную или мотивационную значимость стимулов, но и играет роль координационного центра для поступающей от органов чувств информации с одной стороны, и наших психологических состояний – с другой. Иными словами, как пишет Крейг, осознание состояний собственного тела служит нам мерой эмоционального самосознания – чувства собственного существования.

 

Рис. 21–2.

 

Открытие роли островка в самосознания стало важным шагом в изучении механизмов эмоций. Другим шагом стали поиски структур мозга, обеспечивающих первоначальное, бессознательное ощущение изменений физиологических состояний нашего тела. Первые данные, указывающие на существование таких структур, были получены в 1939 году Генрихом Клювером и Полом Бьюси, исследовавшими работу мозга обезьян в Чикагском университете. Клювер и Бьюси обнаружили, что удаление височных долей обоих полушарий, включая миндалевидное тело и гиппокамп, лежащие в глубине этих долей, приводит у обезьян к резкой перемене поведения. Дикие обезьяны делались ручными. Кроме того, они становились бесстрашными, а их эмоции оказывались притуплены.

В 1956 году Лоуренс Вайскранц, продолжавший исследования в этой области, сосредоточился на изучении функций миндалевидного тела. Вайскранц обнаружил, что удаление миндалевидного тела в обоих полушариях вызывает у обезьяны расстройство как врожденного, так и приобретенного страха. Лишенные миндалевидного тела обезьяны не могли научиться избегать болезненных ударов током и, казалось, были не в состоянии распознавать ни положительное, ни отрицательное подкрепление. Напротив, когда Вайскранц стимулировал током миндалевидное тело здоровых обезьян, они демонстрировали признаки страха и тревоги. Это открытие стало первым указанием на принципиальную для эмоций роль миндалевидного тела.

Джозеф Леду, один из ведущих современных исследователей нейробиологии эмоций у животных, обнаружил, что миндалевидное тело управляет эмоциями через связи с другими отделами мозга. В экспериментах Леду использовал классический метод выработки условных рефлексов по Павлову (рис. 21–3). Чтобы научить крыс бояться звукового сигнала, он включал его перед тем, как животные получали по ногам удар током, заставлявший их сжиматься и замирать. После нескольких раз крысы усваивали, что звуковой сигнал предвещает удар током, и, услышав его, сразу замирали.

 

Рис. 21–3.

 

Затем Леду изучил путь, по которому информация о звуковом сигнале достигает миндалевидного тела – центра управления страхом, и обнаружил, что слуховая информация может попадать в миндалевидное тело двумя путями. Первый – прямой. Он начинается в таламусе и ведет непосредственно в миндалевидное тело, где слуховая информация совмещается с осязательной информацией о болевых ощущениях, также поступающей в миндалевидное тело непосредственно из таламуса. Этот путь служит для бессознательной обработки сенсорных данных и автоматического связывания сенсорных аспектов того или иного события. Этот путь быстрый и довольно негибкий. Информация поступает из таламуса в миндалевидное тело с минимальной обработкой. Затем миндалевидное тело посылает информацию в гипоталамус, управляющий физиологическими реакциями на эмоциональные стимулы и, по-видимому, кодирующий бессознательные аспекты эмоций в виде определенных конфигураций нейронной активности. Гипоталамус, в свою очередь, передает информацию о физиологических реакциях в кору больших полушарий.

Второй путь, ведущий из таламуса в миндалевидное тело, непрямой. Он действует параллельно первому. На самом деле состоящий из многих проводящих путей, он посылает информацию из таламуса по системе областей в коре, в том числе получающих сведения о физиологических реакциях и других аспектах среды. По непрямому пути информация поступает в миндалевидное тело медленнее и может некоторое время идти и после того, как звуковой сигнал затихает, а электрический ток прекращается. Непрямой путь в состоянии участвовать в сознательной обработке информации. Леду утверждает, что два указанных пути обеспечивают две составляющих “эмоционально ощущаемого объекта” (по Джемсу): незамедлительную бессознательную реакцию и замедленное сознательное осмысление.

Активируя прямой путь, ведущий в миндалевидное тело и гипоталамус, условный стимул (например звук, который в прошлом предвещал удар током) способен заставлять сердце колотиться, а ладони вспотеть еще до того, как мы осознаем (через активацию непрямого пути), что за звук только что услышали. Таким образом, миндалевидное тело может быть задействовано и в машинальных (инстинктивных), и в сознательных (когнитивных) компонентах эмоциональных состояний.

Работа прямого и непрямого путей может составлять физиологический механизм явления, описываемого теорией Джемса – Ланге. Согласно ей сознательные чувства, обеспечиваемые корой, возникают в ответ на тот или иной стимул после, а не до физиологической реакции, вызываемой этим стимулом. Вначале миндалевидное тело быстро, машинально и бессознательно оценивает эмоциональное значение стимула и запускает соответствующие управляемые им же физиологические реакции. Затем гипоталамус и автономная нервная система осуществляют эти реакции, рассылая по телу “инструкции”. В таких реакциях задействованы не только структуры мозга, но и потеющие ладони, напряженные мышцы, колотящееся сердце. Сами еще не осознавая, мы можем испытывать острое чувство страха.

Связью миндалевидного тела со зрительной и другими сенсорными системами, вероятно, обеспечивается замечательная способность нашего мозга преобразовывать биологически значимый зрительный стимул (например опасное животное) в сознательную эмоциональную реакцию. Исследование миндалевидного тела и его двусторонних связей с островком, соединенным, в свою очередь, со средней частью таламуса (она задействована в обработке эмоциональной информации, например о болевых или эротических стимулах), наконец позволило ученым проникнуть в глубины психики. Они смогли приступить к изучению связи сознательных и бессознательных ощущений – Святого Грааля психоаналитических теорий Фрейда.

Как эта связь может участвовать в восприятии портретов Кокошки или Шиле? Наша первоначальная реакция на их портреты машинальна, подобно реакции на опасное животное. Утрированные черты лица и тела или выразительные цвета и текстура вызывают у нас активацию миндалевидного тела через довольно прямые проводящие пути, сходные с теми, через которые в экспериментах Леду активировалось миндалевидное тело крыс в ответ на удар током. Эти особенности картин австрийских модернистов действуют подобно удару током. Дальнейшие наши реакции включают обработку и совмещение остальных деталей картины (а также сенсорных особенностей контекста, в котором мы ее рассматриваем) с нашей первоначальной реакцией. Эти процессы осуществляются преимущественно через непрямые проводящие пути. В результате встреча с картиной Кокошки или Шиле становится ярким эмоциональным опытом.

Отмеченный Джемсом переход от “просто воспринимаемого объекта” к “эмоционально ощущаемому объекту” происходит незамедлительно, и эти портреты с самого начала не просто воспринимаются, но и ощущаются эмоционально. Мы испытываем нечто подобное тому, что ощущаем при виде опасного животного, появление которого одновременно воспринимаем и чувствуем.

 

Описанный нейронный механизм отвечает за переход от просто воспринимаемого объекта к сознательно испытываемым эмоциям. Ключевую роль в эмоциональной системе мозга играет миндалевидное тело, необходимое для научения эмоциональной значимости различных стимулов посредством опыта; распознавания значимости таких стимулов при новых встречах с ними; координации обеспечиваемых автономной нервной и эндокринной системами физиологических реакций, соответствующих эмоциональной значимости стимула, а также (на это первым обратил внимание Фрейд) калибровки влияния эмоций на другие когнитивные функции: восприятие, мышление и принятие решений.

Миндалевидное тело тесно связано не только с основными сенсорными отделами коры (зрительными, обонятельными, осязательными и слуховыми), но также с гипоталамусом и автономной нервной системой. Кроме того, оно связано с островком, осуществляющим сознательное восприятие физиологических реакций тела, и с когнитивными структурами, например с префронтальной корой и проводящим путем “что” зрительной системы. Короче говоря, миндалевидное тело может взаимодействовать почти со всеми отделами мозга, имеющими дело с эмоциями. Учитывая обширность этой сети, Пол Уэйлен из Висконсинского университета, Элизабет Фелпс из Нью-Йоркского университета и Рэй Долан с коллегами из Университетского колледжа Лондона предположили, что основная функция миндалевидного тела состоит в координации реакций перечисленных систем на эмоциональные стимулы, включении соответствующих каждой эмоции сетей и выключении несоответствующих.

Согласно этим представлениям, миндалевидное тело управляет всем эмоциональным опытом, положительным и отрицательным, заставляя нас концентрироваться на эмоционально значимых стимулах. Дэниел Солзман и Стефано Фузи из Колумбийского университета высказали еще одно предположение: миндалевидное тело определяет и валентность эмоций (от позитивного стремления до негативного избегания), и их силу (степень возбуждения). С этой идеей согласуются результаты экспериментов Элизабет Фелпс с использованием нейровизуализации: миндалевидное тело по-разному реагирует на разные мимические выражения. Особенно чувствительно в этом отношении миндалевидное тело левого полушария, реагирующее повышением активности на испуганное выражение лица, а понижением – на радостное.

Сведения о роли миндалевидного тела в эмоциях получены также в ходе исследований пациентов, страдающих болезнью Урбаха – Вите, при которой наблюдается дегенерация этой структуры. Если миндалевидное тело дегенерирует уже в раннем возрасте, человек не научается распознавать мимические выражения. Такие пациенты обычно излишне доверчивы, возможно, в связи с их неспособностью замечать признаки страха, и плохо разбираются в эмоциональных состояниях других. Тем не менее у таких пациентов не нарушены ни проводящие пути зрительной системы, ни зоны распознавания лиц, что позволяет им адекватно реагировать на сложные зрительные стимулы, в том числе на лица. Они умеют идентифицировать знакомых людей и по фотографиям. Таким образом, у них повреждена не система распознавания лиц, а именно система обработки эмоциональных сигналов, связанных с лицами.

Ральф Адольфс, Антонью Дамазью и их коллеги работали с одним пациентом, страдающим болезнью Урбаха – Вите. Ученые установили, что неумение этого человека распознавать проявления некоторых эмоций связано не с неспособностью испытывать эмоции, а с неспособностью разбираться в выражениях глаз – самого информативного признака страха. Причина же этой неспособности состояла лишь в том, что пациент (как и другие люди, страдающие этой болезнью) не концентрировал внимание на глазах других людей. Для передачи проявлений радости, напротив, рот нередко важнее глаз. Возможно, поэтому люди, страдающие болезнью Урбаха – Вите, лучше различают проявления положительных эмоций, чем страха.

Элизабет Фелпс и Адам Андерсон подтвердили, что повреждения миндалевидного тела нарушают способность оценивать мимические выражения, но не способность испытывать эмоции. Исходя из этого, они предположили: хотя миндалевидное тело активно у здоровых людей при различных эмоциональных состояниях и оно играет ключевую роль в распознавании эмоций, сами эти состояния производит не оно. Фелпс утверждает, что миндалевидное тело играет в эмоциональных реакциях преимущественно воспринимающую роль: анализирует и категоризирует сенсорную информацию, а затем подсказывает другим отделам мозга адекватный эмоциональный ответ на нее.

Дальнейшая работа с пациентами, страдающими болезнью Урбаха – Вите, показала: связи проводящего пути “что” зрительной системы с миндалевидным телом позволяют нам анализировать черты лиц и других частей тела, сигнализирующие об эмоциях. Эти признаки усиливают зрительную обработку эмоционально значимых стимулов. Вероятно, именно поэтому эмоционально выразительные изображения лиц, рук и тел на картинах Климта, Кокошки и Шиле привлекают наше внимание и производят более сильное впечатление, чем не столь эмоциональные стимулы, воспринимаемые и извлекаемые из памяти.

 

Миндалевидное тело активно взаимодействует не только с “лицевыми участками” коры, но и с множеством других структур мозга, и к его функциям относится не только регуляция индивидуальных эмоций, но и управление социальными функциями психики. Более того, как отмечал еще Дарвин в книге “О выражении эмоций у человека и животных”, мир наших эмоций тесно связан с миром наших отношений с людьми.

Основы социальных взаимодействий закладываются еще в младенчестве, а связь младенца с матерью сохраняет свое значение на протяжении всей жизни. Ральф Адольфс и его коллеги отмечают, что ключевое значение социальной среды для выживания индивида требует, чтобы мозг умел быстро акклиматизироваться и извлекать уроки из различных ситуаций. Миндалевидное тело играет принципиальную роль в обеспечении этих функций, связанную с его способностью оценивать эмоционально значимые стимулы. У других приматов, а также мышей и крыс повреждения миндалевидного тела проявляются прежде всего в неспособности распознавать угрожающие, необычные стимулы – от опасных змей до опасных людей. У людей же основные последствия таких повреждений проявляются в неадекватных реакциях на неоднозначные социальные сигналы и в неспособности реагировать на связанную с определенными ситуациями угрозу. Сложная сеть связей с другими отделами мозга позволяет миндалевидному телу получать неоднозначные сигналы и разбираться в них. Это помогает нам взаимодействовать с другими людьми.

Как обрабатываются бессознательно воспринимаемые эмоциональные аспекты лиц? И одинаково ли представлены в мозге сознательные и бессознательные эмоции? Амит Эткин из Колумбийского университета и его коллеги исследовали сознательные и бессознательные реакции испытуемых на нейтральные мимические выражения и выражение страха. Экспериментаторам помог Пол Экман, составивший каталог из 100 тыс. выражений и вслед за Дарвином продемонстрировавший, что 6 основных выражений (радости, страха, отвращения, гнева, удивления и грусти) воспринимаются почти одинаково всеми людьми, независимо от их пола и культуры.

Эткин полагал, что испуганные лица должны вызывать сходные реакции у всех студентов, согласившихся участвовать в исследовании, независимо от того, воспринимали они стимулы сознательно или бессознательно. Сознательного восприятия он добивался, достаточно долго демонстрируя испытуемым испуганные лица, чтобы те могли задуматься о том, что они видят, а бессознательного – демонстрируя те же лица настолько быстро, что участники эксперимента не могли сказать, какое выражение лица они только что увидели. Более того, они даже не были уверены, что на картинке было лицо.

Как и следовало ожидать, при демонстрации страха у испытуемых наблюдалась активация миндалевидного тела. Удивительно было другое: сознательное и бессознательное восприятие вызывало активацию разных отделов. Кроме того, испытуемые, показавшие высокий уровень общей тревоги, сильнее реагировали на бессознательно воспринимаемые лица. Бессознательное восприятие испуганных лиц сопровождалось активацией базолатерального ядра, в которое поступает основная часть направляемой в миндалевидное тело сенсорной информации и которое служит главным посредником во взаимодействии миндалевидного тела с корой больших полушарий. Сознательное же восприятие испуганных лиц активировало верхний отдел миндалевидного тела, включающий его центральное ядро. Оно посылает информацию в некоторые части автономной нервной системы и задействовано в возбуждении и защитных реакциях.

Эти интереснейшие результаты показывают, что в сфере эмоций, как и в сфере восприятия, один и тот же стимул может восприниматься сознательно и бессознательно. Кроме того, они подтверждают на биологическом уровне выводы психоанализа о важности бессознательных эмоций. Эти результаты согласуются с предположением Фрейда, что страх, вызываемый представленным воображению стимулом, может действовать сильнее, чем страх, вызываемый сознательно воспринимаемым стимулом. Сознательно воспринимая изображение испуганного лица, даже встревоженный человек может верно оценить, представляет ли данное изображение угрозу.

 

 

Часть IV