VI. Намеки Создателя звезд

 

Не следует думать, что триумф разумных рас в Галактике – обычное дело. До сих пор я говорил, в основном, об удачных, таких как «иглокожие» и наутилоиды, которые в конце концов преодолели кризис и достигли просветления, и лишь упомянул про сотни, тысячи несчастных миров. Такой выбор не случаен, ведь я ограничен в объеме повествования; кроме того, именно этим двум мирам вместе с некоторыми еще более странными сферами, которые будут описаны в следующей главе, суждено было оказать наибольшее влияние на судьбы всей Галактики. Однако история многих других миров «гуманоидного» ряда была ничуть не беднее. Отдельные частные жизни в них были не менее разнообразны, чем где-либо, и не менее насыщены несчастьями и радостями. Одни достигали триумфа, другие на последней стадии претерпевали быстрое падение или медленную, но величественную трагедию. Но поскольку эти миры не играют особой роли в совокупной истории Галактики, о них лучше промолчать, равно как и о бесчисленном множестве миров, которые так и не достигли даже человеческого уровня разума. Повествовать о судьбе каждого из этих миров – все равно что описывать жизнь каждого жителя Земли, забыв об общей картине общества.

Я уже говорил, что, видя гибель одного разума за другим, мы все больше ужасались бесполезностью этих смертей и кажущейся бессмысленностью вселенной. Великое количество миров, преодолев невероятные несчастья, так близко подбирались к социальному миру и счастью – только чтобы потерять все и навсегда. Зачастую беду приносил какой-нибудь тривиальный изъян в темпераменте или в биологической природе. Некоторым расам не хватало ума, другим не хватало социальной мотивации, чтобы справиться с проблемами объединенного мирового сообщества. Одни гибли от эпидемии до того, как окрепнет медицина, другие вымирали вследствие перемены климата, многие – из-за разрежения атмосферы. Иногда конец наступал от попадания в плотные облака пыли или газа или в результате бомбардировки гигантских метеорами. Не одна планета погибла от падения ее спутника. Меньшее тело, вращаясь вокруг большего, бесчисленные века пролетало сквозь очень разреженное, но непрестанно присутствующее облако свободных атомов межзвездного пространства, теряя кинетическую энергию. Его орбита сужалась, сначала незаметно, потом все быстрее и быстрее. Это приводило к усилению океанских приливов большей планеты, которые топили почти всю цивилизацию. Потом, под усиливающимся действием гравитации, луна начинала разрушаться. Сначала на большую планету обрушивались лунные океаны, затем падали горы, и под конец – гигантские огненные части ядра. Если ни одно из этих несчастий не становилось причиной гибели мира, то он все равно был обречен. Собственная орбита планеты, неизбежно сужаясь, приводит каждый мир ближе к солнцу, и по мере приближения к нему условия на планете рано или поздно становятся непереносимыми, и постепенно все живое бывает сожжено.

Разочарование, страх, ужас неоднократно охватывали нас, когда мы становились свидетелями этих гигантских катастроф. Агония жалости к последним выжившим в этих мирах была неотъемлемой частью нашего учения.

Наиболее развитые из погибших рас не нуждались в нашей жалости, потому что они, казалось, способны были встретить конец всего, что было взлелеяно ими, в спокойствии, даже со странной невозмутимой радостью, которую мы на тот момент еще никак не могли понять. Но немногие, лишь единицы, достигали такого состояния. И только несколько из великого множества миров могли пробиться к социальному миру и полноте, к которым стремились все. В менее развитых мирах очень немногие индивидуумы смогли достичь удовлетворения жизнью даже в узких пределах их собственной несовершенной природы. Без сомнения, отдельные представители, тут и там, почти в каждом мире, добивались не только счастья, но и радости, которая выходила за пределы всякого понимания. Но нам, подавленным страданиями и тщетностью тысяч рас, казалось, что само это счастье, этот экстаз – был ли он присущ только разрозненным представителям или целым мирам, – в конце концов были ложны, и что те, кто нашли их, всего лишь одурманены собственным нетипичным блаженством духа. Потому что, несомненно, это делало их нечувствительными к ужасу, окружавшему их.

Постоянным мотивом нашего паломничества оставалось то стремление, которое некогда вело людей на Земле в поисках Бога. Да, все мы как один покинули свои родные планеты с целью выяснить, кто он, тот дух, которого все мы в глубине души знали и нерешительно лелеяли, дух, который земляне иногда называют гуманным, – Повелитель Вселенной или изгнанник; всемогущий или бессильный. И теперь мы начинали понимать, что если у космоса и есть повелитель, то не такой вот дух, а какой-то другой, который, создавая бесконечный фонтан миров, заботился не о существах, порожденных им, а о чем-то другом, нечеловеческом, непонятном.

Однако наравне с унынием мы все сильнее испытывали жажду бесстрашно посмотреть в лицо этого духа космоса, каким бы он ни был. Продолжая свое путешествие, переходя снова и снова от трагедии к фарсу, от фарса к величию, от величия зачастую к финальной трагедии, мы все сильнее чувствовали, что некий ужасный, святой и одновременно невообразимо опасный и смертельный секрет находится по ту сторону нашего понимания. Снова и снова мы разрывались между ужасом и очарованием, между гневом против вселенной (или Создателя) и беспричинным благоговением.

Точно такой же конфликт можно было наблюдать во всех мирах, которые обладали менталитетом, схожим с нашим. Наблюдая за этими мирами и фазами их позднего развития, пытаясь нащупать путь на следующий уровень духовного становления, мы наконец научились ясно видеть начальные этапы эволюции любой планеты. Даже в самые примитивные эпохи любого обычного разумного мира в некоторых умах присутствовало побуждение искать и воспевать что-нибудь вселенское. Этот импульс сначала затенялся желанием покровительства некоей могучей силы. Неизбежно эти существа приходили к выводу, что это нечто и было Властью, и что надо было молиться, чтобы умилостивить ее. Так, они считали, что существовал некий всемогущий тиран вселенной, а самих себя видели его возлюбленными детьми. Но со временем их пророки понимали, что не одной лишь Властью восхищалось сердце. Тогда теория возводила на трон Мудрость, или Закон, или Справедливость. И после некоторого периода поклонения какому-нибудь воображаемому законодателю или самому святому закону эти существа обнаруживали, что все эти концепции тоже слишком неадекватны, для определения того неописуемого величия, которое их сердце чувствовало и безмолвно воспевало во всем.

Во всех мирах, где мы теперь стали бывать, перед поклоняющимися открылись альтернативные пути. Одни надеялись встретиться лицом к лицу со своим скрытым богом исключительно с помощью медитации, направленной на познание себя. Очищая себя от всего малозначительного, от всех банальных желаний, пытаясь видеть все беспристрастно и со вселенской симпатией, они надеялись слиться с духом космоса. Нередко они многого достигали на пути самосовершенствования и пробуждения. Однако из-за этой внутренней замкнутости многие из них становились нечувствительными к страданиям своих менее просветленных товарищей и забывали об обществе. Во многих мирах этот духовный путь избирался всеми наиболее живыми умами. И поскольку основное внимание расы оказывалось направлено на внутреннюю жизнь, материальное и социальное развитие становилось обречено. Естественные науки переставали развиваться. Механическая сила так и оставалась непознанной, равно как и медицина и биология. Как следствие, эти миры впадали в стагнацию и раньше или позже погибали от какой-нибудь катастрофы, которую вполне можно было бы предотвратить.

Был еще один путь, найденный созданиям более практичного склада ума. Они направляли все свое преувеличенное внимание на окружающий их мир и обычно находили то, что искали, в ближних своих, во взаимопонимании и любви между людьми. В самих себе и во всех остальных они больше всего ценили любовь. И их пророки вещали, что то, чем они всегда восхищались, дух вселенной, Создатель, Всемогущий, Всемудрейший, был также и Вселюбящим. Так давайте же любить друг друга и служить Богу-Любви. И так в течение эры, короткой или долгой, они изо всех сил старались любить и становиться частью друг друга. Они развивали теории в защиту теории Бога-Любви. Они назначали жрецов и строили храмы Любви. И поскольку жаждали они безнравственности, то говорили, что любовь – это способ получить вечную жизнь. Тем самым понятие любви, которой не нужно вознаграждения, оказывалось искажено.

В большинстве миров эти «практики» доминировали над медитаторами. Раньше или позже практическое любопытство и экономические потребности порождали материальные науки. Ища во всех направлениях с помощью этих наук, они нигде – ни в атоме, ни в галактике, ни даже в сердцах – не могли обнаружить признака Бога-Любви. И с лихорадкой механизации, эксплуатацией рабов хозяевами, страстями межплеменной вражды, духовным загрубением маленький огонек восхваления в их сердцах становился меньше, чем когда-либо, настолько, что становился неразличим. И пламя любви, долго раздуваемое мехами доктрины, теперь задыхалось от всеобщей тупости и превращалось в слабое тление, которое было скорее всего лишь похотью. С горьким смехом и яростью измученные создания сбрасывали с трона образ Бога-Любви в своих сердцах.

И так, лишенные любви, несчастные существа оказывались лицом к лицу с неумолимыми проблемами их механизированного и истерзанного ненавистью мира.

Этот кризис мы все отлично знали в своих собственных мирах. Многие миры во всех концах Галактики так и не смогли его преодолеть. Но в некоторых какое-то чудо, которое мы пока не могли четко осознать, поднимало рядовые умы на высший уровень мышления. Об этом я еще скажу позже. А пока отмечу только, что в тех немногих мирах, где это случалось, мы неизбежно замечали сразу перед тем, как умы обитателей уходили за пределы нашего понимания, новое чувство ко вселенной – чувство, которое нам было трудно разделить. И только когда мы научились вызывать в себе нечто похожее, то смогли проследить судьбы этих миров.

Однако по мере хода нашего паломничества наши собственные желания начали меняться. Нам показалось, что мы были не правы, разыскивая среди звезд божественно гуманный дух, которым больше всего дорожили в себе и других смертных во всех мирах. Мы все в меньшей степени верили, что именно Любовь стоит за всеми звездами. Все в большей степени мы хотели просто открыть свои сердца и принять без страха любую истину, какую будем способны осознать.

Был такой момент, когда, думая и чувствуя в унисон, мы сказали друг другу: «Если Создатель звезд есть Любовь, мы знаем, что это должно быть правильно. Если нет, если он – нечто иное, некий нечеловеческий дух, это должно быть правильно. А если он – ничто, если звезды и все остальное не созданы им, а сами по себе, и если этот возлюбленный дух есть не что иное, как плод нашего воображения, то и это должно быть правильно, а вовсе не что-либо иное. Ведь мы не можем точно знать, должна ли любовь быть на троне или на кресте. Мы не можем знать, какой дух правит, потому что трон окутан тьмой. Мы знаем, мы видели, что в судьбах звезд любовь действительно играет роль мученика – и справедливо, – доказывая саму себя и во славу трона. Любовь и все человечное мы лелеем в своих сердцах. Однако мы приветствуем и трон, и неизвестное на нем. Будь то Любовь или нет, наши сердца приветствуют это, отвергая разум.

Но прежде чем наши сердца смогли правильно воспринять этот новый, странный настрой, нам предстояло пройти еще долгий путь понимания миров человеческого ряда, весьма и весьма разнообразных. Теперь следует дать представление о некоторых видах миров, очень отличных от наших, но схожих в основе.

 

VII. Еще больше миров

 

Симбиотическая раса

 

На определенных больших планетах, чей климат был значительно жарче, чем наши тропики, из-за близости мощного солнца, нам иногда встречались разумные рыбоподобные расы. Мы были очень удивлены тем, что подводный мир мог дать жизнь мышлению человеческого уровня и даже стать сценой той драмы духа, которая столь часто нам встречалась.

Очень мелкие и пронизанные солнечным светом океаны этих великих планет порождали огромное разнообразие мест обитания и чрезвычайное множество живности. Зеленая растительность, которую можно было бы классифицировать как тропическую, субтропическую, умеренную и арктическую, нежилась в солнечных лучах на океаническом дне. Были здесь и подводные прерии, и леса. В некоторых районах гигантские стебли тянулись со дна до плещущихся волн. В этих джунглях голубой и слепящий свет солнца приглушался почти до темноты. Громадные кораллоподобные растения, испещренные порами и кишащие всевозможной живностью, вздымались своими спиралями и башнями до самой поверхности. Бесчисленные виды похожих на рыб созданий любых размеров, от кильки до кита, населяли множество уровней морских глубин, одни – скользя по самому дну, другие – выныривая из воды в знойный воздух. В самых темных глубинах полчища морских чудищ, безглазых или светящихся, кормились бесконечным дождем трупов, опускающихся с верхних уровней. Над их глубинным миром лежали другие миры, один ярче другого, где грелись красочные обитатели, питались, выслеживали или охотились, проносясь подобно стрелам в толще воды.

Разум на таких планетах обычно развивало какое-нибудь безобидное социальное существо: ни рыба, ни осьминог, ни ракообразное, а нечто среднее между ними. Оно обладало манипуляционными щупальцами, острым зрением и способным на хитроумные задумки мозгом. Сначала оно училось строить гнезда из растений в коралловых впадинах или строить крепости из кораллового строительного материала. Со временем появлялись ловушки, оружие, инструменты, подводное сельское хозяйство, примитивное искусство, ритуалы примитивной религии. Затем следовало типичное неровное, со взлетами и падениями, развитие культуры от варварства до цивилизации.

Один из таких подводных миров оказался особенно интересен. На заре галактической истории, когда гигантские звезды только начинали преобразовываться в звезды солнечного типа, когда еще почти не было планет, в одном из плотных районов сблизились двойная и одиночная звезды, протянули друг к другу огненные щупальца и породили несколько планет. На одной из них, огромной и почти сплошь покрытой водой сфере, со временем появилась господствующая раса, которая состояла не из одного, а из двух разных видов, существовавших в близком симбиозе друг с другом. Один вид произошел от рыб, другой по внешнему виду напоминал ракообразное. По форме это было нечто вроде ластоногого краба или водного паука. В отличие от наших ракообразных, это существо было покрыто не хрупким панцирем, а грубой шкурой, как у носорога. Тело зрелой особи было более-менее хорошо защищено этой шкурой, за исключением суставов; но в молодости шкура оставалась мягкой и податливой растущему мозгу. Это создание обитало на побережьях и в прибрежных водах бесчисленных островов планеты. Оба вида имели разум человеческого порядка, однако обладали специфическими способностями и особенностями темперамента. На ранних этапах развития они достигли, каждый в своей полусфере огромной планеты, того, что можно было бы назвать последней стадией субчеловеческого мышления. Когда они встретились друг с другом, началось отчаянное противоборство. Полями их сражений были мелкие прибрежные воды. «Ракообразные», хотя и были в некоторой степени амфибиями, не могли долго находиться под водой; «рыбы» – не могли из нее выйти.

Между ними не было серьезной конкуренции за ресурсы, поскольку «рыбы» были в основном растительноядными, а «ракообразные» – плотоядными; однако одни не переносили присутствия других. Оба вида были достаточно разумны, чтобы видеть в противнике конкурента, но ни одному не хватало разума, чтобы увидеть в другом союзника. Рыбовидные существа – назовем их «ихтиоидами» – владели скоростью и свободой перемещения. Свою безопасность они обеспечивали стайностью. Крабовидные, или паукообразные, «раки» – назовем их «арахноидами» – обладали большей манипуляционной свободой, а также имели доступ к суше. Их сотрудничество было бы очень выгодно и тем, и другим, поскольку основная пища арахноидов паразитировала на ихтиоидах.

Но, несмотря на возможность взаимопомощи, обе расы стремились уничтожить друг друга, и это им почти удалось. Спустя век безумной резни некоторые из наименее воинственных и наиболее гибких разновидностей постепенно обнаружили выгоды в дружбе с врагом. Это послужило началом замечательному партнерству. Вскоре арахноиды стали ездить верхом на быстрых ихтиоидах, получив таким образом доступ к более удаленным охотничьим угодьям.

С течением веков эти виды слились, образовав хорошо интегрированный союз. Небольшие арахноиды, не больше наших шимпанзе, ездили в уютном углублении позади огромной «рыбьей» головы, их спина приняла форму, повторяющую линии тела большего существа. Щупальца ихтиоидов специализировались на крупных манипуляциях, тогда как арахноиды занимались более мелкой работой. Между ними даже развилась биохимическая взаимозависимость: через мембрану в «седле» ихтиоидов осуществлялся обмен эндокринных продуктов. Этот механизм позволил арахноидам стать полностью водными: имея постоянный контакт с носителем, они могли оставаться под водой сколь угодно долго и погружаться на любую глубину. Кроме того, они ментально адаптировались друг к другу. Ихтиоиды стали более интровертами, а арахноиды – экстравертами.

До наступления половой зрелости молодые представители обоих видов жили каждый сам по себе; но, с развитием симбиотических функций, каждый начинал подыскивать себе партнера из другого вида. Этот союз длился всю жизнь и прерывался только ненадолго для репродуктивных актов. Сам по себе симбиоз включал в себя некоторую сексуальность, но только умственную, поскольку, конечно же, для совокупления и продолжения рода каждый индивид должен был найти себе партнера из своей расы. Правда, мы заметили, что даже симбиотическое партнерство почти всегда состояло из мужской особи одного вида и женской особи другого или наоборот, и «мужчина» любого вида относился с родительской заботой к детям его симбиотического партнера.

У меня не хватит ни слов, ни места, чтобы описать необыкновенные умственные взаимодействия этих странных пар. Могу только сказать, что, хотя органы чувств и темперамент у них были очень различными, и хотя иногда случались трагические конфликты, в среднем такое партнерство одновременно и сближало сильнее, чем человеческий брак, и гораздо больше расширяло кругозор, чем межрасовая дружба на Земле. Время от времени в ходе развития цивилизации некоторые вредительские группы пытались разжечь межвидовой конфликт и даже добивались кратковременных успехов, но эти конфликты не заходили дальше, чем наша «война полов» – столь сильно нуждались эти расы друг в друге. Оба вида несли свой вклад в культуру их мира, хотя и не всегда одинаковый. Один из партнеров всегда был воплощением творчества, второй же – критического подхода и сдержанности. Редко случалось такое, чтобы один из партнеров был полностью пассивным. Книги или, точнее, свитки, изготовлявшиеся из спрессованных водорослей, почти всегда подписывались обоими партнерами. В целом арахноиды доминировали в ручной работе, экспериментальных науках, визуальные искусствах и практической социальной организации. Ихтиоиды знали толк в теоретической работе, в литературе, в удивительно развитой музыке подводного мира и в религии. Однако не следует понимать это обобщение буквально, ведь из всех правил бывают исключения.

Симбиотические отношения, казалось, дали этой двойной расе гораздо большую мыслительную гибкость, чем дарована нам, и лучшую способность к объединению. Она быстро преодолела фазу межплеменной вражды, когда кочевые косяки симбиотических пар уничтожали друг друга, словно подводная кавалерия: арахноиды, сидя верхом на ихтиоидах, атаковали врагов костяными копьями и мечами, в то время как их «кони» сражались крепкими щупальцами – этот кровавый период был на удивление краток. Когда установился оседлый образ жизни, развилось подводное сельское хозяйство и начали строиться коралловые города, стычки между группами городов стали исключениями, а не правилом. Во многом благодаря высокой мобильности и легкости общения, двойная раса очень быстро создала всемирную разоруженную федерацию городов. Мы с удивлением обнаружили, что на высоте предмеханической цивилизации этой планеты, когда в наших мирах разница между владельцами и экономическими рабами была бы уже ощутима, общественный дух города доминировал над всеми индивидуалистическими начинаниями. Вскоре этот мир превратился в сплетение взаимосвязанных, но независимых муниципальных коммун.

В этот момент могло показаться, что социальные разногласия забыты навсегда. Однако самые большие неприятности ждали впереди.

Подводная среда обитания не оставляла серьезных перспектив для дальнейшего развития расы. Все источники благосостояния были распределены и урегулированы. Численность населения держалась на уровне, оптимальном для наилучшего функционирования общества. Социальный порядок, казалось, удовлетворял все классы и не собирался меняться. Индивидуальная жизнь была полноценной и разнообразной. Культура, базировавшаяся на великих традициях, занималась всецело освоением великих просторов знания, начатым когда-то давно почтенными предками, которых вдохновляло, как говорилось, симбиотическое божество. Наши друзья в этом подводном мире, наши носители, смотрели на этот век из своего менее спокойного времени иногда с тоской, но чаще со страхом, потому что в ретроспективе им казалось, что в этот период появились первые слабые признаки деградации расы. Симбиотическая раса настолько идеально вписывалась в свою неизменную среду, что интеллект и проницательность начали терять свою ценность и вскоре могли начать увядать. Но оказалось, что судьба распорядилась иначе.

Возможность получения механической энергии в подводном мире была невелика. Но арахноиды, если помните, могли жить и вне воды. Их предки во времена, предшествовавшие симбиозу, периодически выходили на сушу для размножения, а также для преследования добычи. С тех пор способность дышать воздухом снизилась, но не была потеряна окончательно. Все арахноиды по-прежнему выходили на сушу для спаривания, а также для определенных ритуальных гимнастических соревнований. Именно благодаря этому и произошло случайное открытие, изменившее ход истории. Во время одного из таких турниров при столкновении двух клинков родилась искра, которая подожгла высушенную солнцем траву.

С удивительной быстротой появились металлургия, паровые двигатели, электрический ток. Вся энергия сначала добывалась из некоего подобия торфа, образовывавшегося на побережьях из плотных сгустков морских растений, позже – от постоянных и мощных ветров, еще позже – с помощью фотохимических световых ловушек, поглощавших щедрую солнечную радиацию. Конечно же, все эти изобретения были делом рук арахноидов. Ихтиоиды же, хотя они играли немалую роль в систематизации знаний, были изолированы от активной научно-экспериментальной деятельности и механических изобретений на поверхности планеты. Вскоре арахноиды провели энергетические кабели от островных электростанций к подводным городам. По крайней мере в этой работе ихтиоиды могли принимать участие, но их деятельность была исключительно подчиненной. Арахноиды все больше затмевали своих партнеров, причем не только в области электроинженерии.

На протяжении еще пары веков два вида продолжали сотрудничать друг с другом, но со все нараставшей напряженностью отношений. Искусственное освещение, механическая транспортировка товаров по морскому дну и промышленное производство привели к значительному улучшению условий жизни в подводных городах. Острова были застроены научно-исследовательскими лабораториями. Огромный прогресс был достигнут в области физики, химии и биологии. Астрономы начали построение карт Галактики. Они обнаружили, что на соседней планете отличные условия для заселения арахноидами, которые, как предполагалось, смогут без особых усилий адаптироваться к чужому климату и больше не нуждаться в партнерстве с ихтиоидами. Первые попытки ракетных полетов привели одновременно и к трагедиям, и к успеху. Директорат надводной деятельности потребовал быстрого увеличения численности арахноидов.

Между двумя видами, а так же в голове каждого индивида обоих видов неизбежно возник конфликт. Именно на пике этого конфликта, когда эта двойная раса стала нам доступна, мы впервые и попали на эту планету. Ихтиоиды еще не успели полностью смириться со своим подчиненным положением, но уже подавали признаки духовной деградации. Глубокое уныние и чувство обреченности поразило их, как это происходит с нашими примитивными нациями, когда их начинает поглощать европейская цивилизация. Однако в данном случае, поскольку взаимоотношения между симбиотическими партнерами были значительно более близкими, интимными, чем отношения между самыми близкими людьми, тяжелое духовное состояние ихтиоидов глубоко влияло на арахноидов. И, в свою очередь, успехи арахноидов служили для ихтиоидов источником одновременно страданий и ликования.

Каждый индивид разрывался между противоречивыми мотивами. Каждый нормальный арахноид стремился принять участие в новой жизни, полной приключений, но при этом его или ее симбиотическая привязанность к партнеру-ихтиоиду требовала помочь ему или ей получить равную долю этой жизни. Помимо этого, все арахноиды осознавали свою сложную зависимость – как физиологическую, так и психологическую – от своих партнеров. Ведь именно ихтиоиды были источником способности к самопознанию и взаимопониманию, а также терпения, столь необходимого для достижения успеха. Это было очевидно хотя бы из того факта, что между самими арахноидами уже зародился междоусобный конфликт. Острова и крупные промышленные организации начали конкурировать друг с другом. Это навело меня на мысль, что, случись подобный конфликт на нашей планете, скажем, между двумя полами, наиболее привилегированный пол, скорее всего, просто единодушно превратил бы другой в своих рабов. Такой «победы», действительно, чуть было не добились арахноиды. Все больше и больше пар расставались, пытаясь с помощью специальных препаратов восполнять отсутствие партнера. Однако эти препараты решали только физиологическую проблему, но не заменяли партнера в духовном смысле. Поэтому бывшие партнеры часто страдали различными, подчас серьезными, психическими расстройствами. Однако несмотря на это подросло многочисленное новое поколение, представители которого были способны жить, согласно моде, без симбиоза.

Рознь теперь перешла на новый уровень. Радикально настроенные представители обоих видов нападали друг на друга, сея смуту среди более спокойных масс населения. Последовал период частых, отчаянных и бессистемных стычек. На ненавистные всем кучки защитников «нового симбиоза», согласно которому каждый из видов мог бы одинаково участвовать в общем деле даже в механизированной цивилизации, нападали с обеих сторон. Многие из таких реформаторов отдали свои жизни за эту идею.

Было очевидно, что победа будет на стороне арахноидов, ибо они владели всеми источниками энергии. Но вскоре выяснилось, что попытка разорвать узы симбиоза оказалась далеко не так успешна, как виделось. Даже во время прямых боевых действий командующие были бессильны против широко распространенного братания между враждующими силами. Бывшие партнеры скрытно встречались, чтобы хотя бы на миг снова насладиться друг другом. Овдовевшие или покинутые представители обоих видов стыдливо, но сгорая от страсти, пробирались во вражеские лагеря в поисках новых партнеров. С этой же целью нередко сдавались в плен целые группы. Арахноиды гораздо больше страдали от неврозов, чем от вражеского оружия. Помимо этого, гражданские войны и социальные революции на островах практически парализовывали производство вооружений.

Тогда наиболее решительная группировка арахноидов попыталась положить конец войне, отравив океан. В результате сами острова, в свою очередь, оказались «атакованы» миллионами разлагающихся трупов, всплывших на поверхность моря и выброшенных на берег. Яд, эпидемия и, прежде всего, психические заболевания, действительно, привели к постепенному затиханию войны, упадку цивилизации и почти полному вымиранию обоих видов. Опустевшие небоскребы, громоздившиеся на островах, превратились в груды развалин. Подводные города заросли подводными джунглями и стали приютом для хищных подводных обитателей. Тонкая ткань знания разорвалась на лоскутки суеверий.

Наступило время сторонников нового симбиоза. Раньше они с большим трудом тайно существовали и создавали свои личные партнерства в самых удаленных от цивилизации и негостеприимных регионах планеты. Теперь же они гордо вышли в свет, неся свое учение обездоленным остаткам населения. Прошла волна образования межвидовых пар. Остатки народов поддерживали свое существование примитивным сельским хозяйством и охотой, тем временем некоторые города были расчищены и заново отстроены, и некоторые приспособления скудной, но многообещающей цивилизации начали вновь осваиваться. Эта цивилизация была лишь временной и немеханизированной, но ей предстояли великие приключения в «верхнем мире», как только будут установлены основные принципы реформированного симбиоза.

Нам казалось, что борьба эта была обречена, потому что будущее, очевидно, за сухопутными созданиями, а не за морскими. Но мы ошибались. Не буду в подробностях описывать героические усилия, которыми эта двойная раса преобразовала собственную симбиотическую природу, чтобы соответствовать своим целям. На первом этапе были восстановлены электростанции на островах и создано действительно подводное общество, оснащенное электроэнергией. Однако это восстановление было бы бесполезным, если бы ему не сопутствовало тщательное изучение физических и духовных взаимоотношений между видами. Симбиоз должен был быть укреплен, чтобы исключить возможность межвидовой распри в будущем. Посредством специального химического курса, применявшегося к детям, оба вида организмов делались более взаимозависимыми, а в партнерстве – более стойкими. Духовная же близость укреплялась в новообразовавшихся парах с помощью особого психологического ритуала, похожего на взаимный гипноз. Идеей этого межвидового союза была пронизана вся культура и религия подводного общества. Симбиотическое божество, присутствовавшее во всех древних мифологиях этого мира, снова стало символом двойной личности вселенной – дуализма творчества и мудрости, объединенных в святом духе любви. Единственной разумной целью жизни считалось создание мира пробужденных, чувствительных, интеллигентных и взаимопонимающих личностей, связанных воедино с целью исследования вселенной и реализации огромного «человеческого» потенциала. Молодежь неизменно подводили к пониманию этой цели.

Постепенно и очень осторожно все ранее пройденные ступени промышленного и научного развития были повторены, но с некоторым отличием. Индустрия была подчинена четко сформулированной социальной цели. Наука же, бывшая ранее рабом индустрии, стала свободной спутницей мудрости.

Острова снова были застроены зданиями, полными трудолюбивых арахноидов. Однако все прибрежные воды были заняты большими раковинами домов, где симбиотические партнеры могли отдохнуть и перекусить вместе. В глубинах океана старые города были обращены в школы, университеты, музеи, замки, дворцы искусств и развлечений. Там воспитывались вместе дети обоих видов. Там же взрослые особи постоянно встречались для отдыха и взаимостимуляции. Там, пока арахноиды работали на суше, ихтиоиды работали над образованием молодежи и систематизацией всей теоретической культуры мира. Ибо теперь было достоверно известно, что в этой области именно их темперамент и таланты могли принести наибольшую пользу. Так, литература, философия и гуманитарное образование осуществлялись в основном в океане, тогда как на островах расцветали индустрия, научные разработки и визуальные искусства.

Не исключено, что, вопреки крепости союза между партнерами, такое разделение труда в скором будущем привело бы к новым конфликтам, если бы не еще два открытия. Первое из них – телепатия. Спустя несколько веков после Века Войны открылась способность двух членов любой пары устанавливать полный телепатический контакт друг с другом. Со временем эта способность была развита и включила в себя возможность общаться телепатически со всей двойной расой. Первым результатом этого стало резкое усовершенствование общения между индивидами по всему миру и, как следствие, улучшение взаимопонимания и укрепление единства общественной цели. Но перед тем как потерять контакт с этой быстро развивающейся расой, мы получили свидетельство о гораздо более далеко идущем эффекте всеобщей телепатии. Иногда, как нам стало известно, телепатическое объединение всей расы пробуждало что-то вроде общественного мирового разума, в котором принимали участие все индивиды сразу.

Второе великое достижение было результатом генетических изысканий. Арахноиды, которым нужно было оставаться способными к активной жизни на суше на массивной планете, не могли добиться значительных успехов в увеличении размера мозга и его сложности; однако ихтиоиды, которые и без того были больше размерами и жили только в поддерживающей их воде, не имели этого ограничения. После длительных и часто неуспешных экспериментов была произведена на свет раса «суперихтиоидов». Спустя некоторое время все ихтиоидное население планеты стало состоять из этих созданий. Тем временем арахноиды, которые к тому времени уже занимались исследованием и колонизацией других планет их солнечной системы, генетически развивали не столько общую сложность мозга, сколько конкретные центры мозга, отвечавшие за телепатию. Таким образом, несмотря на простоту своего мозга, они были способны устанавливать полный телепатический контакт со своими «большеголовыми» напарниками-ихтиоидами, находившимися на огромном расстоянии от них глубоко в океане на родной планете. Теперь простые умы и сложные формировали единую систему, в которой каждая единица, как бы прост ни был ее вклад, была восприимчива к целому.

Именно в это время, когда оригинальные ихтиоиды сменились генетически усовершенствованными суперихтиоидами, мы окончательно потеряли контакт с расой. Воспринимать ее оказалось за пределами нашего понимания. На значительно более позднем этапе нашего путешествия мы снова с ними столкнулись на высшем уровне существования. Тогда они уже влились во всеобщее великое движение – забегая вперед, скажу, – инициированное Галактическим Сообществом Миров. К тому времени симбиотическая раса состояла из величайшего множества путешественников-арахноидов, разбросанных по всевозможным планетам, и группы из примерно пятидесяти миллиардов суперихтиоидов, плещущихся в водах родного океана и занимающихся сложной умственной работой. Даже на этом этапе сохранялась потребность в периодическом физическом контакте между симбиотическими партнерами, хотя и через длительные интервалы. Осуществлялся непрерывный поток рейсов космических кораблей между колониями и родной планетой. Ихтиоиды поддерживали совместно с многочисленными коллегами-арахноидами единый расовый разум. Хотя нити опыта прялись в равной степени всеми представителями расы, в единую сеть их сплетали именно ихтиоиды, чтобы ею могли пользоваться все члены обеих видов.

 

Составные существа

 

Иногда в ходе наших странствий мы встречали миры, населенные разумными созданиями, у которых развитая личность была проявлением не одного отдельного организма, а целой группы организмов. В большинстве случаев такое положение дел возникало в связи с необходимостью соединения разума с легкостью тела. Представьте себе большую планету, расположенную довольно близко к своему солнцу, или «раскачивающуюся» под действием крупного спутника. На такой планете были бы чрезвычайно сильны океанские приливы, огромные территории подвергались бы периодическим затоплениям. Выжить в таком мире очень трудно, если только не уметь летать. Однако в связи с сильной гравитацией только очень маленькое существо, относительно небольшое по размерам, могло бы подняться над поверхностью. Достаточно большой, способный вести сложную умственную деятельность мозг был бы на такой планете неподъемным.

Вот в таких мирах основой разумной жизни стали полчища летучих существ, размерами не превышающих воробья. Стая самостоятельных тел объединялась воедино индивидуальным разумом человеческого порядка. Тело этого разума было множественным, но сам разум был почти столь же связный, как человеческий. Подобно тому, как стаи травников и чернозобиков вьются, маневрируют и щебечут над нашими эстуариями, так над огромными затопляемыми приливами областями, где велось земледелие, кружились подвижные облака летучих существ, и каждое такое облако представляло собой единое сознание. При отливе эти «птички», подобно нашим пернатым, садились на открывающуюся сушу; толстые слои «облаков» превращались в тонкую пленку на поверхности, похожую на пену вдоль фронта отлива.

Ритм жизни в таких мирах отсчитывался приливами и отливами. Во время ночных приливов все «птички» спали, покачиваясь на волнах. Во время дневных приливов они совершенствовались в воздушных видах спорта и совершали религиозные обряды. Но дважды в сутки, когда суша оголялась, они вели обработку посевов на промоченном иле или выполняли все индустриальные и культурные работы в городах из бетонных сот. Нам было любопытно наблюдать, как тщательно перед каждым возвращением прилива все инструменты цивилизации запирались от буйства стихии.

Сначала мы полагали, что мыслительное единство этих птичек имеет телепатическую природу, но мы ошибались. Оно основывалось на единстве сложного электромагнитного поля – этакие «радиоволны», пронизывавшие всю группу. Электромагнитные волны, испускаемые каждым индивидуальным организмом, воздействовали на протекание химических реакций в нервной системе, что и поддерживало связность обладающей разумом «нервной» структуры. Каждый мелкий мозг реагировал на эфирные ритмы его окружения; и каждый привносил свою особенную мелодию в сложный общий паттерн. Пока стая составляла единое облако, занимавшее примерно одну кубическую милю, индивиды были умственно объединены, и каждый служил в качестве специализированного центра в общем «мозгу». Но если какая-то часть отделялась от стаи, например, во время шторма, она теряла умственный контакт и становилась отдельным разумом очень низкого порядка. Фактически, каждый фрагмент временно деградировал до очень примитивного инстинктивного животного или системы рефлексов, всецело направленных на восстановление контакта.

Нетрудно догадаться, что умственная жизнь этих составных существ сильно отличалась от всего, что встречалась нам до сих пор. Отличалась, но при этом имела много общего. Как и человек, птичья стая была способна испытывать ярость и страх, голод и сексуальное влечение, личную любовь и все страсти толпы; но способ выражения всего этого настолько отличался от привычного, что мы только с большим трудом могли их распознать.

Например, секс был чем-то совершенно невероятным. Каждая стая была бисексуальной, включая в свой состав несколько сотен мужских и женских особей, безразличных друг к другу, но очень чувствительных к присутствию других стай. Мы выяснили, что удовольствие и стыд от телесного контакта достигались не только путем совокупления отдельных особей, но и, с необъяснимой тонкостью, путем диффузии двух стай во время брачных воздушных танцев.

Но для нас важнее внешнего сходства с нами было сходство интеллектуальное. Действительно, если бы они не достигли в своей эволюции уровня развития, близкого к нашему, мы бы и не смогли к ним попасть. Ведь каждая из этих подвижных разумных птичьих туч фактически представляла собой почти человеческую личность, разрываемую между добром и злом, способную чувствовать и любовь, испытывать ненависть по отношению к другим таким же тучам, способную накапливать мудрость и совершать глупости, испытывающую целую гамму человеческих чувств, от самых низменных до эстетического экстаза созерцания.

Пытаясь проникнуть за грань формального сходства их духа с нашим, дававшего нам доступ к этим птичьим стаям, мы с трудом научились видеть миллионом глаз сразу, ощущать фактуру воздуха миллионом крыльев. Мы научились понимать сложные ароматы оголенной отливом земли, болот и огромных возделываемых территорий, орошаемых приливами дважды в сутки. Мы восхищались гигантскими турбинами, вращавшимися под действием приливов и отливов, и системой электрического грузового транспорта. Мы узнали, что леса высоких бетонных пиков или минаретов, а также платформы на длинных сваях, которые строились в наименее затапливаемых местностях, были не чем иным, как яслями, где воспитывались отпрыски, пока не научатся летать.

Мало-помалу мы научились понимать образ мышления этих странных созданий, столь разительно отличавшийся от привычного нам в деталях, но в целом такой же. Мое повествование ограничено, и мне не стоит даже пытаться нарисовать невообразимую сложность самого развитого из таких миров. Столько всего еще нужно рассказать. Скажу только, что, поскольку сама индивидуальность этих стай была более расплывчатой, чем человеческая, ее, как правило, хуже понимали и больше ценили. Самым страшным для них было физическое и умственное разрушение. Как следствие, во всех их культурах был очень силен идеал целеустремленной личности. С другой стороны, опасность того, что личность одной стаи будет физически нарушена соседями, вроде того, как одна радиостанция может создавать помехи для другой, заставляла их, в отличие от нас, остерегаться соседей, боясь растворить в них свою личность. Но благодаря тому, что от этой опасности вполне эффективно защищались, идеал мирового сообщества развился без всякой борьбы не на жизнь а на смерть с мистическим племенным укладом, так хорошо знакомой нам. Вместо этого была борьба между индивидуализмом и сдвоенным идеалом всемирного сообщества и всемирного разума.

Во время нашего визита как раз набирал обороты всемирный конфликт между этими двумя позициями. Индивидуалисты были сильнее в одном полушарии, уничтожали всех глобалистов и копили силы для захвата второго полушария. В последнем доминировали глобалисты, причем не с помощью оружия, а путем так называемого радиооблучения. Доминирующая «партия» оказывала влияние на непокорных своим излучением. Все противники либо морально разлагались под действием радиооблучения, либо целиком поглощались общественной радиосистемой.

Последовавшая за этим война была для нас удивительнейшей. Индивидуалисты использовали артиллерию и ядовитый газ. Глобалисты пользовались в основном радиоволнами, которым владели, в отличие от противника, в совершенстве. Радиовоздействие оказалась настолько эффективным, что индивидуалисты оказались поглощены глобалистами еще до того, как успели нанести сколько-нибудь существенный урон врагу. Их индивидуальность испарилась. Поглощение производилось либо путем уничтожения отдельных «птичек», входивших в состав «тел» индивидуалистов, либо путем переформирования в новые стаи, лояльные глобалистам.

Мы потеряли контакт с этой расой вскоре после поражения индивидуалистов – поскольку оказались неспособны воспринимать события и социальные проблемы мирового разума. Лишь на значительно более поздней стадии нашего путешествия мы вновь посетили эту расу.

Другим мирам, тоже населенным разумными птичьими стаями, повезло меньше. Большинство из них по той или иной причине погибли. Во многих стрессы индивидуализации и нестабильность социума приводили к эпидемии безумия или дезинтеграции личности в полчище инстинктивных животных, которые мириадами становились жертвами стихии или хищников – и вот уже сцена свободна, чтобы какой-нибудь червяк или амеба попытались унаследовать планету и начать тернистый путь к цивилизации.

Нам встречались и иные виды составных существ. Например, очень большие и сухие планеты нередко бывали заселены разумными роями насекомых, поскольку ни одно живое существо размером больше жука не могло на таких планетах передвигаться, а летать могли только создания размером не больше муравья. В таких роях микроскопический мозг каждого «насекомого» выполнял свою отдельную микроскопическую функцию внутри группы, почти как муравьи в муравейнике: одни отвечают за строительство, другие – за оборону, третьи – за размножение и так далее. Все составляющие структурные единицы были подвижны, но каждый класс единиц выполнял свою «нейрологическую» функцию в жизнедеятельности роя. Фактически, каждая единица была аналогом отдельной клетки нервной системы.

В таких мирах, как и в случае с птичьими стаями, нам приходилось долго привыкать к объединенному ощущению множества составных частей. Бесчисленными членистыми ногами мы ползли по лилипутским бетонным проходам, бесчисленными щупальцами принимали участие в смутных технических и аграрных действиях или управляли игрушечными корабликами на каналах и озерах этих плоских миров. Бесчисленными фасеточными глазами осматривали поля похожей на мох растительности или изучали звезды через крошечные теле– и спектроскопы.

И так идеально была организована жизнь этих наделенных разумом полчищ насекомых, что вся промышленная и сельскохозяйственная деятельность осуществлялась с позиции этого разума на бессознательном уровне, как пищеварение у человека. Сами инсектоиды выполняли эти работы сознательно, хотя и не понимая их значения; но коллективный разум утратил способность их контролировать, а занимался он почти всецело делами, требовавшими объединенного сознательного контроля – фактически, всеми видами практических и теоретических разработок, естественными и духовными науками.

Во время нашего визита в самый замечательный из таких инсектоидных миров население состояло из множества великих наций-роев. У каждого роя было свое гнездо, свой лилипутский город – акр поверхности суши, испещренный сотами, залами и переходами на глубину примерно в два фута. Близлежащая земля отводилась под мохоподобные культурные растения. При увеличении численности членов роя, за пределами родного города основывались колонии, где развивались новые групповые личности. Однако ни этой расе, ни «птичьим стаям» не были свойственны сменяющие друг друга поколения разумов, как у людей. Отдельные насекомые внутри каждого «мозга» постоянно отмирали, как клетки, а на их место становились свежие, но сам групповой разум был в принципе бессмертен. Составные части сменяли друг друга; личность оставалась неизменной. Благодаря этому их память вмещала бессчетные поколения насекомых, постепенно затухая и сходя на нет в воспоминаниях о тех архаичных временах, когда эволюция перешла на «разумный» уровень. Таким образом, цивилизованные рои имели смутные воспоминания обо всех предыдущих эпохах.

Цивилизация превратила прежде беспорядочные муравейники в тщательно спланированные подземные города; обратила старые ирригационные каналы в обширную сеть водных путей для транспортировки грузов между регионами; предоставила в пользование механическую тягу, основанную на сгорании растительного топлива; развила металлургию; произвела сложнейшие крошечные, почти микроскопические машины, которые сделали жизнь в наиболее продвинутых регионах очень комфортной. Было сконструировано множество миниатюрных машин, соответствующих нашим тракторам, поездам, кораблям. Цивилизация также внесла классовые различия между теми, кто занимался сельским хозяйством, индустриалистами и теми, кто осуществлял интеллектуальную координацию деятельности общества. Последние со временем стали бюрократическими тиранами страны.

Благодаря огромным размерам планеты и чрезвычайной сложности дальних перемещений для столь мелких существ, в разных уголках планеты развивалось множество цивилизаций независимо друг от друга; и к моменту, когда они наконец встретились, многие из них были уже заметно индустриализированы и располагали самым «современным» вооружением. Можете себе представить, что началось, когда встретились расы, образованные даже вовсе разными биологическими видами, с разными обычаями, образом мышления и идеалами! Не имеет смысла описывать здесь бессмысленные побоища, следовавшие за такими встречами. Но стоит отметить, что мы, телепатические наблюдатели из отдаленных во времени и пространстве уголков Галактики, могли контактировать с враждующими сторонами значительно легче, чем они друг с другом. В результате нам довелось сыграть важную роль в истории этого мира. Действительно, пожалуй, именно благодаря нашему мысленному воздействию эти расы избежали взаимного уничтожения. Мы «поселялись» в «головах» ключевых личностей с каждой стороны и терпеливо развивали в них некоторое понимание вражеского менталитета. И поскольку каждая из этих рас уже преодолела к тому времени земной уровень общественных отношений, поскольку по отношению к жизни своей расы коллективный разум был способен к истинному содружеству, признания противника не монстром, а личностью, было достаточно для того, чтобы полностью уничтожить желание воевать против него.

Наши «ключевые» личности, просвещенные «божественными посланниками», самоотверженно проповедовали мир. И хотя некоторые из них фактически принесли себя в жертву, их дело восторжествовало. Расы пересели за столы переговоров; все, за исключением двух крупных и культурно отсталых народов. Их мы не смогли свернуть с пути войны; и поскольку эти расы к тому времени были высоко специализированы на войне, они представляли серьезную угрозу. Они сочли новый миролюбивый дух лишь проявлением слабости со стороны противника и возжаждали воспользоваться этим, чтобы захватить весь остальной мир.

И тогда мы стали свидетелями драмы, которая для любого земного жителя показалась бы фантастикой. Она была возможна в этом мире только благодаря высокому уровню ментальной ясности, уже достигнутой в пределах каждого народа. Мирные расы имели смелость разоружиться. Весьма зрелищными и несомненными способами они уничтожили свои вооружения и военные заводы на глазах у вражеских пленников, которые были затем отпущены под обещание поведать об увиденном своим. В ответ на это неугомонный враг оккупировал ближайшие разоруженные страны и начал безжалостно развивать милитаристскую культуру путем пропаганды и репрессий. Но несмотря на массовые казни и пытки, результат оказался совсем не таким, как ожидалось. Ибо, хотя тираны недалеко ушли в своем развитии от homo sapiens, их жертвы были уже далеко впереди. Репрессии только усилили стойкость пассивного сопротивления. Мало-помалу тирания заколебалась. Потом неожиданно рухнула. Завоеватели отступили, но будучи уже зараженными духом пацифизма. На удивление быстро в том мире вскоре установилась федерация, субъектами которой были разные биологические виды.

Я с грустью осознал, что на Земле, хотя все ее цивилизованные жители и принадлежат к одному виду, такой счастливый исход невозможен, просто потому что способность к мирному сожительству у индивидуального разума все еще слишком мала. А еще я подумал, имели ли бы расы-тираны больший успех в насаждении своей культуры в захваченных странах, будь в их распоряжении очередное молодое и податливое поколение личностей для воспитания.

Преодолев свой кризис, этот мир инсектоидов так быстро пошел вперед в социальной структуре и в развитии личности, что нам все труднее становилось оставаться с ними в контакте. В конце концов, мы этот контакт потеряли. Однако впоследствии, когда мы сами стали значительно более развитыми, мы снова встретились с ними.

Я не стану рассказывать о других инсектоидных мирах, поскольку ни одному из них не суждено было сыграть заметную роль в галактической истории.

Чтобы закончить общее описание рас, в которых индивидуальный разум имел не одно физически цельное тело, следует сказать еще об одном весьма своеобразном и даже более странном типе. Тело представителя такой расы было образовано облаком ультрамикроскопических единиц, организованных в единое целое на базе электромагнитных волн. Именно к такому типу принадлежит раса, которая в наши дни населяет Марс. В другой своей книге я уже описывал этих существ, а также трагические отношения, сложившиеся между ними и нашими потомками в далеком будущем, поэтому здесь скажу о них только, что нам удалось установить с ними контакт лишь на значительно более поздней стадии странствий, когда мы научились понимать существ, чье духовное состояние было чуждо нашему.

 

Люди-растения и другие

 

Прежде чем продолжить повествование об истории нашей Галактики в целом (насколько я ее понимаю), мне следует упомянуть еще один очень инородный вид миров. Нам встретилось очень немного примеров таких миров, и еще меньшее количество из них дожило до времен, когда галактическая драма достигла своего пика; но по крайней мере один из них оказал (или окажет) сильнейшее влияние на рост духа в эту драматическую эру.

На определенных маленьких планетах, залитых ярким светом близкого или гигантского солнца, эволюция пошла иным, совсем не похожим на привычный нам, путем: растительные и животные функции не разделялись на отдельные органические типы. Каждый организм был одновременно и животным, и растением.

В таких мирах высшие организмы походили на гигантские мобильные растения; но обилие солнечной радиации делало темп их жизни гораздо более быстрым, чем у наших растений. Сказать, что они похожи на растения, было бы не совсем верно, потому что они выглядели совершенно как животные. У них было определенное количество конечностей и определенная форма тела; но вся их шкура была зеленой, или в зеленых побегах, и на них во многих местах произрастала, в соответствии с их природной сущностью, густая листва. Поскольку гравитация на планетах такого типа довольно слаба, эти животные нередко носили объемные структуры на достаточно тонких стеблях или ногах. В целом более подвижные виды имели меньше листвы, чем те, что вели более-менее оседлый образ жизни.

В этих маленьких жарких мирах была очень сильна турбулентная циркуляция воды и атмосферы, что приводило к ежедневным быстрым сменам состояния поверхности. Чтобы спасаться от частых штормов и наводнений, необходимо было иметь возможность перемещаться с места на место. В результате самые подвижные растения, которым легко удавалось накопить достаточно энергии от щедрого солнца для некоторой мускульной активности, развили способность воспринимать окружающее и перемещаться. На их стеблях или листьях развились растительные органы зрения, слуха, вкуса, обоняния и осязания. Для перемещения некоторые из них просто выдергивали свои корни из земли и ползали туда-сюда, как гусеницы. Другие – расправляли листву, как паруса, и путешествовали посредством ветра. Последние с течением веков превратились в настоящих летунов. А тем временем пешие виды преобразовали свои корни в мускульные ноги – по четыре-шесть штук или по сотне. Свободные корни были приспособлены для вбуравливания и могли на новом месте быстро проникать в почву. А также был еще один, пожалуй, даже более примечательный метод комбинирования подвижной и оседлой жизни. Верхняя часть растения отсоединялась от корней, перемещалась на новое плодородное место и развивала там новую корневую систему. Потом, исчерпав запасы питательных веществ в этом месте, путешественник снова отсоединялся и мог либо перейти на третье место, либо вернуться к старым корням, где плодородие могло уже восстановиться.

Конечно, некоторые виды стали хищниками, у них развились специальные органы для нападения, такие как гибкие мускулистые ветви, как питоны, для удушения жертв, когти, рога и мощные устрашающие клешни. Листва у таких «кровожадных» существ обычно плотно располагалась вдоль спины. А у наиболее приспособленных для охоты видов листва вообще атрофировалась или выполняла лишь декоративную функцию. Удивительно было видеть, как окружающая среда придавала им формы, похожие на наших волков или тигров. А еще было любопытно понять, как чрезмерная адаптация для нападения или защиты губила целые виды; и как человеческий уровень разума был достигнут совершенно безобидным созданием, одаренным лишь интеллектом и чувствами по отношению к материальному миру и ближним.

Следует упомянуть одну драматическую особенность таких маленьких миров прежде, чем начать повествование о расцвете «человечества» в них, часто губившую их еще на ранних стадиях. С этой проблемой мы уже сталкивались на Другой Земле: из-за слабости гравитации и мощной солнечной радиации молекулы атмосферы легко преодолевали гравитацию и улетали в космос. Большинство таких маленьких планет полностью теряли свою атмосферу и воду еще до того, как их цивилизации успевали развиться до современного уровня человечества, а подчас и вовсе до начала того, что можно было бы назвать цивилизацией. Другие, чуть большего размера, бывали сначала оснащены достаточно плотной атмосферой, но их орбита медленно, но неуклонно сужалась, в результате чего атмосфера все больше нагревалась и начинала быстрее терять молекулы. На некоторых из этих планет в ранние эпохи успевало развиться множество форм жизни – только затем, чтобы вымереть на поверхности оголяющейся и высыхающей планеты. Но в некоторых случаях жизнь, оказывается, способна адаптироваться к ухудшающимся условиям. Были, например, такие миры, где для сохранения атмосферы выработался биологический механизм, удерживающий ее посредством мощного магнитного поля, генерируемого населением планеты. В других мирах жизнь научилась обходиться вообще без атмосферы: фотосинтез и весь обмен веществ осуществлялся только внутренне посредством жидкостей. Последние остатки газовой оболочки планеты были сохранены в специальных растворах, хранящихся в объемных зарослях губчатой растительности, под землей меж густо переплетенных корней или покрытых непроницаемой мембраной.

Зачастую в мирах, достигших уровня современного человека, бывали применены оба этих биологических метода. Я позволю себе здесь описать только один, самый значительный, пример этих удивительных миров. В этом мире вся свободная атмосфера была утеряна задолго до появления разума.

Вступить в этот мир и ощутить его чужими чувствами и чужим восприятием его жителей было приключением, в некотором смысле более впечатляющим, чем все предыдущие. По причине отсутствия всякой атмосферы, даже в полдень небо было по-космически черным и звездным. По причине слабости гравитации, а также отсутствия сглаживающего действия воздуха и воды, а также космического холода на измятой и морщинистой поверхности, ландшафт состоял из горных складок, древних потухших вулканов, застывших потоков и горбов лавы и кратеров, оставленных гигантскими метеорами. Все это осталось практически в первозданном виде и не было выровнено ни воздействием атмосферы, ни ледниками. Постоянные движения планетарной коры раскалывали эти горы, образуя фантастические формы, похожие на торосы льда. На нашей с вами родной планете, где гравитация с огромной по сравнению с этим миром силой без устали тянет вниз все формы, такие тонкие, с нависающими сверху массами гребни и пики не устояли бы ни дня. Благодаря всё тому же отсутствию атмосферы, все открытые поверхности днем бывали ослепительно освещены солнцем, тогда как во впадинах и в тени – оставалось чернее ночи.

Многие долины превратились в бассейны, выглядящие так, словно бы заполнены молоком. На самом же деле поверхность этих озер была покрыта толстым слоем клейкой белой субстанции, препятствовавшей испарению жидкости. Вокруг этих водоемов и скапливались корни странных «людей» этой планеты, напоминавшие пеньки, остающиеся на месте вырубленного и очищенного участка леса. Каждый «пенек» тоже был «запечатан» белой клейкой субстанцией. Использовался каждый сантиметр почвы. Как нам довелось узнать, только очень незначительная часть почвы возникла когда-то в результате воздействия воды и воздуха, большая же часть была искусственного происхождения. Для этого было применено глубокое бурение и распыление. В доисторические времена, на протяжении всей «предчеловеческой» эволюции, борьба за участки почвы, крайне редко встречающиеся в этом мире скал, была одним из главных стимулов развития разума.

Днем эти способные к передвижениям растения-люди неподвижно стояли в долинах, образовывая группы, подставляя свои листья солнцу. В действии их можно было застать только ночью, когда они передвигались по голым скалам или суетились вокруг механизмов или других искусственных объектов – орудий их цивилизации. У них не было никаких зданий, никаких крытых убежищ от непогоды, ибо никакой погоды здесь вовсе не бывало. Но скальные плато и террасы были уставлены всевозможными предметами непонятного нам назначения.

Типичный человек-растение, как и мы, был прямоходящим. На голове у него имелся большой зеленый гребень, который либо складывался, становясь похожим на огромный лист салата латука, либо распускался, когда имелась возможность поймать солнечный свет. Из-под гребня глядели три сложных фасеточных глаза. Под глазами располагались три конечности-манипулятора, похожие на руки, зеленые и змеевидные, а в некоторых случаях еще и разветвленные. Стройный и гибкий ствол, заключенный в жесткие кольца, при наклоне скользящие друг относительно друга, внизу разделялся на три «ноги», позволявшие передвигаться. Кроме того, две из трех ступней играли роль рта. Они могли вытягивать сок из корней или поглощать сторонние тела. Третья стопа представляла собой орган экскреции. Экскременты очень ценились и никогда не выбрасывались бесцельно, а выводились через особое соединение между третьей стопой и корнем. В ногах же располагались органы вкуса и слуха. Поскольку на этой планете не было воздуха, то звук распространялся через саму поверхность земли.

Днем эти странные существа вели преимущественно растительный образ жизни, а ночью – животный. Каждое утро, после долгой и холодной ночи, все население планеты спешило к своим корням. Каждый индивидуум находил свои корни, подсоединялся к ним и так стоял весь жаркий день, распустив крону. До самого захода солнца он был погружен в сон, но не в глубокий сон без сновидений, а в некий вид транса, медитативные и мистические качества которого в будущем послужили утверждению мира в очень многих цивилизациях. Пока этот индивидуум спал, в его стволе бродили соки, перемещая химические вещества от корней к листьям, заряжая его кислородом и устраняя из организма шлаки. Когда солнце очередной раз скрывалось за скалами, на мгновение превращаясь в пучок огненных лучей, он просыпался, складывал листву, «запечатывал» свои корни, отделялся от них и отправлялся жить цивилизованной жизнью. Ночь в этом мире была светлее, чем в нашем, поскольку луна светила ярче и ничто не рассеивало свет висящих в ночном небе ярких звезд. Впрочем, для операций, требующих большой точности, использовался искусственный свет, но главное неудобство при этом было в том, что работающего при свете индивидуума клонило в сон.

Я не буду пытаться даже в общих чертах описать богатую и чуждую нам социальную жить этих существ. Скажу только, что здесь, подобно другим мирам, мы нашли все культурные тенденции, соответствующие известным и на Земле, только в этом мире подвижных растений они проявлялись удивительным образом. Здесь, как и везде, мы обнаружили расу индивидуумов, отчаянно борющихся за свою жизнь и за сохранение порядка в обществе. И здесь мы нашли проявления самоуважения, ненависти, любви, страсти толпы, интеллектуального любопытства и тому подобное. И здесь, как и во всех исследованных нами прежде мирах, мы увидели расу, корчащуюся в конвульсиях великого духовного кризиса, сходного с кризисом наших миров, благодаря чему мы и смогли установить с этим миром телепатическую связь. Но здесь кризис принял иные формы, отличные от всего, что мы до сих пор видели. Фактически, мы начали расширять границы нашего бестелесного исследования.

Оставив все остальное за рамками повествования, я все же должен попытаться описать этот кризис, ибо он очень важен для понимания вещей далеко за пределами этого маленького мира.

Мы смогли получить представление о драме этой расы только когда по достоинству оценили умственный аспект ее двойной животно-растительной природы. Говоря кратко, мышление людей-растений в различном их возрасте отражало разного рода напряженности между двумя сторонами их природы: активной, целеустремленной, объективно любопытной и нравственно положительной натурой животного и пассивной, субъективно созерцательной, примиряющейся со всем натурой растения. Конечно же, именно благодаря животной активности и практическому человеческому разуму эти виды много столетий тому назад стали доминировать на этой планеты. Но всегда к практическим навыкам и воле примешивались, обогащая их, ощущения, земным людям почти неведомые. Ежедневно многие века лихорадочная животная природа этих существ уступала место не бессознательному, полному