Психотерапия коммуникаций в супружеской паре

А. Я. Варга

 

Системная семейная психотерапия появилась примерно в середине ХХ в. Первые работы (Сельвини Палаццоли и др. 2002; Haley, 1997) были посвящены семьям, где ребенок страдал тем или иным психическим заболеванием – шизофренией, анорексией. Идентифицированным пациентом долгое время был ребенок. Работы пионеров системного подхода показали, что не существует отдельных детских проблем. Все проблемы ребенка являются индикаторами проблем всей семьи, иначе говоря, супружеских отношений – недостающей части целого. Все сложности в развитии и поведении ребенка – это способы, с помощью которых стабилизируются отношения в супружеской паре. В результате терапии меняются способы функционирования семейной системы, и ребенку уже не нужно вести себя дисфункционально для того, чтобы родители занимались его проблемами, вместо того чтобы решать свои. Тем не менее сама по себе супружеская дисфункция лишь недавно стала предметом психотерапии. Пегги Пэпп в 1983 г. писала: «Невозможно проводить семейную терапию с двумя людьми, которые не желают исследовать свои взаимоотношения, даже если психотерапевт вполне уверен, что проблемы ребенка неразрывно связаны с разладом в супружеских отношениях. <…> До тех пор, пока супруги не смогут увидеть, каким образом их супружеская проблема связана с симптоматичным поведением (ребенка – А. В.), у них не будет никакого стимула заниматься исследованиями своих отношений» (Пэпп, 1998, с. 162). Супружеские отношения не были приоритетом ни для пары, ни для психотерапевта. Приоритетом был ребенок. С тех пор изменилась социокультурная ситуация (см. ст.: А. Я. Варга, Г. Л. Будинайте. «Современный брак: новые тенденции» в настоящем сборнике). Теперь брачные отношения стали важными сами по себе.

Заключение брака и начало совместной жизни пары – обычно трудное время для супругов. Роман и жизнь под одной крышей – совершенно разные вещи. Пока не было общей территории и не было таких важнейших признаков близости, как одновременный сон и прием пищи, не возникала стабильная новая семейная система. Общая территория – главная организующая составляющая новой семьи. Во время романа люди свободны от рутины быта, они находятся на большей дистанции, которая позволяет им и отдыхать друг от друга, и мечтать о встречах. Когда люди начинают жить вместе, они должны договориться об очень многих вещах. Распределение функций в семье: как отдыхать и кто этот отдых организует, кто первый занимает ванную, когда заводить ребенка и что является сексуально привлекательным поведением – вот лишь часть списка. О том, что не вызывает сильных переживаний, можно договориться легко. В первое время брака почти все вызывает сильные эмоции, потому что все является знаком отношения. «Я уже легла, а он сказал, что хочет досмотреть футбол. Это – про футбол или он уже охладевает ко мне?» «Себе чай первой налила – это что, теперь так и будет: себе все, а мне ничего?» При высоком уровне доверия можно озвучить внутренние беспокойства и избавить себя от многих проблем в дальнейшем. Есть вещи, практически неосознаваемые. Например, пересечение границ общей территории: по какому сценарию это должно происходить? Обычные биосоциальные правила пересечения границы общей территории: тот, кто внутри, радостно и ласково встречает того, кто приходит. Обычные ожидания того, кто встречает: вот сейчас начнется общение. Кто‑то хочет, придя домой после трудного дня, побыть один, ему нужен тамбур, чтобы перейти из рабочего состояния в домашнее.

Это, однако, не значит, что он не хочет, чтобы его встречали. Он хочет, чтобы его радостно встречали и не обижались на то, что он еще не готов к общению. Получается, что восторг одного человека встречается с игнорированием со стороны другого. Один человек полагает, что такое игнорирование не обижает и не должно ни на что влиять; другой человек полагает, что создав брак, человек меняет привычки холостой жизни – например, будет обходиться без тамбура. Понять эти механизмы очень сложно, тем более сложно их обсудить.

Еще один системный механизм касается правил иерархии. Люди не жили вместе, и вопрос о том, где чьи вещи не вставал. Когда они съезжаются, надо понять: чашка у каждого своя или нет? место за столом фиксированное или нет? кухонное полотенце имеет свое место или может валяться где придется? И главное: кто это решает? Потому что кто устанавливает правила совместной жизни, тот и главный. Семейная система организуется по иерархическому принципу. В каждой момент ее существования в ней есть иерархия. В функциональной семье иерархия понятна и ее легко можно менять в зависимости от требований среды. Люди способны распределить зоны жизни и решить, кто в какой зоне главный. В дисфункциональной семье иерархия либо очень ригидная, либо является целью схватки. Например, жена считает, что она главная в устройстве быта, и муж как бы с этим не спорит, но всегда проходит в уличной обуви от входной двери на кухню, если приносит покупки. Это повод для ссоры, потому что жена убедительно просит уличную обувь оставлять в прихожей. Она считает, что неподчинение ее правилам означает, что муж ее не уважает. А муж много работает, содержит жену и ожидает, что она будет это ценить: например, просить у него денег, транжирить их, устраивать искрометный секс после таких милых безумств. А она не любит быть в зависимом положении, бережет деньги мужа, старается на себя не тратить и компенсирует свою зависимость тем, что создает сложные правила организации быта. Понятно, что муж также считает, что жена его не уважает, раз придирается к мелочам. Люди чувствуют дискомфорт в общении друг с другом, и это их расстраивает дополнительно, потому что они соединялись для счастья и радости, а не для огорчений.

Для функционального развития вновь созданной семейной системы необходимо, чтобы были реализованы три составляющие.

 

1. Оптимальное количество разделенной информации. Для переживания близости, доверия и комфорта в совместной жизни у людей, живущих вместе, должно быть ощущение, что они знают друг о друге определенное количество и базовой (про прошлое человека, значимые события в его жизни, его родственников, друзей, коллег), и текущей информации (про то, как прошел день, как человек себя чувствует, как он относится к своему партнеру). Опытным путем люди приходят к определению этого количества информации и к пониманию приоритетов в этой зоне – того, о чем следует сообщать в первую очередь. Например, Ф.М. Достоевский в письмах жене много писал о состоянии своего здоровья и деталях работы кишечника; М. И. Кутузов, который редко бывал дома, давал распоряжения по хозяйству; Алан Милн написал автобиографичный роман «Двое», в котором действие начинается с того, что герой сообщает жене, что написал роман.

 

«Реджинальд Уэллард набивал трубку, а сам ждал, что скажет жена. И дождался.

– Подумать только! – произнесла она.

 

Реджинальду, непонятно почему, вдруг захотелось оправдаться.

– В конце концов, – сказал он, – человеку нужно чем‑то заниматься.

– Дорогой, – улыбнулась Сильвия, – я же не упрекаю тебя».

 

Здесь вообще не понятно, что эти двое делают вместе. А между тем это в каком‑то смысле описание счастливого брака, только максимальная степень близости для этой пары покажется дистанцией для многих.

Теперь коммуникативные технологии изменились, контакт очень упростился – Интернет и мобильные телефоны дают возможность быть в постоянном контакте. На мой взгляд, это не способствует развитию близости. Создается некий эрзац: люди в разлуке могут не отключать скайп и создавать иллюзию полной совместности – есть, наблюдая партнера на экране, и спать с повернутым экраном. Это не помогает им глубже узнавать друг друга. Прелесть разлуки заключается в том, что люди, свободные от необходимости немедленно реагировать на получаемые сообщения, могут создавать продуманные послания и перечитывать полученные, спокойно понимать их, не позволяя эмоциям затуманивать сознание.

Кроме того, пара «договаривается» о том, кто более открыт. В одном браке распределение было таким: жена старается все рассказывать мужу, и когда муж внимательно ее слушает, оба довольны. Не требуется, чтобы муж так же подробно рассказывал о том, как прошел его день. Проблемы возникают, когда муж не слушает жену. В другой семье считается правильным, когда оба супруга делятся значимой информацией. Важно договориться о том, кто отвечает за понимание: кто дает сообщение или кто его получает. В одной супружеской паре муж – большой ученый – априори считается выключенным из обыденной жизни. Жена не в состоянии понять, чем он занят, и ей это в целом неинтересно. Жена организует домашнюю жизнь, например, просит мужа совершать некие покупки. Тогда муж получает подробный список с инструкциями и жена еще звонит по ходу дела. В их совместной жизни жена отвечает за понимание.

1. Определенное количество совместно пережитого опыта. Если люди только общаются, но ничего не делают вместе – это виртуальный роман. Если люди только что‑то делают вместе – занимаются любовью, едят и развлекаются, но мало знают друг о друге, – это компаньоны. Для некоторых пар достаточно опыта, который они вместе переживают дома и в магазине, для других необходимо и отдыхать вместе, и развлекаться, для третьих значимо вместе общаться с друзьями и/или родственниками. Главное, чтобы совпадали приоритеты.

2. Общая картинка благоприятного будущего. Супруги должны понимать, зачем они вместе, причем понимать более или менее одинаково. Чтобы родить и вырастить детей – вот самая частая причина брака. Дети придают много смысла этому предприятию, структурируют жизнь супругов, наполняют ее заботами и радостями. Они же часто становятся «гробовщиками» супружества – переводят супругов в состояние родителей безвозвратно. В последнее время дети перестали быть универсальным оправданием для брака, стало возникать много специфических причин, да и сам брак стал хрупким. Именно поэтому общая картинка благоприятного будущего – это крайне необходимое ребро жесткости. Пара примерно одинаково представляет себе, как хорошо они буду жить летом, через год и в старости. В это понимание «хорошего» входят и появление, и будущее детей, и как заботиться о родственниках, как отдыхать, приумножать ли состояние, как обеспечивать свою старость и т. п.

Помимо этих трех составляющих, в функциональном браке должна быть определенным образом устроена коммуникация между супругами.

Любая социальная система пронизана коммуникациями, буквально затоплена ими. Дело в том, что в человеческой группе коммуникации тождественны поведению. Поведение есть всегда, «неповедения» не бывает. Согласно системной теории, любое поведение несет в себе информацию (Вацлавик и др., 2000). Фактически, супруги погружены во взаимодействие и общение, хотят они этого или нет. Избежать коммуникации невозможно. Таким образом, будучи в группе, пусть даже состоящей из двух человек, человек находится в информационном поле. Он постоянно дает сообщения и получает их. Отказ от общения также является сообщением. Чем теснее связаны между собой в группе люди, тем большим количеством информации они обмениваются. Информативными являются не только слова, тон голоса, жесты и выражение лица, но и всякое изменение. Например: «Раньше звонил пару раз в течение дня с работы, чтобы узнать, как дела, а теперь не звонит вообще». «Раньше целовала, провожая на работу, а теперь просто говорит „пока“».

В функциональной семье изменения обсуждаются, в дисфункциональной часто не обсуждаются. Возникают зоны молчания, люди предпочитают не проверять свои версии происходящего, а принимать их за истину. Например, муж звонит жене с работы, просит взять из ящика письменного стола какие‑то документы и прочесть их ему по телефону. Когда жена убирала документы обратно, она обнаружила фотографии мужа с некоей женщиной. Эротический характер их отношений не оставлял сомнений. Отношения в этой супружеской паре конфликтные. Жена материально полностью зависит от мужа. В семье четверо детей. Жена очень расстраивается, рыдает тихо, чтобы никто не заметил, встречает мужа как обычно, но с этого момента перестает заниматься с мужем любовью. Муж, сделав пару попыток, отступает и не расспрашивает жену о причине такого ее поведения. Супруги начинают отдаляться друг от друга, разъезжаются по разным комнатам и живут таким образом несколько лет. В какой‑то момент супруги попадают к семейному психотерапевту в связи с навязчивой мастурбацией сына. В ходе терапии вышеописанная ситуация всплывает. Жена объясняет, что она не стала ни о чем спрашивать мужа, потому что была уверена, что он ничего не скажет и вдобавок будет злиться и уйдет как раз к той самой женщине. А муж не обсуждал сексуальную жизнь с женой, потому что полагал, что ему «отказано от тела», потому что он плохой любовник. Понятно, что любому поведенческому проявлению люди приписывают смыслы. Адекватно понять их можно только в контексте определенной коммуникативной ситуации. Например, симптомы болезней несут определенные сообщения и имеют смысл в коммуникативном контексте. Всем хорошо известны истории о том, как у жены «болит голова» для того, чтобы не заниматься сексом. Голова действительно болит, возможно, и из‑за напряжения, и тревоги связанной с тем, что по некоторым признакам жена «поняла», что муж вознамерился заняться сегодня любовью, жена этого не хочет, а сказать об этом боится, потому что муж может обидеться, а конфликта не хочется, а секса тоже не хочется, а что делать, непонятно, тут‑то голова и заболи. Можно принять таблетку от головной боли и завести трудный разговор с мужем про то, как этот самый секс реорганизовать, чтобы жене хотелось его чаще. А можно таблетку не принимать, пожаловаться на головную боль, получить порцию сочувствия от мужа и, заметьте, никакого секса. И, кстати, никаких трудных разговоров про это. И муж доволен, потому что не очень‑то и хотелось. Так головная боль становится осмысленным сообщением в определенной коммуникативной системе. В системной теории считается, что психические заболевания также являются сообщениями. Симптоматическое поведение соответствует той коммуникативной системе, в которой оно осуществляется. Стоит изменить правила коммуникации, как меняется симптоматическое поведение вплоть до его полного исчезновения (Варга, 2009). Человеческая коммуникация обладает рядом особенностей и свойств.

 

1. Люди используют как цифровой, так и аналоговый способ коммуникации. Слова, их написание, называние вещей, явлений и пр. – это цифровая коммуникация. Она не имеет сходства с обозначаемым. Почему «к‑о‑р‑о‑в‑а» обозначает корову? Никакого сходства с реальным животным. В цифровом коде даже петухи разных стран кричат по‑разному, хотя понятно, что звук они издают один и тот же, а язык «оцифровывает» этот звук по‑своему. Невербальная коммуникация – это аналоговая коммуникация, это язык мимики и жестов, тона голоса. В тех случаях, когда общение имеет прямое отношение к эмоциональному взаимодействию, оно становится «более аналоговым». В общении обе коммуникации сочетаются и дополняют друг друга.

В аналоговых «высказываниях» нет точности, многие сигналы нуждаются в пояснениях: слезы горя или радости? сжатые кулаки от сдерживаемой агрессии или от смущения? Прояснить ситуацию может цифровой текст. Словесные высказывания отражают эмоциональные состояния очень приблизительно. Они тонко передают смысл, но довольно грубо – оттенки взаимоотношений. В прекрасном фильме «Развод по‑итальянски» влюбленная жена постоянно спрашивает мужа: «Ты меня любишь?», а он устало отвечает: «Да, дорогая». Понятно, ей этого недостаточно, потому что высказывание не подкреплено аналоговым текстом. Тогда жена спрашивает: «А как ты меня любишь?». Трудности «перевода» с одной коммуникации на другую возникают постоянно. У людей серьезный роман, и они хотели бы провести жизнь вместе. Жениться или нет? Ухаживание, любовные отношения – аналоговое поле. Оформление брака, брачный контракт – цифровое поле. Трудность этой ситуации определил Джей Хэйли: люди не могут понять: они вместе, потому что так они хотят или потому что они должны. Аналоговое высказывание отражает внутреннее состояние говорящего и может противоречить цифровому тексту. В такой противоречивой ситуации мы бываем очень часто.

Пример патогенного противоречивого сообщения описала группа Грегори Бейтсона (2000).

Группа наблюдала семьи детей, которые страдали шизофренией, и обнаружили некий стереотип взаимодействия, который они назвали double bind («двойная связь», у нас принят термин «двойная ловушка»). Это постоянно поступающее к ребенку неконгруэнтное (на цифровом уровне одна информация, на аналоговом – прямо противоположная) сообщение в ситуации, когда он не может выйти из общения. Работа проводилась в 1969 г., когда всех – и терапевтов и клиентов – интересовали семьи с детьми. Тогда считалось, что постоянная «двойная ловушка» может породить шизофреническое поведение у ребенка.

Бейтсон приводит пример: в больнице находится мальчик, страдающий шизофрени ей, к нему приходит мама. Она сидит в холле. Он выходит к ней и садится рядом, близко. Она отодвигается. Он замыкается и молчит. Она говорит: «Ты что же, не рад меня видеть?». И добавляет: «Ты не должен стесняться своих чувств, дорогой». Вот что происходит: на одном коммуникативном уровне она показывает ему, что хотела бы увеличить дистанцию, при этом на другом – вербальном – она ничего подобного не делает. А когда он реагирует на невербальный уровень, то получает осуждение, негативную реакцию. И выйти из общения, т. е. покинуть родителей, ни один ребенок не может. Чем меньше ребенок, тем труднее ему вообще помыслить о выходе из этого поля, потому что он жизненно зависит от родителей. Кроме того, он всегда к ним просто привязан. Что бы ни делали родители, ребенок до определенного возраста с ними полностью связан эмоционально. Поскольку никакая реакция ребенка не является правильной, то он аутизируется, потому что не может быть адекватным. Он просто выходит из общения.

Ситуаций противоречия цифрового и аналогового способов коммуникаций в супружеской паре очень много. Говорит, что соскучился, но домой не спешит. Говорит, что любит, но к сексу не стремится. В глаза не смотрит и не разговаривает, но говорит, что все в порядке. Неконгруэнтная коммуникация порождает тревогу и недоумение. Обсуждать такую ситуацию очень трудно, потому что у человека возникает ощущение, что, может быть, он просто сам параноик, о чем супруга (супруг) сто раз ему (ей) и говорила (говорил), когда он (она) пытался (пыталась) указывать на противоречия: «Я тебя всегда люблю, а сексом заниматься не хочется сегодня». «Я люблю с тобой разговаривать, просто сегодня очень спать хочется».

 

2. Все коммуникационные обмены могут быть или симметричными, или комплементарными. Эту особенность общения впервые отметил Бейтсон в 1935 г. Он описал два варианта взаимодействия разных культурных сообществ. Один вариант – отношения взаимодополнительности. Они возникают в тех случаях, когда стремление и поведение двух групп различаются. Допустим, одна группа ведет себя агрессивно, а вторая покорна. Если эти поведенческие паттерны устойчиво сохраняются, то можно говорить о комплементарном схизмогенезе. Различия нарастают: с одной стороны, увеличивается агрессия, а с другой – покорность. Они подкрепляют друг друга, и происходят захват, аншлюс, аннексия, экспроприация. Второй вариант – те случаи, когда поведение двух групп одинаково и их интересы одинаковы. Тогда, при симметричном схизмогенезе, мы видим взаимное нарастание, допустим, агрессии и в пределе – войну. Или стороны ведут себя мирно и хотят сотрудничать, тогда мы видим в идеале объединенную Европу, всеобщее разоружение, безъядерный мир.

Такие же особенности общения свойственны парному взаимодействию людей. При комплементарном паттерне взаимодействия мы видим пары: палач – жертва, самоутверждение – покорность, хвастовство – восхищение и т. п. При нарастании различий один член пары все время приспосабливается к другому и теряет себя в отношениях. Он перестает понимать свои желания, мотивы, стремления, не осознает своего внутреннего содержания. Так же как при нарастании комплементарного схизмогенеза групп две равноправные страны заменяются метрополией и колонией, так и в паре вместо двух разных людей возникает то, что Мюррей Боуэн называл «нерасчлененная эго‑масса». При симметричном схизмогенезе в паре люди общаются по принципу «око за око, зуб за зуб». При таком взаимодействии различий становится все меньше и меньше. Выстраиваются другие пары: гнев – гнев, агрессия – агрессия, равнодушие – равнодушие. Поведение и устремления у людей одинаковые, они представляют собой два зеркала, стоящие друг напротив друга. Понятно, что взаимная агрессия приводит к насилию в семье, а при взаимной невключенности или покорности люди не могут принимать решений, и динамика семейной жизни практически замирает.

Люди – пленники коммуникативных паттернов. Их поведение подчиняется коммуникативной логике. В дисфункциональной семье многие процессы очень ригидны. Коммуникативные паттерны – не исключение. Возникают стереотипы взаимодействия, и люди им следуют. В функциональной супружеской паре мало стереотипов взаимодействия, паттерны симметричности и комплементарности меняются быстро.

 

3. Каждая коммуникация имеет содержательный аспект и аспект отношений. Коммуникация не только передает информацию, но и влияет на поведение. Иногда коммуникацию подразделяют на описательную и побудительную. Представьте себе прибор. Есть его описание – содержательный аспект. Есть инструкция – что надо делать, чтобы им пользоваться – это побудительный аспект, или информация об информации. В человеческом общении все устроено так же, но выглядит более драматично. Побудительный аспект коммуникации, или информация об информации, формирует взаимоотношения людей.

Муж целеустремленно напивается в гостях. Жена угрожает, что уедет домой одна. Это содержание сообщения, собственно информация. Муж в ответ умиляется и тянется целоваться, т. е. дает информацию, что не воспринял угрозу всерьез. «Я не шучу» – это информация об информации.

Чаще информация об информации скрыта в общении. Интересные примеры приводит И. Утехин: «Где ты опять оставляешь свои носки, ты никогда не выключаешь свет на кухне, почему за тобой всегда надо убирать, крошки на скатерти, мусор не вынесен…» (Утехин, 2004, с. 1).

Информацией об информации являются слова «всегда», «никогда», «опять». Утехин обобщает их в одном слове «доколе?». Один воспитывает, а другой является жертвой воспитания, если принимает упреки. Метакоммуникация определяет статусную расстановку в паре. Один «выше», он воспитывает, другой – объект или жертва воспитания, он ниже по положению. Если выделить «голую» метакоммуникацию, то она выглядит так: «Я вижу себя главным в контакте с тобой в данный момент».

Жертва находится в комплементарной позиции. Неважно, извиняется она или ворчит в ответ. Если нет ответной агрессии, то побудительный ответ такой: «Я вижу себя подчиненным в контакте с тобой в данный момент».

Ответ может быть и другим. «Еще слово скажешь – уйду, побью, ничего не буду делать». В этом случае позиция партнера симметричная и побудительный аспект коммуникации такой: «Нет, это я вижу себя главным в контакте с тобой в данный момент».

Очень важно то, что побудительные аспекты коммуникационных обменов очень динамичны. Они действительно «играют» только в данный момент. Если отношения тяжелые и конфликтные, то определяющим и самым главным являются именно побудительные аспекты, а содержательные неважны.

В системной теории выделяют три варианта побудительного аспекта коммуникации.

 

1. Подтверждение самоопределения.

Я вижу себя таким‑то в контакте с тобой в данный момент – И я вижу тебя именно таким в контакте со мной в данный момент.

В обыденной жизни это выглядит, например, так: «Правда мне очень идет эта стрижка?» – «Да, дорогая, ты – красавица».

 

2. Отрицание самоопределения.

Я вижу себя таким‑то в контакте с тобой в данный момент – А я не вижу тебя таким в контакте со мной в данный момент.

«Правда мне очень идет эта стрижка?» – «Тебе вообще ничего не идет» или помягче: «Стрижка хорошая, но все‑таки надо сбросить вес».

 

3. Игнорирование самоопределения.

Я вижу себя таким‑то в контакте с тобой в данный момент – Я тебя не вижу.

«Правда мне очень идет эта стрижка?» – «Отойди, пожалуйста, ты мне телевизор загораживаешь».

Отрицание и игнорирование самоопределения обижают, особенно если они поступают от значимых людей.

 

4. Коммуникативный процесс воспринимается по‑разному участвующими в нем сторонами; у каждого человека формируется своя реаль ность. У разных людей всегда создаются разные картины последовательности событий. В системной теории это явление называется разная пунктуация последовательности событий. Двое подрались на улице. Их привели в милицию и допрашивают. Один сообщает: «Драка началась с того, что он дал мне сдачи». Для него событием было не то, что он ударил человека, а то, что получил удар в ответ. В жизни мы встречаемся с этим постоянно. Муж жалуется на то, что жена все время ворчит. Жена жалуется на то, что муж ничего не делает дома. Жена приходит домой и видит мужа спящим на диване, а носки лежащими на полу. Она будит мужа, упрекает его за то, что он разбрасывает носки, уносит носки в стирку. Муж недоволен тем, что ему не дали поспать, что его грубо разбудили, и сообщает, что с дивана сегодня вообще не встанет. Жена ворчит, но ужин ему на диван приносит, грязные тарелки уносит и продолжает ворчать. Для жены последовательность событий такая: лежит – лежит – лежит. Для мужа другая: ворчит – ворчит – ворчит.

Понятно, что разные пунктуационные паттерны есть паттерны обмена подкреплениями. Так формируется союз гипо– и гиперфункционала. Они не могут друг без друга и поощряют друг друга, даже если это им не нравится. Если бы жена не будила, не ворчала и ничего для мужа не делала, то, глядишь, он с дивана и встал бы. А если бы жена упорствовала в своем милом безделье, то муж стал бы активнее, и уже жена могла бы всюду разбрасывать свои колготки.

Обычно люди спорят о пунктуации последовательности событий. В кабинете системного семейного психотерапевта это происходит постоянно. Очень трудно убедить людей не искать общую пунктуацию, а с интересом отнестись к картинке каждого. Иной раз это трудно и психотерапевту. Он может потерять нейтральность и принять версию какой‑то одной стороны. Спасением от этого является уход от линейной пунктуации одного человека и переход к циркулярному видению. В этом случае психотерапевт учитывает взаимное подкрепление, которое происходит каждый раз, когда возникает взаимодействие. Не было бы сдачи, если бы не было первого удара. Кроме того, психотерапевт учитывает все коммуникативные контексты. Гипофункционалу приятно, когда его обслуживают, в этом он видит знак заботы и любви. А гиперфункционалу нравится осознавать свою нужность и всесильность.

5. В общении могут возникать парадоксальные способы взаимодействия. Парадоксы очень интересовали людей. До сих пор не забыты знаменитые парадоксы античного мира, например: Ахиллес и черепаха или остров Крит, где все лжецы. Парадоксальные коммуникации выделяют в отдельный класс и называют прагматическими (Вацлавик и др., 2000).

Прагматические парадоксы – это сфера ежедневного человеческого общения. Бывают парадоксальные предписания. Например, родитель говорит ребенку: «Не будь таким послушным». Если ребенок начнет безобразничать, то это означает, что он послушный. Если он будет продолжать вести себя хорошо, значит, он не выполнил предписание. Ребенок в тупике. Или девушка говорит своему возлюбленному: «Будь властным со мной». Все понятно. Если он станет выполнять ее просьбу, то власть в руках у возлюбленной, а если нет, то просьбу он не выполнит. Или: «Ты должен быть спонтанным». Парадоксальные предписания разрушают деятельность.

Парадокс заключается в том, что требуется симметричный ответ в рамках комплементарного взаимодействия.

Двойная ловушка также относится к сфере прагматических парадоксов. На одном коммуникативном уровне дается одно предписание, на другом – противоположное, и, кроме того, существует запрет на выход из контакта, на неподчинение. Стой там, иди сюда, это приказ.

Коммуникативные парадоксы не ограничиваются отдельными сообщениями. Чаще всего это целый развернутый сценарий поведения. Например, человек, который страстно хочет быть любимым, скорее всего, не достигнет этой цели. Сама потребность «быть сильно любимым», особенно если это приоритетная потребность, заключает в себе парадокс.

Допустим, этот человек находится в браке или в других серьезных отношениях. Он хочет быть любимым, значит внимательно отслеживает и подсчитывает знаки любви в общении со своим партнером. Причем человек, который страстно хочет быть любимым, определил для себя те поведенческие знаки, которые свидетельствуют о силе любви партнера.

 

1. Знаки заботы: подарки, оказание разнообразной помощи (кто поскромнее, тому достаточно получить помощь после высказанной просьбы, кто с большей фантазией – тот ждет, что ему будут помогать и без просьбы), обслуживание – кому чего надо: кофе в постель, обувь почистить, спинку потереть…

2. Знаки страсти – обычно это сексуальное взаимодействие. Считается, что если партнер сильно любит, значит постоянно хочет секса и неутомимо и разнообразно им занимается и – главное – испытывает удовольствие не от своих ощущений, а от положительных эмоций партнера. Здесь иногда бывает усложнение. Секс из разряда профанного переводится в разряд сакрального – это некое специальное действо и специальное ощущение, суть которого примерно формулируется так: мое тело – храм; познав его, ты приобщился святых тайн. За отступничество (измену) – смерть. Когда сексуальный обряд исполняется, «по всей земле зацветают сады» и все живое плодится и размножается.

 

Сложные знаки большой любви – обычно из сферы мистического. Ну, во‑первых, это особенное понимание, без слов и лучше с опережением. Ты еще только подумать собрался, а она уже… Так же и взгляды на жизнь и людей должны совпадать до самых мелочей.

Во‑вторых, любовь партнера выдерживает все испытания. Понятно, что испытания надо устраивать, иначе невозможно проверить силу любви. Испытанием может быть что угодно; пьянство, дурной характер, вредные привычки. Главное не то, как человек себя ведет, а то, как он стратегически мыслит. Испытание получается тогда, когда человек, проверяющий любовь другого «на прочность», принципиально отказывается соответствовать ожиданиям этого другого, сильно любящего, и часто старается делать «назло». Полюбите меня черненького – беленького меня всякий полюбит.

Тот человек, который сосредоточен на том, сильно ли его любят, на самом деле сосредоточен на себе, на процессе получения психологического блага, т. е. находится в эгоцентрической потребительской позиции. Реальность другого человека, того, от кого он хочет получить это благо, игнорируется – иногда грубо, иногда тонко. Не получается полноценного общения, диалога, нет партнерства. Человек хочет любви и, огрубляя, ведет себя отталкивающим образом. Другому‑то, который назначен на роль любящего, невдомек, что он участвует в проверке любви. И узнать он этого не может – тогда весь смысл проверки теряется. Это и есть парадокс.

В психотерапевтическом процессе так же много парадоксальных взаимодействий. Парадокс может содержаться и в самом обращении за помощью. Клиенты и хотят перемен, и опасаются их. Поэтому частый подтекст обращения: «Давайте все изменим, но так, чтобы ничего не менялось».

В функциональном браке подтекст не преобладает над текстом, гибко меняются симметричные и комплементарные обмены. В коммуникации преобладают подтверждения самовосприятия, если оно позитивное, и неподтверждение, если оно негативное. Практически не бывает игнорирования. Не бывает двойных ловушек, коммуникация конгруэнтная. Парадоксы используются, в основном чтобы пошутить, а если – нет, то люди могут эту ситуацию обсудить. Кроме того, супруги понимают, что у каждого своя реальность, даже если они говорят об одном и том же событии. Познать ее трудно, людям вообще понимать друг друга трудно. В функциональном браке бывают непреодолимые различия взглядов, ценностей и предпочтений.

В психотерапевтическом процессе невозможно обойтись без анализа коммуникаций. Такой анализ сам по себе является метакоммуникацией. В ходе этого анализа супруги начинают видеть и разную пунктуацию событий, и неконгруэнтные сообщения, и разные побудительные аспекты коммуникаций. Становится понятно, как действуют парадоксы и как трудно принять различия и допустить, что различия не мешают хорошо жить вместе.

Хороший брак это такой брак, когда оба человека понимают, что вместе они расширяют возможности каждого, создают такую жизнь, которую один был бы не в состоянии себе создать. Это касается не столько материальной составляющей, сколько эмоционально‑психологической и биологической. Можно вместе завести и вырастить детей, создавать радость и заботу друг о друге, приятные переживания, которые люди не могут получить с посторонними. Понимание, синтонность, сочувствие и утешение, эмоциональная поддержка – это то, что люди могут получать друг от друга в браке. В обычной жизни, в ее разные моменты брак бывает и функциональным, и дисфункциональным, особенно когда на людей действуют сильные и/или длительные стрессоры.

Стресс для семьи возникает всякий раз при переходе с одной стадии жизненного цикла на другую, потому что меняется человеческая среда, структура семьи, возникают новые задачи, которые не очень понятно как решать. Кроме того, стрессом для семьи являются болезни, переезды, изменение экономического положения в любую сторону. Понятно, что на семью действуют и все социальные стрессоры, которые действуют на все общество. Стресс повышает тревогу и дискомфорт каждого человека в семье. В каждой семье есть свой психотерапевтический потенциал, который определяет степень эффективности копинга. Если в трудные времена супруги объединяются, помогают друг другу, то стресс преодолевается быстро, психотерапевтический потенциал семьи высокий. Если стресс приводит к взаимным обвинениям, конфликтам и дистанцированию, то можно говорить о низком психотерапевтическом потенциале. Дисфункциональная семья, как правило, неустойчива к стрессу. Кроме того, у дисфункциональной семьи есть внутренние стрессоры – это отношения супругов, которыми они недовольны. Их психологические потребности фрустрированы. Они пытаются снизить личный стресс, уменьшить тревогу – чаще всего через попытки занять более высокое положение в семейной иерархии. Если рассматривать супружеские отношения, то в семье, которая находится в стрессе, как правило, происходит борьба за власть и контроль. Человек с фрустрированными потребностями надеется на то, что, заняв главное положение в семье, он сможет свои потребности провести в жизнь. Его партнер хочет того же для себя. Борьба за власть принимает самые причудливые формы и часто поражает три главные сферы семейной жизни – воспитание детей, сексуальную жизнь и финансовые стратегии. Как можно понять, что ты главный? Тебя слушаются, тебе подчиняются. Кому‑то бывает достаточно подчинения в некоторых зонах жизни, кому‑то необходимо тотальное подчинение. Чем более фрустрированы потребности супругов, тем жестче их борьба за то, по чьим правилам жить. При нарастании симметричного схизмогенеза само высказывание потребности в любой форме порождает неповиновение, отказ. Формула отношений при борьбе за власть: если ты этого хочешь, ты этого не получишь. Борьба за власть по своему эмоциональному устройству вполне может заменять любовь – эмоции интенсивны, одновременны, и есть интрига: кто‑то победит в схватке? Согласно закону гомеостаза (Берталанфи, 1973) борьба за власть становится системообразующим фактором. Она начинает в каком‑то смысле определять семейную идентичность: мы в клинче, не путайте с объятиями.

В любой длительно дисфункциональной семье обязательно есть борьба за власть и контроль. Если бы ее не было, супруги смогли бы пойти навстречу друг другу. Иногда такие пары доходят до психотерапевта. Они сами измучены своей жизнью – расстаться невозможно, потому что тот, кто покидает поле битвы, считается проигравшим. Необходимы «голубые каски ООН», иначе от брака могут остаться одни руины, а выигравшего не будет. Супруги прибегают к психотерапии и даже говорят, что хотели бы улучшить свои отношения, но это не главное. Важнее всего изменить отношения таким образом, чтобы не оказаться капитулировавшим. Работать с такими парами трудно, потому что они, как правило, не выполняют предписаний. Каждый боится, что другой подумает: ты готов послушать психотерапевта, может, и меня будешь слушаться? И уж тогда я добьюсь…

Для психотерапевта основная опасность в этой ситуации – начать участвовать в борьбе. Одно предписание не выполнили, я вам другое сочиню. А объясните, почему не выполнили? Признаком того, что психотерапевт вовлекся в борьбу за власть, является его собственная досада, раздражение и стремление принудить клиентов получить помощь, наконец. Если клиенты не выполняют предписания, конечно, стоит расспросить их, что помешало и какое предписание им могло бы пойти на пользу. Однако обольщаться не нужно – если люди бьются за власть и контроль друг с другом, они почти наверняка захотят побиться и с психотерапевтом. Лучше всего в этой ситуации помогает полная капитуляция психотерапевта.

Супруги К. жаловались на сильные конфликты друг с другом, которые возникали обычно по выходным. В рабочие дни жизнь была стереотипна и дистантна. Дистанция позволяла общаться ритуально, предсказуемо, и для конфликтов не было повода. В выходные они больше времени проводили друг с другом, сталкиваясь с взаимным недовольством и разочарованием. Конфликт помогал не сближаться. Поссоришься в пятницу, можно надеяться, что в выходные не будешь общаться. На сеансе обсуждали вопрос о том, как не поссориться в пятницу и хорошо провести выходные.

Я задавала каждому один вопрос: что он мог бы сделать сам, чтобы конфликта не возникло. Важно не концентрироваться на том, что мог бы делать другой супруг, потому что в ситуации борьбы за власть это спровоцирует только дополнительное сопротивление. Муж сказал, что в пятницу приготовит ужин. Жена пообещала, что позаботится о каком‑то интересном фильме. Они поссорились в четверг и в пятницу ничего не сделали. Так было дважды. На очередной встрече я сказала, что не могу помочь им избавиться от конфликтов. Очевидно, что у конфликтов есть какой‑то скрытый смысл, что они очень важны для их жизни. Я предложила закончить сеансы ввиду того, что не смогла быть им полезной. Это классический прием миланской школы, который позволяет передать ответственность клиентам и продемонстрировать неучастие терапевта в борьбе за власть через демонстрацию некомпетентности. Решили встретиться еще раз, скорее всего, последний. После этого стало возможно сотрудничество со мной, а затем и друг с другом.

Рассмотрим наиболее типичные варианты дисфункционального взаимодействия в браке и варианты терапевтических предписаний.

 

Конфликты.

Люди ссорятся и не мирятся. В лучшем случае обходят конфликт стороной и делают вид, что ничего не было, а потом снова ругаются по тому же поводу. Конфликты ничего не решают. В ситуации конфликта начинает преобладать один вид коммуникации и он не меняется – либо симметричный, либо комплементарный. В этих случаях мы говорим о комплементарном или симметричном схизмогенезе (Бейтсон, 2000). Комплементарное нарастание различий бывает, например, когда один член пары все время нападает, обвиняет и упрекает, а другой все время оправдывается и извиняется. Один всегда прав, а другой всегда во всем виноват. В одной паре муж все время терял свои вещи, не только дома, но и на работе, а жена всегда была в этом виновата. Если дома, то «ты куда‑то сама засунула», а если на работе: «ты мне не вовремя позвонила, отвлекла, вот я и потерял». При симметричном расколе агрессия встречается с агрессией и конфликты становятся опасными для здоровья. Начинается с крика и заканчивается дракой. Откуда берутся конфликты? Они происходят из столкновения интересов при невозможности найти компромисс. Люди вступают в брак с определенными потребностями. Оба надеются, что брак улучшит их жизнь. Никто не заключает брак для того, чтобы страдать. Радость, комфорт, покой, восторг, доверие и тому подобные эмоциональные переживания и есть функция брака. Люди надеются и желают испытывать в ходе совместной жизни именно эти состояния и, по‑возможности, ничего кроме этих состояний. У каждого человека требуемые состояния возникают по‑разному и от разного.

Один универсальный путь – заражаться всем этим прекрасным от партнера. Он восхищается тобой, умиляется, испытывает сексуальное возбуждение от тебя, восторг и т. п., и ты в ответ тоже. Это неплохо, если только роли не закреплены жестко, если супруги продуцируют духоподъемные состояния по очереди. А если это всегда делает только один супруг, то довольно скоро он начинает чувствовать себя неоцененным и используемым и уже не может вдыхать в отношения любовь.

Трудным моментом является еще то, что люди далеко не всегда знают, что надо сделать им самим или что может сделать их супруг для того, чтобы возникли желательные состояния. Есть вредная мифология любви: люди полагают, что если есть любовь, то все получается само собой. Эта легкость, непринужденность и нерукотворность счастья и есть признак «настоящей» любви, если же отношения приходится строить, если понимание не возникает по щелчку пальцев, то это все не то, и отношения не стоит беречь и развивать.

В реальности, в зависимости от опыта той любви, который человек получил в детстве от родителей, у него формируются любовные предпочтения, воспринимаемые им знаки любви и его собственное любовное поведение в широком смысле слова. У пары эти знаки частично совпадают. Если бы этого не было, они не смогли бы составить пару. Но многие знаки и проявления не совпадают. Полные добрых намерений и хороших чувств, люди выражают любовь, но эти послания не доходят до своих адресатов. Если люди не получают достаточного для хорошего самочувствия знаков любви от партнера, они огорчаются, сердятся и тревожатся. Люди выражают свои плохие состояния, упрекают и обвиняют – все это усугубляет ситуацию. Если плохое самочувствие возникает чаще, чем хорошее, и держится дольше, чем хорошее, то у супругов возникают сомнения относительно самого жизненного выбора – что делать с таким разочаровывающим опытом?

Конфликты возникают из‑за любого несогласия, напряжения, стресса, плохого самочувствия. Обычный круг взаимодействия такой: одному супругу кажется, что другой его критикует.

 

Например:

Матвей возвращается из командировки и по телефону спрашивает у жены: «Какие ко мне пожелания?».

Женя: Я хочу, чтобы ты был милым, добрым, внимательным, нежным.

Матвей: Дура!

Женя – нецензурная брань, слезы.

 

Что произошло? Матвей высказывал свое расположение и добрую волю. Думал, что его попросят что‑нибудь привезти из командировки. Женя же сообщила о том, что она хочет, чтобы муж обращался с ней определенным образом. В этот момент для Матвея и начинается событие – ссора возникает именно теперь. Он слышит в тексте жены, во‑первых, что его доброе намерение проигнорировано и, во‑вторых, что он не такой как надо, и Женя им недовольна. Его это возмущает, и он обзывает Женю. Женя считает, что она просто высказала игривое замечание с эротическим подтекстом. Для нее событие началось с того, что Матвей ни с того ни с сего ее обозвал. Она возмущена и обижена, что и показывает. У конфликтующих пар всегда подтекст важнее текста. Поэтому они, как правило, не помнят, из‑за чего ссорились. Дело не в реальных поводах, а в том отношении, совершенно неприемлемом, который каждый супруг, как ему кажется, получает от другого супруга. Эта ситуация хорошо описывается анекдотом: два алкаша идут опохмелиться к пивному ларьку. Ларек закрыт, и на нем висит бумажка: «Пива нет». Один алкаш говорит другому: «Валька сука. Не могла написать просто: „Пива нет“. Обязательно надо написать: „Пива нет“ (произносится с крайне издевательской интонацией)». Такого рода недопонимания бывают у всех супружеских пар, но у дисфункциональных – развитие таких ссор «злокачественное». Они не выясняют отношения, не выходят на метакоммуникативный уровень, т. е. у них не бывает коммуникации о коммуникации. Матвей и Женя не могут успокоиться и мирно обсудить, что это было между ними. Они не умеют мириться. Они не чувствуют себя в безопасности друг с другом. Каждому кажется, что стоит только высказать потребность в общении, в примирении, как это сделает человека уязвимым и партнер обязательно этим воспользуется. Поэтому после конфликтов они сначала дистанцируются, друг с другом не разговаривают, потом внешние обстоятельства приводят их к необходимости обсудить что‑то конкретное («я не могу завтра утром погулять с собакой») и дальше они начинают общаться так, как будто конфликта не было.

Причины, к нему приведшие, и выводы не обсуждаются. Вскоре все повторяется вновь.

Надо сказать, что у хронически конфликтующих супругов самые сильные эмоции возникают именно во время ссор. Они, конечно, отрицательные, но они хотя бы есть, и есть эмоциональный обмен. Когда такие супруги проходят терапию, обязательно возникает момент, когда они начинают бояться того, что когда уйдут конфликты, им вообще придется расстаться. Они не понимают, на какой почве они будут общаться. Если эмоции совсем уйдут из общения, то как вместе жить?

Терапия. Стратегическая цель терапии конфликтующих пар – не прекратить конфликты, а создать возможности для метакоммуникации, которая позволит супругам прояснять причины конфликтов и договариваться о более комфортном взаимодействии. Возможность такого диалога для начала обеспечивается переходом в другое эмоциональное состояние. Бессмысленно строить открытый диалог, если оба супруга измучены своим страданием, больны взаимным недоверием и несправедливы друг к другу. Сначала необходимо вполне искусственно создать безопасные зоны взаимодействия и накопить прецеденты положительного общения. Тревога и подозрительность снизятся, тогда можно будет говорить и о превратностях любви. Эти безопасные зоны создаются с помощью прямого предписания. Терапевт расспрашивает клиентов, что они любят или любили раньше делать вместе. Секс исключается на этом этапе терапии как очень эмоциональное взаимодействие. Мы ищем вместе с клиентами такое занятие, которое нравится каждому само по себе, не требует ничего специального (как, скажем, путешествие), т. е. то, что можно устроить легко, без больших денежных и временных затрат, неэнергоемкое: прогулки, совместный просмотр фильмов дома или в кинотеатре, посещения ресторанов, игра в карты, кости, любые настольные или электронные игры для двоих и пр. Предписание звучит как «столько‑то раз в неделю, независимо от того, в ссоре вы или нет, вы делаете то‑то и то‑то» (то, что они вместе выбрали на терапевтическом сеансе). Обычно это смягчает атмосферу, и тогда на сеансах можно анализировать конфликтное взаимодействие, вскрывая подтексты, потребности, читаемые и посылаемые знаки любви. Тогда на сеансах становится понятным, как мириться, как прекращать острый конфликт. Здесь есть также полезное прямое предписание – во время страстного конфликта резко менять «картинку», например, начинать раздеваться, где бы конфликт ни был: в магазине, в общественном транспорте.

По моему опыту, парадоксальное предписание конфликтов («составьте расписание, кто когда будет отвечать за то, чтобы конфликт произошел; «дежурный по конфликту» должен инициировать конфликт в определенный день и время, а второй человек – отмечать на большом листе бумаги, «достаточно ли хорошо» действовал дежурный; «старания» оцениваются в баллах; дежурить нужно по очереди) снижает их эмоциональную интенсивность, иногда даже убирает конфликты из общения, но нередко никакое другое эмоциональное взаимодействие на их место не приходит. Пара может из разряда конфликтной просто перейти в разряд дистантной.

Для реанимирования эмоциональной связи бывают полезны так называемые «сюрпризные свидания». Каждого супруга просят пригласить другого на свидание. Содержание этого свидания придумывает приглашающий, но держит это в секрете от другого супруга. Отказаться от такого свидания нельзя. Идея этого предписания в том, что каждый приглашает другого в свое «хорошее и приятное». Если одному члену пары удается заразить своим хорошим состоянием другого, то это и есть ожидаемый результат.

Эффективны предписания «как если бы». Например, каждого супруга просят выбрать тайный день, в течение которого он будет общаться с другим супругом так, как если бы он был уверен в добром к себе отношении, в любви и принятии. Другой супруг должен догадаться, когда был этот день. Успешность угадывания и вообще анализ такого взаимодействия обсуждаются с терапевтом на приеме.

Предписания коммуникаций бывают эффективными либо когда в семье отчетливо выражен комплементарный схизмогенез, т. е. один супруг большую часть времени находится в рациональной зоне, другой в эмоциональной, либо когда общение очень дистантное.

В первом случае инициатором общения, как правило, выступает «эмоциональный». Он выражает некую сильную эмоцию, обычно отрицательную. Отрицательной эмоцией легче привлечь внимание. «Разумный» реагирует объяснениями или советами.

 

«Эмо»: Я сегодня простояла в пробке полдня, измучилась, в три места опоздала, рыдала…

«Разум»: Я тебе говорил, поезжай на метро.

 

«Разум» не сочувствует «Эмо», а «Эмо» не слушает советов «Разума», так что контакта между ними не возникает. Чем больше разумный холоден и мудр, тем сильнее эмоциональный чувствует и страдает. В предписании им предлагается поменяться местами: каждый день они должны разговаривать. Каждый говорит пять минут, но «Разум» сообщает о своих самых сильных переживаниях за день, а «Эмо» – о своих мыслях и соображениях. Начинать фразу в одном случае надо со слов: «Я чувствую…», в другом случае: – «Я думаю…». Сначала лучше потренироваться прямо на сеансе. Разумный очень любит сообщать что‑то вроде: «Я чувствую, что я думаю то‑то и то‑то». Обычно ему труднее перейти в эмоциональную зону, чем эмоциональному – в рациональную.

Как правило, конфликты касаются трех зон семейной жизни – секса, воспитания детей и траты денег. Вопросы воспитания детей не будут обсуждаться в этой статье, а секс и деньги обсудить вполне уместно. Конфликты из‑за денег – это вариант борьбы за власть. Чтобы борьба не прекращалась, такие пары не обсуждают бюджет. Они часто вообще не знают ни своих совокупных доходов, ни трат. Даже если договоренности о бюджете как бы есть, они обычно не соблюдаются. В дисфункциональной семье деньги обладают символическим смыслом. Они, как и секс, – хорошие темы для сведения счетов, удобные поля битвы. Деньги имеют множество символических функций, включены в разнообразные мифы. Это прекрасно описано в книге «Тайное значение денег» (Маданес, Маданес, 2006). Помимо хорошо известных функций – власть, контроль, компенсация ущерба или способ снять с себя вину (погулял человек на стороне, купил супруге (супругу) подарок – и чувство вины умолкает; и обманутая половина довольна – она же не знает причину такого хорошего к себе отношения), это и способ проявления любви, так же как и способ унижать или принуждать. Деньги часто используются для снятия тревоги и напряжения в браке, правда, только в тех случаях, когда отношение к деньгам у супругов совпадает. Для примирений после конфликта в качестве терапии годится и шоппинг, и перебирание накупленного.

Отношение к деньгам и субъективное значение денег воспитываются и моделируются в детстве, в родительской семье. Часто люди обращаются с деньгами тем или иным образом, копируя финансовые привычки и приоритеты своих родителей. Если супруги ссорятся из‑за денег, первое и самое простое, что можно сделать, это сравнить денежные стратегии родительских семей. Денежную генограмму предложили Дэвид Мамфорд и Джеральд Уикс (Mumford, Weeks, 2003; опросник см. в Приложении). Часто в конфликтную пару соединяются транжира и скупой или человек, который презирает деньги, и человек, который их уважает. Например, один молодой человек считал, что не нужно искать работу по параметру зарплаты. Он говорил, что если дело правильное, такое, которое ему подходит, то и деньги будут. С этим трудно спорить, только его жена, которая как раз родила ребенка, – а квартиру они снимали, и у обоих родители жили небогато и далеко, – не готова была ждать до тех пор, пока занятие либо станет приносить деньги, либо будет объявлено неправильным. Муж очень обижался и называл жену помешанной на материальном, а она его – безответственным. И оба были правы. Когда удается выяснить, в чем разница отношения к деньгам и каково символическое значение денег для каждого супруга, а также какое отношение к деньгам супруги получили в наследство от своих родителей, то конфликт, касающийся денег, обычно удается снять. Люди начинают договариваться.

 

Дистантная пара.

При дистанцировании общение супругов формальное и ритуальное. И положительные, и отрицательные эмоции уходят из взаимодействия. Секса, как правило, в этой паре нет, или он безличностный, физиологичный. Эмоции у каждого возникают в других ситуациях: с детьми, с друзьями, в связях на стороне, с родственниками. Есть определенные обязательства, которые супруги выполняют по отношению друг к другу. Обычно есть эмоциональные посредники, которые объединяют дистантную пару, – чаще всего дети, иногда домашние питомцы. Такая пара обращается за помощью, только если что‑то случается с их эмоциональным посредником. Классика жанра – это симптоматическое поведение ребенка, которое объединяет супружескую пару, занимает ее и не дает возможности разбираться с собственными проблемами. Схема простая: супружеские отношения никого не устраивают, но развод не видится как решение этой ситуации. Эмоциональный вакуум заполняется ребенком (в последнее время – ребенок может заменяться домашним животным). Дети и животные обслуживают психологические потребности супругов с помощью нарушений своего поведения. Когда симптоматическое поведение идентифицированного пациента доставляет больше неприятностей, чем пользы, семья приводит его к психотерапевту. Терапия должна снять тяжкие обязанности по поддержанию семейного гомеостаза с идентифицированного пациента и переложить их на супружескую пару.

В последнее время ту же роль выполняет домашний питомец. Общая собака связывает бывших супругов после развода не хуже ребенка – «родители» так же договариваются, кто едет в отпуск, кто передерживает собаку. У меня проходила терапию семья, которая делила общую собаку в течение 11 лет после развода – две недели в одной семье, две недели в другой. Собака была очень старая, когда ее возили в лечебницу, бывшие супруги там встречались. У каждого уже была другая семья.

Собственно говоря, именно такие пары были основными клиентами системного семейного терапевта. Все разработанные и описанные в 1970–1980‑х годах техники психотерапевтической работы с супружеской парой были направлены на внесение большей эмоциональности и большей спонтанности в общение супругов (Шерман, Фредман, 1997; Минухин, Фишман, 1998). Основная идея заключалась в том, чтобы родительская подсистема не распространялась на супружескую жизнь пары. Популярностью пользовались предписания, похожие на тренинг активного слушания, – один человек говорит полчаса, другой слушает и не перебивает, затем слушающий рассказывает, как он понял говорившего. Затем они меняются местами. Спустя 40 лет представить себе человека, который говорит полчаса непросто. Многие дистантные пары говорят, что самое сердечное общение бывает у них по электронной почте или в скайпе: «Мы очень любим читать блоги друг друга».

Цель терапии дистантной пары – эмоциональное сближение. Ребенок для этой цели использовался столетиями, но психического здоровья ему это не прибавляло. В последнее время для этой цели прекрасно подходят домашние питомцы. Как сказал мне один супруг из дистантной пары, которая завела щенка: «Теперь мы вместе сидим на полу и гладим собаку, и я звоню днем с работы узнать, как покушали, как погуляли». Домашний питомец становится третьим членом семьи, это поглощает избыток тревоги, который скапливается в диаде, и дальше возможен анализ коммуникаций (которые хотя бы возникают), ожиданий, чувств. Для той же цели неплохо подходят предписания игр. Игры (настольные, карточные, электронные, городские) создают альтернативную реальность, в которой также может происходить безопасное эмоциональное сближение. Игра позволяет испытывать азарт, интерес, веселье, и все это не связано с течением обычной жизни, где все замерзло.

 

Супружеские измены.

Измена это травмирующее событие, здесь очень много страдания. В некоторых случаях брак восстанавливается после этого удара и даже может стать более функциональным, а в некоторых случаях измена разрушает отношения.

Общекультурный брачный контракт предполагает, что отношения в браке уникальны, что люди создают некую невоспроизводимость на стороне своих отношений и опыта. Как правило, сюда относится супружеская верность. Имеется в виду не только сексуальное общение, но и любовное взаимодействие, интимность в широком смысле слова. Часто интимность расценивается как нечто более важное. Есть пары, которые не считают изменой секс на стороне, но не мирятся с влюбленностью. Главное – быть самым ценным и дорогим для супруга. Если это утрачивается, возникает травма. Обманутый супруг чувствует себя преданным, покинутым, страдает от ревности, его самооценка обычно сильно снижается: «Если мне кого‑то предпочли, значит этот человек лучше, чем я». Измена – тот случай, когда у людей нет общего опыта в крайне значимой сфере жизни. Травма еще выражает себя в том, что нарушается привычное течение жизни и у обманутого супруга разрушается понятная картина мира. Возникает очень большая разница в пунктуации событий. Тот, кто изменяет, имеет внутренне непротиворечивую картинку: вот у меня семья и в ней идет какая‑то жизнь, вот у меня возникают некие события на стороне: встреча, секс, отношения, потом опять жизнь в семье, потом – встреча с другим человеком; у моей жены (мужа) жизнь идет так‑то и так‑то, я в курсе. А у обманутого человека другая картинка: вот идет моя семейная жизнь вместе с моим мужем (женой), я представляю его (ее) жизнь так‑то и так‑то, а тут выясняется, что на самом деле все у моего мужа (жены) идет не так, как мне казалось. Обманутый супруг пытается узнать, что было на самом деле. Обман оскорбителен сам по себе. Начинаются подробные и навязчивые выяснения всех подробностей, вплоть до самых интимных деталей. Ответы, как правило, не удовлетворяют. Навязчиво и бесконтрольно возникают тягостные представления о том, как муж (жена) занимается любовью с другим человеком, как они смеются надо мной, как они ходят по тем местам, где мы бывали вместе, как покупаются и дарятся одни и те же подарки, «далее везде». Как дальше будут развиваться события, зависит от многого. Если обманутый супруг потрясен самим фактом измены, не желает ничего знать и понимать, категорически разрывает отношения, расстается в физическом смысле, перестает жить вместе, то, как правило, брак разрушается.

Если обманутый супруг хочет восстановить отношения, пытается понять, как случилось то, что случилось, готов взаимодействовать, несмотря на свое страдание, то брак может выжить. Многое зависит от того, как поведет себя изменник.

Анна и Петр были в браке 9 лет. Сыну 7 лет. Между супругами было хорошее интеллектуальное общение, социальный аспект брака был для них также ценным – они были довольны тем, как они выглядели на людях, как общались с общими друзьями. Эмоциональная связь осуществлялась в основном через сына. Анна не работала, Петр работал много и хорошо зарабатывал. Самое прекрасное время в браке было тогда, когда Анна была беременной и когда сын был грудным. Был полный эмоциональный контакт, поддержка и взаимное восхищение. Естественным образом стала развиваться коалиция мамы и сына. Петр мало бывал дома, Анна оказалась очень увлеченной матерью. Петр сначала обижался на недостаток внимания, затем вышел на рациональную и закрытую позицию. Анна сначала не заметила изменения позиции мужа, но по мере взросления сына стала отмечать его невключенность и формальность в общении с собой. Стал нарастать комплементарный схизмогенез: Петр становился все более рациональным, закрытым и холодным, Анна становилась все более эмоциональной и страдающей. В какой‑то момент Петр встретил женщину и влюбился в нее. Он не скрыл своего романа от жены. Роман был «нервным», Петр стал очень эмоциональным, и это помогло Анне создать с ним контакт. Он откровенно рассказывал о своих отношениях с другой женщиной, жена стала матерью и наперсницей. Она и страдала, и радовалась – страдала от измены и радовалась сближению с мужем. Она требовала только одного, чтобы «эта женщина» не лезла в семью, не знакомилась с сыном и не пыталась общаться с ней самой. Муж обеспечить этого не смог. Любовница каким‑то образом раздобыла телефон жены, стала звонить с неприятными разговорами, познакомилась с сыном. Анна потребовала, чтобы Петр покинул дом. Петр стал снимать квартиру в соседнем доме, любовницу к себе жить не взял и через некоторое время захотел вернуться. Анна сначала была рада этому, надеялась, что Петр вернется не только как физическое тело, но и «сердцем», что у них укрепится эмоциональная связь. Петр же этого не хотел. Он боялся упреков, не хотел чувствовать вину. Так что когда он решил возвратиться, то поставил жене условие: «никаких вопросов и никаких разговоров – как будто ничего не было». Фактически, он пытался воспроизвести негласное условие их брачного контракта – «в общении с тобой я ничего не хочу чувствовать». Анна на это пошла, и вскоре горько пожалела. Она уже видела своего мужа очень эмоциональным, поняла, что муж способен чувствовать, и хотела, чтобы теперь его чувство было обращено к ней. Она думала, что после всей этой истории, понимая, какое страдание он ей принес, муж включит ее свою эмоциональную орбиту, удвоит нежность, заботу, и она, наконец, поймет, что дорога ему и что она лучшая. Ничего этого не произошло. Муж вернулся, как будто измены не было. Анна не смогла этого вынести, игнорирование ее чувств было более травматично, чем измена. Супруги расстались.

В другой семье сценарий измены развивался иначе. Муж влюбился и ушел от жены к другой женщине. Через короткое время он понял, что скучает по жене и ребенку, стал пытаться вернуться. Жена довольно долго сопротивлялась, мужу пришлось ее завоевывать, уговаривать. В процессе такого общения у них восстановилась эмоциональная связь, сейчас оба говорят, что общение стало более близким и доверительным, чем до измены.

Самое главное в терапии случаев измены – это восстановление эмоционального контакта между супругами, восполнение того ущерба, который «изменник» нанес другому супругу. Вторая задача – заключить новый психологический брачный контракт. Дело в том, что измена, о которой становится известно, это послание от изменника своему партнеру – не всегда, но часто. В случае Петра и Анны Петр раскрыл свою связь, чтобы наказать Анну – ты мной пренебрегала, а нашлась женщина, которая меня оценила.

Пример перезаключения психологического брачного контракта – это случай Натальи и Егора. Наталья обнаружила в телефоне мужа странное SMS, потребовала объяснений – выяснилось, что у Егора есть связь на стороне. Брак к этому моменту длился три года. Егор всегда был инициатором отношений, добивался Натальи, а она как бы снисходила до него. Когда они поженились, жизнь потекла по правилам Натальи. Егор во всем уступал, не роптал, не заявлял о своих потребностях. Наталья считала, что он всем доволен и что у них прекрасный брак. На самом деле Егор страдал от диктата Натальи, но изменить стиль общения не мог, не умел. Дома он постоянно «наступал себе на горло», зато в отношениях с любовницей он был главным. Развода никто из супругов не хотел. Они хотели бы остаться вместе и изменить свои отношения таким образом, чтобы в дальнейшем измена не возника