Системно-феноменологического

подхода в супервизии*

Для учителей

6.1. О личности учителя

и ее влиянии с системной точки зрения

Отношение учителей к своим родным семьям

Легко работается тем учителям, кто в душе согласен со своим семейным фоном, кому удается жить в мире с родной семьей, вне зависимости от того, какую судьбу она им уготовила. Они будут вдумчиво смотреть на семьи доверенных им детей и подростков, принимать во внимание тяжелые судьбы и учитывать их влияние на ребенка. Иногда мы, учителя, бываем склонны сожалеть о семейном контексте того или иного ученика, как будто школьные успехи ребенка важнее его ощущения связи с семьей и лояльности по отношению к ней. Нам не пристало давать подобных оценок, это приводит только к напряженности в отношениях между учителем и учеником. Если учитель прямо и косвенно сигнализирует: «Я уважаю судьбу вашей семьи, я не собираюсь указывать вам на недостатки и предлагать вашему ребенку нечто лучшее, чем его родной дом. Я хочу показать ему путь, который позволит ему, не изменяя вам, открыть мир за пределами родительского дома», то и позиция родителей будет скорее миролюбивой. Это позволяет ребенку без напряжения чувствовать себя спокойно и уверенно между этими двумя авторитетами.

* Супервизия — консультирование специалистов (например, учителей) по вопросам, возникающих у них в процессе профессиональной деятельности или связанных с ней, другим высококвалифицированным специалистом. — Прим. науч. ред.

Одновременно мы сигнализируем родителям: «Вы можете спокойно доверить мне вашего ребенка в школе». Тогда мы, учителя, не выходим за рамки своей непосредственной задачи — преподавать и создавать социальное поле в классе.

Уважение к родным семьям не только поддерживает авторитет родителей, но и укрепляет авторитет учителя, который своей работой на уроке преследует совсем другие цели и приобщает к иным ценностям, чем дома родители. Здесь учителя демонстрируют силу руководства, требуют соблюдать в учебе и коллективной жизни действующие в классе правила, проявлять уважение к социальной жизни коллектива и к судьбам всех одноклассников.

По собственному опыту могу сказать, что, благодаря этой четкой позиции в вопросах авторитета, во многих классах и прежде всего в семьях была прервана традиция насилия. Так, некоторые отцы доверительно рассказывали мне, как им было стыдно за то, что они ударили своего ребенка. Они начали что-то менять в своем поведении с тех пор, как почувствовали, что я (учительница) уважаю родительский дом.

В зависимости от собственного опыта обоих родителей, многие семьи бывают настроены по отношению к школе и учителям скептически, враждебно или боязливо. В некоторых ситуациях они даже поощряют детей к сопротивлению, считают, что кооперация необязательна, и гарантируют детям свою помощь против учителей.

Как я уже показала на некоторых примерах, описанная выше позиция учителя пресекает эти тенденции. Она приглашает родителей не распространять плохой опыт на детей и изменить свое отношение к школе.

Позиция учителей по отношению к организации

Школа становится живой, если родители, учителя и дети признают структуру школьной организации с ее иерархией. В ней есть свое место и для учителей, и для учеников, и для

родителей. Внутри этой прочной структуры создано свободное пространство для развития различных отношений и для организации совместной жизни.

Учителя могут первыми подать пример соблюдения этой заданной структуры.

Организация совместной жизни в школе начинается с отношений внутри учительского коллектива. С точки зрения системного подхода, сплоченность классов, по существу, отражает сплоченность коллектива преподавателей, признание действующего здесь порядка, включая уважение по отношению к позиции руководителя школы.

Это подразумевает уважение к заслугам старших коллег (даже если порой они бывают «старомодны»), уважение к тем, кто имеет большие заслуги и занимает особое место, а также сознание собственного подобающего места.

Именно в сложных ситуациях с начальством или отдельными коллегами сознательное занятие своего места в коллективе дает силы эффективно отстаивать свои права. Тем учителям, которые чувствуют себя вне коллектива, которые сознательно или бессознательно находятся в оппозиции по отношению к школе, это удается хуже (см. пример Андреа, супервизия для учителей, стр. 172).

Даже настоять на необходимости индивидуального или коллективного выступления против несправедливого директора или школьного советника* лучше удается тому учителю или коллективу учителей, который признает место руководителя школы или школьного советника, чем тем, кто не признает свое место и место руководителя школы в структуре школьной системы.

Спокойно и осознанно занимая свое место, учителя способствуют тому, что их ученики тоже занимают надлежащую позицию по отношению к авторитетам.

Все родители хотят, чтобы их дети ходили в такую школу, где с ними будут обращаться как должно, где будут соблюдаться правила, поддерживающие доброжелательное сосуществование. Однако это возможно лишь в том случае, если

* Чиновник органов народного образования в ФРГ.

школа, в которую они отправляют детей, для них тоже является авторитетом. На родительских собраниях мне было важно указывать на эти взаимосвязи.

Учитель является членом коллектива

Проводя супервизии, я обнаружила, что некоторых учителей подстегивает мысль о том, что они «лучше умеют обращаться с детьми», чем родители или их коллеги, работавшие в классе раньше или работающие параллельно. Занимая эту опасную позицию, мы подвергаем себя невероятному внутреннему давлению успеха, вступаем в сознательную или бессознательную конкуренцию с родительским домом, коллегами и школой, вместо того чтобы рассматривать учителей лишь как часть авторитетных для ребенка лиц, которые его ведут и воспитывают. В большинстве случаев дети отвечают на эту позицию тем, что начинают относиться к учителю как к товарищу, и нередко этот товарищеский стиль, неосознанно включающий учителя в группу учеников, заканчивается беспорядком и нарушениями правил. Лишь признание заданной иерархии дает учителям свободу для живой организации школьной жизни внутри заданных рамок. Это подразумевает признание нанимающего учреждения как работодателя, ведомства по делам школы и школьного советника как начальства, ректора как руководителя школы, имеющего право отдавать распоряжения. Каждый учитель, читающий этот текст, по возникающему у него более или менее сильному ощущению дискомфорта сам почувствует, насколько это трудно — признавать заданную иерархическую структуру. Однако, по моему опыту, это признание является основным условием для того, чтобы быть авторитетом для детей и приглашать родителей с доверием относиться к школе. Своим внутренним настроем по отношению к заданной структуре мы в значительной степени определяем эмоциональную окраску и, разумеется, развитие всех процессов,

происходящих между коллегами, начальством, детьми и родителями.

Даже если мы хотим, чтобы в школе будущего были новые структуры, параллельно работающие элементы школьной организации с большей персональной ответственностью и плоским иерархическим профилем, сейчас мы каждый день имеем дело с сегодняшними реалиями.

На некоторых супервизиях я встречала учителей, которые с радостью сообщали о том, что им удалось донести школьным властям на коллегу или руководителя школы и «уйти» его.

Конечно, бывают поводы, вынуждающие учителей настаивать на увольнении учителя или руководителя школы. Но в целом, как внутришкольный процесс, это совсем не повод для радости. Иногда школам бывает трудно справиться с потрясением, вызванным необходимостью увольнения учителя или руководителя, и зачастую такое потрясение еще долгое время сказывается на учительском коллективе и коллективах отдельных классов, ослабляя их.

6.2. Примеры системно-феноменологических супервизии для учителей и родителей

Темы супервизорской группы

Учителя приходят в супервизорские группы с самыми разными проблемами.

Вопросы настолько разнообразны, что здесь я приведу лишь некоторые наиболее часто встречающиеся проблемы. Мы работаем над разрешением конфликтов между отдельными учениками и учителями или соучениками, разбираем вопросы, связанные с психологическим климатом в трудных классах, и вопросы, касающиеся общения с родителями, начальством и коллегами, а также связанные со стилем руководства и воспитания. В последнее время учителя все чаще высказывают потребность проверить на супервизии, правиль-

но ли они поступают с учениками, склонными к насилию и криминальным действиям. Разумеется, большое место занимает рассмотрение этнических различий и возникающих в этой связи проблем в классе. Кроме того, на наших суперви-зиях можно поработать и над личными вопросами и трудностями, влияющими на профессиональную жизнь, и наоборот. В некоторых встречах принимают участие родители, кто-то из них приходит со своими детьми-школьниками (с 12 лет), и мы вместе прорабатываем насущные школьные проблемы детей.

Некоторые супервизии мы проводим исключительно в форме беседы. В случае более комплексных вопросов мы делаем расстановки, которые, подобно семейным расстановкам, дают внутренний импульс и во многих случаях вызывают глубокие разрешающие чувства (но ни в коем случае не являются руководством к действию!). Как и семейные расстановки, школьные организационные расстановки тоже являются комплексными. Чем выше готовность учителя раскрыться, тем больше проявляется переплетенных друг с другом уровней, тем больше обнаруживается влияний, идущих из родительской семьи учителя, родного дома учеников, а также с организационного уровня через ведомство по делам школы, ректора и учительский коллектив. Часто трудно бывает точно сказать, кого и что так глубоко тронуло, что у нее/ у него, у отдельных учеников или в классе что-то изменилось. Как и в группах по системным семейным расстановкам, здесь учителя тоже очень часто делают для себя глубокие открытия благодаря образам расстановок других участников. Здесь отчетливо проявляются и могут быть интегрированы те чувства, которые не воспринимаются или вытесняются прежде всего в рабочих отношениях. Работа в целом строится на признании ответственной задачи учителя, радости обнаружения новых позиций и точек зрения, которые позволяют найти решения и испытать облегчение как в профессиональной, так и личной жизни.

Гюнтер Шриккер (1997) в своей работе «Как учителя справляются со своими профессиональными нагрузками»

(Wie Lehrkraefte ihre Berafsbelastungen meistern) пишет о более глубоких подоплеках стрессов у учителей, а также о том, как на своих семинарах он работает с ними над улучшением качества преподавания и повышением их профессиональной квалификации.

Описание нескольких супервизии, проведенных мною на собственных семинарах или совместно с Г.Шриккером, позволяет составить первое представление о большом, активно развивающемся поле деятельности.

Настоящий отец - самый лучший

Франц — учитель начальной школы. Отец одного из его учеников должен был скоро сесть в тюрьму. Мужчина был осужден за мошенничество. В оставшиеся несколько недель он занимался передачей дел своей маленькой фирмы.

Франц сказал, что ему жаль мальчика, что он по собственному опыту знает, каково остаться без отца. Когда ему было шесть лет, его отец умер от инфаркта. По его словам, он часто размышлял о том, почему он стал учителем начальной школы, что очень необычно для учителей-мужчин. Он хотел дать младшим школьникам возможность «отцовской» опеки. Он надеялся, что сможет немного заменить ребенку отца, пока тот отбывает наказание.

Раньше мальчик был очень доверчив, но в последние дни стал дичиться.

Мы немного поговорили о разнице между жалостью и сопереживанием, а также о том, насколько важно, чтобы сопереживающий оставлял положение вещей таким, как оно есть, чтобы он признавал и уважал судьбу другого. Это требует твердости, поскольку тот, кто сопереживает, видит свою беспомощность и выдерживает это, не пытаясь смягчить или изменить судьбу другого, что в данном случае привело бы к искажению фактов.

Франц сказал: «Да, получается, что мое желание заменить мальчику отца, наверное, совсем ему не на пользу. Ведь тогда

он теряет своего учителя, и кроме того, я ставлю себя выше его отца только потому, что тот сидит в тюрьме». Это было сказано абсолютно честно, и мыслил он в абсолютно правильном направлении. Это почувствовал каждый из нас.

Через шесть недель на супервизии Франц рассказал: «Теперь я стал хорошим учителем этому мальчику. Недавно я сказал ему: «Мне нравится, как ты справляешься с тем, что твой папа в тюрьме, потому что сделал что-то дурное, и что в душе ты с ним». Мальчик посмотрел на меня. Думаю, с ним впервые кто-то заговорил о произошедшем и о его внутреннем отношении к этому. Я спросил, навещал ли он отца. Мальчик кивнул, стойко сдерживая слезы. «Здорово, что ты такой мужественный, — сказал я, — но при мне ты спокойно можешь немножко поплакать», что он и сделал.

Пока учитель пытался завуалировать факты и быть мальчику «эрзац-отцом», тот замыкался. Только когда ему удалось остаться на своем месте учителя, заговорить с мальчиком о произошедшем и с уважением отнестись к его судьбе, его отношения с мальчиком стали продуктивными и дали ребенку утешение. Франц осознал, что испытывал искушение спроецировать на ребенка нереализованную тоску по собственному отцу. Теперь он признает отца мальчика как его единственного настоящего отца.

Следующий пример групповой работы на супервизии для учителей позволит вам еще раз убедиться в том, что динамика родной семьи учительницы влияет на ее личность как учителя и на процесс групповой динамики в классе.

Кому удается признать своего отца, обретает авторитет

Андреа рассказывает: «После двухлетнего перерыва я вернулась на работу в школу. Я взяла руководство шестым классом средней школы. Предыдущий учитель не справился с этим классом, и ему пришлось уйти. Дети шумные, немотивированные, я с каждым днем становлюсь все строже, юмор у меня иссякает, а дети подчиняются мне все меньше».

Андреа заплакала, и я попросила ее вкратце обрисовать ее личную ситуацию. Она рассказала, что у нее маленькая дочь-первоклассница, живут они с ней вдвоем, отец девочки бросил ее еще во время беременности, он иностранец, и они постоянно конфликтовали. С дочерью тоже спокойных отношений не получается, девочка очень тоскует по отцу. Теперь, когда малышка пошла в школу, а сама Андреа вернулась на работу, она чувствует себя куда слабее как учительница, чем раньше.

В этом случае я решила расставить школьную ситуацию Андреа с помощью заместителей и попросила Андреа выбрать мальчика и девочку на роль класса.

После того как Андреа их поставила, я велела ей найти свое собственное место.

Рис. 1

Д—девочки М — мальчики У — учительница

Р — ректор

ШС — школьный советник

О — отец

Андреа поставила девочку (заместительницу всех девочек) и мальчика (заместителя всех мальчиков) друг напротив друга, а себя, учительницу, рядом с девочкой.

Андреа: Да, все именно так.

Девочка: Мне более или менее комфортно, я чувствую поддержку со стороны учительницы. (Но на глазах становится грустной.)

Мальчик: Я чувствую себя здесь неуверенно.

Я выбираю мужчину на роль ректора. Андреа недовольна выбранным им самим местом (несколько в стороне, лицом к мальчику).

Мальчик (спонтанно): Когда я вижу ректора, я становлюсь

уверенней.

Девочка: Я чувствую опасность. Андреа: Ректор мне неприятен.

Рис. 2

Я поставила девочку рядом с мальчиком. Теперь они оба стояли напротив учительницы, ректора я поставила за ней.

Кроме того, я ввела в расстановку школьного советника и поставила его немного в стороне позади ректора. В средних школах Баварии школьный советник является непосредственным начальником учительницы, ректор имеет властные полномочия, но начальником не является, с иерархической точки зрения, ситуация неясная.

Рис. 3

Мальчик: Мне так комфортнее. (Ему явно нравится, что девочка стоит рядом.)

Девочка: Мне тут хорошо. (Она тайком слегка пихнула мальчика.)

Учительница: С детьми мне сейчас хорошо, но вот ректор за мной, он меня не устраивает.

И она перечислила все, что ей в нем не нравилось.

Взглянув на школьного советника, она стала серьезней.

Я предложила ей посмотреть на ректора и сказать: «Я признаю вас как своего ректора». Андреа повторила за мной эти слова, но они оба понимали, что это неправда.

Школьный советник: В таком виде я это принять не могу. (Он неодобрительно посмотрел на учительницу.)

Рис. 4

Тем временем «ученики» стали беспокойными, они занимались только друг другом.

Тогда я поставила за спиной Андреа заместителя ее отца.

Андреа ощутила прилив сил. Ректор и школьный советник сказали, что им стало легче.

Затем я попросила Андреа развернуться. Теперь она стояла напротив заместителя своего отца. У нее на глазах появились слезы.

Она сказала: «Спасибо, что ты даешь мне свою силу». И заплакала. «Как жаль, что тебя уже нет». Ее отец умер ровно год назад. Сила притяжения между Андреа и заместителем отца была настолько велика, что Андреа буквально упала в его объятья. Она плакала и глубоко дышала. Она сказала: «У меня уходит все напряжение последних месяцев».

Рис. 5

Она снова встала перед классом (мальчиком и девочкой), за ее спиной стоял отец, чуть дальше (с заметным облегчением) — ректор и еще дальше — заместитель школьного советника.

Андреа сказала детям: «Посмотрите, за мной стоит мой отец. Вы — мои ученики, я уважаю вас и ваших родителей, которые тоже стоят за вами». Заместители детей были откровенно рады.

Я посоветовала Андреа ненадолго, на неделю-другую, поставить на свой стол фотографию отца. Ей следовало объяснить ребятам, почему она так поступила. Например: «Мой отец умер год назад. Я все еще горюю о нем и думаю о годовщине его смерти. Кроме того, я чувствую, что здесь, в классе, он дает мне силы для работы».

По моему опыту, детям чрезвычайно интересно, как мы, учителя, строим отношения со своими родителями.

Я предложила ей сказать детям, что, находясь в школе, они тоже получают силу от своих родителей.

Андреа сказала: «Впервые за много месяцев я пойду в школу с радостью».

Первый образ расстановки показал, что Андреа «диссоциирует» мальчиков и девочек. Они стояли друг напротив друга. Мальчики не находили в ней опоры, девочки стояли рядом с ней, но, хотя и получали от нее поддержку, чувствовали печаль и дискомфорт учительницы и были на «ее стороне». Это было не их место.

На самом деле, как учительница в этой организации, Андреа должна была находиться в спокойном согласии со своим ректором и школьным советником. Так ли это, нам удалось проверить, включив в расстановку их обоих. Судя по тому, что связь с ректором и школьным советником была недостаточной, стало ясно, что ей трудно признавать авторитеты, вследствие чего сама Андреа тоже не могла быть авторитетом для детей. Связь с отцом придала ей сил. До сих пор Андреа не удавалось по-настоящему ценить и признавать отца. Я знала это по предыдущей работе с ней.

Только дойдя до крайности, когда она почувствовала, что у нее иссякают и физические, и душевные силы, ей удалось, так сказать постфактум, с любовью обратиться к отцу и принять его силу. Когда произошла эта разрядка, заместители ее начальников испытали заметное облегчение. Начальники подсознательно чувствуют, способны ли их подчиненные сами признавать иерархию авторитетов и становиться естественным авторитетом на своем месте или от них исходит давление на авторитеты и внутренняя борьба за уважение начальства постоянно стоит им напрасного расхода энергии. После того как Андреа их признала, и ректор, и школьный советник сказали, что теперь при необходимости они готовы оказывать ей всяческую поддержку.

Личная ситуация Андреа тоже отражала этот конфликт, и после этой работы, по ее словам, у нее стали налаживаться отношения с дочерью.

Я вижу твою ле чаль

Учительница, преподающая в пятом классе средней школы, рассказала о группе из четырех мальчиков — одного безусловного заводилы и трех «подручных». Эта четверка вносила в жизнь класса такую смуту, что учительница с ректором уже обдумывали возможные меры. Руководитель школы намеревался привлечь социальную службу, чтобы проверить их семьи. Однако учительнице становилось не по себе при мысли, что заводилу могут убрать из класса. Ей уже не раз случалось наблюдать, как после подобных мер класс испытывает потрясение и роль нарушителя спокойствия берут на себя другие ученики. Поэтому она хотела знать, может ли она сама что-то сделать и, заняв новую позицию, как-то выправить ситуацию.

Рис. 1

У —учительница Д —все девочки М — все мальчики

Х1, Х2, ХЗ — хулиганы 3 —заводила

Учительница: Мне тяжело видеть, что мальчик (3) уходит.

Зачинщик: Меня действительно тянет за окно, но и к учительнице тоже. (Он наполовину разворачивается и протягивает к ней руку.)

Хулиганы: Мы хотим ему помогать, но остаться в классе мы тоже хотим. Мы не злые.

Учительница очень печально смотрела на мальчика. «Она слишком грустна», — подумалось мне. Тогда я спросила, не потеряла ли она кого-нибудь из близких. «И да, и нет», — ответила она. Вскоре после ее появления на свет от детского паралича умер ее брат. Она его не помнила. Но, глядя на мальчика, которого явно тянуло уйти, ее заместительница заплакала. Похоже, стремящийся уйти мальчик активизировал в ней неосознаваемую ею скорбь. Тогда я выбрала и поставила рядом с ней заместителя для ее брата.

Рис. 2 Б — брат

Между ними сразу же возник телесный контакт, они подтолкнули друг друга, явно испытывая взаимную приязнь. У учительницы, которая сама в расстановку пока еще не встала, потекли слезы.

Образ упорядочился сам, без всякого вмешательства с моей стороны. Заводила вместе со своими товарищами встал к мальчикам, девочки пододвинулись ближе. В группе воцарился покой. Учительница заняла свое место в расстановке. Она была очень взволнована и только все время кивала головой.

Я посоветовала ей найти фотографию умершего брата и на пару дней поставить на свой стол. Ей тоже нужно было рассказать детям о своем умершем брате.

Эта история наглядно показывает, что именно беспокойные, вызывающе ведущие себя ученики порой перенимают неосознанную печаль или другую душевную боль учителя и выражают ее в классе.

«Я знаю о твоей боли»

Здесь я приведу еще один пример того, как ученица бессознательно обнаружила боль учительницы, поскольку носила в себе такую же.

Учительница третьего класса младшей школы рассказала о своей ученице, которая постоянно стремилась к необычайно близкому контакту, она даже чисто физически всегда подходила к учительнице слишком близко и постоянно искала с ней разговора. Вопрос учительницы звучал буквально так: «Что мне делать, чтобы до конца учебного года не навредить ребенку тем, что я постоянно ее отвергаю?»

Девочка была родом из Хорватии, но уже хорошо говорила по-немецки.

Учительница поставила заместительницу для этой девочки, а сама встала примерно в двух метрах от нее. И сразу же снова ощутила эту неприязнь. Тогда за спиной у девочки, тоже на расстоянии около двух метров, я поставила заместительницу для ее родины, Хорватии.

Заместительнице девочки тут же захотелось отступить назад. Сначала ей было хорошо рядом с родиной, но через некоторое время ей стало настолько грустно, что она расплакалась. Для нас это было совершенно необъяснимо. Но ее учительница вдруг сказала: «Ребенок потерял в Хорватии отца, он погиб на войне».

Когда мы поставили рядом с девочкой погибшего отца, учительница тоже заплакала. Мы уже знали, почему: дело в том, что она тоже потеряла отца. Мы поставили рядом с ней мужчину, заместителя ее отца. На сердце у нее потеплело. Заместительница девочки подошла к ней. На этот раз учительница без проблем смогла ее обнять. Она сказала девочке: «Я знаю о твоей боли».

Школьники часто неосознанно задевают больные места учителя. Если учителю удается ощутить свою собственную аналогичную боль, отношения проясняются.

Но иногда дети используют учителей, чтобы справиться с чем-то, что идет из их семьи.

Уважение к судьбе ученицы

Как-то раз одна учительница очень взволнованно рассказала мне о том, что у нее в классе есть ученица, второгодница, которая пока так и не влилась в коллектив. Никто точно не знал, почему этой умной девочке пришлось остаться на второй год. Учительница знала только, что до брака с матерью ее отец был женат на сестре матери, которая умерла от

рака.

Итак, учительница рассказала, что на шестом уроке девочка вела себя так, что она не выдержала и выставила ее за дверь. Почти с триумфом в глазах девочка, громко топая своими модными тяжелыми ботинками на толстой подошве, направилась к двери. Это уже по-настоящему разозлило учительницу. В то же время принятую по отношению к девочке меру она сочла своим педагогическим провалом, не говоря уже о том, что оставлять ученика одного за дверью просто не разрешается.

Первым, что пришло мне в голову, было предположение, что девочка стремится к исключению. Она умна и, тем не менее, не смогла перейти в следующий класс, она доводила учительницу до тех пор, пока та не выгнала ее из кабинета, то есть исключила. Я сказала: «Ребенок пытается вам что-то

сообщить!»

В то же время учительница сказала, что как раз за последние недели у них с этой девочкой установился хрупкий контакт, и привела.некоторые доказательства доверия со стороны девочки.

Мы расставили ситуацию:

Рис. 1

У —учительница

Д — девочка

М — мать девочки

СМ — умершая сестра матери О — отец

Образ показал, что девочка идентифицирована со своей умершей тетей.

Она не воспринимала свою мать как мать, у нее была только эта тонкая ниточка симпатии к учительнице. Девочка: Я стою рядом с тетей, и мне тут хорошо. С матерью

и отцом контакта нет. Учительница мне приятна.

Тогда я попросила учительницу слегка поклониться перед девочкой и сказать: «Я уважаю твою судьбу. Я знаю, что своей жизнью ты обязана смерти тети».

Учительница повторила эти слова. И поклонилась еще раз.

Девочка (спонтанно): Теперь ты меня поняла.

На одной из последующих супервизий учительница сообщила, что напряженность в отношениях с девочкой спала. Та даже несколько раз к ней приходила и взяла на себя социальные функции в классе. До начала уроков она переводит детей через дорогу и относит заболевшим домашние задания.

По опыту семейной расстановки я знаю, что дети могут быть идентифицированы с бывшим партнером отца или матери, особенно если их жизнь, как в этом случае, связана со смертью предыдущего партнера. Это душевный конфликт, и

девочка пытается разрешить его тем, что все время уходит, как ушла ее тетя. Она бессознательно копирует ее судьбу. Благодаря расстановке учительница увидела, какой динамике следует девочка, и смогла отнестись к ней с уважением. Это принесло разрядку в их отношения, хотя с девочкой она ни разу об этом не говорила.

Дитрих просто не ходит в школу

Однажды мне позвонила мама 15-летнего мальчика. Она была в полном отчаянии. Вот уже несколько недель ее сын отказывался ходить в школу. Она воспитывала его одна, ей нужно было ходить на работу, но отправить его в школу силой она тоже не могла. Он упорно хотел оставаться дома. Мальчик хорошо учился, у него были друзья в классе, т.е. никакой видимой причины не ходить в школу у него не было.

Мама вместе с Дитрихом пришла ко мне на прием. Я сказала мальчику, что, по-моему, он и сам не знает, почему перестал ходить в школу. Мальчик совершенно серьезно кивнул, и я попросила мать, которая тут же, в моем присутствии, начала убеждать его с помощью логических аргументов, ничего пока не говорить. Я слышала, что отец мальчика ушел из семьи вскоре после его рождения и что они мало контактировали. На вопрос, были ли в семье отца какие-то тяжелые события, мать сначала ничего говорить не хотела. Внезапно атмосфера сгустилась, как бывает всегда, когда на свет выходит что-то очень важное. По необъяснимым причинам отец мальчика просил его маму никогда не говорить Дитриху, как погиб его брат, дядя Дитриха. Только теперь она все ему рассказала. Когда дед и два его сына были на войне, 15-летний брат, младший ребенок, единственный остался дома с матерью. В марте 1945 года молодых людей в его местности еще призывали в армию. Брат отца был на несколько месяцев младше призывного возраста. Его мать была очень рада, что сын может остаться дома. Но он сбежал и тайно присоединился к своим товарищам, которые были

чуть старше его. На первом же задании он погиб. Мать мальчика, то есть бабушка Дитриха, чуть не сошла с ума. После войны, почти в пятьдесят лет, она родила еще одного сына, это был отец Дитриха.

Дитрих бурно отреагировал на рассказ матери. Он громко повторял: «Почему вы мне этого не сказали, почему вы мне этого не сказали?» Мы распрощались без комментариев. Через две недели мать рассказала мне, что со дня нашей встречи Дитрих снова ходит в школу.

В очень многих семьях военные судьбы табулируются, о них не рассказывают. Непрошедшая скорбь действует и через поколения и неосознанно, как в случае Дитриха, развивает символическую динамику. Дитрих оставался дома за своего погибшего дядю. Но это уже никому не могло помочь, он только исключал себя и вредил себе. Когда он узнал эту историю, скорбь о погибшем дяде смогла вырваться наружу. Прорыв принес успокоение.

«Мама, мама, я никогда больше не убегу!»

В этом примере я расскажу о работе с родителями, девятилетний сын которых совершенно перестал слушаться и дома, и в школе. Последние полгода он постоянно убегал, поэтому за ним приходилось следить и по дороге в школу, и на переменах. Отцу уже не раз приходилось забирать мальчика с разных крупных вокзалов Германии. Поведение ребенка для всех было просто необъяснимым. Школа не хотела больше отвечать за присмотр, поэтому родители в полном отчаянии пришли на супервизию.

На мой вопрос, что же такого случилось полгода назад, мать сообщила только, что она испанка, с шести лет жила с родителями в Германии и десять лет назад вышла замуж за немца. Выйдя на пенсию, ее родители вернулись в Андалу-зию, где ее мать полгода назад умерла.

Сначала я не нашла здесь никаких оснований для такого поведения мальчика. И все же это была хоть какая-то зацепка, и я решила пройти по этому следу немного дальше.

Я по опыту знаю, что в детях эмигрировавших родителей часто оживает любовь и тоска по покинутой родине, хотя обычно они совсем не знают этой страны, в то время как сами родители никакой ностальгии не испытывают и искренне пытаются создать для детей хорошую родину.

Тогда я попросила женщину с помощью заместителей расставить себя, своего сына и андалузцев-родителей.

Оказавшись перед родителями, заместительница женщины сразу расплакалась.

Она сказала им: «Я покинула свою родину и вышла замуж за немца. Здесь живет наш ребенок. Потеря родины причиняет мне боль».

Тогда заместитель отца обнял дочь (она сразу же встала в расстановку вместо заместительницы), и они оба заплакали, i Потом он обнял заместителя внука и сказал ему: «Твоя родина — Германия, но ты имеешь право любить Андалузию». Мальчику это понравилось.

Снова сев на свое место, женщина вдруг заметила: «Я и не знала, что у меня была тяжесть в желудке, а теперь знаю, потому что она прошла».

Через два дня она мне позвонила и рассказала, что после супервизии, когда они с мужем пришли домой, дверь им открыл сын. Он подскочил к ней, обнял и закричал: «Мама, мама, я никогда больше не убегу».

Мальчик не знал, что его родители были на супервизии, но он почувствовал облегчение матери. Год спустя я снова встретила эту пару на семинаре для семей. Они были очень счастливы, их сын развивался позитивно. Он ни разу больше не удирал и ему разрешили остаться в этой школе.

Мать мальчика, сама того не зная, носила в себе тоску по родине в форме неосознаваемой тяжести в желудке. Если родители находятся под постоянным давлением, дети чувствуют это. Они бессознательно делят с родителями это напряжение и стремятся восстановить равновесие, что в случае этого мальчика выражалось в упрямстве. Когда в Андалузии умерла бабушка мальчика, эта тоска, похоже, снова претерпела изменение. Теперь молодая женщина была

словно бы обязана вернуться на родину. По всей видимости, мальчик вместо матери выражал это своим маниакальным желанием путешествовать. Когда на супервизии женщина в объятьях заместителя отца ощутила эту не осознаваемую ранее боль, ее напряжение спало. Теперь мальчик свободен в своем развитии.

Насилие в школе

Насилие и наркомания в школе стали в последние годы тяжелой, а в некоторых классах почти неодолимой проблемой.

Учителя в этих классах часто оказываются «заперты» между потребностью большинства ребят в спокойной рабочей атмосфере, беспокойством, возникающим вокруг агрессивных подростков, и вниманием, которое они к себе привлекают. Чем яснее учитель понимает свою задачу, а именно создание в классе атмосферы, в которой возможна учеба, тем лучше он способен оценить границы своих возможностей в рамках этих требований. Агрессивные школьники перенапрягают силы и учителя, и класса. В таких случаях ответственность должна быть разделена с учительским коллективом и ректором. При этом зачастую речь идет о беседах, наблюдениях и оценке ситуации до того, как что-то произойдет, и сообщении этих наблюдений родителям.

На супервизиях мы все чаще сталкиваемся с тем, что учителя чувствуют себя в изоляции, они боятся оказаться один на один с группой агрессивных подростков. Они воспринимают эту ситуацию как проявление собственной несостоятельности и слишком часто бывают склонны молчать об этом из страха обнаружить свою «неспособность» перед коллегами.

В таких случаях наша работа всегда была направлена на то, чтобы учителя снова почувствовали себя частью коллектива и в нем искали непосредственной поддержки. Кроме того, при взгляде на школьное руководство, школьные власти, все административные посты и родителей становится ясно, что учитель просто не в состоянии в одиночку разре-

шить комплексные проблемы. Если учитель внутренне откажется от завышенных притязаний, он расслабится сам и тем самым окажет успокаивающее воздействие на ситуацию в целом. Когда напряжение спадает, становится легче найти хорошие решения и для учеников, и для родителей.

Мы не побеспокоились

В одной школе 16-летний ученик, который уже давно обращал на себя внимание своим поведением, в течение двух уроков угрожал учительнице заряженным пистолетом и вынудил класс все это время, включая перемену, оставаться в кабинете. На супервизии учительница и все ее коллеги получили возможность высказаться по поводу этого инцидента. Минимум десять из пятнадцати присутствующих коллег обратили внимание на то, что учительница не отпустила класс на перемену и что дверь в кабинет осталась закрытой. Загляни кто-нибудь в класс, и ситуация сразу бы изменилась. Учителя со всей очевидностью поняли, насколько важна их сплоченность. Они чувствовали себя виноватыми перед коллегой.

Кроме того, за несколько недель до происшествия было отклонено ее предложение поговорить об этом ученике и дать ему оценку на педагогическом совете.

Директор - часть коллектива

На супервизии одного учительского коллектива присутствовала большая часть учителей, директор же не пришел. Учителя выражали свое недовольство этим, ругали его, было видно, что они рассержены и обескуражены.

Речь шла о действительно важном для всей школы деле. Я тоже была согласна с тем, что решить этот вопрос без директора коллектив не мог. В таком составе учителя могли только собрать предложения и разработать варианты решения.

Тогда я показала им один прием. Я поставила рядом с собой пустой стул. Это был пустой стул директора. Затем я по-

просила учителей, чтобы они по очереди, на десять минут каждый, садились на этот стул. Мы начали работу. Учителя успокоились и нашли хорошие варианты решения. Те учителя, которые как раз занимали директорский стул, высказывались с (предположительной) точки зрения директора. Создалось полное впечатление его присутствия.

В конце супервизии я попросила «заместителей» директора рассказать, как они себя чувствовали, сидя на «директорском» стуле. Один из них сказал: «Если он и в самом деле чувствует себя так, как чувствовал себя я, то он просто не может поступать иначе. Я чувствовал себя слабым и очень подавленным». Другие испытывали аналогичные ощущения.

Через две недели я получила обратную связь. Настроение в школе резко переменилось. Учителя рассказывали об удивительно хорошем, новом опыте общения с директором. Он попросил рассказать ему о нашей встрече и был абсолютно открыт для предложенных коллегами решений. На следующую супервизию он обязательно придет.

Оба следующих примера показывают, что последствия нацизма до сих пор могут проявляться и ощущаться учителями в их работе.

Я признаю вас как своего ректора

Один учитель рассказал о своих проблемах с ректором. Его пригласили в ректорат в связи с дисциплинарными трудностями в одном из классов. Критический тон, которым разговаривал с ним ректор, был унизителен и заставил учителя, как он выразился, «упереться». Ведь ясно, что он и так был заинтересован в изменении ситуации в классе, ему нужна была помощь, а никак не выговор.

Я предложила ему расставить заместителей ректора и себя. Мужчины стояли друг напротив друга, на расстоянии примерно двух с половиной метров. Вскоре заместитель учителя опустил голову, как-то стушевался и, по его словам, испы-

тывал страх за свою жизнь. Совсем иначе выглядел заместитель ректора. Он чувствовал себя неестественно большим, казалось, он стал выше ростом, но особенно бросалось в глаза то, что он смотрел на свои руки, которые и на наш взгляд выглядели как две огромные лопаты, в любой момент готовые к расправе. Ситуация была однозначной: заместитель учителя боялся и чувствовал себя маленьким, заместитель ректора доминировал.

Я стала расспрашивать учителя про его отношения с отцом, про связанные с ним переживания и про события, пережитые самим отцом, например, на войне. Выяснилось, что отец всегда учил сына придерживать свое мнение. Он боялся, что, будучи студентом, сын будет участвовать в демонстрациях и, возможно, потеряет работу. На вопрос, что же произошло с самим отцом, учитель рассказал следующее: «На войне моего отца как военнопленного приговорили к трем годам самых тяжелых принудительных работ на руднике в Югославии. Прорабом у него был один югослав, о котором он нам постоянно рассказывал. Нелегко было слушать, как этот агрессивный человек тиранил отца и постоянно угрожал его жизни». Ситуация четко отобразилась в расстановке сына. Я предложила учителю поставить отца и этого прораба. Вскоре их заместители стояли друг перед другом в тех же позах и демонстрировали те же чувства.

Учитель был глубоко взволнован. Он встал в расстановку сам. Я предложила ему посмотреть на заместителя отца. Посмотрев на него, он по собственной инициативе перед ним поклонился. После этого мужчины спонтанно обнялись.

Тем временем оба «злодея» с облегчением вздохнули. Заместитель прораба отошел назад, а заместитель ректора, по его словам, снова чувствовал себя нормально.

Когда я попросила учителя еще раз встать перед заместителем ректора, он смог открыто посмотреть ему в лицо, затем встать рядом с ним и признать его как авторитет.

В этой истории имеет место двойное смещение. Сын чувствует, как, находясь в полной власти прораба, протестовал в душе его отец, но внешне без риска для жизни

выразить свой протест не мог. Он решает сделать это за отца. Но путает первичный уровень со своей сегодняшней ситуацией: он испытывает полную беспомощность и зависимость военнопленного в своей ситуации с ректором.

Когда я стану здесь своей?

Однажды на супервизию пришла учительница из Швейцарии. Много лет назад после практики в швейцарской гимназии она не вернулась на родину, хотя после окончания референдария уже получила в Германии место. Однако в Швейцарии ей тоже предложили хорошее место, и она решила остаться. Там она познакомилась с будущим мужем, и теперь у них двое уже взрослых детей. Но в самой глубине души ей казалось, что она тут чужая, что коллеги ее отвергают, она даже боялась, что однажды ее может отвергнуть муж (она сказала «...отвергнуть как немку»).

Мы расставили школьную систему, поскольку, в первую очередь, речь шла именно о ней. В расстановке было четко видно, что заместительница учительницы все время стремится уйти, в то время как все остальные заместители (коллеги, школьные власти, дети) хотели бы, чтобы она подошла ближе. Учительница была потрясена.

Тогда мы вернулись к началу ее зарубежной карьеры. Мы расставили ее родителей, зарубежные школьные власти и ее саму. Заместительница учительницы кинулась к отцу, упала в его объятья и заплакала.

Теперь она рассказала свою историю. Вплоть до сегодняшнего дня отец был не согласен с ее эмиграцией. Она никогда не обращала внимания на его печаль и не слушала его жалоб. С тех пор, как она уехала, их очень теплые ранее отношения буквально замерзли. Теперь она встала перед родителями, увидела их печаль, признала их как родителей и попросила ее благословить. Заместитель отца разрыдался, он казался очень слабым, как будто ему была нужна ее помощь, но потом он все же ее отпустил.

Позже учительница рассказала мне, что во времена нацизма ее дед, который был группенляйтером, не давал евреям возможности выехать за границу. За это учительница бессознательно вынудила отца принять факт ее эмиграции. После того как она поклонилась родителям и попрощалась с ними, она хорошо и уверенно почувствовала себя в кругу коллег.

Страх

Страх — это центральная тема в школе. Он знаком любому из нас. Его можно физически ощутить в школьных коридорах и кабинетах. Сколько в школах детей, чьи родители говорят: «Слышать больше не могу запах школы!» Они говорят это абсолютно серьезно, не желая больше иметь с этим страхом ничего общего.

Страх и учеба неотделимы друг от друга. Когда дети учат что-то новое, а они делают это каждый день, у них возникают совершенно естественные страхи (Simon, 1995).

Такое впечатление, что дети «отрезаны» от знаний и умений, они боятся, правильно ли они поняли материал, смогут ли они все запомнить, они боятся учителя, который знает лучше, чем они, боятся оплошать на контрольной. Иногда в какой-то момент страх школьника незаметно превращается в агрессию против учителя, против школы, против родителей, против общества.

Но учителя тоже подвержены страхам. Они боятся, достаточно ли у них сил, чтобы справиться с ежедневно меняющейся ситуацией в школе, выдержат ли они агрессию учеников, они боятся не получить признания со стороны коллег, боятся проверок школьными властями, собственной агрессии, которая внезапно прорывается и затрагивает учеников.

То же самое относится и к родителям. Они боятся, что их дети не успевают в школе, что их не уважают в коллективе, что они не умеют за себя постоять или, наоборот, что они слишком агрессивны, они могут бояться, что их детей совра-

тят, — и это лишь некоторые из родительских страхов. Любой учитель видит, кто из детей сидит за партой буквально со страхами своих родителей.

Когда страхи учеников встречаются со страхами учителя, в общении между учителем и учениками обычно возникают сложности совершенно особого рода.

Иногда кажется, будто для учеников, учителей и родителей школа — такое место, где собираются страхи, где страхи, когда становятся слишком сильными, превращаются в агрессию.

Мне угрожают мои страхи

Одна учительница сказала на супервизии: «Мне угрожают мои страхи, они угрожают моей жизни».

Сначала мы поговорили о чувствах и о том, как их выдерживать, осознанно отдаваясь им до тех пор, пока они не пройдут. Однако страх учительницы, казалось, был уже не просто чувством, это было состояние, которое полностью завладело ее телом, иногда оно доходило до паники.

Мы сделали расстановку, включив в нее двух заместителей для класса, где она особенно сильно ощущала свой страх, заместителей для ее коллег, ректора, школьных властей и родителей.

Когда все были расставлены, мы поставили рядом с учительницей ее страх. Прошло какое-то время, прежде чем она повернулась так, чтобы увидеть заместительницу страха. Это было похоже на безмолвный танец, как при замедленном показе. Когда они, наконец, посмотрели друг на друга, учительница сначала задрожала, а затем склонилась перед страхом. Безмолвный танец продолжался, пока обе мирно не встали рядом друг с другом и даже взяли друг друга под руку. В тот момент, когда учительница спокойно встала рядом со своим страхом, один за другим заговорили другие заместители. Сначала коллеги: «Это и наш страх тоже». Потом родители: «Это наш страх». К ним присоединились ректор и ведом-

ство по делам школы. Но оба заместителя всех учеников сказали: «На самом деле он наш, потому что учеба и школа внушают детям страх. Мы охотно будем его нести, если вы нам в этом поможете». Эта была разрешающая фраза.

Заместительница страха подошла к детям, а все остальные заместители с пониманием смотрели на учеников и их страх.

Но страх сказал: «Я принадлежу вам всем, даже если чаще всего меня ощущают дети и иногда учителя».

Расстановка показала, как школа становится для страхов увеличительным стеклом. Разумеется, страх является неотъемлемой частью нашей жизни, поскольку каждый из нас отделен: от матери, от родителей, от знаний, и, прежде всего, мы зачастую отделены от любви. Детям во благо, если учителя знают об этих подоплеках, признают их, признают свои собственные страхи, если они поддерживают детей и становятся их провожатыми.

Учительнице стало намного лучше.

Заключение

Добрая весть

Дорогие читатели! В этом путешествии по разным уровням школьной жизни вы наверняка почувствовали, что для учебы существует одна базовая предпосылка, а именно опыт. Метод семейной расстановки дал детям возможность физически ощутить свою «вплетенность» в родительские семьи. Благодаря новой позиции они смогли с любовью прочувствовать свои отношения с матерью, отцом, братьями, сестрами и друзьями. В воображении они узнали о таких способностях своего тела и души, которые раньше никогда не использовали. Системно-конструктивистская точка зрения позволила им расширить свой взгляд на мир, что способствовало постоянному пополнению кладовой идей и возможностей. Они узнали о «хорошем в плохом» и о своих человеках-родителях, которые сами часто не хотят осознавать, что они и хорошие, и плохие одновременно. Чтобы приобрести эти знания, детям не потребовалось ни учебников, ни учебных целей, ни экзаменов.

Системная работа в школе должна проложить дорогу новой концепции школы, где школа — часть реальной жизни, а опыт — основа учебы. Тогда школа перестает служить «суррогатом опыта» (Marquard, 1986).

В своей работе «Что же такое опыт?» (Was heisst schon Erfahrang?) Петер Фаузер (2000) описывает, как учеба на основе опыта красной нитью проходит через всю историю человечества. Эта идея прослеживается вплоть до античной Греции (Buck, 1989).

В новейшей истории нашей культуры это Руссо с его Эмилем, Георг Кершенштайнер с его трудовой школой, Мария Монтессори с ее «подготовленным окружением»,

Фрейнет с его свободным трудом... Я назвала лишь некоторые имена педагогов-реформаторов. Несмотря на все различия, у них есть общая отправная точка (Flitner, 1992): учеба и воспитание определяются собственной деятельностью учеников и полученным на ее основе опытом. «Школа как пространство опыта» Хартмута фон Хентига (1973) и основанные им реформаторские школы, Билефельдская школа-лаборатория и курсы профессиональной подготовки для старшеклассников также опираются на эти старые корни.

Когда я заканчивала эту книгу, в газете «Die Zeit» (№ 15, 5 апреля 2001 г.) в приложении «Жизнь» под рубрикой «Вера» (здесь имеются в виду фиксированные или меняющиеся догматы верований общества) я нашла статью под названием «В школе — как дома». В статье описываются намечающиеся изменения догматов через оценку школьных концепций в политике и обществе.

Цель состоит в том, чтобы использовать описанную выше модель как базовую для обычной школы (школы полного дня). До сих пор шесть уроков в течение первой половины дня были узаконены и связаны с представлением о том, что после обеда детям лучше находиться под присмотром матери. Таким образом, основная часть воспитательных задач должна была оставаться на родителях. Нам всем прекрасно известно, что родители не в состоянии предоставить детям и подросткам во второй половине дня такое пространство, где они могут раскрываться дальше, жить в коллективе и проявлять себя социально. Кроме того, мы знаем, как дети и подростки устают после шести часов занятий. Пассивный стресс первой половины дня вырывает их из естественного ритма и приводит к таким формам усталости и агрессии, которые во второй половине дня зачастую не удается снять часами. Дети уже не в состоянии отдыхать в игре или спорте, они не могут ни учиться, ни заниматься какой-либо другой творческой деятельностью.

Исследование TIMMS (2000) дало однозначно негативную оценку преподавания математики и естественных пред-

метов. В будущем школы должны предложить детям лучшую почву для развития. Они должны дать им возможность приобретать опыт и учиться на его основе в их собственном ритме, в защищенном окружении и с надлежащими вариантами отдыха на переменах. После обеда дети могут продолжать свои совместные начинания и проекты. Естественность, с которой они вместе проводят целый день, вселяет надежду на то, что, когда они станут взрослыми, эта привычка поможет им в разумных ритмах организовывать и свою повседневную жизнь.

Например, концепции государственной школы полного дня, реализованные в начальной школе Вербеллинзее в Берлине, уже предлагают многое из того, на что долгие годы надеялись и о чем мечтали мои ученики. В своей школе дети чувствуют себя как дома, они ухаживают за кроликами и зелеными насаждениями, устраивают выставки художественных работ, играют на переменах в настольный теннис, встречаются в уютных уголках и вместе обедают. Вся учеба проходит в рамках проектов. Единая школа* Хаген-Хаспе следует концепции, согласно которой, к примеру, занятия по физике и биологии полностью переносятся в лес. Дети разводят пчел, пилят дрова, измеряют уровень вредных веществ и т. д. «Здесь вы встретите уверенных в себе, инициативных детей, которые даже, когда учитель отпустил их из-за дождливой и холодной ноябрьской погоды, замерзая, стоят в ручье и не желают отвлекаться от работы» (Die Zeit, Nr. 15, 5 April 2001, Leben).

В таких школах дети учатся, последовательно реализуя проекты. Особенно высокую мотивацию к обучению дает возможность воплотить свои идеи в жизнь (например, через участие в архитектурном конкурсе или основание фирмы). Все базовые знания и необходимые навыки ребята приобретают в рамках живых проектов. Постепенно дети и подростки все больше берут ответственность на себя.

Родители, чьи дети учатся в таких школах, могут спокойно заниматься своими профессиональными задачами.

* Школа без разделения по типам обучения, экспериментальный тип школы в отличие от традиционной трёхступенчатой системы.

Когда такая школа получит признание и станет нормой, это положит начало культурным переменам!

Важное послесловие для учителей

Задача педагога в школе не включает в себя проведение семейных расстановок, и я не советую учителям этого делать.

Часть представленных здесь работ с расстановками безусловно выходила за рамки моей профессиональной задачи. Я отважилась на это, поскольку имела достаточный опыт, хорошую терапевтическую подготовку и доверительный контакт с родителями. Если бы я и дальше продолжала работать учительницей, я бы наверняка перестала делать расстановки семей в рамках школы и организовала бы вне школы маленькие группы для детей (с 11 лет) и подростков, как делаю это сейчас.

И, тем не менее, для меня важно рассказать о своем опыте, приобретенном в рамках такого «нарушения границ». Все работы указывают на то, сколь благотворно и для детей, и для родителей, если учителя с безусловным уважением смотрят на них и их судьбы.

Я бы советовала всем учителям самим принять участие в одном или нескольких семинарах по семейной расстановке. Там они получат возможность проанализировать отношения с собственными родителями, занять позицию уважения к судьбе своей семьи, а также смириться с тем фактом, что мы способны лишь относительно менять свою судьбу. Кроме того, на этих семинарах участники видят столько граней семейных ситуаций и возможных динамик, что это позволяет им научиться системно смотреть на доверенных им детей и их семьи.

Лучшим примером для школьников по-прежнему является четкая и ясная позиция учителя.

Я была бы рада, если бы прояснение отношений с собственной родительской семьей и изучение системно-фено-

менологических взаимосвязей в семьях стало предметом подготовки учителей (см. также раздел 2.11).

Приглашение к сотрудничеству

Я хочу пригласить всех учителей, кто при чтении этой книги заметил, что уже работает в школе «системно», кто планирует соответствующие проекты, и тех, кого эта книга побудила вступить на новый путь в работе и общении с детьми, родителями, коллегами и начальством-, принять участие в составлении сборника «Новые пути в школе». Кроме того, здесь могут быть представлены методические разработки по отдельным предметам и проектам, выходящим за рамки одного предмета.

Также я приглашаю записывать свой «системный» опыт родителей, начальников и (бывших) школьников.

Пожалуйста, присылайте свои заметки по адресу:

Marianne Franke-Griksch, Osterwaldstr. 153, 80805 Muenchen. Эти рассказы я тоже собираюсь опубликовать в сборнике.

Литература

По теме «Терапия»

Bateson, G. (1981): Okologie des Geistes. Anthropologische, psychologische, biologische und

epistemologische Perspektiven. Frankfurt am Main (Suhr-kamp).

Brink, O. (1999): Vitamine fur die Seele. Heilende und heitere Geschichten. Wuppertal (Hammer). De Shazer, St. (1989): Der Dreh. Uberraschende Wendungen und Losungen in der Kurzzeittherapie.

Heidelberg (Carl-Auer-Systeme). De Shazer, St. (1992): Das Spiel mit Unterschieden. Wie therapeutische Losungen losen. Heidelberg

(Carl-Auer-Systeme). De Shazer, St. (1995): Der Dreh. Oberraschende Wendungen und Losungen in der Kurzzeittherapie.

Heidelberg (Carl-Auer-Systeme).

Foerster, H. von (1985): Sicht und Einsicht. Braunschweig (Vielweg). Foerster, H. von (1987): Entdecken oder Erfinden — Wie lasst sich Verstehen verstehen? In: W. Rotthaus

(Hrsg.): Erziehung und Therapie in systemischer Sicht. Dortmund (modernes lernen), S. 22-60. Foerster, H. von (1994): Uber BewuBtsein, Gedachtnis, Sprache, Magie und andere unbegreifliche

Alltaglichkeiten. Vortrag in Frankfurt. [Audiokassette, Autobahn Universitat Nr. 2501].

Heidelberg (Carl-Auer-Systeme).

Gergen, K. J. (1985): The social construction of the person. New York u. a. (Springer). Glasersfeld, E. v. (1996): Radikaler Konstruktivismus. Ideen, Ergebnisse, Probleme. Frankfurt am

Main (Suhrkamp). Goolishian, H. A. u. H. Andersen (1988): Menschliche Systeme: Vor welche Probleme sie uns stellen

und wie wir mit ihnen arbeiten. In: L. Reiter et al. (Hrsg.): Von der Familientherapie zur

systemischen Perspektive. Heidelberg (Springer), S. 189-216.

Hellinger, B. (1994): Ordnungen der Liebe. Ein Kurs-Buch. Heidelberg (Carl-Auer-Systeme). Hellinger, B. (1996): Die Mitte fiihlt sich leicht an. Vortrage und Geschichten. Munchen (Kosel). Hudson O' Hanlon, W. u. A. Hexum (Hrsg.) (1994): Milton H. Ericksons gesammelte Falle. Stuttgart

(Klett-Cotta).

Ludewig, K. (1992): Systemische Therapie. Grundlagen klinischer Theorie und Praxis. Stuttgart (Klett-Cotta). Madelung, E. (1996): Kurztherapien. Neue Wege zur Lebensgestaltung. Munchen (Kosel). Maturana, H. u. F. J. Varela (1972): De maquinas у seres vivos. Santiago de Chile (Ed. Universitavia). Maturana, H. u. F. J. Varela (1987): Der Baum der Erkenntnis. Die biologischen Wurzeln des

menschlichen Erkennens. Bern/Munchen (Scherz Verlag).

Neuhauser, J. (Hrsg.) (1999): Wie Liebe gelingt. Die Paartherapie Bert Hellingers. Heidelberg (Carl-Auer-Systeme). Simon, F. B. (1993): Meine Psychose,mein Fahrradundich. Zur Selbstorganisation von Verriicktheit.

Heidelberg (Carl-Auer-Systeme). Simon, F. B. (1995): Die andere Seite der Gesundheit. Ansatze einer systemischen Krankheits- und

Therapietheorie. Heidelberg (Carl-Auer-Systeme). Watzlawick, P. (1991): Die Moglichkeit des Andersseins. Zur Technik der therapeutischen

Kommunikation. Bern u. a. (Huber). Willi, J. (1991): Was halt Paare zusammen? Der ProzeB des Zusammenlebens in psychologischer

Sicht. Reinbek(Rowohlt).

По теме «Школа»

Banyai, I. (1995): Zoom. Aarau/Frankfurt а. M/Salzburg (Sauerländer).

Buck, G. (Hrsg.) (1989): Lernen und Erfahrung — Epagogik. Zum Begriff der didaktischen Induktion.

Darmstadt (Wiss. Buchges.). Brügelmann, H. u. H. Ballhorn (Hrsg.) (1990): Das Gehirn, sein Alphabet und andere Geschichten.

Konstanz (Faude). Brunner, E. J. (1990): Zur systemischen Analyse von Lehr- und Lernprozessen. In: R. Huschke-Rhein

(Hrsg.): Systemische Pädagogik, Bd. IV. Köln (Rhein). Ergenzinger, E. (1985): Sich die Arbeit leichter machen: Beispiele für systemisches Denken und

Handeln im Klassenzimmer. In: С Henning u. U. Knödler (Hrsg.) Problemschüler —

Problemfamilien. Weinheim (Beitz), S. 206-218. Fauser, P. u. E. Madelung (Hrsg.) (1996): Vorstellungen bilden. Beiträge zum imaginativen Lernen.

Seelze (Friedrich). Fauser, P. (Hrsg.) (2000): Was heißt schon Erfahrung? Bemerkungen zu einem pädagogischen

Grenzwort. Neue Sammlung, Sonderdruck. Stuttgart (Klett-Cotta).

Hitner, A. (1992): Reform der Erziehung. Impulse des 20. Jahrhunderts. München (Piper), erw. Neuausg. 1999. Franke-Gricksch, M. (2000a): Systemisches Denken und Handeln in der Schule. In: G. Weber (Hrsg.):

Praxis der Organisationsaufstellungen. Grundlagen, Prinzipien, Anwendungsbereiche. Heidelberg

(Carl-Auer-Systeme),S. 195-206. Franke-Gricksch, M. (2000b): Anwendungen systemisch-phänomenologischer Erkenntnisse in der

Berufssupervision für Lehrer. In: S. Gömez Pedra (Hrsg.): Kindliche Not und kindliche Liebe. Familien-Stellen und systemische Lösungen in Schule und Familie. Heidelberg (Carl-Auer-Systeme), S. 169-188. Fuhr, R. u. M. Gremmler-Fuhr(1988): Faszination Lernen. Transformative Lernprozesse im Grenzbereich

von Pädagogik und Psychotherapie. Köln. Hackl, B. (2000): Systemisch denken — pädagogisch handeln? Reichweite, Paradoxien und

Selbstmissverständnisse eines populären Idioms. Innsbruck (Studienverlag). Hennig, С u. U. Knödler (1998): Problemschüler — Problemfamilien. Ein praktisches Lehrbuch zum

systemischen Arbeiten mit schulschwierigen Kindern. Weinheim (Beitz). Hentig, H. von (1973): Schule als Erfahrungsraum? Eine Übung im Konkretisieren einer pädagogischen

Idee. Stuttgart (Klett).

Huschke-Rhein, R. (Hrsg.) (1990): Systemische Pädagogik. Band IV. Köln (Rhein-Verlag). Ludewig, K. (1987): Therapie und Erziehung — Widerspruch oder Ergänzung? In: W. Rotthaus

(Hrsg.): Erziehung und Therapie in systemischer Sicht. Dortmund (modernes lernen), S. 90-100. Ludewig, K. (1992): Systemische Therapie. Grundlagen klinischer Theorie und Praxis. Stuttgart (Klett). Molnar, A. u. B. Lindquist (1997): Verhaltensprobleme in der Schule. Dortmund (modernes lernen). Marquard, O. (1986): Apologie des Zufälligen. Stuttgart (Reclam).

Rotthaus, W. (2000): Wozu erziehen? Entwurf einer systemischen Erziehung. Heidelberg (Carl-Auer-Systeme). Schlippe, A. von u. J. Schweitzer (1998): Lehrbuch der systemischen Therapie und Beratung. Göttingen

(Vandenhoeck & Ruprecht).

Schricker, G. (1997): Wie Lehrkräfte ihre Benifsbelastung meistern. München (Schulverwaltong BY, Nr. 10/97). Schricker, G. (i. Vorb.): Lernen neu entdecken — in und außerhalb der Schule. In: P. Denbostel, W.

Marken, H. Novak. Erfahrungslernen. Gütersloh (Berteismann).

Schricker, G. (1984): Körperbewußtsein als grundlegende Dimension. Sportpädagogik 6/84, S. 101. Schricker, G. (1989): Ausgleicherleben. Sportpädagogik 4/89. Schricker, G. (1993); Kriterien für einen gesunden Bewegungsunterricht in der Berufsschule. Zeitschrift

der Institute für Sportwissenschaften der Universität Graz/Innsbruck/Salzburg/Wien 4. Schricker, G. (1999): Körperarbeit im Lehrerseminar. Ein Beitrag zur pädagogischen Praxis von

Lehrkräften aller Fächer und Schularten. Sportpädagogik 1. TIMMS (2000): Vergleichsstudie für den mathematischen und naturwissenschaftlichen Unterricht.

Opiaden (Leske u. Buderich). Voß, R. (Hrsg.) (1997): Die Schule neu erfinden. Systemisch-konstruktivistische Annäherungen an

Schule und Pädagogik. München (Luchterhand).

Об авторе

Марианна Франке-Грикш родилась в 1942 году в Мюнхене, имеет двоих сыновей, разведена.

25 лет проработала учительницей в начальной и средней школе, параллельно в течение многих лет профессионально занималась психотерапией и семейной расстановкой, в настоящее время занимается частной практикой в области психотерапии и семейной терапии.

С 1975 года непрерывно проходила курсы обучения и повышения квалификации по первичной терапии, семейной расстановке у Берта Хеллингера, гипнотерапии у Гунтера Шмидта, краткосрочной терапии у Стива де Шазера.

В настоящее время проводит групповые семинары по семейной расстановке, работает с парами и индивидуальными клиентами. Сфера ее особого внимания — опыт, приобретаемый на профессиональных супервизиях для учителей и терапевтов, а также в системно-ориентированных терапевтических группах для молодых людей от 16 до 22 лет.

Марианна Франке-Грикш

«ТЫ С НАМИ!»