Работы по Берту Хеллингеру 3 страница

Ева

Ева первой взяла ручку, чтобы написать о смерти. Она пока мало рассказывала о доме, была чрезвычайно робкой и

из-за близорукости старалась сидеть на первой парте. Девочка обычно выглядела бледной, часто простужалась, кашляла или мучалась от аллергии. У нее оставалось не так много возможностей, чтобы быть веселой и радоваться жизни. Несмотря на то, что она очень старалась, в школе ей никак не удавалось как следует сосредоточиться.

Прочитав ее сочинение, я спросила, о каком дедушке она написала. Оказалось, что это отец ее мамы, который умер, когда матери Евы было двенадцать лет.

Я вспомнила некоторые расстановки взрослых людей, на примере которых можно было воочию убедиться, насколько велика готовность детей делить с родителями тяжелую потерю. На основании того, что написала Ева, я предположила, что она бессознательно скорбит о дедушке за свою мать.

Она даже написала: «Я никогда его не забуду», хотя совсем его не знала.

По работе с клиентами я знала, что неосознанная скорбь может ослаблять физически, и у меня перед глазами встала сестра Евы, на два года младше ее, с румяными щеками и блестящими густыми волосами. Их мама однажды сама сказала мне, что не может понять, откуда у Евы такая конституция.

По рисунку девочки создавалось впечатление, что она (вместо мамы?) хочет отправиться на небеса.

Я спросила, не хочет ли она расставить маму и дедушку. Девочка сказала, что хочет.

Заместителей мамы и папы она поставила на одной линии на расстоянии примерно полутора метров друг от друга. Сестру — напротив них. Свою заместительницу Ева поставила за матерью, рядом с заместителем рано умершего деда.

Ребенок, стоящий за родителями, — такого мы еще не видели. Заместительница Евиной сестры замахала руками, она хотела, чтобы отец и мать стояли вместе. Затем она кивнула заместительнице Евы, той следовало встать рядом с ней. Она явно взяла руководство на себя. Когда я мимоходом обратила на это внимание, Ева сказала: «Да, дома она тоже всегда всем говорит, кому что делать». Заместительнице Евы было очень хорошо рядом с дедушкой. Тогда я взяла девочку

У Звезданы и других детей беженцев я придавала особое значение рассказам о родине и обо всем, что они потеряли. Так дети могли напрямую коснуться своей печали, перестать горевать и во многих случаях снова почувствовать радость жизни.

О смерти

Я бы хотела,когда я умру, чтобы я еще раз смогла увидеть людещкоторые меня знают и любят.

Я хочу еще раз полететь в Косово и чтобы увидеть там моих друзей и мою семью.

Эбру

Понять Эбру мне было непросто. Это была девочка из иранской семьи, третья из пятерых детей. Когда мы играли в семью, ее всегда выбирали на роли, где жена или ребенок были несчастны. Другие дети обратили на это внимание. Я не знала, имеет ли это какое-то значение, и посоветовала детям не задумываться об этом. Вокруг Эбру всегда было много ссор, ябедничества и обвинений. Лишь прочитав сочинение Эбру, я смогла понять ее немножко лучше. Меня очень тронуло, что она нарисовала свою собственную могилу. Будучи мусульманкой, девочка была крайне сдержана в том, что касалось рассказов о доме. Ее сочинение показало, под каким моральным давлением находился ребенок. При всем старании она явно не могла угодить родителям. Отец Эбру уже говорил со мной и просил, чтобы я была с ней построже. Ему было важно, чтобы девочка пошла в гимназию. Однако словарный запас Эбру был ограничен, всю вторую половину дня она была вынуждена сидеть дома, где говорила только на родном языке. Субботу и воскресенье она проводила в школе по изучению Корана. У нее практически не было возможности повысить свой языковой уровень для поступления в гимназию. Мне не удалось спокойно разъяс-

нить это ее отцу. Я очень сопереживала Эбру с ее мыслями о смерти. Но мне оставалось только уважать ее судьбу такой, как она была, помочь ей я ничем не могла.

О смерти

Я хочу, чтобы я поскорее умерла. Но до этого я хочу быть очень милой и отзывчивой девочкой и принести нескольким людям счастье. До своей смерти я хотела бы сделать несколько прекрасных вещей. Я хотела бы сказать моей умершей бабушке: «Я тебя очень люблю и помню о тебе». Иногда я думаю, что, когда я умру_}я буду сильно наказана. Я сделала много плохих вещей и за это не виновата и хочу стать новым человеком. Больше всего я хочу пойти в гимназию. Этим я доставлю радость себе и моей маме и всей семье. Моя мама говорит: «Прежде чем я умру,я должна пойти в гимназию». Это для нее и для меня большая радость. После этого я хочу поскорее умереть, потому что я хочу знать, как там, на небесах.

26.11.1996

Бурхан

Строки, написанные Бурханом, были словно чудо. Как и Эбру, он тоже нарисовал собственную могилу.

В середине октября с Бурханом произошел случай, который я хотела бы описать подробно.

С самого начала учебного года мальчик вел себя вызывающе. Он мешал на уроках, портил всем настроение и не желал сотрудничать. Своим постоянным криком, швырянием стульев и нападениями на одноклассников он создал вокруг себя такую атмосферу, которая многих детей настроила против него, некоторые его даже боялись. По прошествии восьми недель мне стало ясно, что дальше такое поведение в классе терпеть нельзя.

Судя по многим брошенным на уроках высказываниям, интеллект у мальчика был незаурядный, но, несмотря на обширный запас немецких слов, способность ясно мыслить

и самостоятельно судить, его успеваемость была очень низкой. Кроме того, я совершенно не могла понять, как возникали эти похожие на приступы состояния, когда он вдруг заметно бледнел и становился гиперактивным — просто без тормозов. Вихор волос надо лбом стоял прямо-таки дыбом, а после своих «выступлений» мальчик совершенно обессиливал, обхватывал голову руками и жаловался на ужасное напряжение. Я пригласила к себе на прием его отца. Такое поведение сына не было для него новостью, он сам очень из-за этого переживал. Ему было жаль Бурхана, но в то же время он прекрасно понимал, что я не могла больше держать мальчика в классе. Мы поговорили о вспомогательном классе для социально неадаптированных учеников, но я чувствовала, что и такой класс мальчику не подойдет. «Чего-то ваш сын еще не знает, может быть, сначала ему нужно это узнать», — произнесла я и сама удивилась тому, что сказала.

Отец сказал, что в браке у них все в порядке, и я заверила его, что это его приватная территория, которая меня не касается. «И все же, — сказала я, — меня интересует, когда и почему вы переехали в Германию». Мужчина рассказал, что женился он еще в Турции, где у них родились двое детей. Через пять лет после свадьбы в один год умерли его брат и сестра: брат в 23 года во время эпилептического припадка, а сестра — в 18 лет от аневризмы мозга. «С тех пор 15 лет прошло, после этого мы и уехали в Германию», — сказал он. Он уверял меня, что больше не горюет, но при этом у него покраснели веки. Бурхан, родившийся четыре года спустя уже в Германии, ничего об этом не знал, он даже не знал, что у него были дядя и тетя, которые умерли молодыми.

И снова между нами установилась та тишина, которая возникает всегда, когда проявляется глубинная реальность души. Я воспринимаю это как проблеск света. Я сказала отцу, что теперь все в порядке, все ясно. Ему нужно на пару часов отпроситься с работы, пойти погулять после школы с сыном и в спокойной обстановке рассказать ему о своих умерших брате и сестре. Потом ему следовало разыскать их фотогра-

фии, отдать их в фотоателье, чтобы увеличить, вставить в рамку и повесить дома.

Отца Бурхана был очень удивлен, он пока не видел тут никакого решения проблем своего сына. Я не стала ничего ему объяснять, но и не оставила места для сомнений, попросив его забрать Бурхана из класса (мальчик ждал, что его, как было обещано, привлекут к разговору). Отцу нужно было сказать ему, что мы нашли решение, что теперь все хорошо и он может остаться в классе. Отец так и поступил. Хотя я ничего ему не объяснила, когда они спускались с Бурханом по лестнице, он просто сиял. На следующий день Бурхана в школе не было и через день тоже, это была пятница. Родители просили передать, что у мальчика поднялась температура — выше 40 градусов. В следующий понедельник он снова был в классе. Немного бледный, он стоял у моего стола и говорил, что отец все ему рассказал — и о тете, и о дяде, у которого была эпилепсия, и что они оба умерли, и что отец, когда ему об этом рассказывал, плакал, и что они вместе отыскали фотографии.

«Ну, — сказала я, — тогда все хорошо». Бурхан еще немного потоптался около меня и сел за свою парту, чего раньше без приказа никогда не делал. С этого момента паренек стал меняться. Через три недели пришел первый отзыв из класса. Один мальчик сказал: «Бурхан правда изменился. Лучше, чтобы он не сидел больше один». До этого никто рядом с ним сидеть не хотел, да и сам он хотел сидеть один. На следующей неделе этот ученик по собственной инициативе пересел к Бурхану, мальчики подружились и большую часть времени проводили вместе. На самом деле изменилось не только поведение мальчика, он стал лучше учиться и, в конце концов, сделался одним из лучших учеников в классе.

Когда через несколько месяцев у Бурхана снова произошел сильный срыв, я позвала его к себе. Я спросила его, может быть, старые состояния все-таки нравятся ему больше? И предложила просто рассказать про этот срыв дяде и тете и спросить, что они на это скажут.

Тут его лицо просветлело и он сказал: «Мы с папой еще не закончили. Нам еще нужно повесить фотографии, я этим займусь».

С тех пор я с Бурханом об этом не разговаривала. К концу года он был четвертым по успеваемости, и в классе его любили.

О смерти

Я думаю, что могу задать Богу вопрос: Я бы его спросил: как ты возник? Путь на небеса, наверное, почти самое прекрасное. Наверное, можно пожелать себе свой мир.

Когда мой папа рассказывал мне о своих умерших брате и сестре, он был очень грустный.

Азиза

Азиза вместе с матерью и сестрой бежали из Афганистана.

Девочка говорила по-афгански и на узбекском диалекте отца, который погиб, будучи участником движения Сопротивления. Казалось, пережитое отцом отражалось в ее снах и фантазиях. Она нарисовала себя спящей, а рядом свой сон, где в руке у нее пистолет. Азиза быстро осваивала немецкий язык. Но подруг у нее не было. Мальчики считали ее очень воинственной.

О смерти

Я хочу умереть с моей мамой и с моими братьями и сестрами: так же как мой дедушка, дядя и моя тетя. Иногда я думаю об этом когда хочу спать, я боюсь и немножко плачу. Когда я умру, или что кто-то в моих снах хочет меня убить.

Разумеется, обращаться с написанным в сочинениях нужно было очень тактично. Я сказала детям, что меня очень порадовали их работы. Затем мы поговорили о том, у кого в семье по-прежнему царит траур по членам семьи, которые

умерли молодыми (из-за болезни, на войне или в результате несчастного случая), и как семья с этим обходится. Я сказала, что, когда война или несчастный случай неожиданно вырывают человека из жизни, мертвые оставляют после себя в семьях большие пустоты. И добавила: «Иногда эту пустоту стремится заполнить другой член семьи, и тогда он чувствует себя так же, как тот человек». Детям было трудно себе это представить, но один из них кивнул, это был Ясин. Мы говорили о том, что у траура есть несколько фаз и что с последней фазой некоторые взрослые не справляются. В этой фазе они могут закончить горевать, оставить умершего покоиться с миром и снова позволить себе смеяться и жить своей жизнью.

Дети рассказывали о своих родителях, о том, как они говорят о мертвых, как несут их в своем сердце или же предпочитают о них не говорить и какое настроение царит тогда в семье. Один мальчик рассказал о своем погибшем дяде. Я подговорила его как-нибудь просто упомянуть за столом: «Сегодня я рассказал в школе о дяде Кенане». На следующий день мальчик доложил, что так и поступил. Это подействовало на всех как шок, а мама заплакала. Но потом все стало легче. Мама захотела узнать, что он рассказал в школе о ее брате, и через несколько дней сама пришла ко мне, чтобы поговорить. Она почти не говорила по-немецки. Она вынула из сумки фотографию брата с черной полосой. Фотография была размером не меньше чем 15 х 25 см. Я спросила ее, можно ли нам повесить ее до обеда в классе, потому что теперь все дети знают о ее погибшем брате. Кем перевел ей вопрос, и она кивнула. Мы повесили фотографию погибшего дяди Кема на стену, и в этот день все дети вели себя немножко тише.

Вальтер

Отец Вальтера погиб в результате несчастного случая, когда мальчику было четыре года. В пятом классе он был скорее спокойным, но к концу шестого оживился, стал дерзким и часто перечил. У него начался переходный возраст.

Я пригласила к себе его мать. Она тоже видела, как меняется Вальтер, и очень из-за этого переживала. Она сказала, что мальчику не хватает отца.

Я сказала, что высоко ценю ее усилия, поскольку знаю, что такое растить сына одной.

«И все-таки, — сказала я, — ваш умерший муж продолжает жить в вашем сыне, с этой точки зрения он всегда с вами». Это заставило ее задуматься, и она призналась, что мало говорила с Вальтером об отце, что таким образом она хотела облегчить для него утрату. Она считала, что ему нужно забыть отца, они даже перестали ходить к нему на могилу. Заговорив о муже, она сама вдруг заметила, что ей стало легче. Чувствовалось, что она по-прежнему очень тоскует. Ее очень огорчало поведение Вальтера. Такой заботливый раньше, теперь он усвоил по отношению к ней хозяйски-приказной тон. Она чувствовала себя совершенно беспомощной.

Я посоветовала ей снова включить в их жизнь папу Вальтера. Ей следовало вместе с сыном пойти на кладбище и у могилы, как бы перед лицом его отца, сказать, что она и его папа всегда им гордились, что он — их общий сын, даже если отца уже нет в живых.

Кроме того, я рекомендовала ей впредь иногда позволять мальчику то, что разрешить ему мог бы только отец. Глаза у нее загорелись, она сказала, что знает, что бы это могло быть. (Позже она сказала, что отец наверняка разрешил бы ему по выходным подольше задерживаться в футбольном клубе, а еще он купил бы ему компьютер, чего она пока не сделала.) Я сказала ей, что для мальчика будет хорошо, если в повседневной жизни она будет почаще вслух включать в свои рассуждения мнение отца. Например: «Он наверняка был бы рад твоим футбольным успехам» или «Ему бы не понравился тон, которым ты со мной разговариваешь». Так она сознательно снова создала бы между собой и умершим мужем поле, в котором мальчик рос бы защищенным и знал свое место.

Поначалу мама Вальтера отнеслась к моим словам с недоверием. Но однажды Вальтер сам подошел ко мне и рас-

сказал, что мама взяла его с собой на кладбище и в первый раз много рассказывала ему об отце. А еще она сказала ему, что с тех пор, как у него поменялся голос, он все больше становится похож на отца. В течение следующих месяцев у мальчика заметно спало напряжение. На самом деле, по детям было видно, воспринималась ли смерть отца или матери только как их отсутствие или же оставшемуся родителю удавалось в обычной жизни сознательно включать умершего в свою волю.

Однажды Вальтер даже подошел ко мне и сказал, что впервые почувствовал, что горюет об отце, раньше он думал, что когда я говорю о скорби, то «несу чушь».

Трин

Трин был вторым из четверых детей во вьетнамской семье. Это был спокойный, прилежный мальчик, который вскоре уже очень хорошо говорил по-немецки.

Однажды он подошел ко мне и сказал, что его 24-летний брат, который тоже жил в Германии, разбился на мотоцикле. Трин словно окаменел, мне казалось, что он был просто в шоке. Через несколько недель поведение мальчика резко изменилось. Он начал дерзить, мешать на уроках, стал плохо выполнять домашние задания и отказывался участвовать в общей работе в классе.

Я спросила его, что случилось. Трин пожал плечами — он и сам не знал, что сказать.

Я спросила, продолжают ли они с семьей регулярно ходить на могилу. Оказалось, что они ходили на кладбище каждое воскресенье. Тогда я посоветовала ему спросить брата, что ему делать, ведь все так изменилось с тех пор, как его не стало.

В следующий понедельник Трин подошел ко мне, улыбаясь. Он сказал, что поговорил с братом и задал ему этот вопрос. Брат ответил, что ему нужно все делать так же, как и раньше. И действительно, с этого дня Трин стал вести себя по-прежнему.

По опыту семейной терапии мы знаем, что дети часто неосознанно стремятся занять место умершего брата или сестры, становясь такими же, как этот ребенок. Еще раньше я слышала от самого Трина, что его старший брат был очень беспокойным, дерзким и часто не повиновался родителям.

Герхард

Я включила сюда историю Герхарда, поскольку она показывает, насколько сильной остается связь у братьев и сестер, даже если один из них умер. Работа с Герхардом проходила в рамках терапевтической группы для подростков и молодежи от 14 до 20 лет.

Герхард (17 лет) был очень чувствительным, тонко организованным юношей. Он постоянно говорил об ощущении тупика, невозможности двигаться дальше, что отражалось и на его школьной карьере. Он не мог ни принять решение пойти изучать какую-нибудь профессию, ни приложить усилия и продолжить учебу в школе более высокой ступени. В начале групповых занятий он каждую неделю говорил об одних и тех же трудностях, но лишь на последней из шести встреч нашел в себе мужество над ними поработать.

Он сказал, что по предыдущим расстановкам понял, что в его жизни был момент, с которого для него все изменилось. Когда ему было два года, в результате несчастного случая погиб его четырехлетний брат. На повороте водитель автобуса потерял управление и столкнулся с машиной, в которой ехала его семья. За рулем был отец Герхарда, в салоне находилась его жена и оба сына. Улицы были покрыты снегом. Водитель автобуса — сам отец нескольких детей — сразу же признал свою вину. Все члены семьи попали в больницу. Через два дня брат Герхарда умер.

Герхард сказал, что сегодня он впервые за много лет вспомнил о брате и что сейчас он чувствует в себе готовность поработать над отношениями с братом.

Я велела Герхарду выбрать заместителя для брата и самому занять место по отношению к нему. Он встал на расстоянии около полутора метров от заместителя брата и смотрел мимо него. И заместителю брата, и ему самому потребовалось время, чтобы угол и расстояние между ними изменились. Медленно, очень медленно они двинулись друг к другу. Хотя длилось это никак не меньше пяти — семи минут, каждому члену группы было ясно, куда приведет это движение. Потом они плакали друг у друга в объятьях. Все юные участники группы были глубоко тронуты и кто в открытую, кто тайком плакали.

Через некоторое время я заметила, что правый кулак Герхарда на спине заместителя его брата начинает сжиматься. Как это могло случиться во время таких сердечных объятий?

Я предположила, что в мальчике заговорила бессознательная злость на виновника несчастного случая, и попросила Герхарда выбрать заместителя для водителя автобуса. Он поставил его далеко в стороне.

Герхард повернулся к нему. Теперь у него были сжаты оба кулака.

Я сказала ему, что человек, непосредственно виновный в смерти другого, остается роковым образом с ним связан. И добавила: «У каждого человека есть свой срок, и даже если причиной его смерти становится кто-то другой, уважение к этому сроку благотворно для всех».

Тут заместитель водителя встал рядом с братом Герхарда. Герхард стоял напротив.

Рука Герхарда очень медленно, как будто ее тянула тонкая нить, поднялась вверх. Он протянул ее заместителю водителя.

Они долго смотрели друг другу в глаза. Затем Герхард еще раз подошел к брату, обнял его и сказал: «Это было очень печально для меня, теперь я соглашаюсь с твоей смертью, такой, как она была. Память о тебе живет в моем сердце». И очень медленно от них отошел.

Флориан

Флориан был довольно непредсказуемый и очень ранимый мальчик. Он часто плакал и никак не решался по-настоящему влиться в группу ровесников.

Однажды я заметила, как сосед по парте крепко схватил Флориана за руку, а тот явно злится. Он сказал, что иначе Флориан все время будет пытаться ткнуть себе ручкой в глаз, а он не может на это смотреть. Флориан подтвердил его слова, но почему он так поступает, объяснить не мог. Он уже не раз предпринимал подобные попытки, но пока ничего страшного не произошло.

На следующей неделе меня отвел в сторону учитель физкультуры и рассказал, что после его урока Флориан по пути домой лег на середину оживленной улицы.

Я пригласила в школу маму Флориана и все ей рассказала. Она была в полном отчаянии, она просто не представляла, как ей повлиять на сына. «Был ли у Вас в семье кто-то, кто наложил на себя руки?» — спросила я. Она рассказала, что еще до рождения Флориана повесился ее брат. Но мальчику она об этом не говорила, поскольку очень боялась, что он сделает то же самое. «Пожалуйста, расскажите ему о своем брате. Это не позор, если человек находится в таком отчаянии, что не может больше жить. Его страдания и смерть нужно уважать, — сказала я. — Вашему сыну станет легче, если он будет об этом знать».

Через несколько недель я почувствовала, что напряжение Флориана спало. Он стал общительней и, в первую очередь, в спорте присоединился к товарищам. Лишь несколько месяцев спустя он по собственной инициативе рассказал в классе о своем дяде.

2.9. Культура расставания

В классах, которые я вела, постоянно росло число детей, чьи родители не жили вместе или были в разводе. Я видела,

что некоторые ребята изо всех сил старались скрыть эту ситуацию. По моему ощущению, боль от того, что отец не живет больше в семье, невероятно возрастала из-за социального клейма «неполной» семьи. Из лояльности к родителям дети не говорили об этом, и таким образом этот разрыв еще раз воспроизводился в прекращении коммуникации между родительским домом и школой и, соответственно, между этими ребятами и их друзьями.

Так как я сама долгое время жила отдельно от мужа и позже была в разводе, я много размышляла о культуре расставания. Как в этой ситуации сделать для ребенка все, что можно?

Стремясь «оформить» порой очень тяжелую ситуацию расставания так, чтобы она была выносимой и для детей, и для родителей, я исходила из следующих базовых идей, которые в каждом классе обсуждала с детьми и родителями. Некоторым мамам я даже давала эти идеи с собой в виде «протокола».

1. Семья всегда остается целой. Она не распадается даже в том случае, если между родителями прекращаются любовные отношения. Родители всегда остаются родителями и сознательно или бессознательно на всю жизнь сохраняют между собой родительские отношения, внутри которых вы надежно защищены. Вы можете представлять себе это именно таким образом, вне зависимости от того, наладили родители отношения между собой или нет. Это действительно так, и для вас это хорошо.

2. Каждый ребенок имеет право любить и отца, и мать и бывать у обоих, чтобы учиться у каждого из них. Пока дети маленькие, что для них хорошо, решают родители.

3. Конфликт между родителями вас не касается. Если кто-то из родителей просит тебя вмешаться или что-то уладить, иногда ты будешь помогать. Например, уже тем, что не скажешь маме, что своего отца ты тоже любишь, или скажешь, что тебе кажется, что ты любишь только маму.

Когда ты станешь старше, ты лучше почувствуешь, как хорошо для тебя оставаться ребенком обоих родителей и быть уверенным, что они сами, без твоей поддержки перенесут разрыв. Это — самое трудное. Иногда это удается детям только, когда они становятся взрослыми.

Этот текст заставлял мам задуматься. Они очень хотели, чтобы их дети чувствовали себя свободными. Я дала им такой совет: «Ваш ребенок будет чувствовать себя свободным, если как-нибудь за столом вы скажете ему: «Когда я вижу тебя таким здоровым, я вспоминаю о твоем отце, тогда в тебе я по-прежнему его люблю», и можете не добавлять наверняка справедливых слов «...даже если он причинил мне боль».

Я предлагала им подумать о том, что даже если «официально» дети на их стороне, в душе они всегда будут поддерживать другого родителя, пьющего, поступившего подло, может быть, даже сидящего в тюрьме. Поэтому они часто становятся похожими на более слабого. Ребенок, который имеет право любить обоих родителей, действительно свободен в своем развитии.

Кристиана

Кристиана была спокойной, прилежной девочкой. Она хорошо училась, и не было никаких сомнений, что после шестого класса она поступит в реальное училище. Однако с важными для хорошего аттестата контрольными работами она не справилась. Казалось, не было смысла отправлять ее на вступительный экзамен. У ребенка был кризис.

Ко мне пришла мама Кристианы, практичная, реально смотревшая на вещи женщина. Она одна воспитывала двух дочерей. Отец бросил их, когда Кристиане было четыре года. Он пил, а однажды из-за финансовых махинаций даже попал в тюрьму. До сих пор он не прилагал ни малейших усилий, чтобы как-то позаботиться о своих дочерях. «Дети не хотят его видеть», — сказала мать.

Постепенно у меня сложилась картина того, почему Кристиане не удалось справиться с переходом в реальное училище. Возможно, для этого ей не хватало отношений с отцом, шага наружу.

Когда я завела об этом речь, мать сказала, что сделает все, чтобы Кристиана с отцом не увиделась. Он разочаровал не только ее, но и девочек. Кроме того, он — самый худший пример для детей, какой только может быть. Я сказала, что вполне ее понимаю, на чем мы и расстались. По опыту бесед с родителями я знала, какое хорошее воздействие оказывает такое завершение разговора, когда родители чувствуют себя понятыми. Я поняла мать Кристианы. Я видела ее боль и понимала ее аргументы. Было бы неуместно продолжать указывать ей на действенную силу базовых системных порядков. Я знала, что по-другому, но они подействуют. Так и произошло.

Как я уже не раз наблюдала, девочка бессознательно восприняла нить нашей беседы и, как она мне рассказала, через несколько недель захотела увидеться с отцом. Дело в том, что он возобновил контакт с мамой Кристианы, чтобы договориться о встрече с детьми. «Она хочет, чтобы он сначала заплатил алименты, — сказала мне Кристиана, — но он, наверное, этого не сделает». Она была совершенно несчастна, и я посоветовала ей вечером, перед сном, уже лежа в постели, представить себе, что все устраивается, пусть даже она не знает, как это будет.

Она согласилась и на следующий день рассказала, как выполнила упражнение.

Это очень полезное упражнение из арсенала методов гипнотерапии, о которой я еще буду говорить дальше (см. главу 5, стр. 138).

Через несколько дней Кристиана снова подошла ко мне и сказала, что отец пригласил ее с сестрой на весенний праздник, и мама их отпустила.

В следующий понедельник она вошла в класс, вся сияя. Девочку было просто не узнать. Она принесла с собой большой медовый пряник в форме сердца, который подарил ей

отец. С этого момента она имела право регулярно с ним встречаться.

До конца учебного года Кристиане удалось подтянуть успеваемость. Специальным решением ей была предоставлена возможность сдать экзамены в реальное училище в сентябре. Она поступила.

Разведенные матери часто говорили, что их дети свободны, что, если они очень захотят или примут такое решение, они отправят их к отцу, и тогда он сможет включиться в воспитание. Мамы очень удивлялись, когда я не советовала им так поступать. Я предлагала, выслушав пожелания детей, обсудить это с отцом и только потом сообщать детям совместно принятое решение. Это позволяет детям чувствовать себя защищенными между матерью и отцом, тогда им не приходится, как это часто бывает, вести нескончаемую борьбу с одним из родителей.

Дети легко попадают в поле напряжения, которое иногда продолжает существовать между родителями. Лучше всего, если родители, пока их дети не вышли из школьного возраста, будут регулярно (не менее трех-четырех раз в год) встречаться только для того, чтобы поговорить о детях. Личные отношения при этом следует оставить в стороне. По моему опыту, дети очень внимательно следят за этими встречами и после хотят точно знать, о чем говорили родители. Это дает им приятное ощущение надежности, защищенности. «С собственными детьми я очень поздно преодолела свой эгоизм в отношениях с их отцом, — говорила я иногда. — Даже спустя долгое время это оставалось нелегким испытанием, но потом я на собственном опыте убедилась, насколько это важно».

Были в классах и такие дети, чьи отцы, казалось, окончательно от них отказались. Иногда я рассказывала матерям историю Вольфганга (стр. 27) и обращала их внимание на то, что и люди, и отношения постоянно меняются. Дети не должны отказываться от надежды на контакт с отцом.

Говорили мы и о самой сложной для родителей задаче, а именно, с любовью наблюдать, как в твоем ребенке исполняется судьба, причиной которой бессознательно стал и ты сам, оказавшись без вины виноватым. Йорг Вилли (1991), известный терапевт, работающий с парами, в своей книге «Что удерживает пары вместе?» (Was haelt Paare zusammen?) пишет о способности отвечать за свои поступки как необходимой добродетели родителей. Мы должны быть в состоянии оставлять нашим детям их судьбу и не пытаться на нее влиять, отчуждать ее или приукрашивать.