Наибольший интерес представляют те восемь композиций на браслетах, в состав которых включены люди или существа с человеческим ликом.

1. Браслет из Киева (усадьба Раковского, 1889 г., рис. 8) [35].

 

 

 

Рис. 8. Вилы-русалки у древа жизни (браслет XII в. Киев, усадьба Раковского)

 

Композиция двухъярусная. На левой створке в средней арочке стилизованное папоротникообразное древо жизни; в двух соседних створках сирины, повернувшие головы к растению. На другой створке два сирина стоят друг против друга, а в крайней правой арочке изображен спелый хмель. Головы сиринов девичьи, простоволосые, без нимбов. Около каждой птице-девы побеги вьющегося растения. Нижний ярус каждой створки разделен на два клейма: левые клейма дают корни с глазками и побегами в сложно переплетенном виде. Справа — уже упоминавшиеся два косых креста, сделанных очень четко, и плетенка-вода. Если два креста и вода являются, как уже говорилось, обозначением купальских солнцеворотных русалий, то и персонажи верхнего яруса, как оказывается, тоже связаны с русалиями, так как известно, что птицы с девичьими ликами

приравнивались в Древней Руси к русалкам: «сирины, рекше вилы», а тождество крылатых вил с русалками мы видели выше («русалки — красивые девушки с длинными косами и крыльями»). Вилам-русалкам на Руси приносили в жертвуптиц («несчастных кур»), очевидно, в связи с полуптичьей природой самих вил.

 

То обстоятельство, что образ сирина широчайше распространен в средневековом искусстве всего Старого Света, никак не может покол*** древней символики птице-дев, их связи с небом, водой и растительностью. Корни этого образа уходят, вероятно, еще в неолит и бронзовый век [36].

 

Весь комплекс изображений на браслете из клада 1889 г. очень строен и всеми своими частями, от папоротника до двух «поганских» крестов, прочно связан с праздником русалий «в навечерие Иоанна Предтечи».

 

2. Литейная форма для двухстворчатого браслета (Киев, рис. 9) принадлежит к тому типу киевских обручий, у которых вся плоскость створки занята одной композицией. На одной створке вырезаны два птице-человека, а между ними в плетенке — круг с крестом. Головы у существ мужские, в колпаках. На второй створке (обломанной) композиция, вероятно, точно такая же, с кругом в центре, но птицы здесь не с человеческими, а с песьими головами, т.е. типичные Симарглы. Симаргл-Сэнмурв как охранитель семян и корней священного древа вполне уместен на украшениях, предназначенных для плясок. В иранском средневековом искусстве, при помощи которого расшифрован русский Симаргл, наряду с Сэнмурвами очень часто изображались жрицы-танцовщицы, пляшущие в одеждах с длинными рукавами, как и русские женщины на игрищах (Радзивилловская миниатюра «Игрища»). К «сиринам» мужского пола мы еще вернемся в конце статьи.

 

 

 

 

Рис. 9. Литейная форма для браслета. Киев (композиция правой половины восстановлена по обломку)

 

3, 4. Два парных одинаковых браслета неизвестного происхождения (коллекции ГИМ, рис. 10). Их отличает отсутствие черни и позолота всех элементов орнамента. Композиция двухъярусная. Левая створка: внизу парные корни (черенки хмеля?), а над ними в четырех арочках две птицы с какими-то листочками в клювах и два зайца. Около зайцев, близ их мордочек, изображены чаши с поддоном, наклоненные так, как если бы зайцев поили из этих чаш. Зайцы в древней Руси вплоть до XVII в. были табу и не употреблялись в пищу; с зайцами связан ряд поверий: заяц перебежит дорогу — несчастье, поминать зайца, плывя по воде,— тоже нехорошо, так как водяной поднимает бурю [37]. У литовцев существовал «заячий бог» Диверикз, охранявший лесную растительность. Если заяц выбегал из лесу, то охотники не въезжали в лес «и не смеяше ни розгы уломити» [38].

 

 

 

Рис. 10. Один из двух парных браслетов XII в. (местонахождение неизвестно, хранится в ГИМ)

 

«Заячий бог» верхнего яруса нашего браслета вполне корреспондируется с корнями и побегами нижнего яруса. До сих пор не разгадано символическое значение кентавра с зайцем в руке на западной стене Георгиевского собора в Юрьеве-Польском [39]. Быть может, следует учесть, что кентавры, нередко рассматривавшиеся как божества плодородия, расположены в той зоне скульптурной орнаментации собора, которая символизирует растительную силу земли, плодородие земли. Рельеф с кентавром снабжен изображением дерева с распускающимися листьями. Кентавр-китоврас выгравирован и на известном браслете из Тверского клада 1906 г. (см. ниже), причем в нижнем ярусе ему соответствует изображение корней с побегами.

 

Культовая роль зайца отражена также и в древнерусских амулетах, находимых в курганах XI—XII вв., где они по всей вероятности являются остатками свадебных уборов, обычно сильно насыщенных магическими элементами. Среди оберегов мы встречаем миниатюрные топорики, гребни, ключи и ложки; часты литые изображения зубов и челюстей хищников. Есть изображения птиц, бычков и коней (?). Наиболее частым видом амулета являются литые фигурки собаковидных животных с отростками на спине у лопаток, стыкающимися с загнутым хвостом. Если принять эти дополнения к собачьему облику за стилизованные крылья, то может быть фигурки следует считать портативным изображением Симарглов, охранявших от зла (как Симарглы на городских колтах). Топорики и собаки обычно покрыты циркульным солярным орнаментом. Во Псковской земле (Гдовские курганы X—XI вв.), кроме собак, в числе амулетов неоднократно встречены четкие и явственные изображения зайцев, возможно тоже воспринимавшиеся в связи с культом божества растительности.

 

На второй створке браслета в нижнем ярусе — плетенка, а в четырех арочках верхнего — музыкант и плясунья. Правая пара арочек: в левой — девушка с распущенными волосами до плеч в рубахе с подобранными рукавами, застегнутыми у запястья браслетами. На правом предплечье — вышивка. Поверх рубахи надета юбка или панева. Девушка сидит на легком складном стульце лицом к музыканту. Музыкант сидит на более солидном стуле с фигурной спинкой; под левой рукой у него нечто вроде меха волынки, но он не играет. Левая половина створки посвящена тем же персонажам: справа музыкант с волынкой, а слева — девушка, пляшущая с распушенными длинными рукавами, доходящими до самой земли.

На обоих браслетах мастер подчеркнул груди девушки и показал ее длинные распущенные волосы и босые ноги.

 

Плясунья показана в том классическом виде участницы игрищ, который документирован миниатюрой и многочисленными русскими и болгарскими этнографическими примерами. В Болгарии «еньова буля», «девушка Иванова дня», обходя поля вокруг села и распевая песни о солнце и о рождении трав, танцует «размахивая длинными рукавами своей одежды, совсем как птица крыльями». Процессия останавливалась у каждого колодца, где повторялись пляски девы-птицы [40]. Девушка-плясунья исполняла роль вилы, крылатой русалки, орошающей поля дождем и росой. Вероятно, таков же смысл и плясуньи на браслете, сопровожденной в нижнем ярусе идеограммой воды.

 

5. Обломок литейной формы из Серенска (раскопки Т.Н. Никольской, 1965) (рис. 11). Описание следует вести, учитывая зеркальное отражение отлитого в этой форме браслета. Створка состояла из четырех арочек, но левая отломана. Вторая арочка — сидящая женская фигура с кубком в левой руке. В третьей- арочке — девушка-плясунья, размахивающая длинными рукавами и сильно изогнувшаяся в танце. Груди ее тоже старательно подчеркнуты мастером. В правой четвертой створке изображен, по догадке В.П. Даркевича (см. статью в этом номере), музыкант с «козой» или «козицей», т. е. волынкой, украшенной головой козы.

 

 

 

Рис. 11. Реконструкция рисунка на браслете по литейной форме из Серенска XII в. Раскопки Т. Н. Никольской (зеркальное изображение)

 

6. Браслет из Киева — одноярусный, створки разделены на три арки (рис. 12). В левой арке — девушка-плясунья в вышитой на груди рубахе, в паневе пли юбке: рукава длинные, струйчатые. Правый рукав (как и у всех других плясуний на браслетах) спускается до земли, левым она машет. В третьей створке — гусляр в длинном колпаке и длинной вышитой одежде; лицом гусляр обращен к девушке, В крайней правой арке изображен в прыжке или в танце мужчина в короткой одежде с мечом в

правой руке и миндалевидным щитом в левой, он обращен лицом к гусляру.

 

 

 

 

Рис. 12. Три человеческих фигуры с браслета XII в. из Киева

 

В арке между плясуньей и гусляром и в арке соседней с пляшущим воином изображены Симарглы — птицы с явно песьими головами и хвостами в виде растительных завитков. Симарглы даны геральдически распластанными [41]. За спиной гусляра в четвертой слева арке помещена птица, прячущая голову под крыло. Вокруг всех человеческих фигур размещены растительные завитки.

 

7. Великолепный браслет из Старой Рязани (раскопки А.Л. Монгайта, 1966 г.). Ему посвящена специальная статья в этом номере, что избавляет от подробного описания. Он очень хорошо вписывается в общую систему русальских украшений: девушка-плясунья с длинными струйчатыми рукавами (как на рис. 3 и 5) левый рукав опустила до земли, а правой рукой пьет из чаши, очень похожей на заячью чашу (см. рис. 3 и 5): у ног ее лежит принадлежность игрищ — маска. Мужчина в колпаке сидит на каком-то проросшем пне и тоже пьет из такой же чаши; в руке у него палка (может быть, жезл вроде «тояги»?). Под фигурами пьющих из чаш — плетенка — эмблема воды. В центре — гусляр, окруженный растительными завитками.

 

На второй створке — грифон и две птицеподобных мужских фигуры в колпаках, под которыми дан растительный орнамент; к этим фигурам, напоминающим киевские, мы еще вернемся.

 

Второй браслет помимо льва и грифона содержит два прекрасных изображения Симаргла, вырастающего из корней растения.

 

8. Браслет из юго-западной окраины Киевской Руси (с. Демидово близ г. Николаева) (рис. 13). На левой створке в трех арочках — древо жизни и по сторонам его две птицы. На правой створке между двух птиц изображена мужская фигура в короткой одежде и коническом головном уборе. В правой руке мужчина держит копье или жезл, а левую простирает над нераспустившимся растением. Фигура напоминает болгарского «русальца» с их жезлами и колпаками.

 

 

 

 

Рис. 13. Браслет XII в. из с. Демидова

 

9. Ключом к содержанию всех изображений на браслетах является браслет из Тверского клада 1906 г. (рис. 14). Створки обруча четко разделены тремя арками, доходящими донизу, в силу чего нижний ярус здесь строго соотнесен самой конструкцией браслета с верхним ярусом.

 

 

 

Рис. 14. Браслет XII в. из Тверского клада 1906 г.

 

В верхних частях арочек левой створки мы видим следующее: в центре — пляшущий мужчина в вышитой рубахе, заправленной в штаны. Широкий шаг, резкие движения рук говорят о пляске, близкой к быстрой пляске и «извиваниям» болгарских русальцев. Русалец пляшет среди побегов растений, окружающих его с трех сторон. Внизу, в соответственном клейме нижнего яруса,— двойной корень с семенем и побегами. По сторонам плясуна две женские фигуры. Правая сидит на проросшем пне (как на старорязанском браслете) лицом к плясуну и высоко поднимает правой рукой треугольный кубок. Перед женщиной двойная плеть вьющегося растения. Левая женщина стоит; кубок у нее в левой руке, а правой рукой она держит за крыло изогнутого Снмаргла. Симаргл, как стебель растения, вырастает из земли и на уровне пояса женщины изгибается снова к земле. Хорошо показаны крылья, передние лапы и собачья морда, обращенная к земле. В нижнем ярусе, как и на старорязанском браслете, изображена плетенка, вторично сопутствующая людям, пьющим из сосудов.

 

Правая створка содержит изображения древа жизни в виде хмеля, отягощенного спелыми шишками, кентаврообразного существа в центре (внизу в обоих случаях корни) и зверя с процветшим хвостом. У «кентавра» нет конских признаков: лапы у него мягкие, без копыт, с когтями, хвост ближе к львиному, чем к конскому. Человеческая ипостась существа не позволяет решить, мужчина ли здесь изображен пли женщина. Композиционно оно соответствует плясуну, и внизу изображены точно такие же корни.

 

Все, что изображено на всех девяти браслетах и формах для них, полностью соответствует нашим историческим и этнографическим представлениям о летних русальских игрищах.

 

Общей чертой многих браслетов является наличие на них арочек, обрамляющих людей, зверей, птиц и растения (рис. 15). Принять их за изображение архитектурной аркады нельзя, так как в тех случаях, когда арочки даны не схематично, а с разделкой деталей, они не похожи на аркаду. Их «колонны» почти всегда заметно расширены книзу и часто покрыты поперечными черточками, как стволы берез. Дуги тоже покрыты точками, а «капители» представляют собой как бы кольца, надетые на стволы. В развилках арок почти всегда изображались листья, а обрамлены они зачастую рядами отдельных веток. Вес это заставляет вспомнить не княжеский дворец с белокаменной аркадой (где совершенно неуместны были бы зайцы, папоротник и птицы), а широчайше распространенный обычай «завивать березку» в русальную неделю под троицын день.

 

 

 

Рис. 15. Детали браслетов

 

Обряд завивания берез заключался в том, что в роще близ засеянного поля связывали вершины молодых березок, завивали венки на березах и рвали березовые ветви. Под березами, которые образовывали таким образом «кущи», пировали и плясали [42].

 

 

 

Конечно, византийские и восточные изделия с изображением реальных аркад могли воздействовать на русских мастеров, но все же древесный, березовый характер русских «арочек» на браслетах выступает вполне явственно и, очевидно, должен был дополнять русальные сюжеты полуритуальных обручий.

 

Последний сюжет, который предстоит разобрать нам, это изображения, связанные с Симарглом, покровителем семян, растений и корней (рис. 16) Древний образ крылатой небесной собаки, охраняющей священное «дерево всех семян», образ, восходящий к небесным собакам (еще бескрылым) трипольской культуры, претерпел ряд изменений и контаминаций.

 

 

 

 

Рис. 16. Симарглы и корни с побегами

 

В средневековом искусстве Ирана, Византии и Руси с теми же функциями охранителя растительности выступает и грифон, и, может быть, кентавр. Из письменных источников исчезает загадочный Симаргл, имевшийся в текстах XI в., и появляется в XII—XIII вв. бог с неизвестными функциями — Переплут. В «Слове некоего христолюбца» еще упомянут Симаргл, а уже в «Слове о том, како погани суще кланялиси идолом», Симаргла уже нет, а есть Переплут [43].

 

М. Соколову принадлежит интересная догадка, что Переплут — это бог растительной силы — Ярило [44].

 

Г.А. Ильинский считает, что Переплут этимологически должен быть истолкован как «бог изобилия и богатства» и может быть сопоставлен с древнепрусским божеством Пильвитусом, тоже богом изобилия, в честь которого «подымалась заздравная чаша с пивом и воглашалось моление, чтобы этот бог послал стране хороший урожай» [45].

А.В. Соловьев предложил рассматривать Переплута как бога оплодотворения (от «съплетение» complexus), что вполне согласуется с обоими указанными выше мнениями [46].

 

Если мы обратимся к нашему «серебряному фольклору», к русальным браслетам XII в., то увидим, что классический образ двулапого крылатого пса Сэнмурва-Симаргла все более видоизменяется и варьирует. На браслетах есть Симаргл-охранитель растений в том его виде, в каком он известен иранской мифологии; на киевских и владимирских браслетах мы видим птицу с явно собачьей мордой около растений (рис. 16). Таков Симаргл на киевской литейной форме, таковы два Симаргла на браслете из Терихова, расположенные в нижнем ярусе, как бы под корнями завитых берез верхнего яруса [47].

 

Большой интерес представляет композиция на втором браслете Тверского клада 1906 г.: древо жизни (?) изображено в виде вертикальной плетенки; на ветвях наверху сидят две птицы, а у самых корней, как бы вплетенные в них,— два собакоголовых существа, в которых, очевидно, тоже надо признать Симарглов. Но может быть, их уже следует называть более поздним именем Переплута, переплетенного с корнями древа

жизни?

 

Симаргл-Переплут, хвост и крылья которого превращаются в растительную плетенку, изображен на киевском браслете из клада Михайловского монастыря 1903 г. (рис. 16). Рядом с ним — знак солнца. На другом киевском браслете (№ 1 в описании выше) в нижнем, так сказать, подземном ярусе под крылатыми вилами и папоротником изображены корни, изогнутые художником так своеобразно, что они образуют подобие какого-то существа. Эти корни должны быть сопоставлены с прекрасным Симарглом на втором старорязанском браслете: хвост крылатого пса в своей нижней части превращается в такие же корни.

 

Большой интерес представляют два существа на описанной выше киевской литейной форме. Если на одной створке даны обычные Симарглы, то на второй — «сирены мужского рода», птицы с мужской (а не девичьей) головой в колпаке. Не есть ли это начало антропоморфизации Симаргла-Переплута?

 

Самыми яркими в этом ряду являются два таких же существа на прекрасном старорязанском браслете с плясуньей и гусляром: мужские головы в колпаках, свадебный знак на вороте (восходящий к трипольской идеограмме засеянного поля), крылья с волнистой линией воды, две собачьи лапы и хвост, превращенный в корень с побегами (рис. 17). Возможно, что один из отростков хвоста-корня воспроизводит фаллос этого Переплута, что вполне согласовалось бы с пониманием его как Ярилы. В нижнем ярусе изображены корни с побегами.

 

 

 

 

Рис. 17. Деталь старорязанского браслета (раскопки А. Л. Монгайта). Возможно, антропоморфизированное изображение Переплута — бога растительности

 

Культ Переплута прочно засвидетельствован русскими средневековыми источниками. В «Слове о том, како погани суще кланялися идолом», основа которого восходит к XI в., а интересующая нас вставка — к XII—XIII вв., говориться, что славяне приносят жертвы таким богам: «вилам (русалкам), и Мокошьи, Диве, Перуну, Хорсу, Роду и рожаници, упиремь и берегыням и Переплуту и вертячеся пьют ему в розех...». В другом поучении («Слово о томъ, како первое погании веровали в идолы») повторяются слова о Переплуте и о том, что в честь его пляшут и пьют из рогов:

«А друзии веруют в Стрибога и Дажьбога и Переплута, иже вертяче ся ему пиють в розех забывше бога, створившего небо и землю, моря и реки и источникы» (рис. 18) [48]. В этнографическом материале мы видели исступленную пляску с «извиваниями» болгарских русальцев в русальную неделю, когда они в процессе пляски пили ритуальное питье из чаши.

 

 

 

Рис. 18. Жертвоприношение Симарглу-Переплуту. «Вертячеся пьют ему в розех» (деталь браслета Тверского клада 1906 г.)

 

Магия плодородия была самой неистребимой формой обрядности, и неудивительно, что церковники так ополчались на пляски вообще, а на «верчение» в честь Переплута в особенности: «всех же играний проклятие есть многовертимое плясание — то бо отлучает человека от бога и во дно адово ведет!» [49].

 

Семантически близким к русскому Переплуту является литовский Пергрубий, бог растительности и плодоносящей силы.

 

Жертвоприношение Пергрубию по данным М. Стротковского (XI в.) производилось так: жрец- вуршкайт держит в правой руке чашу, наполненную пивом и поет хвалу ему: «О, всемогущий боже наш Пергрубий! Ты прогоняешь неприятную зиму и размножаешь растения, цветы и травы. Мы просим тебя, умножай хлеб наш засеянный и который мы еще будем сеять, чтобы он рос колосисто...» [50]. Жрецы с чашами в руках, хороводы и пляски в честь бога плодородия и растительности — все это очень хорошо представлено как в древнерусских поучениях, так и в гравировке тех русальных браслетов, против владелиц которых эти поучения были направлены.

 

На серебряных браслетах конца XII в. наше внимание должна остановить в этой связи композиция на левой створке тверского браслета: пляшущий русалец в центре и две пьющие из конических кубков или рогов женщины по сторонам. Одна из женщин (именно та, к которой обращен лицом русалец), поднимая свой рог, касается рукой крыльев вырастающего из-под земли Симаргла. Едва ли эту интереснейшую сцену можно объяснить иначе, чем жертвоприношение Симарглу-Переплуту: здесь есть и вертящийся в пляске русалец в «упестренной» одежде, и ростки хмеля, и женщины, пьющие из рогов или кубков, и сам герой торжества, бог растительной силы, крылатый пес Симаргл, покровитель корней, получающий живительную влагу от русалки.

 

Придворные дамы русских княжеских дворов, современницы «Слова о полку Игореве» носили в русальные дни полузапретные браслеты с языческими символами и сценами и бережно прятали их в клады во время опасности. Пусть же не удивляет историков обилие языческих сюжетов в самом «Слове» — автор был сыном своего века.

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ