Алексей. Картина четвертая 1 страница

Олег Рой

Ловушка для вершителя судьбы

Памяти моего сына Женечки посвящается

 

Пролог

Как давно я не сидел за этим столом и не держал в руках перо! Точнее, конечно, не перо, а самую обыкновенную шариковую ручку. Признаться, после той странной ночи, разделившей мою жизнь на «до» и «после», я перестал считать себя писателем, вернее, окончательно понял – я никогда им не был. И ничто в мире не заставило бы меня сесть за эту последнюю, возможно, самую важную в моей жизни книгу, если бы не чувство долга, уверенность, что я просто обязан донести до людей правду и раскрыть им глаза на многовековые заблуждения.

Чего только не придумал человек, пытаясь найти ответ на извечный вопрос, волнующий его на протяжении всего существования: «А что будет потом, после смерти?» Райские кущи и адское пекло, вечное блаженство и муки неуспокоенной души, реинкарнация, свет в конце тоннеля и увиденное со стороны собственное тело… Однако все это не имеет ничего общего с реальностью. И мне довелось убедиться в том лично.

Однажды в хмурый августовский вечер мое сердце остановилось. Потом врачи говорили – инфаркт, но, по-моему, это неверно. Тогда я просто устал. Устал жить. Смертельно устал. И не имел никакого желания возвращаться обратно к жизни. Я пробыл без сознания пятьдесят одну минуту, четыре из которых продолжалась клиническая смерть. Узнав это из истории болезни, я был невероятно удивлен, потому что Там время течет совсем по-другому. За те мгновения, пока реаниматологи колдовали над моим несчастным телом, я успел заново прожить все основные вехи своей судьбы и услышать несколько занимательных, удивительных, невероятных историй. Я был на Суде… Да, да, на Высшем Божьем суде, правда, это был Суд не надо мной, грешным, а над моим ангелом-хранителем. И то, что я там узнал, те картины судеб, которые прошли перед моими глазами, позволили мне совсем иначе взглянуть на прожитое и начать все сызнова.

Как и все смертные, я повидал на своем веку взлеты и падения, встречи и разлуки, любовь и ненависть, радость и печали. Меня, случалось, предавали, да и сам я, увы, небезгрешен. От большинства людей меня отличает только одно – я пережил свою собственную смерть. Я знаю, каково это – умирать, знаю, что чувствует человек, вновь получивший в подарок жизнь.

Я и сейчас не забыл ни одного эпизода из того красочного действа, ни одного слова, произнесенного моим небесным покровителем. И все это будет описано мною в этой книге без малейших изменений. Книге, которая станет самым убедительным доказательством, решительным ответом всем тем, кто мне не верит, кто смеется над моими словами, кто считает меня сумасшедшим.

С недоверием я столкнулся уже в палате реанимации, когда резко, в единый миг, пришел в себя и осознал, что вернулся в этот мир. Находясь под впечатлением от только что пережитого, я попытался рассказать свою историю врачам, но понимания не встретил. Мне объясняли что-то про генетическую память, частые в медицинской практике галлюцинации и активацию каких-то зон головного мозга в подобных обстоятельствах, но я-то знал, что врачи, такие умные, опытные и циничные в своем стремлении свести все к физиологии, не правы! Во всяком случае, в том, что касается лично меня.

Их реакция и реакция других людей, с которой я столкнулся впоследствии, не обижала меня. Скорее удивляла и вселяла угрюмую тоску. Хотелось крикнуть: «Люди, как вы живете? Очнитесь! Каждый из вас жаждет чуда и готов отправиться за ним куда угодно – поклоняться лжемессиям, искать исцеления у магов-шарлатанов, пачками скупать сонники и приходить в восторг от каждого «нового» учения (словно в этом мире еще возможно изобрести нечто новое!). А ведь желанное чудо совсем рядом! Вы готовы удивляться жалким экспериментам по оживлению бренного тела, тогда как сотни подобных мне спасенных душ оставляют вас абсолютно безучастными!»

Некоторое время я пытался найти собеседника, который меня поймет, задумается и, быть может, изменит что-то в своей короткой жизни. Но тщетно. Люди мне не верили. Многие хотели бы, но не могли. Они слушали с интересом, ахали, задавали вопросы, но… через некоторое время после моего рассказа, поразмыслив, приходили к выводу, что это всего лишь красивая сказка. И робко предлагали мне те же варианты объяснений, что и врачи: галлюцинации, память предков, расторможенные участки мозга. Меньшие скептики говорили, что я видел свои прошлые жизни, а один именитый психоаналитик заявил, что голосом ангела со мной разговаривало мое собственное подсознание. Со временем я понял, что настоящая вера очень сильно отличается от состояния, когда человеку кажется, что он во что-то верит. Первая не требует доказательств, и ей не нужны подтверждения.

Поэтому я решил никому и ничего больше не объяснять, а просто написать книгу, в надежде, что найдется хотя бы один человек, который прочтет ее и поймет меня. Очень надеюсь, что на Земле существуют и другие люди, пережившие нечто подобное. Но даже если это не так и я оказался единственным в своем роде, я все равно верю в читателя, которому случившееся со мной покажется важным, значимым, а главное, правдивым.

Не скрою, есть еще одна причина, по которой я взялся за этот труд. Предполагаю, у моей книги будет один совершенно особенный читатель. Тот, рядом с которым я провел сорок с лишком лет своей жизни. Сыгравший такую неоднозначную роль в моей (и не только моей) судьбе и так жестоко за это поплатившийся. Где бы ты сейчас ни был, я пишу эту книгу прежде всего для тебя, мой ангел-хранитель!

С уважением, бывший Писатель

Глава 1

Алексей. Перед Судом

«Но это же все совсем не так! Тут все иначе!» – примерно такой была первая мысль человека, когда он оправился от потрясения, сладил наконец с охватившими его эмоциями и смог более или менее трезво рассуждать. Человека звали Алексей Ранцов. Совсем недавно он был талантливым писателем, но поскольку несколько мгновений назад он умер – у себя дома, в собственном кабинете, – то теперь имел все шансы стать писателем гениальным. Так уж повелось, что известность, признание и эпитет «гениальный» обычно приходят к литераторам, художникам, композиторам и другим творцам лишь после смерти. Особенно если эта смерть происходит рано, внезапно и как-нибудь трагически. Правда, ничего подобного в финале биографии Алексея Ранцова не было – он умер от банального сердечного приступа. Зато возраст оказался подходящим: сорок три года. Не зеленая молодость, но самый пик жизненной активности, самый расцвет творчества. Так что шанс попасть в классики все-таки имелся.

Впрочем, к чести Алексея надо отметить, что в тот момент он совсем не думал ни о чем подобном. Представ перед обителью Творца Небесного, земной творец лишь растерянно, в полном недоумении озирался по сторонам.

Как любой мыслящий человек, тем более писатель, Алексей, конечно, нередко размышлял о том, как происходит переход души в другой мир и что этот самый другой мир собой представляет. Если бы при жизни его спросили: «А что, по-твоему, нас ждет там?», он, скорее всего, ответил бы:

«Наверно, там все примерно так, как у Эльдара Рязанова в «Забытой мелодии для флейты».

Этот фильм он смотрел десяток раз, именно из-за последних эпизодов, когда у не выдержавшего напряжения героя Леонида Филатова отказывает сердце. Он умирает – и перед ним предстает мрачная обстановка чистилища. Темные комнаты, в которых гуляет сквозняк, переполнены душами, ожидающими Страшного суда. Усталая измученная очередь – этот характерный признак социализма, ставший особенно актуальным в конце восьмидесятых и начале девяностых. Очередь из душ! Сейчас, спустя два десятка лет, это кажется нелепым и даже смешным, а тогда выглядело очень убедительно. Какая-то особенно жестокая и беспощадная ирония виделась Алексею в том, что даже вечное человек может воспринимать лишь через призму своего времени. Но это все, конечно, теория, однако каждый раз, как только затрагивалась тема жизни и смерти, перед глазами так и возникал эпизод из фильма. Неуютный, выстуживающий душу, полумрак и люди, люди, люди… Люди, словно лишенные красок, люди разных национальностей, профессий, возрастов… Кто-то пойдет в рай, большинство в ад. Но это потом. А пока праведники и грешники одинаково неприкаянны. И это ощущение безысходности и одиночества, неопределенности и полного неведения того, что ждет тебя впереди, гораздо страшнее холода и дискомфорта. Наверное, там, у порога, действительно позволяют увидеться с родными, дают краткие минуты свидания, за которые хочется успеть сказать все и не получается сказать ничего. А дальше… Дальше герой Филатова, спасенный любовью, возвращался к жизни, и на этом картина заканчивалась. Что его ожидало, если бы Суд состоялся, и какой он, этот Суд, – в фильме об этом ничего сказано не было.

Созданная богатым воображением режиссера и сценариста обстановка чистилища еще в юности, во время первого просмотра фильма, произвела на Алексея столь сильное впечатление, что поглотила все другие представления о смерти, не только осознанные, но даже подсознательные. Он боялся смерти – такой, какой увидел ее в фильме. Однако при этом – хотя это и может показаться парадоксальным – Алексей не верил в загробное существование. Конечно, очень хотелось верить в потустороннюю жизнь, неважно, будет ли она в форме реинкарнации или в каком-то другом виде, но крепко вбитые в сознание материалистические догмы были значительно сильнее этих робких надежд. В глубине души Ранцов не сомневался: «отдав концы», мы действительно «умираем насовсем» – отключается сознание, перестает функционировать не только тело, но и душа. Или?.. Или все-таки нет?

«Когда-нибудь мое любопытство будет удовлетворено. Я умру и сам все узнаю, а сейчас незачем без толку гадать», – говорил он сам себе с напускной бодростью. Так, впрочем, делают многие. Это когда-нибудь кажется им таким далеким и потому менее страшным. Но оно, увы, неминуемо.

Сегодня оно наступило и для известного писателя Алексея Ранцова. Он все узнал, все увидел своими глазами – и был весьма удивлен тем, что ему открылось.

То, что он умер, точнее, что его душа покинула тело, Алексей осознал сразу. Но при этом, как ни странно, в ощущениях ничего не изменилось, способность чувствовать, как и способность мыслить, осталась прежней, он знал и помнил все, что знал и помнил несколько минут назад – до сердечного приступа, не больше и не меньше. Алексей, как и раньше, мог двигаться, ощущал свое тело и видел, опустив взгляд, свою одежду, свои руки, живот и ноги, утопающие по щиколотку в легкой голубоватой дымке. К тому же писатель отлично себя чувствовал, был бодр и полон сил; невыносимая боль, совсем недавно раскаленной спицей пронзавшая сердце, отпустила мгновенно, словно ее никогда и не было. Ему не было страшно, не было ощущения страдания, потери, печали или отчаяния. Но и ничего похожего на блаженство, которое, судя все по той же литературе, должна испытывать душа, освободившаяся от земных скорбей, он тоже не чувствовал. Единственное отличие от обычного состояния было в том, что он словно стал легче в десятки раз, однако совсем не парил где-то наверху, наблюдая со стороны себя же самого, точнее, собственное бренное тело.

«Я умер, – понимал Алексей, – и нисколько об этом не жалею. Разве что немного обидно, что это случилось именно сейчас, когда в моей жизни все только-только стало налаживаться. И близких жалко, особенно детей, они, бедные, расстроятся… Но, видно, такая уж моя судьба… Впрочем, все это правильно. Рано или поздно детям все равно приходится хоронить своих родителей. Это закон жизни, и он справедлив. Несправедливо, когда случается наоборот… Но хватит думать об этом. Все равно я уже ничего не могу изменить. Прошлое – жизнь земная – закончилось окончательно и бесповоротно, и теперь неплохо бы разобраться с настоящим… Интересно, где это я? Как я сюда попал? Что мне сейчас делать? И что, очень хотелось бы знать, будет со мной дальше?»

Однако дать ответы на эти вопросы было значительно труднее, чем задать их. Алексей лишь осознавал, что практически мгновенно, почти без всякого перехода, загадочным образом покинул свой кабинет и оказался в некоей незнакомой обстановке. Ничего подобного он никогда раньше не видел, но тем не менее откуда-то твердо знал: это – тот свет, другой, не земной мир. И Ранцов с любопытством принялся осматриваться вокруг. Отсутствие на пороге апостола Петра с ключами от врат царства небесного и ангелов с простертыми десницами его не удивило, а вот то, что тут не оказалось мрачных коридоров с длинными очередями, принесло немалое облегчение. Как и то, что увиденное не походило ни на одно из известных описаний. Будучи опытным литератором и, как ему казалось, неплохо владея словом, Алексей тем не менее не в силах был подобрать подходящих эпитетов для того, что видел вокруг. Место, где он находился, не было открытым пространством, пожалуй, его можно было бы назвать большой комнатой или округлым, без углов, залом, если бы стены не были сотканы из туманной дымки, а потолком не служило голубое небо с плывущими по нему пышными облаками. И никакого намека на темные коридоры со светом в конце тоннеля, райские врата, котлы с кипящей смолой и прочие картины, которые человеческая фантазия упорно приписывает потустороннему миру.

Однако особо удивительным для Алексея была не окружающая обстановка, а то, что в этом странном зале он находился совершено один. Вокруг не было ни души – как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. Почему-то вдруг, совершенно некстати, вспомнилась шутка приятеля Борьки Звягинцева. Когда кто-то при нем цитировал известную остроту «в аду хуже климат, зато интереснее общество», Боря всегда добавлял: «Да в аду и веселее, там народу гора-аздо больше». «Интересно, – размышлял Алексей, – раз людей нет, значит, я в раю?»

Внезапно за своей спиной он… нет, не услышал шум, скорее, почувствовал чье-то приближение. Повернувшись в ту сторону всем корпусом, он увидел высокую фигуру, которая медленно выплыла из тумана, точно соткалась из полупрозрачной голубоватой дымки. Не прошло и нескольких мгновений, как Алексей узнал, что перед ним не кто иной, как его собственный, персональный ангел-хранитель.

– Да, но… – от растерянности писатель не мог подобрать слов. – Но что все это значит? Я ведь умер, правда? Я на том свете?

– Да, это так, – отвечал необыкновенный собеседник.

– Как это все странно, как удивительно… – разводил руками Алексей. – Все произошло так быстро… Я сам не понял, что случилось… Просто р-раз – и оказался здесь.

Теперь, когда они стояли рядом посреди просторного и абсолютно пустого помещения, писатель долго еще не мог отвести взгляда от своего спутника. В первый миг Алексея изумило и разочаровало, что внешний облик его хранителя практически полностью соответствовал образу ангела, в котором их на протяжении многих веков представляли художники, поэты, а позже и кинематографисты: обычный человек, несколько выше среднего роста, стройный, хорошо сложенный, только за спиной – пара крупных белоснежных крыльев. Его, пожалуй, нельзя было назвать красивым в классическом понимании этого слова, во всяком случае, набившее оскомину выражение «прекрасен, как ангел» никак к нему не подходило. Тем более что выглядел он усталым и подавленным, взгляд казался потухшим, а по лицу ни разу не проскользнула даже тень улыбки. И все-таки лицо это было настолько незаурядным и выразительным, что хотелось смотреть на него снова и снова. Что Алексей и делал, поражаясь еще одной странности: по его земным представлениям ангелы должны были быть существами бесполыми, а его хранитель выглядел очень мужественно и обладал низким, богатым оттенками голосом, звучавшим красиво и даже завораживающе.

– Что ж, меня это не удивляет, – покачал головой ангел. – Скорее всего, тебя сопроводил сюда кто-то из молодых ангелов, иногда им поручают такие дела. Судя по тому, что он бросил тебя посреди холла, ничего не объяснив, он еще совсем юный, неоперившийся… Или наоборот – уставший настолько, что ему уже ни до чего нет дела. В любом случае он поступил некрасиво. Переход из одного мира в другой – это непростое испытание. Обычно ангел-хранитель, который оберегал человека в течение его жизни, берет все тяготы этого путешествия на себя. А поскольку я не имел права сопровождать тебя на Небеса, то это сделал… хм, скажем так, дежурный ангел. Так всегда бывает, когда у души по каким-либо причинам нет своего хранителя[1].

– А почему вы не имели права сопровождать меня? – удивленно спросил писатель, хотя в сознании его в этот момент теснились, отталкивая друг друга, точно второклассники у клетки с диковинным животным, множество совсем других вопросов: и о собственной судьбе, и об устройстве того мира, в котором он теперь оказался, и обо всем, что будет теперь с ним…

– Говори мне «ты», – попросил в ответ ангел, и впервые нечто напоминающее улыбку скользнуло по его печальному лицу. – Все-таки мы с тобой не чужие… Я неотлучно находился рядом с тобой все сорок три года твоей жизни.

– Почему сорок три? Мне пока только сорок два.

– Сорок два года и десять месяцев назад ты родился, – терпеливо, как ребенку, объяснил ангел. – Но жизнь твоя началась на девять месяцев раньше.

– Да, я понимаю… – забормотал писатель. – Беременность… Подумать только! Мне бы и в голову не пришло, что ангелы охраняют нас с первых мгновений жизни, еще в утробе матери!

– Что ж, теперь ты это знаешь.

– Но как многое мне еще хотелось бы узнать!

– Понимаю, – слегка кивнул ангел. – Но очень прошу тебя: подожди немного. Скоро… или не очень скоро, но ты все узнаешь. А пока еще не время.

– Тогда хотя бы один вопрос, – взмолился Алексей. – Вы… Ты сказал, что не имел права сопровождать меня. Почему? Я согрешил… То есть сделал что-то не так? И меня наказали, лишив хранителя?

Лицо ангела сделалось очень печальным.

– Нет, Алеша, – мрачно, словно через силу, отвечал он. – Это наказание не тебе, а мне. Это я согрешил, нарушив вселенские законы, правила, которые существуют для ангелов испокон веков.

Это было сказано с такой болью, с таким отчаянием, что Алексей невольно проникся сопереживанием к собеседнику.

– И что теперь будет? Тебя ждет Божий суд? – сочувственно поинтересовался он.

– Да, надо мной будет Суд, – подтвердил ангел. – Но не Высший, не Божий, как ты говоришь. Сам Создатель присутствовать на нем не будет – у него есть дела поважнее, чем судьба проштрафившегося ангела.

– Но за что тебя будут судить? Что ж ты такое сделал?

– Что сделал? – Ангел горько усмехнулся. – Я убил тебя, Алеша, вот что я сделал. Нет-нет! – Движением руки он остановил поток вопросов, уже готовый сорваться с губ писателя. – Повторяю, сейчас не время для объяснений. Рассказывать слишком долго… Ты все узнаешь на Суде. А он вот-вот начнется.

Ангел изящным жестом обвел вокруг себя. Недоумевающий Алексей проследил за ним взглядом и вдруг увидел, что помещение вокруг него начинает преображаться. Местами голубая дымка загустела, и из нее стали проступать очертания предметов. Первым «проявился» большой, точно парящий в воздухе шар, напоминающий объемные часы со странным циферблатом – много-много делений и четыре стрелки.

– Какие интересные часы! – воскликнул писатель.

– Обычные, – пожал плечами его собеседник. – В вашем мире четыре измерения, точнее, три измерения плюс время. Не знаю, почему вы, люди, отделяете время от остальных трех координат… Нам здесь это кажется странным и неудобным.

– Четыре стрелки – это длина, ширина, высота и время, да? – заинтересовался Алексей.

– Совершенно верно. По расположению стрелок мы узнаем, когда и где произойдет или уже произошло то или иное событие. Например, когда на Земле родится наш следующий подопечный и когда его будут судить.

– Понятно… А как будет проходить этот Суд над тобой?

– Скоро, как выражаются у вас на Земле, с минуты на минуту, здесь появятся участники процесса – судьи и свидетели. Мы увидим жизнь каждого из моих подопечных…

– Значит, и я тоже увижу всю свою жизнь с начала и до конца? – Это сообщение так взволновало писателя, что он перебил собеседника.

– Не беспокойся, не совсем уж всю, – покачал головой ангел. – Конечно, мы не будем просматривать, как ты принимал душ или чистил зубы. На Суде будут показаны только те моменты твоего существования, которые были важны для души. У кого-то из людей таких моментов всего-то два или три на всю судьбу. А у иных получается длинная, красивая и поучительная история. Ты не просто увидишь себя и людей, с которыми встречался, ты заново переживешь все эти мгновения, также четко, как переживал их тогда. Понимаешь, тут есть один важный нюанс… Ты, возможно, давным-давно забыл этот эпизод или совершенно искренне считаешь, что в нем нет ничего значительного, но если он повлиял на твою жизнь в дальнейшем, мы обязательно его увидим. Иногда такое бывает: плачущего младенца не взяли на руки – и вся его судьба переменилась. Или школьник не дал списать соседу – все, в один день его жизнь резко меняет русло. Или совсем просто – на перекрестке человек свернул не в ту сторону. Казалось бы, что такого – свернул и свернул. Но теперь его ждет совершенно иной набор событий – другие люди, другой путь, другие трудности, другое счастье. А ведь он и не вспомнит никогда тот день. Но чаще это все-таки крупные, значительные события.

– А если это что-то очень плохое, неприятное? – Алексей понял, что ему не слишком-то хочется смотреть эту ретроспективу.

– Нет плохих событий. Есть испытания. Или неправильный выбор, – ангел немного помолчал. – Это закон.

– Закон? Но что мне закон? Я не хочу снова переживать боль и любоваться на свои ошибки, даже если это было испытанием! – возмутился писатель.

Его хранитель лишь пожал плечами и ничего не ответил. Он выглядел задумчивым – похоже, погрузился в свои мучительные мысли, что, собственно, нисколько не удивительно накануне Суда… А, может, просто не знал, что сказать.

«А ведь ему сейчас гораздо тяжелее, чем мне», – запоздало устыдился Алексей и притих. Он отвернулся от ангела, посмотрел в другую сторону и увидел, что из дымки появились огромные весы с двумя чашами.

«Ну точно, зал суда, – подумал он. – Как в кино. Сюда б еще статую Фемиды с повязкой на глазах…»

– Это чтобы взвешивать дела? – поинтересовался он, указывая на весы. – Хорошие и плохие, что перевесит?

– Да, – отвечал ангел. – Только взвешивают тут не одни деяния, но и мысли, желания, стремления. Ты, наверное, удивишься, но для души человека не так уж важны его поступки… Зато каждое его устремление, каждый помысел, каждое намерение, пусть даже не реализованное, имеют принципиальное значение для того, кто создал нас и вас. Впрочем, эти весы используются не так уж часто. В большинстве случаев и так ясно, какого рода мысли преобладали в душе.

– А?.. – Писателю хотелось расспросить своего хранителя еще об очень многих вещах, но он не успел этого сделать.

Ангел снова остановил его.

– Понимаю, тебе так много хочется узнать… Я обязательно удовлетворю твое любопытство, но чуть позже – они уже собираются.

Алексей повернулся в ту сторону, куда указывал его хранитель, и с изумлением увидел, как из туманной стены понемногу стали проявляться человеческие фигуры – о том, что это были именно люди, а не ангелы, он догадался по отсутствию крыльев за плечами.

Первой вплыла невысокая и очень полная блондинка в платье из голубого шелка явно старинного покроя, который носили во времена Шекспира, а может, и еще раньше – Алексей был не слишком силен в истории моды. Пожалуй, эту женщину можно было бы назвать хорошенькой, если бы не второй подбородок, расплывшаяся талия, жирные складочки на шее и прочие приметы излишней тучности.

Вслед за ней, сутулясь, появился худой мужчина с неподвижным лицом, одетый во что-то серое и мешковатое. Он двигался медленно, словно каждый шаг давался ему с большим трудом, и упорно не поднимал глаз, глядя только себе под ноги.

Третьим был смуглый человек лет шестидесяти с мелкими чертами лица, одет он был в темную старинную куртку, такие же штаны и башмаки с пряжками. Его руки подрагивали, и он непрерывно что-то бормотал.

Следом возник статный красавец с гордым взглядом завораживающих карих глаз и в цилиндре, синем сюртуке и узких брюках. При взгляде на его одежду Алексею сразу вспомнились картины импрессионистов. Мужчина часто оглядывался, словно надеясь кого-то увидеть.

Последней прошествовала пожилая женщина в православном монашеском одеянии, у нее была царственная осанка, взгляд ее серых глаз напряженным.

– Кто это? – почему-то шепотом поинтересовался писатель и услышал в ответ:

– Мои бывшие подопечные. Те, кого я охранял до тебя. Я их очень любил – каждого по-своему, но тебя… Тебя я любил сильнее остальных. Все мои надежды, все мои ожидания были связаны с тобой…

С изумлением и любопытством вглядываясь в своих предшественников, Алексей заметил, что они сильно отличаются плотностью облика. Худой мужчина и кареглазый красавец выглядели как обычные люди, разве что казались очень бледными, тогда как третий мужчина и обе женщины походили скорее на призраков. Были прозрачны, едва различимы, и казалось, вот-вот исчезнут.

– А почему они такие разные? – вполголоса спросил Алексей.

Ангел ответил недоуменным взглядом, и писатель торопливо пояснил свой вопрос:

– В смысле – одни совсем прозрачные, а другие хорошо видны?

– Ах, это… – кивнул собеседник. – Не забывай, что перед тобой души людей, которые умерли очень давно. Кто-то несколько десятилетий, а кто-то и несколько сотен лет назад. Их судили, и все их грехи давно искуплены. Но этого недостаточно. Чтобы счастливо жить на Небе, нужно, чтобы тебя помнили на Земле. Чем больше ты сделал и создал при жизни, чем больше людей вспоминает о тебе с любовью и благодарностью, тем полнее и радостнее будет твое бытие здесь. Посмотри. Один из этих мужчин – талантливый художник, картинами которого восхищаются и по сей день. А другой спас человека от смертной казни, и потомки спасенного до сих пор молятся за упокой души спасителя их предка, хотя времени прошло уже столько, что ныне молящиеся этого предка никогда и в глаза не видели. Но красивая история о прапрапрадедушке и его благородном избавителе передается в этой семье из уст в уста вот уже больше двухсот лет. Есть семьи, где традиции очень сильны…

– А эти женщины? – Алексей смотрел на то, как полупрозрачные дамы рассаживаются на заранее приготовленных местах. Толстушка в голубом платье пригладила длинную юбку и удобно устроилась на сиденье, сложив на коленях полные руки. Ее поза была такой уютной, такой милой и домашней, не хватало только вязанья в руках и пушистого кота, свернувшегося калачиком у ее ног. А женщина с напряженным взглядом, похоже, была совсем из другого теста. Она расправила плечи, чинно опустилась на скамью. Сидела, не шевелясь, держа спину идеально прямо, так ровно, словно ее локти отвели назад и просунули между ними и спиной узкую палку. Когда-то Алексей читал о том, что такое проделывали в дворянских семьях, сажая детей за стол, дабы у подрастающего отрока была в дальнейшем безупречная осанка.

– Эти женщины, увы, не заслужили вечной памяти, – грустно ответил ангел. – Та, в голубом шелковом платье, умерла очень давно, при этом не оставив в вашем мире никого, кто бы о ней горевал. Разве что грустили ее родители, да и те не особенно… У них было много детей и трудная старость, а рано умершая дочь прожила, по их мнению, не слишком достойную жизнь.

– А тот пожилой человек?

– Это тоже печальная история… Впрочем, не буду ничего тебе рассказывать, ты сам скоро все узнаешь. Вообще, я не очень удачливый хранитель, как ты сейчас поймешь, – он развел руками и крыльями. – Ну а теперь извини. Сейчас начнется Суд, и мы не сможем больше разговаривать. Прости меня… если, конечно, сможешь. И помни, что я любил тебя сильнее остальных, и все мои надежды были связаны с тобой.

Внезапно в зале что-то изменилось, послышался легкий приятный шум, похожий то ли на шорох ветра в листве, то ли на журчание далекого лесного ручья. Писатель почувствовал, что ему вдруг стало теплее и как-то… комфортнее, что ли. Обернувшись, Алексей с изумлением увидел, что пустовавшее только несколько мгновений назад помещение запомнилось несметным множеством фигур с такими же, как у его собеседника, крыльями за плечами. В общем-то, они были сильно похожи на тех, что во все времена изображались художниками, – вроде бы люди, но какие-то необычные, другие… С выработанной за годы писательского труда наблюдательностью он сразу обратил внимание на то, что далеко не все ангелы, среди которых были существа как мужского, так и женского пола, выглядели красавцами или красавицами. Скорее, они были похожи на обычных людей, разного роста, возраста и комплекции, цвета волос и кожи, одетых в костюмы различных стран и эпох. Традиционных служителей Всевышнего напоминали только трое из собравшихся, расположившихся поодаль и державшихся с такой невозмутимостью и таким достоинством, что не возникло ни тени сомнения – это и есть Судьи.

– Прошу тишины! – торжественно произнес один из них, высоко подняв руку. – Начинаем Суд над хранителем, ранее звавшимся Мечтателем, а теперь получившим имя Зачитавшегося.

Оживление тотчас смолкло, вокруг воцарилась такая тишина, что Алексею сделалось как-то не по себе. Тем более что все взгляды в этот миг вдруг обратились на него.

– Мы начнем с вас, если вы не возражаете, – проговорил второй Судья.

Алексей пожал плечами. Как он мог возражать, если толком не знал, о чем идет речь? Но уже через несколько мгновений он понял, что сейчас произойдет нечто совершенно особенное. То, чего он не забудет никогда.