Система и не-система в языке

Важной характеристикой языков, каждый из которых in to-to состоит из устоявшегося, является установление в них парал­лельно и не в ущерб друг другу свободы и закона, не-системы и системы. То, что установление осуществляется по двум направле­ниям - в сторону открытой цепи образования понятий и в сторону замкнутой цепи, - в некотором роде уже представляет систему.

Устоявшееся, каковым является язык, в целом представляет собой систему, но его систематизация включает в себя установле­ние свободного (системного и определяемого в открытой цепи) и несвободного (несистемного и определяемого в замкнутой цепи). Несистемное свободное подчиняется системному несвободному. Системное несвободное раскрывает перед нами достигнутую си­стематизацию, несистемное свободное - не достигнутую систе­матизацию. Морфология языка представляет установление в нем замкнутых цепей образования понятий. Если везде пользоваться открытой цепью, язык не будет иметь морфологии. Чтобы лучше понять, предположим, что французский язык содержит только частные понятия, свободно заменяющие друг друга; это был бы язык без какой бы то ни было морфологии.

Но дело обстоит иначе, и структура языка определяет замк­нутые цепи образования понятий, содержащие взаимозаменяемые понятия и удовлетворяющие одному общему условию переноса. Эти цепи образуют в языке системы. Обычные грамматики их представляют в виде парадигм.

Может быть, лучше было бы сказать, что под несвобод­ным, системным и обусловленным образованием понятий язык устанавливает свободное образование понятий, условия для кото­рого остаются не определенными, не достигнутыми, системно не детерминированными. Несвободное системное образование поня­тий происходит в замкнутой цепи, т.е. в цепи форм одного языко­вого поля (оно заставляет нас выбирать среди некоторого конеч­ного числа форм, например, три наклонения, два вида, пятнадцать глагольных форм).

Свободное, несистемное образование понятий происходит в открытой цепи и представляет собой свободную деятельность мышления при отрицательной системности, закон которой принад-

лежит не самой этой деятельности, а второй деятельности мышле­ния, которая состоит в перехвате самого процесса деятельности. Таким образом, с одной стороны - бессистемная деятельность по производству свободных понятий, а с другой стороны - системная деятельность, направленная на понимание того, что она произво­дит. Следовательно, в структуре языка мы должны различать две вещи, происходящие в мышлении: его деятельность в процессе ра­боты и его деятельность, направленную на понимание своей деятельности. Систематизация находится не в активном мышле­нии (это его свободная деятельность), а там, где происходит пере­хват мысли самой собой. Нельзя терять из виду, что мышление существует само по себе только в том случае, если оно способно контролировать (перехватить) себя и тем самым различать в себе отдельные моменты деятельности. Эти перехваты отождествля­ются с представлением; это то, что является представлением.

(Лекция 30 ноября 1951 г., серия В)

г. глисон

ВВЕДЕНИЕ В ДЕСКРИПТИВНУЮ ЛИНГВИСТИКУ ГЛАВА I. ЯЗЫК

1. Речь на незнакомом языке воспринимается нами как бес­порядочный поток звуков, лишенных какого бы то ни было значе­ния. Однако для говорящего на атом языке дело обстоит совер­шенно иначе. Он обращает мало внимания на звуки, его занимает ситуация, лежащая за актом речи и в этом акте так или иначе отраженная. Но ни в том, ни в другом случае не удается понять природу явления. Ни случайными наблюдатель, ни человек, гово­рящий на своем родном языке, не располагают подлинными знани­ями сущности языка. Несомненно, у многих народов - а у амери­канцев, возможно, в большей степени, чем у других, - существуют сложившиеся взгляды на язык. Однако эти взгляды, как общепри­нятые, так и дискуссионные, не дают целостного представления о языке, а иногда и не соответствуют фактам. Даже люди с образо­ванием часто бывают не в состоянии ответить на самые простые вопросы, касающиеся их языка. Для большинства "людей язык -прежде всего орудие, которым надлежит пользоваться, а не пред­мет специального и критического изучения.

Возможно, это и так. Тем не менее, существует целый ряд важных для человечества проблем, с которыми язык тесно связан и на которые он оказывает такое глубокое воздействие, что пони­мание механизма языка во многом способствует их разрешению. Кроме того, каждая область человеческой деятельности представ­ляет научный интерес. Вот почему как с практической точки зре­ния, так и для удовлетворения естественной человеческой любо­знательности язык заслуживает самого серьезного и вдумчивого

рассмотрения.

2. У языка столько точек соприкосновения с различными областями человеческой жизни, что его можно изучать с самых разных сторон, и в каждом случае это будет обоснованно, полезно и интересно. Лингвистика - это наука, которая стремится понять язык с точки зрения его внутренней структуры. Разумеется, она не существует как нечто изолированное и полностью автономное, но

 

у нее есть отчетливо и строго отграниченная область исследования и свой в высшей степени эффективный и своеобразный метод. За некоторыми основными понятиями и необходимыми данными ей приходится обращаться к таким наукам, как акустика, теория ин­формации, физиология человека, психология и антропология. В свою очередь и лингвистика вносит свой вклад в развитие этих на­ук. Но как бы тесно языкознание ни было связано с другими нау­ками, оно является самостоятельной наукой, поскольку его интере­сует прежде всего структура языка.

3. Что же такое структура языка? Язык оперирует двумя рядами явлений. Это, во-первых, звуки. Почти все виды звуков, которые способен произвести речевой аппарат человека, исполь­зуются так или иначе в том или ином языке. С другой стороны, в языке мы имеем дело с мыслями, социальными ситуациями, значе­ниями - в андийском языке нет приемлемого термина, который охватывал бы всю совокупность этих явлений, - с фактами и вы­мыслами о жизни человека, "со всем тем, на что человек реагирует и что он стремится передать другим людям. Эти два ряда явлений (в той мере, в какой они интересуют лингвиста) можно для удобства обозначить терминами выражение и содержание.

Иностранец, который воспринимает речь как простой на­бор звуков, в действительности не слышит языка, не слышит даже той его части, которую мы назвали выражением. Он слышит только звуки - то материальное, что язык использует для передачи сообщения. Однако это область не лингвиста, а физика. (...).

Лингвиста звук интересует как средство передачи сооб­щения. Чтобы выполнять эту функцию, речь должна быть чем-то совсем отличным от того беспорядочного потока звуков, каким она представлялась иностранцу. Речь и есть в действительности организованная система или структура, и именно она является объектом изучения лингвистики. Лингвист рассматривает речь как упорядоченную последовательность определенных видов звуков и их сочетаний. Речь можно назвать упорядоченной в том смысле, что она представляет собой сложный набор повторяющихся моде­лей, которые, по крайней мере частично, можно заранее пред­сказать. Эти модели образуют структуру выражения - один из главных компонентов языка в лингвистическом понимании этого термина.

Человек, говорящий на своем родном языке, сосредоточи­вает все свое внимание на предмете разговора. Это может быть и описанием ситуации, и изложением мысли, и повторением какой-либо социальной формулы. И все это не является языком, так же как и звуки, передающие речь. Предмет речи - явление, противо­положное звукам, находится в таком же отношении к языку, как и звуки. Говорящий осознает то, о чем он говорит, благодаря орга­низующей структуре языка. Именно она заставляет его выбрать для описания те или иные детали и предопределяет способы их соединения. Она также расчленяет ситуацию на отдельные части определенным для данного языка образом. Отобранные детали си­туации, как и звуки, о которых говорилось выше, также образуют повторяющиеся модели, и их также, по крайней мере частично, можно предсказать. Эти повторяющиеся модели и составляют структуру содержания - второй основной компонент языка в линг­вистическом его понимании.

Наконец, следует указать, что эти две структуры тесно между собой связаны и взаимодействуют. Части структуры выра­жения определенным образом соотносятся с частями структуры содержания. Отношения между этими сложными структурами также весьма сложны. В каждом из языков они весьма своеоб­разны и не похожи на те, какие мы находим в любом другом языке. Эти различия могут быть глубокими и далеко идущими, но могут быть и сравнительно небольшими. Однако во всех случаях обе структуры весьма сложны, а их связи весьма специфичны.

4. Говорящий на родном языке легко и бессознательно ис­пользует весь этот сложный механизм, не задумываясь над самим процессом речи, который кажется ему простым и естественным. Но для говорящего на любом из трех тысяч других языков, суще­ствующих в мире, чужой язык может представляться в ином свете и производить впечатление чего-то нелогичного, неудобного и даже смешного. На самом же деле чужой язык просто своеобразен. По-настоящему понять язык можно лишь рассматривая его более объективно. Такой подход позволяет увидеть не только необы­чайную сложность и условность языка, но и то, насколько хорошо он приспособлен для выполнения своих функций, - черты, которые присущи всем языкам, несмотря на существующие между ними различия.

5. Двойственный характер структуры языка лучше всего пояснить на примере. В дальнейшем, при более специальном изло­жении, будут даны и более развернутые примеры. Пример же, при­водимый здесь, отчасти пояснит дело и без привлечения сложной терминологии и специальных понятий.

Посмотрим на радугу или на спектр от призмы. Мы увидим постепенный переход цветов от одного к другому. Иными сло­вами, в любом месте спектра разница между двумя смежными цветами будет незначительной. И все же американец, описывая спектр, обозначит его цвета как красный, оранжевый, желтый, зеленый, синий и фиолетовый или что-либо в этом роде. Непре­рывная цветовая гамма, существующая в природе, в языке пред­ставлена серией отдельных названий. Вот пример систематизации содержания. Ни в спектре, ни в восприятии его человеком нет ни­чего, что обусловливало бы подобное членение спектра. Этот свое­образный метод членения - часть структуры английского языка.

В отличие от этого люди, говорящие на других языках, классифицируют цвета совершенно иначе. В прилагаемой диа­грамме показано (в грубых чертах) деление спектра у говорящих на разных языках - английском, языке шона (Родезия) и языке басса (Либерия).

Английский:

 

purple		blue	green	yellow	orange	red
		Шона:
cipsw	uka		citema	cicena		cipswuka

Басса:

 

hui

ziza

Говорящий на языке шона выделяет в спектре три основ­ных цвета. Cips^wuka повторяется в диаграмме дважды; это проис­ходит потому, что красный и фиолетовый цвета, классифицируе-

Мые говорящим на языке шона как тождественные, на диаграмме разделены. Интересно, что citema включает также черный цвет, а cicena - белый. Кроме этих трех терминов, в языке, конечно, су­ществует большое число названий для других оттенков. Эти названия можно сравнить с английскими crimson „малиновый", scarlet „алый", 'vermilion „киноварь", которые обозначают разно­видности красного цвета (red). Принятое здесь членение спектра на три части вместо шести не означает никакого различия в физи­ческой способности различения цветов и указывает лишь на раз­личие в способе их упорядочения или систематизации в данном языке.

Говорящий на языке басса делит спектр по-другому: он вы­деляет в нем только два основных цвета. В этом языке существуют многочисленные названия для различных оттенков цвета, но лишь два -' для более общих понятий. Американцу легко заключить, что существующее в английском языке деление спектра на шесть основных цветов более совершенно. В каком-то смысле это, воз­можно, и так, но есть целый ряд случаев, когда подобное деление себя не оправдывает. Так, например, ботаники обнаружили, что при определении окраски цветов английские цветовые термины оказываются недостаточно обобщенными. Желтые, оранжевые и многие красные тона, как это было обнаружено, составляют один ряд, а синие, фиолетовые и фиолетово-красные - другой. Именно коренное отличие, существующее между этими двумя рядами, должно быть положено в основу любого ботанического описания. Чтобы выразить это различие в сжатой форме, потребовалось об­разовать два новых и более общих термина - xanthic и cyanic. Для ботаника, говорящего на языке басса, этого бы не понадобилось. Терминов zlza и hui оказалось бы вполне достаточно, поскольку они подразделяют спектр приблизительно так, как это необходимо для данного случая.

6. Обратимся теперь к фактам, позволяющим обнаружить структурный характер другой части языка - выражения. Звуки английского языка делятся на гласные, согласные (и некоторые другие категории). Все они по вполне четким и определенным пра­вилам объединяются в слоги. В каждом слоге должен быть один и только один гласный звук. В нем также может быть один или несколько согласных перед гласным и один согласный или не-

Сколько после него. Возможности сочетаемости звуков в каждом языке строго ограничены. Из всех математически возможных соче­таний звуков английского языка допустима лишь небольшая часть, которая соответствует моделям, существующим в его структуре. Не все из них действительно реализуются в языке, но неис­пользуемые сочетания могут быть пущены в ход как только в этом появится необходимость. Вполне возможно, что когда-либо, в связи с возникновением потребности, может появиться слово типа ving. Совсем недавно из запаса нереализованных возможностей было извлечено слово shmoo. В то же время едва ли возможно появление слова ngvi; его даже потенциально нельзя назвать английским словом, хотя оно и состоит из английских звуков.

Шесть из этих допустимых сочетаний звуков - уже извест­ные нам red, orange, yellow, green, blue, purple - определенным образом ассоциируются с шестью цветами, которые, в соответ­ствии с английскими языковыми традициями, различаются в спек­тре. Связь между выражением и содержанием сугубо условна. Нет никаких причин, которые препятствовали бы использованию в тех же целях шести других сочетаний звуков или мешали бы уста­новлению иных связей между имеющимися шестью названиями и цветами спектра. Никаких причин, если не считать того, что именно так, а не иначе обстоит дело в английском языке: таковы условности, которых мы должны разумно придерживаться, если мы хотим, чтобы нас понимали. Эти условные связи были уста­новлены некогда на предшествующих этапах истории языка, и они сохранялись, подвергаясь лишь постепенным изменениям. В ко­нечном счете происхождение всех этих условных связей- резуль­тат более или менее случайного выбора. Не было никакой необ­ходимости, чтобы спектр был расчленен именно таким образом, чтобы именно эти слова были закреплены именно за данными цветами или чтобы звуки, составляющие эти слова, были соеди­нены именно таким образом. Из подобных иррациональных фак­тов и многих других, сходных с ними, и складывается английский язык. Вообще, каждый язык, подобно английскому, представляет собой произвольную систему.