Сказка про два лаптя одного хозяина 3 страница

увидеть ее толком не смогли. В горах, где жила Чуть-свет, тупая солдатня мало что могла сделать: они боялись сами себя, падали на льду и теряли друг друга. Те же из них, кто мельком издалека видели Лань, как правило, быстренько из армии дезертировали и пропадали насовсем. Тогда король бросил клич к «лучшим людям королевства», что, дескать, тот смельчак, который доставит Лань живой или мертвой, будет награжден всеми орденами, кучей де­нег, а также получит в наследство от короля все права на его Ма­шину. Охотников нашлось хоть отбавляй, и все они по специаль­ному сигналу двинулись в горы. Через несколько дней их осталось меньше... Потом еще меньше... И к той высоте, где начинаются снега, осталось их всего трое. Тут они остановились и посмотрели друг на друга.

Первый был красавец-воин, охотник, гвардейский офицер. Звали его Капитан Тигробой, он нес с собой первоклассное снай­перское ружье и не собирался добывать Лань живую. Он хотел ее пристрелить, отнести шкуру королю и остаток дней купаться в славе и богатстве.

Второй был наследственным аристократом, возвышенным мерзавцем. Звали его Граф Живомор. Он нес с собой приспособ­ления для хитрых ловушек, и Лань он хотел добыть только жи­вою. Скажем по секрету, он вовсе не собирался относить ее коро­лю. Он хотел получить Лань только для себя...

А третий - это вообще был кадр. Мягко говоря, удивитель­ный. Первые двое собрались в поход серьезно - у них были спе­циальные сапоги, и теплейшие куртки, и ледорубы, и котелки. А у третьего ничего подобного не было, как будто вышел он из сво­его села погулять за околицу. Так, сапожечки, так, ватничек, ме­шочек через плечо... Тигробой и Живомор, когда его оглядели, сразу спросили: а как ты, дескать, спать в горах, где снег, соби­раешься?

А этот ответил:

- Лежьмя.

Тогда они его спросили, может, поделится секретом, а оленя-то он как будет добывать? Каким-таким оружием? А он им сказал:

- Глазьмя.

Ну, тогда они спросили в один голос, да как он вообще вы­живет, в таком-то суровом путешествии?

На что он ответил уж совсем непонятно:

- Мудями гремя! (с ударением на «у»)

На чем их знакомство и окончилось. Он им не назывался, но, во-первых, и так было понятно, что его зовут Ваня, а во-вторых, что он - явный Чудик. Ну, так они его и стали называть, а он ни­чего, отзывался.

Важной чертой мировоззрения Книги Перемен является представление о постоянном перетекании черт и ситуаций в свои противоположности, об их вечном стремлении «обратиться». Нич­то на свете не постоянно, никакая Инь, никакой Ян. Здесь, как и во многих других сюжетах, мы сталкиваемся с «переменой мест слагаемых», от которых ситуация меняется практически на обрат­ную. Триграммы воды и неба, вызывавшие яростный конфликт в предыдущем сюжете невроза, здесь поменялись местами - вода сверху, небо снизу - и оказались в состоянии притяжения, тяго­тения друг к другу (вспомним, что вода стремится вниз - теперь к небу, а небо вверх, к воде).

Так шекспировские семьи Монтекки и Капулетти, раздирав­шие город своей бесконечной войной, сами того не ожидая, поро­дили Ромео и Джульетту, в один миг притянувшихся друг к дру­гу. Смысл ситуации - притяжение совершенно разных стихий, их приближение друг к другу. И Ромео впервые протягивает к Джу­льетте руку, чтобы коснуться ее руки.

Так красавица Лань вызывает приближение к себе героя, су­щества из другого мира, совершенно ее не знающего. Зачем-то она очень нужна ему. Еще не вполне осознавая зачем, он уже прибли­жается. Так Русалочка, теряя родное море, приближается к желан­ному Принцу.

Снова посмотрев на гексаграмму, можно сказать, что творчес­кий импульс притягивается к опасности. Это действительно так: творчество на данной стадии не удовлетворяется «домашними»,

спокойными проблемами. Уже несколько окрепнув, оно стремит­ся к опасным пределам, бессознательно понимая их огромную ценность для своего развития. Иванушку каким-то образом страшно привлекает избушка бабы Яги, она для него как медом намазана. Еще не было случая, чтобы он прошел по лесу мимо.

Лань прекрасна, а красота и есть одно из основных качеств приближения. По существу, красота так и определяется - она вле­чет к себе.

* * *

Вот интересный момент, который важен в этой ситуации. Приближение совершается без усилий, в более общей форме - без насилия. Оно отражает истинные стремления, «обладает внутрен­ней правдой», а потому не требует никакого контроля и запретов. И Цзин рисует такой прекрасный образ: «Царю следует ставить загонщиков лишь с трех сторон и упускать дичь, которая впере­ди». В основе этого образа лежит обряд царской охоты в древнем Китае, когда загонщиков ставили лишь с трех сторон поля, остав­ляя четвертую сторону открытой. Животные, которые бежали от охотящегося царя, могли свободно избежать смерти. Лишь те, ко­торые шли прямо на охотников, оказывались убитыми - им «жизнь не была нужна», они «сами отдавали ее». Ромео никак не нужно принуждать Джульетту, она сама идет к нему. (Начинает ее принуждать уже «старый муж, грозный муж» совсем из другого сюжета, вроде царя Хитры-Митры, который неволит Медведя себе на погибель.) Развитие этой прекрасной черты свободного влече­ния мы увидим в следующей сказке и гексаграмме.

9. Решающая малость

СТРЕЛЬБА ГЛАЗАМИ

Сказка про Прекрасную Лань, Великого Медведя и Ваню-Чудика (Продолжение)

И вот они втроем стали преследовать Лань, а она забиралась все выше и выше в горы, вначале очень легко, потом ей стало это надоедать и не нравиться. Все было ничего до той ночи, когда ей

приснилось, что какой-то человек гладит ее по голове, а она тихо лежит, и ей это даже нравится. Проснулась она просто в ужасе. Никогда не касалась ее ничья рука, а уж тем более руки этих странных существ снизу. Тогда она побежала быстрей наверх, и трое охотников тоже заспешили.

Первым решился «на дело» капитан, охотник. В середине ночи, оставив спящих товарищей, он стал подбираться к тому ме­сту, где спала Лань. Тигробой ничего не видел - как назло, ночь была слишком темная. Он подкрался к обрыву и стал ждать хотя бы краешка рассвета, держа наготове винтовку. Вот небосклон стал светлеть... Капитан Тигробой прильнул к видоискателю сво­ей винтовки, обшаривая пространство, где могла спрятаться на ночь Лань. Прошло полчаса... вот уже показались первые лучи... Все произошло одновременно: Лань проснулась, он увидел ее, и Солнце ударило ему в видоискатель отражением в ее глазах... А больше он ничего не видел, потому что стекла видоискателя взор­вались, и дальше он скользил по склону и падал - уже на ощупь. Один-одинешенек, он летел с обрыва в огромную пропасть, а Лань провожала его своими прекрасными глазами и светло улыбалась подошедшему Медведю.

И вот оставшиеся искатели отправились за Ланью вдвоем, и прошли еще три дня, кружа за нею по склонам гор все выше и выше. Тут решился расставить свои ловушки его сиятельство Граф Живомор. Он сделал это со вкусом да с умом, и выбранная им ловушка была самой лучшей в его коллекции. Она хватала жертву за любую часть тела и пришпиливала наглухо, так, что было уже не отлепиться. Он зашел сверху того места, где, как он высчитал, остановилась на ночь Лань, чтобы спугнуть ее утром и найти уже в ловушке... Живомор поставил ловушку и тихо-тихо вернулся вниз, где спал Ваня. (А Ваня-Чудик между тем действи­тельно спокойно ходил по всем этим кручам в своем пальтишке, и спал в нем же, и насмерть все никак не замерзал.)

Графу не спалось в эту ночь... Он сидел и смотрел на луну, на звезды и ждал утра, а оно никак не наступало. Он подумал: может, Ваню пока убить? Ну, чтоб утром после поимки разногласий не было. Но потом решил, что это всегда успеется, к тому же он еще может пригодиться для транспортировки... Так Граф Живомор за­мечтался и не заметил, как заснул.

Разбудил его Медведь, проходивший мимо. Граф вскочил: не проспал ли? И сразу же, не оглядываясь на Ваню и на вещи, по-

бежал вверх. По дороге он начал кричать: «Э-ге-ге-гей!» - чтобы спугнуть эту проклятую Лань... Он бежал и кричал, поднимая снег своими сапогами, пару раз падал, даже кувыркался и опять бежал. Очень хотелось! А уж когда он увидел Лань, стоящую возле его ловушки, то просто заорал, как сумасшедший, и бросился на нее. Лань легко отпрыгнула в сторону, а он со всего размаху врезался в свое суперлипкое детище... Как? Почему? Может быть, он спал? Может, и спал, может быть, даже сумел от этого проснуться, но мы о том уже ничего не ведаем. Вряд ли, впрочем, он попал тогда в приятную реальность.

На горе между тем началась снежная буря, первая со време­ни начала охоты, и она скрыла в снегу и графа в его ловушке, и саму ловушку, и следы всего, что произошло. Буря бушевала до ночи.

На следующий день за Ланью шел уже только Ваня-Чудик. Слегка, конечно, околевший, но по привычке светлый и тихий.

Прошло три дня и еще три дня - и вот Лань добралась до вершины горы, совсем усталая и замерзшая. Никогда с ней не слу­чалось ничего подобного. Ни сладкой травы, ни восторженного шепота - ничего не было вокруг, и только с Медведем она встре­тилась накануне утром, как обычно, прекрасно, легко, горячо. Но к ночи, когда Лань добралась до вершины горы, она была настоль­ко измождена, что даже не выбирала места, куда лечь, просто упа­ла в какую-то расселину и заснула.

А ночью подошел к краю этой расселины Ваня-Чудик. Оста­новился на краю и глядел на Лань, такую сумасшедше прекрас­ную, каких не бывает.

Тут-то он понял, что ни разу толком не задумывался, чего он, собственно, поперся за ней в такую даль.

Вот она лежала перед ним, такая прекрасная, что глаза отве­сти невозможно, но что делать - этого он и близко не понимал. Конечно, он не собирался вести ее королю. Конечно, и в мыслях не хотел убивать. Так... посмотреть... И вот стоит и смотрит и не знает, что дальше-то.

Сошел в расселину, присел рядом. Стал гладить по голове.

Лань проснулась.

Она открыла свои прекрасные глаза.

Но иначе - не пошевелилась.

Ваня продолжал ее гладить. По голове, по шее, по спине.

Чуть свет появился Медведь.

Лань увидела его, но продолжала лежать тихо.

Ваня-Чудик тоже увидел его, но продолжал ласкать Лань.

Медведь увидел их - и замер.

Никогда прежде Медведь не останавливал своего хода. Ну, задержится чуточку возле прекрасной своей Лани - и дальше пой­дет. Он был, может быть, самым спокойным существом во Вселен­ной. Он и сейчас не стал реветь и вставать на дыбы. Только замер. Он смотрел на них, и они иногда оглядывались на него, улыбались и продолжали в своей расселине - она лежать, Ваня сидеть око­ло. Медведь стоял.

Вы спросите, сколько же это продолжалось? Я не знаю точно, да и никто не знает. Наверняка известно только то, что внизу вре­мя идет совсем по-другому, чем наверху. Оно движется там гораз­до, гораздо быстрее. И в городе, куда каждый день приходил Мед­ведь, уже давно началась паника. Самая главная машина стояла. Не работали заводы и силовые станции. Нигде не было света. В городе начались беспорядки. Какие-то банды стали отбирать у всех продукты и вещи. Потом взбунтовалась армия. Король Хит­ра-Митра был скинут с трона и убит. В городе началась полная анархия. В какой-то момент взорвали машину, которую построил хитрый король.

Опять мы видим гексаграмму, в которой одна иньская черта оказывается центром тяготения для всех остальных янских. Она-

А двое - на вершине горы - все смотрели друг на друга. И Медведь смотрел на них. Но не вечно же так стоять! И он нако­нец встал и пошел. И когда он пришел в город, жизнь в нем посте­пенно восстановилась. Уже совсем с другим королем. И уже со­всем без той машины. И Медведь, как всегда, стал приходить к ним каждый день, и согревать их своим дыханием, и выполнять главные желания, и все пошло как обычно. Ну, в общем-то, не так уж плохо. И все, конечно, даже думать забыли о какой-то Лани и трех охотниках, которые давно-давно за ней отправились...

то и символизирует собой «решающую малость». Чудесным геро­ем из ряда решающих малостей является мышка из сказки про репку. А вы, между прочим, подсчитайте: дедка, бабка, внучка, Жучка, мурка - их пятеро, этих крупных и сильных животных -это пять сильных черт данной гексаграммы. А дело решает шестая, слабая, казалось бы, черта - маленькая мышка. (Та же мышка опе­рирует в «Курочке Рябе».)

Так и в сказке про Лань странная мелочь убивает первого охотника, капитана. Всего-то искра, сфокусированный луч. И ка­кая-то горная лань останавливает ход великого медведя и ломает налаженную жизнь всего королевства, вызывая гибель короля и разрушение машины - главного вроде бы источника энергии.

В этом суть сюжета: не бывает малости, не способной оказать влияние на ход событий. Гордое и напыщенное эго, «царь приро­ды» считает малостью что-то далекое от себя. Не видя тайных вза­имосвязей в мире и с тупой уверенностью ставя себя в центр событий, эго восстанавливает «малое» против себя, и потом по­мочь ему уже очень трудно.

Индеец Дон Хуан заставляет своего ученика-американца (в «Путешествии в Икстлан») просить разрешения у маленького цветочка, и того аж крутит и ломает, настолько не хочется не то что склониться перед «малым», а даже просто принять его во вни­мание как равноценное существо. А сказки в один голос говорят: считайся с каждым муравьем, и очень даже может быть, что имен­но муравьи принесут тебе победу (как Психее и Василисе Премуд­рой). Примеры можно множить и множить, что говорит об уни­версальности рассматриваемого сюжета.

* * *

Заметим, что «решающая малость» в этом сюжете склонна решать дело в позитивную сторону, помогать тому, кто «обладает правдой». Конечно, каждый дурак и почти каждый мерзавец счи­тают, что обладают правдой. Вот важный момент проверки, ука­занный Книгой: «Обладай правдой в непрерывной преемственно­сти». Это может указывать на то, что твоя правда должна быть правдой и твоих предков. Одобрил бы твой прадед этот поступок? Это можно понимать и так, что истинная правда должна быть цельной, не вырванной из контекста всеобщей жизни. Так, жад­ность и властолюбие обычно вырваны из гармонии и, служа одно-

му, угнетают другое. Все эти качества и их временных носителей данная ситуация выбрасывает из игры и заметает снегом так же легко и быстро, как Капитана и Графа Живомора.

* * *

А вот теперь скажите мне, как называется та малость, что по­могла Ване добиться своего - поймать прекрасную Лань? Почему она не убегает от него? (Верхняя триграмма - ветер - образ Лани; Ваня, идущий к ней снизу - нижняя триграмма, сплошной Ян, мужской порыв.)

* * *

«Решающая малость» в обыденной жизни часто показывает­ся человеку тем, что принято называть «знаками». От «благород­ного человека» требуется умение двигаться в соответствии с «об­щим потоком», и знаки - это постоянный источник взаимоотно­шений «человека» и «потока». Если ты двигаешься правильно, то мир за тебя, автобус приходит вовремя, и шофер одет в такую же кепку, как твой любимый дядя. «Низкий человек», то есть чело­век неразвитый и грубый, видит знаки только в очень явной и ма­териальной форме, но даже и тогда легко отсылает их в огромный котел «случайностей», в котором потом он может утонуть или долго страдать, как в адском вареве. «Благородный человек» ви­дит знаки еще в форме зарождающихся сущностей. Он не гордит­ся своим «собственным» путем, но готов идти с Дао, с «общим потоком». Знаки воспитывают его. «Воспитание малым» - таково название соответствующей гексаграммы И Цзин.

10. Наступление

СТРЕЛЬБА ГЛАЗАМИ

Сказка про Прекрасную Лань, Великого Медведя и Ваню-Чудика (Продолжение)

Однажды - я вам не скажу, когда - в город с горы пришел бродяга. Не очень старый, но уже и не молодой. Тихий такой, спо-

койный. Одежда - смешно сказать. Зашел в трактир. Сел в углу кушать. А надо сказать, что в городе в это время были совсем дру­гие порядки. Королем после всей той анархии стал Неглуб, нагл и глуп. Он навел «порядок» - то есть везде была слежка, какие-то особые паспорта и прочая ерунда. А бродяга выглядел, конечно, слишком подозрительно. И вроде бы мужик как мужик, но будто бы немножко из другого времени. Не долго думая, его арестовала первая же полицейская команда - прямо там, в углу трактира. До­кументов у него не было, да он, кажется, и не очень знал, что это такое. И сразу же из трактира направился в тюрьму.

Ваня-Чудик, конечно.

Но то, что он стал рассказывать на допросе, сразу же заста­вило вывести его из тюрьмы и направить во дворец. Слишком фантастические ответы он давал на самые простые вопросы. И скоро его допросом занялся главный тюремный генерал. И вско­ре доложил об этом королю (тот очень живо интересовался тю­ремными делами).

Вот и встретился Ваня с королем. Сел Неглуб напротив него за столом и стал расспрашивать. А Ваня, что ж, спокойно правду говорит. Что пошел охотиться за оленем по королевскому прика­зу. Что спутники отстали, а двое погибли. Что лань он встретил и поймал. Только не поймал, а отпустил. Что теперь пришел посмот­реть на родимый город и совсем награды не хочет.

Ну, когда он сказал о награде, Неглуб захохотал и заявил, что если Ваня сумеет сберечь башку - это и будет его крайняя награ­да, только она ему не очень светит. А единственный способ полу­чить эту награду - устроить ему, королю, встречу с прекрасной Ланью. Вот и все, и больше никаких условий. Только в горы Ваню тоже не отпустили. Даже и с командой охранников. Ясно, что он ускользнет и в горах останется. Нет - пусть он так косулю приве­дет. Силой мысли. Письмо пошлет или еще как. Сроку - три дня. Потом - казнь.

Посадили Ваню-Чудика в темницу, где только одно малю­сенькое окошко под потолком обозначало, день сейчас или ночь. Ему было очень грустно. Конечно, не стал бы Ваня-Чудик приво­дить свою Лань к жестокому королю. И ясно было, что скоро ему придется умереть. И ужасно грустно, что ее он уже не увидит.

Вот так прошла ночь, потом день, потом еще ночь. Ваня, как мог, выглядывал в окошко, чтобы хоть с какой-нибудь живой ду­шой для Лани весточку передать. Нет, не для того, чтобы при-

шла - чтобы знала, что произошло. Потому что когда умирает один любимый, другому нужно об этом знать. И может быть, что-то - хоть что-то же! - можно сделать? Потому что когда умирает один любимый, он умирает за двоих. И ему было очень грустно, хоть он и не подавал виду.

Но вот настал второй день, потом ночь, потом третий день. Пришел тюремный министр и сказал, что казнь состоится на сле­дующее утро - если, конечно, Лань не придет к королю. Послал его Ваня красивым оборотом, получил в зубы и опять сел к окну. И стал думать, что в таких случаях обычно помогают всякие мел­кие зверьки, ну, кто-нибудь, кого спас, кому доброе дело сделал. А кому он сделал чего-нибудь хорошее? Плохого вроде не делал, это правда. Но хорошее? Нет у него таких волшебных должников. Вот разве что...

И тут он увидел, как мимо окошка проходит Медведь. Ведь Медведь теперь от машины избавился - получается, из-за него, из-за Вани, потому что тогда утром на него с Ланью засмотрелся. Ну, пусть даже и не должник никакой - авось! И Ваня стал ему кричать: «Эй, Медведь!» А Медведь видел все, буквально все. Он сразу заметил Ваню и спросил: «В чем дело?»

На одном дыхании ему Ваня все выложил. И попросил ска­зать обо всем Лани. Что пусть не приходит, конечно, к королю, да и времени, слава Богу, не осталось - но может, придумает что-ни­будь? Скажешь, Медведь? Ты же видишь ее - каждое утро?

Ничего не ответил Медведь и пошел размеренно дальше.

Но внутри он решил: нет, конечно, нет. Да они никогда и не разговаривали с Ланью. И не нужно было вмешивать ее в эти дела.

Медведь очень любил Лань. С ней единственной он позволял себе задерживаться в своем ежедневном походе. Он очень любил свою Лань. И Ваню поэтому - не любил.

СТРЕЛЬБА ГЛАЗАМИ

Сказка про Прекрасную Лань, Великого Медведя и Ваню-Чудика (Окончание)

А наутро возле тюрьмы уже стояла плаха - в этом государ­стве все было хорошо налажено. Ваню вывели из темницы чуть свет, связанного, не выспавшегося. Его поставили на краю двора. Вышел и сам король, такая у него была утренняя зарядка - смот-

реть на казни. Они стояли во дворе, медленно поднималось солн­це. Ворковали голуби, на улице мели мусорщики. «Тихо жил я, -подумал Ваня, - тихо и помру». Он думал о своей Лани, тихо на­зывал ее про себя: «Чуть!», «Чудь!» У них были такие ласковые имена друг для друга, они давно заметили, что их имена легко сме­шать и сделать похожими. Чуть - Чудик. Ну вот, он стоял на дво­ре и разговаривал с ней, хотя получалось не очень спокойно, да и слова не клеились. Потом его подвели к плахе.

И вдруг на улице раздались крики - и одновременно тиши­на: крики вдали и тишина возле. Все повернулись к выходу на площадь, а оттуда выскочила, - как будто просто появилась - пре­красная Лань. Смотрит на Ваню, а он смотрит на нее, и только слезы дурацкие ему взгляд застят. И на сердце так хорошо, хоть и понимает, что волноваться надо, что ведь могут ее схватить и что-то страшное может произойти, а такой праздник внутри, что толь­ко петь. Смотрит во все глаза, и не он один, конечно, - все, кто были, прилипли взором к прекрасной Лани.

А король, не будь дурак, тут же взглядом посылает своих сол­дат - оцепить выход, вызвать всех, все замуровать, чтоб не сбежа­ла. И поет у него, у дурака, прямо песня в груди - ай, какой я мо­лодец, вот прежний король войска посылал, а я легким движени­ем пальца! Такую лань заполучил! Смотрит на нее и насмотреть­ся не может. И идет прямо к ней, растопырив руки, думает погладить. А Лань тогда переводит взгляд с Вани на короля - а он уже совсем близко. И смотрит вверх - а там замер Медведь - и они встречаются глазами, и бежит их обычная искра, хоть и не в обычное время. И когда Лань переводит глаза на короля, тот вспы­хивает и сгорает. В одну секунду, секундочку! Какой дурак!

И люди начинают разбегаться, потому что зрелище зрели­щем, а смерть смертью, и очень скоро на площади не остается ни­кого, кроме Лани, Вани-Чудика и вверху над ними - Великого Медведя.

Ваня, счастливый, поднимает заплаканное лицо кверху и спрашивает: «Это ты позвал ее?»

А Медведь медленно качает головой: «Нет» - и медленно, будто сгорбившись, уходит.

Нет, он не звал Лань в это утро. Он прошел мимо нее, закрыв глаза. Хороший толстокожий Мишка! Конечно, она все сразу по­няла. Если и не все, то почти все. Сколько там было до города -она все пролетела единым духом.

Потом она подталкивала Ваню ко дворцу - иди, мол, правь, становись королем. Он тащил ее за собой. Она легко ускользала -ну, конечно, сейчас я брошу свои горы и поселюсь в этой развали­не. Тогда пошли! - и он тащил ее в другую сторону, к горам. Ну, нет, - отталкивала она его - ты должен править во дворце! Вон твой народ, такой дурацкий! Ну, милый, иди! Ты же хотел пожить в городе, хоть немножко, на, поживи!

Если так долго стоять внизу, в городе, тело тяжелеет. И чу­десная Лань, Лань Чуть-свет, самая легкая и прекрасная в мире лань, стала наливаться совсем незнакомой ей силой. Вначале это было как тяжесть в ногах...

А потом она превратилась в женщину.

Он повел ее во дворец, и они стали королем и королевой.

Каждое утро, чуть свет, когда приходил Великий Медведь и они встречались глазами, она опять превращалась в Лань.

Иногда она убегала вслед за этим в горы, а иногда оставалась стоять на земле - и тогда через несколько минут опять станови­лась женщиной.

Ее гляделки с Медведем остались прежними, ласковыми и чистыми не по-земному. Она-то его нисколечко не винила за то утро, когда он весточку от Вани не передал.

А Медведю иногда становилось стыдно. Днем он занимался делами, а вот вечером иногда, отдыхая, он вдруг стыдился и алел.

И получался красный закат. Потому что Медведь, конечно, был Солнцем - вы не знали?

Когда «благородный человек», став на путь движения к цели (в гексаграмме «Война»), приближается к ней (в следующей ситу­ации «Приближения») и убеждается, что небо на его стороне (пройдя через «игольное ушко» предыдущей гексаграммы), он пе­реходит в наступление. В сказках это момент битвы окрепшего ге­роя со змеем, Кащеем и прочими силами зла. Силы сопротивле­ния здесь явственно сильны - они видны в верхней триграмме

сплошного янского напряжения, символизирую­щей внешнюю ситуацию (вспомним драконов пер­вой чисто янской гексаграммы). Но герой, видный в нижней триграмме, обладает «разрешением» и «радостью» (это основные свой­ства данной триграммы), в нем теперь смешаны Ян и Инь в прекрасной пропорции, делающей его крепким и неуязви­мым.

Герой переходит в наступление. Его задача, как гласит Кни­га Перемен, - «наступить на хвост тигра так, чтобы он не укусил тебя самого».

События в этом сюжете развиваются стремительно, ибо «путь, по которому ты ступаешь, - совершенно ровный».

* * *

Герой может обманывать других («скрывшемуся человеку стойкость - к счастью»), но он не должен обманывать себя, что он, дескать, «просто вышел погулять». Наш замечательный Ваня-Чу­дик спустился в город - зачем? Зная сюжет (а бессознательно мы его знаем, хотя бы потому, что знакомы со множеством подобных сказок), можно уверенно сказать: чтобы стать правителем этого города. Герой идет в наступление когда на коне и с мечом, а когда пешим и в грязной робе. Сущность сюжета от этого не меняется: он придвигается к тигру, чтобы наступить на его хвост.

Совершенно очевидно, что на этой дороге его ждут серьезные препятствия. И очень может быть, что по ходу дела он окажется крепко зажатым в тиски неприятностей и опасностей, подобно сидению Вани-Чудика в тюрьме. Как гексаграмма с пятью сплош­ными чертами, его окружат твердые стены, и только тонкий лучик надежды будет пробиваться через единственную иньскую прорезь. «И одноглазый может видеть; и одноногий может наступить. Но если так наступить на хвост тигра, то он укусит этого человека». Необходимо иметь «две ноги» - ну, например, и ум и сердце; или и вдохновение и опыт; или уметь и думать и действовать. Можно это понять и так: в тяжелый момент тебе понадобятся две ноги, причем одна из них должна быть свободна. В нашей сказке такую роль играет Лань.

Но ситуация кризиса здесь совсем недолгая, как бы остра она ни была. Близко «решительное наступление», сметающее остатки

сопротивления. Наступление ведет к победе героя, приводя его дальше, чем он себе представлял. Это подтверждается следующим сюжетом Просветления.

11. Просветление

ОТКРЫТИЕ БАРОНА МЮНХГАУЗЕНА

(Сказка Димы Трунова)

- Уважаемый барон, давно хотелось вас спросить: вы совер­шили множество славных подвигов, одержали столько великих побед, но не открыли ни одного всемирного закона.

- А вот и неправда! Было в моей жизни и такое.

- О, как интересно, расскажите нам, пожалуйста, скорее.

- Что ж, извольте. Однажды я действительно подумал о том, а не открыть ли мне какой-нибудь всемирный закон, как это в свое время сделал, например, Ньютон. Вы знаете, он просто сел под дерево, дождался, когда на его голову упадет яблоко, и как только это случилось, он открыл закон всемирного тяготения. Это же так просто! Я решил, что мне - летавшему на ядре и достававшему себя за волосы из болота - будет легко справиться с этой задачей. Только, подумал я, под яблоню мне садиться не стоит - зачем мне второй раз открывать закон всемирного тяготения? И тогда я ре­шил сесть под елку.

- О, какое мудрое решение!

- Да, нет более мудрого человека на земле, чем барон Мюнх­гаузен! Так вот, нашел я подходящую для своих целей елку и сел под нее. И как только я сел, мне на голову сразу упала шишка!

- Вот так сразу!

- Ну да.

- И что?

- Ничего. Может быть, это была случайная шишка, только никакого закона я не открыл благодаря ей. Сижу я и жду дальше. Наконец, мне на голову падает вторая шишка!..

-И..?

- И опять ничего. Видимо, опять не та шишка, подумал я. Но когда мне на голову упала третья шишка, а я опять ничего не от­крыл, я подумал, что, может быть, надо снять шляпу...

- Точно!

- Я так и сделал. А для верности снял и парик...

- И что? Право, не томите!

- На мою голову упало 552 шишки! Но, увы, никакого зако­на я не открыл.

- Даже самого маленького?

- Даже самого маленького.

- Не может быть. Вы нас опять обманываете, барон!

- Господа, ваши подозрения несправедливы! Однако послу­шайте лучше, что было дальше. После шишек на меня упал скво­речник, который прикрепил к сосне какой-то умник. Затем на меня упал этот умник - мальчишка с большим носом и лукавыми глазами. (Кого-то он мне напомнил... Однако это неважно.) Затем на меня упал филин, который, видимо, проснулся от шума и вы­шел из своего дупла посмотреть, что случилось, но спросонья оступился. Затем на меня упал хрустальный шарик, который, ви­димо, повесили на эту елку еще в канун Рождества. Когда он с чу­десным звоном разбился о мою воспаленную голову, я подумал, что теперь-то я точно что-нибудь открою. Но не тут-то было, гос­пода, я опять ошибся! Однако нет более терпеливого человека на земле, чем барон Мюнхгаузен! - Я по-прежнему сидел под елкой и ждал своего часа. А часов прошло действительно много. За это время на меня упали все животные, которые жили на этой елке, все насекомые и много того, что я уже перестал различать. Затем на меня стали падать ветви от елки: сначала маленькие, а затем большие. Наконец, на меня упало что-то очень тяжелое и твердое. Однако нет более крепкого человека на земле, чем барон Мюнхга­узен! - Этот тяжелый и крепкий предмет, ударившись о мою чу­десную голову, с треском сломался. Позже я узнал, что это был ствол дерева, под которым я сидел. Но тогда я этого еще не пони­мал и по-прежнему ждал самого главного...