Сцена 3. Повтор, сброс, сброс

Школьный кабинет

Старшая школа, кабинет класса 1-6, после уроков. 1533-й повтор «Комнаты отмены». Небо за окном такое же серое, как в предыдущие 1532 повтора. МАРИЯ ОТОНАСИ сидит на столе учителя и разговаривает с ДАЙЕЙ ОМИНЕ.

Он догадался, что МАРИЯ – не просто обычная новенькая ученица, и, похоже, относится к ней с недоверием.

ДАЙЯ

…Не смотри на меня. Мне не нравится, как ты смотришь. Такое ощущение, что ты видишь меня насквозь.

МАРИЯ

Это ближе к истине, чем ты думаешь. Я ведь знаю намного больше, чем положено знать новенькой ученице в первый день после перевода. Я узнавала о каждом из моих одноклассников, чтобы найти «владельца» «Комнаты отмены».

Дайя сардонически усмехается и принимает насмешливую позу.

ДАЙЯ

Несешь какую-то бессмыслицу. Но позволь спросить в таком случае: что именно ты знаешь?

МАРИЯ

Я знаю, что на спине у Коконе Кирино.

Лицо ДАЙИ зримо напрягается.

ДАЙЯ

…Откуда ты можешь об этом знать? Если есть что-то, что Кири никому не показывает, так именно это. Даже я всего один раз видел. …Эй, только не говори, что ты одна из тех, кто над ней издевался?

МАРИЯ

Двадцать второй раз.

ДАЙЯ

Что?

МАРИЯ

Ты уже двадцать второй раз задаешь мне этот вопрос, когда я говорю тебе про спину Коконе Кирино.

ДАЙЯ хмурит брови.

Он не помнит, чтобы задавал когда-либо этот вопрос. Поскольку МАРИЯ – единственная, кто сохраняет свои воспоминания в «Комнате отмены», она единственный свидетель.

Воспоминания о том времени, когда она была совсем одна, проносятся у МАРИИ в голове и заставляют ее устало вздохнуть.

МАРИЯ

Позволь мне объяснить, как я узнала. Ну, во-первых, я уже… (ВРЕМЕННОЙ РАЗРЫВ)

МАРИЯ рассказывает ДАЙЕ, что это второе марта она проживает уже 1533-й раз. Какое-то время ДАЙЯ слушает внимательно, не произнося ни слова.

ДАЙЯ

Понятно. Ты упомянула спину Кири, потому что хотела, чтобы я поверил в твою абсурдную историю. Но, девочка, ты вполне могла нанять сыщика или еще как-нибудь разузнать о прошлом Кири.

МАРИЯ

Желаешь, чтобы я рассказала тебе о чем-то, что знаешь только ты и еще один человек?

ДАЙЯ

…что?

МАРИЯ

Твоя подруга детства Миюки Карино призналась тебе в любви, но ты ее отшил.

Глаза ДАЙИ округляются, но он быстро подавляет изумление.

ДАЙЯ

Да, это можем знать только мы с Рино. Я никому не рассказывал; уверен, она тоже. Про это невозможно узнать обычными средствами.

МАРИЯ

Я тоже так думаю. Я бы и не узнала, если бы ты сам мне не рассказал.

ДАЙЯ

Невозможно. Существует эта твоя «Комната отмены» или нет, я ни за что не рассказал бы об этом кому бы то ни было.

МАРИЯ

Вполне естественно, что ты никому бы не рассказал при обычных обстоятельствах. Ты даже сам сказал, что не собирался никому рассказывать о том происшествии, из-за которого Кирино так страдала.

ДАЙЯ мрачно смотрит на МАРИЮ, затронувшую больную тему. Его жесткий взгляд явно не нравится МАРИИ, но она не подает виду. Она научилась идеально скрывать свои чувства еще до того, как число повторов стало четырехзначным.

МАРИЯ

Была причина, почему ты мне рассказал.

ДАЙЯ

Бред полнейший! Я на сто процентов уверен, что я ни за что не рассказал бы тебе о том происшествии!

От его яростных возражений МАРИЯ несколько теряется, но делает вид, что ничего не случилось, и продолжает как ни в чем не бывало.

МАРИЯ

Ты рассказал мне свой самый черный секрет, потому что хотел помочь мне. Это было второго марта 1532-го повтора.

ДАЙЯ

Ты что, совсем свихнулась? Помочь тебе? Если хочешь врать, то хоть ври так, чтобы я поверил!

МАРИЯ

«Шкатулка» выполняет любое «желание».

ДАЙЯ

…И что?

МАРИЯ

Твое поведение изменилось, когда ты понял, что все, что я рассказывала о «шкатулках», – правда. Ты наверняка знаешь, почему, да? У тебя есть «желание», которое ты хочешь выполнить любой ценой.

ДАЙЯ

… (морщит бровь)

МАРИЯ

Похоже, намек ты понял, хех. Тебе нужна «шкатулка», поэтому в обмен на твою помощь ты попросил меня раздобыть ее для тебя.

ДАЙЯ

… (размышляет) …Но я ведь такой скептик; я бы ни за что не купил так легко эту историю насчет «шкатулок» и «Комнаты отмены». Поэтому я рассказал тебе что-то, что никак иначе ты узнать не могла, – что-то про нас с Рино, – чтобы ты могла этим знанием воспользоваться и убедить меня поверить тебе. Чтобы будущий я – то есть я из 1533-го раза – понял, что ты говоришь правду.

МАРИЯ

Ты все верно понял.

ДАЙЯ

…Пфф… Не хочется признавать, но такой хладнокровный подход, нацеленный чисто на результат, абсолютно в моем стиле.

Скрывая облегчение, МАРИЯ слезает с учительского стола.

Она села туда, чтобы выглядеть более внушительно, но из-за хорошего воспитания сидеть там ей неловко.

ДАЙЯ

Теперь я знаю, какое у меня положение, но что насчет тебя? Что ты выигрываешь от того, что рассказываешь мне все это?

МАРИЯ

Я могу заполучить тебя в качестве моего партнера.

ДАЙЯ

А тебе нужен партнер?

МАРИЯ

Понимаешь, я застряла. Мне нужно сменить подход.

ДАЙЯ

Ну ладно; но если тебе нужен партнер, почему ты выбрала именно меня?

МАРИЯ

Это риторический вопрос, да? Ты в этом классе самый умный. Настолько умный, что тебя я первого заподозрила, что ты «владелец», хотя никаких других причин у меня не было. Но сейчас ты уже вне списка подозреваемых – ты явно совершенно не сознаешь, что ты «владелец».

ДАЙЯ

Умный, хех. Ну, насчет этого ты права, но все же это довольно хлипкий повод для того, чтобы делать меня своим партнером. Готов спорить, ты уже находила себе уйму других партнеров, пользуясь тем, что мы ничего не помним, угадал? Ты по части партнеров совершенно неразборчива!

МАРИЯ

Можешь не волноваться. Насчет будущего ничего не скажу, но ты мой первый партнер. И ты первый, с кем мне захотелось сотрудничать. Возможно, это потому, что…

Секунду МАРИЯ колеблется, но все же продолжает.

МАРИЯ

Ты похож на меня.

 

♦♦♦ Дайя Омине – 11 сентября, среда, 20.01 ♦♦♦

Сразу хочу сказать: моя цель – Мария Отонаси.

Если Кадзуки считает, что я до сих пор что-то такое чувствую к Кири, и думает, что я сначала атакую ее, а потом Марию, то это его и погубит.

 

Это, правда, вовсе не значит, что я могу расслабиться.

– …Уу… гг! – вновь очутившись в фойе, я могу лишь стонать.

Просмотр «В 60 футах и 6 дюймах друг от друга» выжал из меня все соки.

…Я и не знал.

Я даже не подозревал, что у Харуаки был к Кири интерес романтического плана. Я всегда считал, что он пожертвовал своей бейсбольной карьерой и пошел в нашу старшую школу, потому что не мог просто так оставить случившееся с Кири. Я не знал, что там была еще и любовь.

Да. Я сломал жизнь не только Кири, но и Харуаки. Я радостно наслаждаюсь своей жизнью, разрушив жизни других.

– …Прекрати.

Прекрати думать так, я!

Если я так и буду посыпать голову пеплом, на меня снова навалятся изнутри «тени греха». Они только и ждут шанса перевернуть ход нашей с ними битвы; они готовы ждать столько, сколько понадобится. Стоит на секунду ослабить бдительность – и они набросятся.

– Угг!

Я ощутил мощный и резкий приступ тошноты. …Надо держаться. Если меня сейчас вырвет – у меня такое ощущение, будто моя душа вывалится вместе с блевотиной.

Я должен проглотить.

Я должен проглотить все.

– Как жестоко, – говорит Янаги, поглаживая меня по спине. – Если бы ты тогда отказался от Кирино-сан и отдал ее Усую-сану, все не кончилось бы так.

– …Хаа?

– Я часто захожу в ваш класс, чтобы навестить Кадзуки-сана; Кирино-сан и Усуй-сан всегда такие веселые. Но они ведь только притворяются ради тебя, правда? Им приходится изображать веселье, потому что по-настоящему веселиться они уже не могут, правда?

Мягко улыбаясь, она продолжает гладить меня по спине и произносит:

 

– Это все ради тебя, верно?

 

Я осознаю смысл… этой фразы.

…ОНИ СТАЛИ ТАКИМИ ИЗ-ЗА ТЕБЯ!

Именно. Именноименноименно… именно.

Неприятное ощущение расползается по всему моему черепу, как какие-то насекомые; у меня начинают болеть глаза. Насмешливая улыбочка девушки передо мной так раздражает. Плевать, права она или нет, – ее улыбка меня бесит.

Едва я об этом подумал –

Я принялся ее душить.

– …Ааааааааааааа!

Сам не пойму, что именно кричу.

Мое тело, мои руки, мое горло движутся сами по себе, почти как если бы мной кто-то управлял. Я двигаюсь на автопилоте. Но я знаю, что это я дергаю за ниточки… да, я дергаю за ниточки меня.

– Гхааа!

Услышав стон Янаги, увидев ее пепельно-серое лицо, я наконец прихожу в себя.

Поспешно убираю руки с ее горла.

Янаги падает на пол как подрубленная и заходится в приступе кашля.

– Уу, гх…

Я подношу руки к глазам.

Какого дьявола?.. Что на меня нашло? С такой готовностью начал душить девушку… просто безумие. Если бы я взял себя в руки несколькими секундами позже, все могло бы закончиться ужасно.

Я совершенно отчетливо осознаю – что лишь чудом мне удалось не совершить тяжелейшую ошибку.

Я должен стать прежним мной. Я должен снова стать холодным и расчетливым.

– Янаги, – произношу я, изображая хладнокровие.

Она злобно смотрит на меня со слезами на глазах.

– Ты серьезно считаешь, что я не догадался?

Покашляв еще немного, она спросила:

– …Ты… о чем вообще?

– Ты это все специально говорила, чтобы заставить меня страдать – ради Кадзу.

На долю секунды она замирает.

–?.. Что ты имеешь в виду? Понятия не имею, о чем ты.

Она тут же начинает строить из себя невинную девочку – надевает на лицо озадаченное выражение, будто и вправду не понимает, что я имел в виду.

Я скорее удивлен, чем рассержен. Что за хитрюга. Если бы я не знал, какова она на самом деле, я бы наверняка купился.

– Кадзу послал тебя сюда, чтобы доставить мне проблемы, верно?

– …

Она молчит достаточно долго, чтобы я успел понять, что она изучает мое лицо. Наконец она отвечает:

– Я все равно не понимаю, о чем ты. Я была вынуждена сюда явиться из-за твоего [приказа], Омине-сан. Как вообще Кадзуки-сан мог на это повлиять?

Пфф, ну, видимо, придется удовлетвориться этим.

– Я ждал, что ты придешь.

На этот раз она не сумела скрыть удивления – ее глаза округлились.

– П-почему? Куда вероятнее было, что первым узнает кто-нибудь еще! Ведь там, кроме меня, еще почти тысяча [рабов]!

– Мы же о Кадзу говорим; держу пари, он начал наблюдать за тобой сразу, как только ты стала [рабом]. Когда он тебя засек, ты сказала ему, какой [приказ] я тебе отдал, и заставила понять, что моих [приказов] нельзя ослушаться. Итак, что ему теперь делать? Это чертовски легко представить: он должен был нарочно дать тебе информацию, чтобы я не перешел к более жестким [приказам]. Кроме того, он наверняка решил ранить меня еще больнее, послав кого-то, кто на его стороне. Ты для этого идеально подходишь. Во-первых, ты умная, а во-вторых, ты в него втрескалась, и поэтому тобой легко управлять, – произнес я и, издевательски ухмыльнувшись, продолжил: – Ну как? Я прав?

Янаги не отвечает.

– Ну, даже если ты не хочешь отвечать, тебе придется, если я тебе [прикажу]. Но это не понадобится. Твое поведение говорит само за себя.

– У…

– Должен признать, у Кадзу уникальные способности. Но по части тактики у него против меня нет шансов. В конечном счете он все равно танцует под мою дудку.

Он послал ко мне Янаги как лазутчицу – чтобы защитить себя и атаковать меня.

Но он все еще не осознает, как рискованно использовать других людей. Я, будучи обладателем «Тени греха и возмездия», теперь лучше, чем кто бы то ни было, понимаю все темные течения человеческих душ.

Потому-то Кадзу и проиграет это сражение.

– Янаги, ты ведь любишь Кадзу, верно?

– …И ч-что с того?

– Ты ведь хотела бы, чтобы он ответил на твои чувства?

– Ну… наверное…

Судя по всему, она не понимает, почему я затронул эту тему.

– У меня есть план, как сделать так, чтобы ты стала ему небезразлична.

– …

Янаги достаточно умна; похоже, до нее наконец дошло, к чему я подбираюсь.

– У Кадзу и Отонаси слишком крепкие отношения. В нормальных обстоятельствах их было бы невозможно разрушить. Даже если бы ты мне помогала. Ты ведь это знаешь, верно?

– …Что ты хочешь этим сказать? – спрашивает она, хотя уже знает ответ.

Я скажу ей прямо.

– Предай его.

Лицо Янаги остается непроницаемым.

– Я все равно собираюсь развалить их отношения – мне нужно уничтожить цель Кадзу. У нас с тобой общие интересы.

Какое-то время Юри молчит, потом, хмуро глядя на меня, произносит:

– Не пойму, о чем ты? Интересы и все такое меня не волнует. С какой радости мне объединяться с тем, кто убил меня в той игре и сейчас чуть не задушил? Ты что, серьезно считаешь, что ради тебя я предам того, кого люблю?

– …Ты считаешь, что нынешнее положение Кадзу идет ему на пользу?

– Не меняй тему, пожалуйста. Я знаю, ты мастер выворачивать все наизнанку.

– Ты ведь так не считаешь, правда? То, что он наступил на собственные идеалы, чтобы заполучить «шкатулку» и чтобы «О» все время болтался поблизости, – это просто не может идти ему на пользу.

– Не пропускай мимо ушей мои слова.

– И кого винить? Кто сделал его таким?

– …Слушай…

– Мария Отонаси.

Услышав это имя, Янаги проглатывает свое возражение.

Проверив ее реакцию, я продолжаю.

– Он сейчас сражается со мной из-за Отонаси. Он прилип к ней; именно из-за этого он связался со «шкатулкой» и встал на моем пути. Хочу сказать предельно ясно: мне наплевать на Кадзу. У меня нет ни малейшего намерения его убивать, у меня нет желания его побеждать. По правде сказать, я хотел бы, чтобы он был счастлив. Ну, то есть, я ничего против него не имею, понятно?

– …

– Если Отонаси исчезнет, у него не будет причин сражаться со мной, и он станет свободен от «шкатулок». Короче: его нынешние действия в конечном итоге не приведут его к настоящему счастью. А ведь для его счастья даже неважно, победит он меня или нет. Так что же ты можешь сделать, чтобы ему действительно стало лучше?

Тут я подхожу к главному.

– Необходимо разделить Отонаси и Кадзу. Когда это случится, он сможет вести нормальную жизнь.

– …

– Он сможет стать счастливым.

– …Но Кадзуки-сан этого не хочет.

Наконец Янаги ответила на мои слова.

В душе я возрадовался, но, естественно, от Янаги я это скрываю.

– То, чего он желает, не обязательно идет ему на пользу. Отонаси тоже не верит в то, что он делает, но Кадзу убежден, что его действия исключительно для ее блага. …Да, а ты, так сказать, «помогаешь Кадзу работать на Отонаси».

Я выбрал именно эти слова, потому что, полагаю, она от Отонаси не в восторге.

– Ты согласна с Кадзу?

– Это…

– Позволь мне повториться: у нас с тобой общие интересы. Ну… видимо, я тебе совершенно не нравлюсь, так что не буду требовать, чтобы ты перешла на мою сторону. Но, что бы ты ни делала, я уничтожу цель Кадзу. А для этого, – я трогаю одну из моих серег, – я разлучу их навсегда.

– У… уу…

Янаги, которая прежде даже думать бы не стала о том, чтобы со мной объединиться, теперь колеблется.

Полагаю, у нее проблемы эмоционального характера, когда она пытается думать о том, чтобы сотрудничать со мной или идти против Кадзу. И все равно Янаги стала об этом размышлять, потому что ей кажется, что, отбросив эти эмоции, она сможет сделать Кадзу счастливым.

– …Правда?

– Что именно?

– Ты правда не собираешься причинить вред Кадзуки-сану?

…Потому-то она и задала этот вопрос.

По сути, она ищет повода сотрудничать со мной. Она просит, чтобы я ее подтолкнул.

– Я не причиню ему вреда… пожалуй, так я могу сказать. Однако я разлучу его и Отонаси, а это значит, что он будет страдать.

– П… понятно.

Скорее всего, в глубине души она уже решилась его предать.

Она подавит свои эмоции и будет подчиняться мне. Даже если ее будет грызть раскаяние от предательства, она будет верить, что делает все это ради него самого.

Какая красивая любовь.

…Ну-ну.

Все, что я ей скормил, – чистая ложь.

Я ждал, что ты придешь. Это первая ложь.

Я не ожидал появления именно Янаги, и я вообще не думал, что Кадзу может послать сюда кого-то, пока она реально не появилась.

Я понял, что к чему, только благодаря тому, что появление Янаги выглядело подозрительно. Чтобы из всех 998 моих [рабов] именно Янаги пришла первой – слишком большое совпадение, чтобы быть совпадением.

Естественный вывод – ее появление организовал Кадзу.

Ну, может, моя ложь и была по большей части блефом, но она не позволит Янаги забивать себе голову опасными идеями и раздумывать, на чьей стороне ей следует быть.

То, что Кадзу не будет мне противостоять, когда исчезнет Отонаси, – тоже ложь.

Кадзу противостоит самому существованию «шкатулок». Он сражается со мной просто потому, что я «владелец». Такова его натура.

И, наконец, ложь – что он будет счастлив, если его разлучить с Отонаси.

Я действительно считаю, что Отонаси – это как рак, растущий в Кадзуки; это не ложь. Но удалить нечто, что вросло в его тело так глубоко, просто невозможно. Они провели вместе целую человеческую жизнь, и теперь их связь неразрывна. Насильно вырвать то, что вросло в каждый уголок его тела, так же невозможно, как удалить раковую опухоль, давшую метастазы повсюду, и не убить при этом пациента. По этой же причине, кстати, я перестал пытаться свести Кадзу и Кири.

Предположим, Отонаси рассталась с Кадзу. Даже если так – он никогда ее не забудет. Возможно, он даже станет еще более одержим ею, когда ее не станет рядом.

Крепкие связи могут быть и проклятием. Они никогда его не выпустят.

Поэтому у меня нет намерений свести вместе Кадзу и Янаги.

Все это ложь.

Помогая мне, Янаги заработает лишь его ненависть.

Но раскусить мою ложь не так-то просто.

Людям свойственно видеть то, что они хотят видеть. Янаги в этом смысле особенно уязвима. Она хочет верить, что может сделать Кадзу счастливым и заставить его полюбить ее.

Поэтому она делает тот выбор, который делает.

– Что от меня нужно?

Юри Янаги выбирает – предательство.

– И что я могу сделать?

Ее лицо искажено от унижения.

Подавляя свои чувства и терпя угрызения совести, Юри Янаги предлагает помочь мне обмануть Кадзуки Хосино – несмотря на то, что она меня ненавидит.

Не осознавая даже, что этим лишь разобьет ему жизнь.

…Ха-ха-ха, какая же ты доверчивая бедняжка. Когда все кончится, я дам тебе конфетку!

Скрывая веселье, я говорю:

– Совсем скоро Отонаси придет сюда. Как только это случится, ты, как обычно, воспользуешься своим хорошо подвешенным язычком и будешь занимать ее разговором. Так ты мне поможешь.

– …Как ты ее сюда засунешь?

– Скоро она переправит Отонаси сюда.

– «Она»?

Я произношу имя единственного, кроме меня, человека, обладающего той же силой, что и я.

– Ироха Синдо.

 

◊◊◊ Кадзуки Хосино – 11 сентября, пятница, 20.28 ◊◊◊

Мне позвонила Ироха-сан.

«Мне не хочется это произносить, потому что я буду смахивать на стереотипного злодея, но, черт, так будет гораздо понятнее. Эээ… я похитила Марию Отонаси, поэтому, если хочешь получить ее обратно, делай то, что я скажу».

 

«Зачем?» – шепчу я самому себе, направляясь к железнодорожному мосту, который она указала. Я иду один – опять-таки, в соответствии с ее требованиями.

Зачем Ирохе-сан похищать Марию?..

Я тут же позвонил Марии – на случай, если Ироха-сан просто блефовала.

…Но Мария не ответила.

Да, я знаю – это вовсе не доказывает, что ее действительно похитили. Может, Мария просто пропустила входящий вызов.

Но, поскольку я не могу связаться с Марией, я обязан предположить худшее и отправиться к железнодорожному мосту, как мне велено, – даже если это ловушка.

«Почему?» – потому что я в любой ситуации попытаюсь спасти Марию.

И, конечно, Ироха-сан, выдвигая свои требования, учла это.

– …Пф!

Это больно!

Я уже знаю, что она [раб] «Тени греха и возмездия», но мне трудно представить, чтобы Ироха-сан покорилась Дайе.

И потом – как вообще она смогла похитить Марию?

В смысле – Юри-сан ведь сказала, что, если от человека требуются действия, идущие вразрез с его моральными ценностями, ему надо специально [приказать] их совершить.

У Дайи довольно скудная информация о том, что происходит вне кинотеатра, и едва ли он мог отдать подробный [приказ] типа «похить Марию Отонаси и угрозами замани Кадзу под железнодорожный мост». И даже если он отдал такой [приказ], Ироха-сан – плохой кандидат на его исполнение, потому что у нее сильная воля и острый ум. Гораздо лучшим выбором был бы кто-то из его фанатиков – те выполнили бы любой [приказ] Дайи, не задумываясь и не колеблясь. А в случае Ирохи-сан он рискует, что она найдет какую-то щель в его [приказе] и выкинет что-то, что нарушит его планы.

Отсюда мой вывод: Ироха-сан сама решила похитить Марию.

На бегу я задираю рукав и гляжу на часы. 20.27. Вот-вот начнется третий фильм, «Повтор, сброс, сброс». 3 часа 33 минуты до конца дня.

День, который я считал коротким, теперь кажется бесконечным.

 

✵

 

Я пришел туда, куда мне было велено.

Тоннель под железнодорожной эстакадой – здесь ее пересекает речка. Вдали от центра города. Граффити на стенах ясно показывают, что здесь собирается всякая шваль. Уличные фонари слишком далеко, чтобы давать более-менее приличное освещение. Лишь фонарь, принесенный Ирохой-сан, освещает правую половину ее лица.

Я подхожу к ней, ступая по нестриженной траве. В сумраке никого не видно, но я чувствую, что поблизости есть еще несколько человек. Возможно, они не очень-то пытаются спрятаться от меня. Скорее, они хотят, чтобы их полускрытое присутствие заставило меня нервничать.

Ироха-сан сидит возле разрисованной стены…

– Гав, гав! Уууу!..

…на голом мужчине, стоящем на четвереньках.

– Знаю, знаю, мой мальчик. Кадзуки-кун пришел, да?

Толстый человек-стул лает, как собака.

– …Угг.

Меня охватывает неописуемое отвращение. С тела человека повсюду свисают жировые складки; это раздражает еще больше.

Я не хочу смотреть на него, но и отводить взгляд не хочу тоже. Сама мысль, что он может заставить меня отвернуться, невыносима. Это ты исчезни с глаз моих! Не хочу иметь ничего общего с этим мерзким извращенцем!

…Вдруг что-то щелкает у меня в голове, и я успокаиваюсь.

– Такое…

Да, такое я уже видел раньше.

Не думал, что в реальности это выглядит так мерзко, но по телеку слышал.

– «Люди-собаки», – пробормотал я – и тут до меня дошло. – Значит, «люди-собаки» тоже появились из-за Дайи…

– Точно! О, но этого сделала я, не Омине-кун.

– Что ты имеешь в виду? …И кстати, как ты смогла это сделать, Ироха-сан?

– Аа, мне что, надо с нуля все объяснять? В общем, слушай, Кадзуки-кун: у меня сейчас такая же сила, как у Омине-куна!

– Э? Как ты…

…Постойте-ка. Юри-сан же говорила, что «Тень греха и возмездие» может быть разделена с другими. Так что, Дайя – не единственный, кто способен пользоваться ей?

Значит, и все остальные тоже?..

– К твоему сведению, сейчас той же силой, что Омине-кун, обладаю только я, так что об этом можешь не волноваться.

При этих ее словах у меня становится чуть легче на душе.

…Нет, сейчас не время чувствовать облегчение. Я должен удостовериться, что Мария в безопасности.

Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь не смотреть на голого мужчину.

– Где Мария?..

– Не здесь, – обрывает она меня.

– Ты правда ее похитила?..

– Правда. Я ведь благодаря предыдущему [приказу] узнала, где она живет.

– Что ты собираешься с ней сделать? И чего ты хочешь от меня?

Ироха-сан глядит на меня в упор. Ничего не отвечая, она слезает с «человека-собаки».

И отвешивает ему пинок в голову.

Вяло подвывая, голый «человек-собака» смотрит на Ироху-сан снизу вверх щенячьими глазами.

Я хмуро смотрю на отвратительный спектакль, который передо мной разворачивается.

…Нет, неправильно я сейчас делаю. Из-за своего отвращения я забыл на секунду, что не такую реакцию должен показывать.

– Ч-что ты делаешь?! Ему просто [приказали] вести себя, как собака! Он такой же человек, как мы с тобой!

– Человек? Не совсем. В его случае внешность не обманчива – он низшее существо. Он отвратительный, правда?

– Ну, это да… но только потому, что ты заставила его вести себя так!

– Ты так думаешь? Но этот тип очень любит трахать маленьких девочек!

Что?

Что она сейчас сказала?

– Он неизлечимый педофил, он был дерьмом еще до того, как превратился в собаку! Сила «шкатулки» – это в основном власть управлять другими, но она еще и позволяет взглянуть на их грехи, ты в курсе? Из-за этого и можно находить таких вот мразей.

– …Ты специально искала такого преступника?

– Я хотела попробовать сделать «человека-собаку», понимаешь ли. Мне нужен был человек, который заслуживает такого наказания. Да, и тут я натыкаюсь вот на этого типа! Это не обязательно должен был быть именно он, но, думаю, это хороший выбор. В конце концов, я предотвратила еще большее количество жертв. Знаешь, он это много раз делал – трахал девочек. И он абсолютно безнадежен.

– …Но… это правда?

– Ага. Он просто кусок дерьма, который может кончить, только если сует свой жалкий пенис в киску плачущей маленькой девочке.

Ироха-сан снова пинает его в голову.

«Человек-собака» поднимает страшный вой.

Я смотрю на них молча.

– Смотри-ка, ты больше не говоришь.

– Э?

– Ты больше не говоришь мне прекратить.

Ироха-сан приказывает по-прежнему воющему «человеку-собаке» «лежать!», и тот сразу опускается на колени и локти, отклячивая зад в мою сторону.

– Ты признал, что он низшее существо.

– Я, я не –

– Ты да.

Опустив взгляд на «человека-собаку», она плюет на него, затем с совершенно непроницаемым лицом прислоняется к стене.

– В глубине души ты хочешь, чтобы такие, как он, просто сдохли, верно?

– Нет!

– Сможешь ли ты сказать то же самое после того, как увидишь всех его жертв – девочек, которые замкнулись в себе и отказываются покидать свою комнату, их родителей, которые развелись, потому что не могли больше выносить их страданий? Он уничтожил столько жизней; как ты можешь считать, что это дерьмо само заслуживает того, чтобы жить?

– Я, я могу…

Я хочу, чтобы он искупил свои грехи, и я не считаю, что он может быть прощен, но смертный приговор – это неправильно… мне кажется. Моя убежденность колеблется, потому что он слишком ужасен в облике «человека-собаки».

– Ммм? Ну, думаю, раньше я разделяла твою точку зрения. Но – сюрприз! – ты в меньшинстве. Людям свойственно думать в терминах черно-белого – для них есть лишь абсолютное добро и абсолютное зло. Возьми любой голливудский блокбастер: ты радуешься, когда герой лупит плохого парня? Наши эмоции просят, чтобы те, кто совершает непростительные преступления, получили смертный приговор. Иными словами, желать, чтобы эти звери исчезли с лица Земли, – естественно.

– …Я не согласен.

– Но это так! Хотя… я действительно понимаю ход твоих мыслей. Я тоже раньше считала, что это неправильно. Я думала, что люди, которые просто вопят «убейте их!», «они должны сдохнуть!» и все такое прочее, – просто дебилы. Даже если человек совершает преступление, это всего лишь одна его сторона, у него могут быть другие, хорошие стороны, и вообще во всех прочих отношениях он может быть примерным человеком, и поэтому я была убеждена, что, если ты его действительно хорошо знаешь, ты не нажмешь на кнопочку «казнить». И потом, разве большинство тех, кто хочет казнить грешников, не лицемерят? Сами-то они насколько чисты? Есть куча народу, которые считают, что принять на грудь, а потом сесть за руль – это клево. Им что, насрать, что они могут сбить человека? Ага, щас, будут они голосовать за собственную казнь! …В общем, так я думала, пока не получила эту силу.

На ее лице появляется слабая улыбка.

– …А сейчас?

– А сейчас я думаю иначе! Этим грешникам самое место в аду.

В голосе ее нет ни намека на нерешительность.

– Верно, многие из тех, кто считает, что смертный приговор – самый простой ответ на все вопросы, – дебилы. Но даже если ты узнаешь о грешнике все, всю информацию, и сможешь составить мнение – правильный ответ останется тем же. Смертный приговор. Я знаю, что говорить так – нахальство с моей стороны; я ведь сама убивала людей в «Игре бездельников»; но я все равно могу с уверенностью утверждать, что эти люди действительно не такие, как мы, обладающие здравым смыслом. Это действительно просто ходячие жопы, которые не заслуживают жалости, от которых тянет блевать! Ты бы удивился, если бы узнал, насколько они ни черта не знают, насколько они лишены всякой способности сочувствовать, если бы услышал, какую хрень они несут! Вот такие и совершают преступления. Они просто-напросто неспособны влиться в общество. Вот возьмем этого типа; угадай, что он ответил, когда я спросила, не жалко ли ему было девочек, которых он насиловал? «Но я не мог сдержаться», «Им просто не повезло, что они наткнулись на меня, когда мне хотелось», «Я знаю, что поступаю плохо, но что я могу сделать?» Понимаешь теперь, о чем я? Тебе ведь отвратительны эти заявления? Эти гады никогда ничему не учатся. Они не понимают, как сильно страдают их жертвы. Они не осознают, что они наделали. У них нет ни малейших сомнений, что их желания превыше прав всех остальных людей. Теперь я понимаю, что они были дерьмом от рождения – они не могут уйти от своей судьбы.

«Человек-собака» гавкает.

– И потому я дала ему внешность, которая подходит ему лучше.

Ироха-сан хмуро смотрит на голого «человека-собаку», который как раз перекатился на спину. Она явно не в силах вынести его отвратного поведения, хотя сама же его и создала.

– Как ты можешь простить вот таких? – произносит она и зачем-то хлопает в ладоши.

В следующее мгновение.

– УООООООООАААААА!!!

По тоннелю разносится дикий крик.

– Чт-…

Что?

Я озираюсь и мгновенно понимаю, что происходит.

К нам приближается толпа людей с коричневыми бумажными пакетами на головах.

Несомненно, их я и почувствовал, когда подходил сюда. Теперь я знаю: они все – [рабы] Ирохи-сан.

В темноте я могу разглядеть немногое, но вроде бы, кроме пакетов, между ними нет ничего общего. Их одежда самая разнообразная – на одних форма моей школы, на других платья; пол и возраст тоже разный.

Эти люди начали нас окружать.

Противоестественно. Ужасно странно – когда столь разношерстная толпа действует как единое целое.

Что сейчас произойдет? Как мне реагировать?

Я понятия не имею, что собирается сделать Ироха-сан, потому и не могу сообразить, что следует делать мне.

Не обращая на меня ни малейшего внимания, Ироха-сан громко восклицает:

 

– Покарать его!

 

– Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать!

 

Внезапный хор их голосов меня просто ошеломил.

Без малого два десятка мужчин и женщин вопят, потрясая кулаками в воздухе.

…Что… что это?

Я знаю, что они всего лишь выполняют [приказы] Ирохи-сан, но все равно не могу оставаться спокойным, когда такое происходит прямо передо мной. Примерно такое же чувство меня охватило, когда я смотрел видео, как люди падают на колени перед Дайей. Когда два десятка человек совершают одно и то же ненормальное действие идеально синхронно, это задевает какие-то очень глубокие струнки в душе.

Продолжая вопить, члены этой банды с пакетами поднимают «человека-собаку» на ноги. Крепко держа его сзади, они разворачивают его лицом к Ирохе-сан.

Она уже успела извлечь откуда-то нож.

– И-ироха-сан, что ты со-?..

Но она на меня даже не смотрит.

– Ты, насильник, вот тебе [приказ]. Прекрати вести себя как собака.

С «человеком-собакой» происходит внезапное превращение. Его лицо мгновенно становится просто лицом перепуганного человека. Похоже, он отчетливо сознает, что был «человеком-собакой», и потому не удивлен – но страшно боится.

– А-ах! Пожалуйста, не надо! Я, я виноват! Я никогда больше ни к одной девочке пальцем не притронусь!

– Хаа? А не поздновато ли? Ты ведь не можешь отменить то, что ты уже сделал, верно? Их девственность уже не вернется, ведь так? А, ну да. Раз так – давай, возьми вот этот нож и отрежь себе член.

– Я… я…

– Ну а как еще ты искупишь свою вину?

– Я… я никогда больше пальцем не трону ни одну девочку! Честное слово!

– Ха! Когда уже ты прекратишь нести этот бред? То, что ты предлагаешь, – минимальное требование этики, к искуплению это никакого отношения не имеет, согласен? Это все равно что пойти в ресторан и сказать: «Со следующего раза я всегда буду платить по счетам». Правда? Правда-правда? Платить во все следующие разы – это и есть извинение? Кому ты вешаешь лапшу? Если ты правда сожалеешь о том, что сделал, предложи что-то, чем хоть чуть-чуть сможешь помочь тем девочкам, ты, мешок дерьма!

– П-помочь? Ч-что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Попробуй воспользоваться головой. Если ты посочувствуешь им немножко, наверняка сам что-нибудь придумаешь. К примеру, как насчет заплатить им сто миллионов иен?

– Ст-то миллионов? Не-невозможно! У меня даже работы нет –

Услышав это оправдание, Ироха-сан, глазом не моргнувши, бьет его кулаком в лицо. И второй раз, и третий. Она избивает его совершенно бесстрастно.

…Ах.

Что бы этот человек ни говорил, прощен он не будет.

– Аа, угг, гха! Гхх!

У него из носа льет кровь.

Толпа с пакетами держит его, не издавая ни звука. Всем плевать на его раны. Ироха-сан продолжает как ни в чем не бывало.

– Ты сейчас просишь пощадить тебя, просто потому что тебе страшно, а не потому что ты весь такой раскаявшийся. Легко предсказать, что, стоит тебя отпустить, как ты тут же снова примешься за старое. Так что я закончу это дело сейчас!

Ироха-сан снова хлопает в ладоши.

– Мой [приказ]. Скажите честно, что вы считаете самым подходящим наказанием для него?

Толпа с пакетами на головах отвечает:

– Сдохни.

– Сдохни.

– Сдохни.

– Сдохни. – Сдохни, тварь. – Сдохни, преступник. – Сдохни в мучениях. – Сдохни, хер обвислый. – Сдохни, вонючка. – Сдохни, извращенец. – Сдохни, ты это заслужил. – Сдохни уже. – Сдохни прямо сейчас.

– Сдохни.

– Сдохни.

– Сдохни.

– Сдохни.

Они отвечают из-за [приказа].

Но я слышу искренность в их голосах.

Два десятка человек искренне желают ему смерти.

– Хааа… – Ироха-сан театрально вздыхает. – Единогласное решение: ты должен сдохнуть.

Она подносит нож ближе к нему.

– Не надо! Не надо! Не надо! Я ведь вам же ничего не сделал, ведь правда?! Это не ваше дело вообще! Кто вы такие, чтобы – ГААААА!

Ироха-сан выдернула у него клок волос, так что треск отразился от стен.

Один из людей с пакетами шепчет «сдохни» и ободряюще хлопает в ладоши. Кто-то еще подхватывает – тоже хлопает и говорит «сдохни». Это распространяется; вскоре все уже говорят хором «сдохни» и отбивают ладонями ритм ненависти, ритм казни. «Сдохни» – хлопок – «сдохни» – хлопок – «сдохни» – хлопок – «сдохни» – хлопок – «сдохни» – хлопок – сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок.

Бодрое ритмичное «сдохни» разносится по тоннелю.

Глядя на них, я не могу удержаться от мысли.

…Ах, верно. Он заслужил смерть.

Не в силах больше ныть, мужчина молча трясется от страха. Он обмочился.

– Плачь еще, свинья. Пожалей, что ты родился на свет, свинья. Страдай, свинья.

Ироха-сан подносит нож к его глазам.

– Твоя смерть послужит высшей формой катарсиса для твоих жертв.

Видя, что она вот-вот совершит непоправимую ошибку, я наконец прихожу в себя.

– Ироха-сан, сто-…

Однако меня хватают сразу трое и не дают что-либо сделать. Чья-то рука закрывает мне обзор. Я ничего не вижу.

– Ироха-сан! Нельзя!

Если ты это сделаешь, ты уже не сможешь вернуться.

Но –

– [Приказываю]. Когда мой нож прикоснется к тебе, снова стань собакой.

– УГЯААААААААААААН!

Я не смог ее остановить.

По тоннелю разнесся не человеческий крик, но собачий вой.

Те, кто меня держали, разжимают руки и отходят.

Первое, что я вижу, – голый мужчина весь в крови. Это ужасное зрелище, но все равно где-то в глубине души я ощущаю тошнотворное удовлетворение. Вой этого человека просто жалок; одна мысль, что он касается моих барабанных перепонок, вызывает отвращение. Меня охватывает какое-то извращенное наслаждение, когда я смотрю, как дергается его жирная туша.

Я не такой, как эти «люди-собаки». Я не такой отвратный, не такой тупой. Они получают то, чего заслуживают, потому что они «люди-собаки».

Некое облегчение. Некое чувство превосходства.

Я слишком хорошо понимаю, зачем Дайя создал феномен «людей-собак».

Если презрение к «людям-собакам» станет всеобщим, это будет ужасно. Их больше не будут считать людьми; на них будут смотреть пренебрежительно, будут думать, что они заслужили свое наказание. Их смерть будет восприниматься людьми как должное. Когда это мировоззрение охватит весь земной шар – наш мир охватит «шкатулка» Дайи, он «исказится».

Не могу этого допустить.

И поэтому я не сдаюсь – я пытаюсь подойти к дергающемуся человеку и как-то помочь ему.

– Стоять!

Но Ироха-сан меня останавливает.

– Я не позволю тебе ему помочь. Еще шаг – и я не гарантирую безопасность Марии Отонаси.

– Что?!

Ты смеешь пользоваться Марией как разменной монетой?!

– З-зачем тебе это? Почему ты так сильно хочешь его убить? Есть ли в этом хоть какой-то смысл?!

– Безусловно, в том, чтобы убить этого конкретного гада, смысла нет.

– Тогда почему?!

– Но с сегодняшнего дня мы будем повторять это снова и снова. Так мы построим новый мир.

Точно.

Это ведь и есть их цель. Дайя и Ироха-сан жаждут построить новый мир. То, что я только что видел, – люди, требующие казни безмозглого преступника и реально убивающие его, – и есть то, что принесет в мир «Тень греха и возмездие», только в миниатюре.

– Вот почему сейчас я не позволю тебе вмешаться. Если ты вмешаешься, ты и дальше будешь стоять у нас на пути. Ты станешь препятствием. Хочешь верь, хочешь нет – я знаю, что ты можешь стать чертовски большим препятствием. И поэтому я не позволю тебе сопротивляться нам!

Окружающая нас толпа с пакетами по-прежнему молча наблюдает.

Ироха-сан твердым шагом идет ко мне.

– Так. Думаю, пришло время взять быка за рога и сказать тебе, чего я от тебя хочу в обмен на возвращение Отонаси-сан.

Когда Ироха-сан подходит ко мне, ее лицо в свете фонаря приобретает какие-то демонические черты.

Она хватает меня за подбородок и притягивает меня к себе.

– Прекрати всякое сопротивление, немедленно.

Ее тускло освещенное лицо измазано красным.

Красная линия идет сверху вниз по щеке, словно Ироха-сан плачет кровавыми слезами. Зрачки, расширенные из-за недостатка света, впились в мои глаза и не желают отпускать.

– А чтобы показать, что ты это сделал, стисни зубы и смотри, как он умирает. Как будто ты маленький мальчик, который плачет, потому что мамочка не купила ему конфетку, – и она выпускает мой подбородок. Затем пытается рукой стереть с лица красную жидкость, но лишь размазывает ее.

Ах… я понял.

 

…Ироха-сан уже прошла точку невозврата.

 

Она не сможет вернуться к своей повседневной жизни, к жизни без «шкатулок». Ее глаза остры, как у хищника, и впиваются в меня, как ножи. На лице маска безумия.

Разум Ирохи-сан сейчас где-то далеко, не здесь. Если я помогу этому человеку, она может действительно причинить вред Марии. Настолько далека она сейчас от реальности.

Что она собирается сделать со мной? С учетом ее нынешнего состояния – вряд ли просто отпустит. Если она и правда в сговоре с Дайей, то вполне может воспользоваться этими ее [рабами], чтобы схватить меня и заставить отказаться от «Кинотеатра гибели желаний».

…Не позволю ей этого.

Но что мне делать с похищением Марии?

У меня нет ответа; да здесь и не может быть простого ответа. У меня нет иного выбора, кроме как ждать ее следующего хода.

Увидев, что я стою неподвижно, Ироха-сан достает мобильник с таким спокойным видом, как будто она в трансе. Прежде чем что-либо сделать, она объясняет:

– Знаешь, передавать [приказ] словами совершенно необязательно. По сути, я его произнесу вслух специально для тебя.

Она делает звонок – я еле слышу доносящийся из динамика мужской голос, но не могу разобрать, что он говорит.

Ироха-сан отвечает:

– Ага, изнасилуйте Марию Отонаси.

– Что?! – вырывается у меня.

Что? Что она сейчас сказала?

Торжествующе улыбаясь, Ироха-сан произносит:

– Я ведь потребовала доказать, что ты нам не будешь мешать? Даже если ты оставишь это ничтожество, эту мразь, этого «человека-собаку» – какое же это доказательство? В общем, потому я это и делаю. Если ты не будешь сопротивляться даже тогда, когда я отберу то, что для тебя дороже всего, – только тогда я поверю, что ты выкинул белый флаг.

– Ты…

Во мне закипает ярость.

– Ты хоть на секунду подумала, что я на такое соглашусь?!

– А что, не согласишься? Как хочешь, как хочешь. Это означает всего лишь, что я тебя заставлю. Я разнесу вдребезги твою волю к сопротивлению, я выбью тебя из игры. И именно поэтому Марию сейчас будут трахать.

– Ироха-сан, ты хоть понимаешь, что говоришь? По сути ты делаешь то же самое, что этот педофил, которого ты так презираешь!

– Не совсем. Я делаю это не для того, чтобы удовлетворить свои примитивные желания. У меня есть четкая цель. Никакую войну, даже самую справедливую, нельзя выиграть, не убивая солдат противника. Гибель гражданских – тоже неизбежное зло. Некоторые из солдат могут даже не выдержать стресса, сломаться и начать убивать гражданских направо и налево. Но в целом – справедливость есть справедливость. Могут быть отдельные мелкие ошибки, но то, что правильно, остается правильным.

– Кончай нести чушь! То, что ты делаешь, не может быть правильным! «Мелкие ошибки», я тебя умоляю! Хрень просто!

– Ты понимаешь, что я говорю, нет? – отвечает Ироха-сан с кривой усмешкой.

Безнадежно… Логика тут бессильна. Чтобы это понять, мне достаточно одного взгляда в ее затуманенные глаза, из которых исчезли все следы разума.

И тем не менее я должен любой ценой заставить ее прекратить издеваться над Марией.

Всего-то требуется заставить Ироху-сан поверить, что я в ее полном подчинении.

…В таком случае имеется очевидное решение.

– Если ты хочешь сломать мою волю к сопротивлению, нет надобности так далеко заходить!

– Да? – Ироха-сан смотрит на меня оценивающе и приглашает продолжить.

Рискованный план. Я могу действительно потерять всю силу, позволяющую мне сейчас противостоять им, но по крайней мере я уберегу Марию от насилия.

И я предлагаю ей мою идею:

– Просто сделай меня своим [рабом].

Вот именно. Когда это произойдет, издеваться над Марией станет бессмысленно. Лучшего способа продемонстрировать мою покорность просто не существует.

Однако ответ Ирохи-сан стал для меня сюрпризом.

– Невозможно. Я уже пыталась.

– …Э?

– А ты думаешь, зачем мне этот фонарик? Конечно, чтобы создать тень! …А, или ты даже не знаешь, как работает «Тень греха и возмездие»? Тогда да, думаю, это для тебя ничего не значит. Короче, слушай: если ты наступаешь на мою тень или я на твою, я могу тобой [управлять]. И я это уже попробовала. Но стал ли ты [рабом], Кадзуки-кун? Ничего ведь не изменилось, верно?

– …Ты не можешь сделать меня [рабом]?

– Не скажу наверняка, но по крайней мере только что у меня не получилось.

– Почему?..

– Потому что ты «владелец»! «Шкатулки» мешают друг другу. Помнишь, Омине-кун тоже мог передвигаться свободно, когда его затянуло в «Игру бездельников». Конечно же, я наступила на твою тень сразу, как только ты сюда явился, но взять тебя под контроль не смогла. Кстати, к Отонаси-сан это тоже относится.

– Ты Марию тоже пыталась сделать [рабом]?

– Ну да, – прямо отвечает она. – Это ведь простейший путь, согласен?

– Значит, делать «владельцев» [рабами] невозможно…

– Ммм… не совсем так. По словам Отонаси-сан, это возможно, но только если ты сам сдаешься. Если ты готов, не возражаешь, если я еще заход сделаю?

С абсолютно будничным видом Ироха-сан делает шаг вперед и…

… наступает на мою тень.

Ее движения так естественны – трудно поверить, что она использует «шкатулку».

Она действовала так непринужденно, что успела наступить на мою тень до того, как я хотя бы подумал уклониться. Что бы там она ни говорила, нет гарантии, что я не стану [рабом], когда она это сделает. Мало ли, может, ее первая попытка провалилась из-за какого-то стечения обстоятельств? Так что я не должен был позволять ей свободно топтать мою тень.

– …

Я жду, но никаких необычных ощущений нет.

– …А кроме «владельцев», ты любого можешь сделать [рабом]?

– Ага. Хотела бы я посмотреть на того, кого не смогла бы.

По-прежнему никаких новых ощущений.

Она наступила на мою тень, но на меня это не подействовало.

– Если такой и существует, то он уродец какой-то.

Ироха-сан лжет.

Нет… не совсем так. Она не лжет – она просто ошибается.

Ироха-сан сказала, что может сделать [рабом] любого, кто не является «владельцем». Это уже ошибка.

 

Потому что я не «владелец».

Кадзуки Хосино – не «владелец» «Кинотеатра гибели желаний».

 

– Ясно? Поэтому я вынуждена отклонить твое предложение отпустить Отонаси-сан в обмен на превращение тебя в моего [раба].

– Это значит?..

– Угу. Пора вернуться к исходному расписанию и разбить твое сердце.

Судя по тому, как развиваются события, убедить ее словами я уже не смогу.

От осознания этого мне больно.

Внезапно я обнаруживаю кое-что.

 

Недалеко от меня лежит окровавленный нож.

 

Я гляжу на Ироху-сан.

Я знаю, Ироха-сан замечательный человек. Она, может, немного неуклюжа, когда речь идет о человеческих чувствах, но в то же время она всегда заботится о других. Зная о своих сильных сторонах, она использует их, чтобы помогать людям, – это и ее нынешние действия объясняет. Будь у меня время, чтобы нормально с ней все обсудить, Ироха-сан наверняка бы осознала ошибочность пути, который она выбрала.

Но времени у меня нет.

Я понял, что за то короткое время, что у меня еще осталось, спасти и Марию, и Ироху-сан невозможно.

Значит…

Значит –

– …

Несмотря ни на что, я все же сделаю последнюю попытку.

– …Ты ошибаешься, Ироха-сан.

– Да? – отвечает она абсолютно незаинтересованным тоном; однако ушки-то насторожила.

– И ты, и Дайя – вы оба ошибаетесь.

– Чисто для информации: в чем именно?

– Убивать людей ради исправления мира – неправильно!

– К сведению: мне неинтересны мнения, основанные на пустом псевдоэтическом трепе, ясно? Убить убийцу, прежде чем он убьет еще сто человек, – правильный выбор, скажешь нет? Вдобавок, его наказание послужит средством устрашения для прочих, которые могут совершить преступления, и они их не совершат. Когда у нас не было «шкатулки», мы просто не имели возможности этого делать. Ну давай, просвети меня теперь: каким боком что-то из этого плохое?

– …Безусловно, я не считаю, что изолировать безмозглых преступников, которые лишь мешают обществу, – плохо. Есть люди, которые не заслуживают того, чтобы жить. Мне не хочется в это верить, но, по-видимому, это факт.

– Правда? Ты ведь отрицаешь это всего лишь потому, что связан популярным мнением. Именно поэтому ты считаешь, что мы делаем зло, – ты ведь толком не задумывался над этим.

– Нет. Потому что… как вы можете выбирать?

– …Выбирать что?

Как же она до сих пор не поняла?

Во мне разливаются раздражение и гнев.

Я сердито смотрю на глупую Ироху-сан.

– Кто именно заслуживает смерти.

Ироха-сан задержала дыхание – похоже, она заметила мои чувства.

– Как можете вы с Дайей – не боги, не совершенные существа – определять, кто заслуживает смерти? Ваш выбор всегда безупречен?

– М-мы…

– Конечно же, нет. Вы принимаете решение убить того или иного человека на основе неполной информации.

– …Да, я не могу утверждать, что у меня нулевой процент ошибок. Но чем нынешняя система правосудия лучше в этом плане? Среди смертных приговоров, которые выносят суды, тоже есть несправедливые. …И потом, к выбору, который делаю я, трудно придраться. Скажем, любой со мной согласится, что уж этот-то насильник детей точно заслуживает сдохнуть.

– Ты уверена? Да, он причинил боль многим людям, но, быть может, в нем есть что-то, что позволит спасти еще больше людей. Тогда он не заслуживает смерти – по твоей собственной логике.

– Хаа? Да не может в этом засранце чего-то такого быть!

– Полагаю, здесь ты права; но как ты можешь быть абсолютно уверена?

– …Могу. Я с одного взгляда вижу, насколько он туп. Он просто не может спасти больше людей, чем он навредил.

– Но это с твоей стороны просто зазнайство! Ты не более особенная, чем любой другой, – тебе стало казаться, что ты особенная, просто потому что ты заполучила «Тень греха и возмездие». Всего-то навсего заполучила «шкатулку» – и уже опьянела от чувства власти, и тебе кажется, что твои приговоры всегда справедливы. Знаешь, как называется твое нынешнее состояние?

И я продолжаю:

– Оно называется «человек видит только себя».

– …

– И так легко предсказать, что будет дальше! Сперва ты будешь выбирать грешников, с уничтожением которых все будут более-менее соглашаться. Но это только вначале. Ты о себе настолько высокого мнения, что очень быстро сорвешься с резьбы. Постепенно ты начнешь выбирать людей, которые попадают, так сказать, в серую область. Ты будешь падать ниже и ниже; в конце концов ты начнешь превращать в «людей-собак» тех, кто всего-навсего путается у тебя под ногами. А может, уже поздно? Ты ведь и сейчас собираешься раздавить нас с Марией просто потому, что мы у тебя на пути.

Чем дольше я говорю, тем сильнее во мне растет раздражение.

Почему Ироха-сан и Дайя не понимают таких простых вещей, они же вроде как очень умные? Может, они не способны представить себе исход, который я сейчас обрисовал?

– То, что ты делаешь, – это ни разу не правосудие и не очищение мира; это убийство. И ты, и Дайя – вы оба свихнулись от чувства власти, которую вам дает «шкатулка», и сами теперь совершаете грехи. То, к чему вы стремитесь, – все те же массовые убийства, которых и так полно в человеческой истории. Вы не устраиваете революцию – вы просто делаете еще одну громадную, непростительную ошибку.

Я шагаю к молчащей Ирохе-сан.

– Поэтому я остановлю вас.

Я встаю так, чтобы нож был совсем рядом.

– …

Кажется, мои слова Ироху-сан несколько смутили.

То, что я сказал, – чистая правда, и она должна это осознавать.

Но все же она отвечает:

– …Почему ты делаешь такое лицо?

– …Лицо?

– Ну да, твое лицо! Ты своими словами борешься со мной, пытаешься загнать меня в угол, – с горечью в голосе произносит она, – но почему ты при этом так ласково улыбаешься?

Я на автомате тянусь руками к лицу.

– Ты не должен был бы так улыбаться. Более того – нормальный человек не мог бы сказать то, что ты сейчас сказал.

– …Я не сказал ничего странного и глупого!

– Да, не сказал. Но нормальный человек не способен судить так объективно в такой ситуации. Если девушку, которую ты любишь, похитили, в норме ты выходишь из себя и не можешь собирать такие сложные логические конструкции.

– Ты хочешь сказать, что мне следует быть более эмоциональным?

– Я не говорю ни про эмоции, ни про рассудок. Твое поведение вообще на другом уровне. Нормальный человек так не может. Просто… не может…

На ее лице сейчас видно замешательство пополам со страхом.

– Откуда…

И с этим выражением лица она спрашивает:

 

– Откуда ты наблюдаешь за миром?

 

Совершенно без понятия, что она имеет в виду.

Но Дайя как-то раз сказал мне такую же загадочную фразу. Он сказал, что я парю, или типа того. Возможно, ее вопрос означает что-то подобное.

Аах… сдается мне, я и правда не вполне нормальный. Я продолжаю это отрицать, но, похоже, пора признать очевидное.

Если попытаться честно описать словами, что со мной, получится еще более непонятно, но я все-таки попробую:

 

Во мне слишком мало «себя».

 

– …Достаточно, Кадзуки-кун. Все это уже не имеет значения. Я не остановлюсь.

– Но ты же со мной согласилась?

– В твоих словах есть смысл. Думаю, мы действительно слегка зазнались, и мы несовершенны, и мы иногда совершаем ошибки. Но все это не повод останавливаться. Мы не должны сдаваться из-за таких мелочей. Мы не должны сдаваться реальности и принимать зло человечества как неизбежную данность. Мы не должны оставаться беззащитными. Я на это не соглашусь. Но спасибо за критику – я приму ее во внимание и буду думать, прежде чем убить кого-то!

– От того, что ты «будешь думать», твои поступки не станут правильными!

– Говори что хочешь, но я не считаю этот метод порочным по сути.

Ее глаза подернулись пеленой безумия, и она продолжила:

– И поэтому я не остановлюсь. И я не передумаю насчет Отонаси-сан.

Эх. Вот к чему все в итоге пришло.

Тихий вздох срывается у меня с губ.

– И что означает этот вздох? Ты наконец-то сдался? Мне удалось тебя сломать?

– Да, я сдаюсь!

Сдаюсь – прекращаю искать, как решить проблему, не убивая тебя.

Значит, так. Ни в коем случае нельзя, чтобы она поняла мои намерения. Если я не сделаю это мгновенно, толпа [рабов] меня скрутит. Я должен нанести удар без тени колебаний. Нельзя позволить ей ощутить мою ауру убийства.

Убить.

Я должен ударить ее в сердце, чтобы она умерла мгновенно, – но сделать это так же легко и непринужденно, как насвистываю знакомую мелодию.

– …Люди, которые заслуживают смерти, э?

Ироха-сан считает, что такие люди существуют.

В конце концов, мы ведь тоже люди – и это не то, что мы можем решать сами для себя. Даже я могу вспомнить нескольких человек, которых, на мой взгляд, следовало бы прикончить; но это неправильно. Это должно быть неправильно.

Если моя позиция неверна, то, что я собираюсь сделать сейчас, простительно. Но я не желаю этого. Я сам себя не прощу.

Я просто совершаю ту же ошибку, что и они.

Люди, которые, по моему мнению, заслуживают смерти.

С моей колокольни…

 

…каждый, кто причиняет боль Марии, заслуживает смерти.

 

Поэтому я вонзаю нож в сердце Ирохе-сан.

Я не делал никаких лишних движений.

Я дождался, когда она чуть отведет взгляд, подобрал нож и, едва поднявшись на ноги, ударил. Клинок погрузился в ее тело.

Умри.

Такой мысли у меня в голове не было.

Не было даже намека на жажду убийства. Я всего лишь сделал то, что должно быть сделано. И все.

Ах, неужели –

Неужели какая-то сторона меня кажется другим ненормальной?

Если так, я должен любой ценой не дать Марии увидеть эту сторону. Вот именно, если она увидит, мы –

 

– Что… что ты делаешь, Кадзуки?

Мое сердце екает.

– А, ааах!..

Почему?

Почему она?..

Это обращение ко мне. Эта интонация. Этот голос.

Голос, который я так люблю, принадлежит –

– …Почему… почему ты… это делаешь, Кадзуки?

Девушка с бумажным пакетом на голове подходит ближе.

– Ээ, ах!..

…Как же я раньше не заметил? Как я мог ее не заметить, я ведь должен был ощутить ее присутствие, даже не видя лица? Все просто. Здесь темно, и я не разглядывал каждого члена этой банды с пакетами. Почему же я не подумал чуть-чуть больше, для чего Ироха-сан вызвала меня в такое темное место?

Почему же я не заметил то, что Ироха-сан хотела скрыть больше всего?

Стройная девушка снимает пакет с головы.

– Мария.

Это Мария.

Вне всяких сомнений, это Мария.

– Кадзуки, – говорит она мне дрожащим голосом.

– Почему ты…

– Потому что я ей сказала.

На вопрос, который я прошептал, отвечает Ироха-сан; впрочем, я и сам уже начал смутно догадываться. Отвечает, хотя нож в моей руке по-прежнему вонзен ей в грудь.

…Ну да, я уже понял. В то самое мгновение, когда я нанес удар, – не было никакого сопротивления, какое должно быть, когда нож во что-то вонзается.

Ироха-сан берет нож, который предположительно воткнут ей в сердце, вместе с моей рукой и прижимает его острие ко второй моей ладони. Я не чувствую укола. Клинок просто уходит в рукоять.

Никого нельзя убить этим ножом – точнее, этой безделушкой.

– Не желаешь узнать объективное мнение о своем поведении в последние несколько минут, Кадзуки-кун?

И, пока я не вышел из столбняка, Ироха-сан выплевывает:

– Это называется «человек видит только себя».

Она забирает фальшивый нож из моей безжизненной руки.

– Тебе [приказ], пес. Лай и играй.

Голый человек, только что якобы корчившийся в агонии, мгновенно вскакивает на четвереньки и начинает носиться кругами и гавкать, нисколько не смущаясь, что он весь в крови.

– Я ведь уже сказала тебе, что [приказы] необязательно произносить вслух?

Ироха-сан бьет ножом бегающего вокруг нее «человека-собаку». Несмотря на то, что от такого удара ему не может быть больно, он начинает визжать и снова падает.

– Мы обрызгали его фальшивой кровью, пока ты не видел. А потом я [приказала] этому «человеку-собаке» притворяться раненым каждый раз, когда я его бью. И ты купился, как идиот.

Аах, ну да, если вспомнить… я ведь не видел, как она наносила удары, – мне толпа с пакетами закрывала обзор. Я только слышал, как он вопил, и видел, как он дергался в агонии, весь в красной жидкости. Здесь так темно, что поддельную кровь легко принять за настоящую, и пакетик с «кровью» Ирохе-сан тоже легко спрятать.

– …Почему, почему ты это…

– Потому что – ну, потому что мне [приказал] Омине-кун. Он дал мне ровно один [приказ]: «Показать Марии Отонаси, что Кадзуки Хосино ее предал».

Ироха-сан переводит взгляд на Марию.

– Это было тяжелее, чем я думала! В смысле, она так слепо тебе верила. Ее не так-то легко было заставить поверить, что ты ее предал.

Мария кусает губу.

– Но привести Отонаси-сан было очень легко. Я воспользовалась тем же методом, что и с тобой, Кадзуки-кун: угрозой. Я ей сказала: «Если ты мне не подчинишься или попытаешься что-нибудь выкинуть, мои [рабы] убьют Кадзуки-куна»; этого оказалось более чем достаточно, чтобы Отонаси-сан пошла за мной, хоть это и звучало чертовски подозрительно. Ну и, конечно, безобидное требование «смотреть молча» ей было достаточно просто выполнить. И я ей показала, – Ироха-сан тыкает фальшивым ножом себе в грудь, – как ты пытался меня убить.

Всё –

Всё, что она делала и говорила, было исключительно затем, чтобы показать Марии мое желание убивать? Положила нож поблизости от меня, разозлила меня, заявив, что прикажет изнасиловать Марию, и заставила меня придумать, как ее убить, разыграв убийство перед самыми моими глазами…

И в итоге я ударил ее фальшивым ножом – как она и планировала.

Ироха-сан щелкает пальцами. И тут же толпа с пакетами расходится в ленивой, неорганизованной манере – словно специально показывая мне, что их работа здесь закончена.

– Синдо мне сказала смотреть внимательно, потому что ты, скорее всего, попытаешься ее убить, – Мария старательно отводит глаза. – Я ей не поверила. Даже когда она сказала, что Омине уже начал использовать свою «шкатулку», и я поняла, что это правда, я все равно не верила, что ты способен кого-то убить. Решить проблему путем убийства – абсолютно неприемлемо. Как только ты прибегаешь к убийству, ты полностью деградируешь, и твои идеалы теряют всякий смысл. Ты должен прекрасно знать, что я думаю на этот счет. И ты должен знать, что я не могу сотрудничать с таким человеком. И все же ты…

Она качает головой – видимо, просто не может подобрать слова.

– …Нет, давай не будем обо мне. Я все равно не понимаю, Кадзуки. Ты ведь изначально не убийца. Пусть это не убийство, а всего лишь покушение – сам факт, что ты пытался лишить жизни человека, вызовет у тебя постоянные угрызения совести. Под тяжестью этого греха ты не сможешь больше вернуться к своей «повседневной жизни», да и сама эта «повседневная жизнь» будет искажена, потому что ты сам изменишься. А, но проблемы будут не только психологического плана; ведь если ты совершишь убийство, закон отберет у тебя «повседневную жизнь», разве не так? Поэтому ты… человек, для которого его «повседневная жизнь» превыше всего, никогда не склонишься к убийству.

Она сжимает кулак.

– Ты просто не можешь убить… это просто невозможно! Кадзуки ни за что на свете на такое не пойдет!