поэзия, проза и новый фильм в процессе производства

 

Пьер Паоло Пазолини только что пересмотрел свой первый фильм, «Аккатоне», в туринском зале, набитом народом. Это произвело на него травмирующий эффект, как от распиленного на пополам редуцированного фильма. В «Аккатоне», снятом в 1961 году, к этому моменту оказывается замутненным комический стиль в пользу трагического. Римский диалект, на котором говорят персонажи, их способность к воображению – больше не существуют, они исчезли вместе с люмпен-пролетариатом окраин. Это был мир разлагающийся и жестокий, но он сохранял свой кодекс жизни и язык, которому ничего не пришло на замену. Сегодня молодежь с окраин ездит на мотоциклах и смотрит телевизор, но больше не умеет говорить. Только ухмыляется. Это проблема всего крестьянского мира, по крайней мере в центрально-южных областях Италии. Таким образом, то, что в фильме в свое время являлось обличением, сегодня превращается в историческую загадку.

Слово «обличение» заставляет подняться бурю, зал превращается в некоего рода идеологическую печь. Часть публики, в основном молодые ребята, наступает на Пазолини с пролетарским «ты», они спрашивают, каковы основания его марксизма, оспаривают ценность «Аккатоне» из-за отсутствия явного антагонизма между эксплуатируемыми и эксплуататорами. Кто-то его оскорбляет, крича на него «католик» и «декадент», указывая с тяжелым морализмом на его доходы.

Святой Пазолини-мученик сидит, пригвожденный к сиденью в зале; после первого замешательства, кажется, уже с естественностью принимает ситуацию. Он признает, объясняет, отбивает нападки. Конечно, он растерянный марксист. Но когда художник творит, он должен освобождаться от любого педантства и конформизма. Действительно, персонажи Декамерона, Чосера, Тысячи и одной ночи, – это призраки «Аккатоне», проекция неизлечимой симпатии и ностальгии; но она не поддается иллюзии бегства, ускользания; противостоит меркантилизированному настоящему, бросая ему в лицо эту неумолимую витальность[1].

Пазолини защищает легитимность своего опыта и вызывает развязное веселье, вспоминая как в молодости стал антифашистом, читая Артюра Рембо. Он берет реванш, объясняя грубым сторонникам содержательности ценность формы, открывая этим умникам, что люмпен-пролетариат не имеет отношения к «Roma, città aperta»[2]. И пока все уходят, ему ещё приходится столкнуться с последними бичеваниями и восхвалениями.

Теперь, с глазу на глаз, Пазолини продолжает спокойно говорить своим интеллигентным голосом, с убедительными модуляциями, можно сказать, споря с самим собой: о том, как хранить и усмирять тайный огонь. Он находится в периоде большого творческого разгара, литературной влюбленности, в который включены и некоторые значимые возвраты. Эйнауди, его новый издатель, скоро опубликует «Divina Mimesis»[3]. «Это идея, которая восходит к 1963 году, но до сих пор мне не удавалось найти подходящий ключ. Я хотел сделать что-то кипящее, магматическое, а вышло нечто поэтичное, как «Пепел Грамши»[4], хотя и в прозе.

Поэтому я публикую только две первые песни: средневековому аду со старыми грехами противопоставляется неокапиталистический ад. Сейчас, земную жизнь пройдя до половины, мы стоим перед тремя зверьми, и так далее[5]. Это работа, о которой говорится в нескольких строках «Поэзии в форме розы»[6]:

«…opera, se mai ve ne fu, / da farsi, e, per mio strazio, cosi verde,/ cosi verde, del verde d’una volta, della mi joventud, / nel mondaccio ingliallito della mia anima…»[7]

Это тоже стихотворение 1963 года, года большого идеологического и экзистенциального кризиса, на грани невроза, и возвращение, кажется, призвано заполнить пустоту, вновь припасть к древним основам, к мягкой поре юности. «Mi joventud» как раз – фриульский диалект. Пазолини уже подготовил книгу, в которой оказываются переписаны с включением современных тем стихотворения из «Лучшей юности», другого раздела книги. «Мрачные восторги»[8], совсем новая, состоит из политических стихотворений, наполовину на фриульском, наполовину на итальянском. Что значит это возвращение в отрочество, в Казарсу[9]?

«Я снова открыл фриульский, когда писал, практически по заказу, стихотворение для греческих студентов, опубликованное в «Stampa» в декабре 1973. Возврат к диалекту произошел инстинктивно. Может повлияли случайные журналистские мотивы, слухи о кризисе[10] также вызвали во мне идею возврата.»

Но это укоренение в диалекте не рискует быть понятым как «реакционное»?

«Зависит от обстоятельств. В 1943 «Primato»[11] не опубликовал рецензию Контини на мои фриульские стихи, потому что тогда диалект казался революционным. В Болонье, где я учился, я почувствовал, что надо мной нависает некая угроза, когда стало известно, что я писал стихотворения на диалекте. Сегодня диалект – способ сопротивления культурной ассимиляции. Это будет, как всегда, проигранная битва».

Скоро Пазолини опубликует другие произведения, в доказательство своей беспокойной и расточительной музы: сценарий «Святого Павла» и «Отца-дикаря», несостоявшегося африканского фильма. Но идея, которая волнует его гораздо сильнее – это роман, который он пишет: 600 страниц наброска из планирующихся 2000[12]. Главный герой произведения – туринец, его декорации – площадь Сан Карло, но он «сильно не в себе», в том смысле, что его по большей части затрагивает опыт миланца и генуэзца. И, по крайней мере до сих пор, в романе нет диалектических коннотаций, «речь непрямая, от моего лица». Он говорит с трепетом, уклоняясь от конкретных вопросов: «Эта книга содержит все то, что я знаю, это будет моя последняя работа. Мне очень нравится иметь этот секрет, почему вы хотите меня его лишить?»

Тем временем, он не отказывается и от кино. После знаменитого триптиха[13], в середине января он начнет снимать другой фильм, по кровавой и несчастной сказке, который также имеет значение возврата и отклонения. Он будет называться «Сало» и будет разворачиваться в местах злосчастной республики, среди которых Мардзаботто[14]. «Идея ко мне пришла из "120 дней Содома" - это нечто вроде чудовищной мистерии на грани читаемости. Среди прочего я заметил, что де Сад в ходе работы над произведением абсолютно точно думал о Данте. Так, я начал реструктурировать книгу в соответствии с тремя кругами ада Данте. Но идея мистерии грешила эстетизмом, нужно было наполнить ее другими образами и другим содержанием. Четыре национал-фашиста совершают облавы; замок де Сада, куда они приводят пленников – это небольшой образец концлагеря. Мне интересно посмотреть, как ведет себя власть, отдаляясь от umanità [15] и превращая его в объект».

В воздухе еще витают бурные споры, что-то замалчиваемое и искаженное, обвинения в том, что Пазолини – «христианин-рецидивист». Ответ на такие обвинения не может обойтись, в очередной раз, без обращения к литературе: «В книге, которую я пишу христианство составляет часть всех тех вещей, которые будут пущены в макулатуру. Я склоняюсь к определенного рода стоико-эпикурейской философии».

 

Прощается в ночи, по-видимому не пострадавший, хрупкий, и вместе с тем легкий, как ранним утром.

 

Лоренцо Мондо

[1] Возм., ссылка на поэму «Отчаянная витальность», вошедшую в сборник «Поэзия в форме розы» Русский перевод: http://seance.ru/blog/chtenie/vitalnost_pasolini/.

[2] «Рим, открытый город» Фильм Роберто Росселлини 1945 года, то есть Рим как мегаполис не предполагающий формирования солидарности среди масс приезжающих на временную работу

[3] «Божественное подражание», лат.

[4] Сборник стихотворений 1957 года.

[5] Цитата первых строк «Божественной комедии Данте Алигьери.

[6] Сборник 1964 года, стихотворение «Progetto di opere future»/»План будущих произведений»).

[7] «работа, если с вами такое бывало, / которую нужно сделать, и, к моему страданию, такая зелёная, / такая зелёная, незрелая, как некогда, в моей юности, / в пожелтевшем мирке моей души…»

[8] Название отсылает к Ф. М. Достоевскому, «Преступление и наказание»; сборник стихотворений 1973-1974 года, издан в мае 1975 «Эйнауди» вместе с «Лучшей юностью» и «Второй формой Лучшей юности».

[9] В Казарсе прошло детство и юность Пазолини, сюда он возвращается после окончания университета в Болонье, а в 1942 г. издает свой первый сборник на фриульском языке «Стихи из Казарсы».

[10] Возм., энергетический кризис 1973-1974 гг.?

[11] Журнал, издававшийся в 1940-1943 гг., с которым сотрудничали многие итальянские интеллектуалы, как фашисты, так и оппозиция.

[12] Последний неоконченный роман «Нефть»

[13] «Декамерон», «Кентерберийские рассказы», «Цветок тысяча одной ночи»

[14] Коммуна в регионе Эмилия-Романья.

[15] Человечество, человеческая природа, человечность, пер. с ит.