Жизнь после Юрмалы и кое-что об экстремальной видеосъемке 5 страница

 

Вдобавок ко всему мы с Яной провели переговоры с компанией «Глория Джинс», которая предложила мне рекламный контракт и серию промо-мероприятий – в них я должен был участвовать в течение года.

 

Меня не покидало прекрасное, редкое ощущение: я прорвался, смог, преодолел! Я не ожидал новых ударов судьбы так скоро и, пожалуй, немного расслабился, опьяненный успехом. Часть событий, случившихся после этого, описана в предыдущей главе (говорю это здесь, чтоб вы не путались). Но пока Виктор Николаевич еще был на моей стороне; кроме того, рядом постоянно были друзья, была Яна, и мне не хотелось беспокоиться о грядущем.

 

А тучи над головой медленно сгущались: близилось начало очередной информационной войны. Мои успехи кое-кому не давали покоя – из мглы на свет божий снова выползла госпожа Ковригина. По документам она теперь была госпожой Гойнинген-Гюне. Следом за ней появился один из известнейших адвокатов России Павел Астахов.

 

Началом боевых действий можно считать объявление о пресс-конференции в РИА «Новости» под звонким названием «Кому принадлежат права на бренд Дима Билан?». Участниками этого шоу должны были стать 15-летний сын Юрия Шмильевича Миша, его мать Елена Ковригина и сам Павел Астахов, уполномоченный давать официальные комментарии по поднятому вопросу.

 

Пресс-конференция ожидалась 22 марта, но из-за болезни Ковригиной событие перенесли на 29-е, а в РИА «Новости» вместо Миши Айзеншписа пришел гендиректор продюсерской компании «СоюзКонцерт» Александр Никитин.

 

Так я снова стал объектом права, не успев толком расправить крылья и вспомнить, что я артист.

 

Я отлично понимал, что мои чувства, мои предпочтения и желания в таком контексте ничего не значат. Это подтвердила госпожа Ковригина-Гойнинген-Гюне на пресс-конференции. Вот ее речь в мой адрес:

– По-человечески я Диму понимаю. Но в суде эмоции не принимаются. Даже если учесть то, что потеря любимого продюсера выбила Билана из колеи. Но ведь можно все решить по-человечески, как любит говорить сам Дима Билан в своих интервью. Люди, команда во многом от него зависят, а он просто исчез. Я призывала к этому Диму, но он просто перестал брать трубку. Были запланированы его концерты, но я не могла его найти. Дима же все эти дни занимался организацией своего светлого будущего с новыми покровителями.

 

Я никуда не исчезал, заметьте. Мои контакты были доступны, мои люди ушли со мной. Найти меня, зная мой адрес и телефон, не составляло труда… Впрочем, там, где говорят деньги, жаждущие их люди только поддакивают. Поэтому нельзя сказать, что я был шокирован.

 

Не знаю, из каких соображений, но новоявленная наследница передала компании «СоюзКонцерт» все договора, оставшиеся от Юрия Шмильевича. То есть компания получила права на мои песни, на мои концерты и многое другое – причем за символическую по меркам шоу-бизнеса сумму. В глазах моих оппонентов я был лишь «проектом», а не живым человеком, столько лет успешно работавшим бок о бок с именитым продюсером.

 

Никто никогда не будет оспаривать решающей роли Айзеншписа в моей судьбе. Но я и мысли не допускаю, что сам Юрий Шмильевич мог бы бегать за мной с адвокатами. Я уже говорил, но нелишне повторить: Айзеншпис считался с мнением своих подопечных и никогда не относился к ним так, будто они неодушевленные предметы.

 

Чтобы живой человек передавался кому-то по наследству… Такого нет ни в российском, ни в каком-либо другом законодательстве. Тем, кто не получил школьного образования, напоминаю: крепостное право у нас отменили в 1861 году. А посему речи о том, что на меня переданы так называемые имущественные права[4], не было и быть не могло. Но в свидетельстве о праве на наследство было два слова: «Авторское право». Этим и воспользовались мои оппоненты. Они стали заявлять, что я попадаю под действие крепостного… простите, авторского права сам по себе – как личность.

 

До этого момента я был уверен, что авторское право распространяется на музыку, слова песен, кинофильмы, повести, рассказы и так далее – но никак не на человека. Однако участники этого процесса, похоже, сами поверили в то, что все права на сценический образ, личные характеристики, имидж и псевдоним «Дима Билан» могут переходить по наследству. Ну что тут скажешь… Пошли бы дальше и объявили предметом разбирательства также мой голос, манеру исполнения и право одеваться по своему усмотрению.

 

Согласно заявлению противоборствующей стороны, я теперь многое не мог себе позволить. Например:

- появляться на сцене без согласия «СоюзКонцерта», поскольку у меня был контракт с Юрием Шмильевичем до июня 2009 года;

- именоваться Дима Билан;

- петь песни, написанные ранее для меня, так как по контракту все они принадлежали Юрию Шмильевичу.

И так далее, и тому подобное.

Словом, меня вычеркивали из творческой жизни большим жирным крестом.

 

Все было бы чудесно в этой цепочке, и сгинуть бы мне в безвестности, если бы не одна маленькая деталь. Псевдоним Дима Билан появился задолго до начала моего сотрудничества с Юрием Шмильевичем. О чём свидетельствует мой первый клип «Осень». Он, как вы помните, был снят с другими людьми и транслировался в свое время на телеканале MTV. В титрах значилось «Дима Белан», но изменение одной буквы моей настоящей фамилии вряд ли могло стать поводом для того, чтобы претендовать на весь сценический образ.

 

А еще было российское законодательство, порой осмеливавшееся идти вразрез даже с самыми крутыми юристами. Так вот по нему (по закону, не по понятиям этих самых юристов) псевдоним артиста принадлежит только ему одному, и даже сам артист не может им распоряжаться, как бы ему этого ни хотелось, — ни продать, ни сдать в аренду, ни подарить.

 

Мы все — я, Яна, Виктор Николаевич и остальные члены моей команды — вдруг узнали, что «СоюзКонцерт» приобрел права на песни из моих первых двух альбомов за чуть более внушительную сумму, чем нам было объявлено ранее. И здесь к возникшему скандалу подключилась компания «Гала Рекордс». Ей Юрий Шмильевич лично продал авторские права на эти песни.

 

Одновременно «СоюзКонцерт» на основании каких-то новых документов собрался вчинить мне иск на кругленькую сумму в 5 миллионов рублей — это максимально возможный штраф за нарушение авторских прав. Да только каким образом эта компания могла со мной судиться, если настоящие права на произведения принадлежали другим людям? А те, вот забавно, не собирались вступать со мной в распри. И даже не претендовали.

 

Назревала немыслимая заварушка.

 

Итак, хронология событий выглядит следующим образом. 27 февраля 2007 года Миша вступил в свои законные права как наследник, после чего — уже 5 марта — Елена Ковригина от имени сына заключила с «СоюзКонцертом» договор о продаже прав на песни. Когда в начале марта 2007-го я выступал в Москве, исполнив несколько прежних хитов – «Мулатка», «Ты должна рядом быть» и некоторые другие, – я, что называется, попал под прицел. И в конце марта мне закатили иск: я, дескать, пел эти песни незаконно, и теперь должен «СоюзКонцерту» пять миллионов рублей.

 

Мне кажется, что шумиха с пресс-конференцией была затеяна, скорее, с целью навредить моей репутации, чем всерьез претендовать на сотрудничество со мной и на моё имя. Кому нужно имя без артиста? А творческая работа немыслима без эмоционального контакта. Продюсер и артист выбирают друг друга не только по степени платежеспособности и таланта, но и на основе взаимных симпатий. Им должно быть хорошо и комфортно вместе, только после этого тандем может состояться. И все профессионалы это понимают. Но Ковригиной явно не давал покоя сам факт моей успешной работы с Яной Рудковской.

 

А самым сильным аргументом для подрыва репутации было обвинение в «неблагодарности ребенку», то есть Мише Айзеншпису. Якобы я его обидел и оставил без средств к существованию.

 

Знаете, любой сухарь будет растроган, когда речь идёт о детях и их счастье. Я сам люблю детей. И даже в страшном сне я не мог бы себе представить, что ущемил Мишу, которого Юрий Шмильевич обожал больше всего на свете. Поэтому меня глубоко задели публичные заявления Ковригиной, что я не хочу работать на законного наследника Айзеншписа. Да и в целом это представляло меня в глазах общественности – и в Мишиных глазах – чуть ли не чудовищем.

 

При этом не было никакой логики в том, что так называемые права на песни и контракт были проданы компании «СоюзКонцерт» – раз уж речь шла об интересах несовершеннолетнего подростка. Потому что после этого Миша уж точно ничего не смог бы получить – ни при каких обстоятельствах.

 

- Действия Елены Ковригиной – это чистой воды вымогательство и шантаж. Сразу же после смерти Айзешписа госпожа Ковригина, которая к тому времени уже много лет не жила с продюсером и не имела никакого отношения к его бизнесу, стала просить у нас огромные деньги за Билана, – выступила в мою защиту Яна.

 

О да, в этих требованиях действительно фигурировали немыслимые суммы…

Словом, у нас прибавилось головной боли. Тем более, что накануне случился прецедент: моей землячке Кате Лель продюсер в судебном порядке запретил петь без его согласия…

 

Меня до сих пор беспокоит один деликатный вопрос. Разве я в самом деле оставил без средств к существованию Мишу Айзеншписа, который проживал в чужой семье с другим человеком? Получается, что новая семья никак не поддерживала ребенка, предоставив его самому себе… Видимо, я за всё в этой жизни ответственен, в том числе за благополучие и процветание парня, которому я даже не родственник.

Что ж, это просто мысли вслух. И я всегда готов по-человечески помочь Мише – в память о его отце. Но только ему и только по совести, а не в судебном порядке.

 

* * *

 

Работать в такой тягостной атмосфере невероятно сложно. Нужно быть очень сильным человеком, чтобы отбивать чьи-то нападки и одновременно с этим вкладывать душу в своё дело. И не киснуть, а раз за разом показывать высший пилотаж. С другой стороны, если появляется столько претендентов на мой успех, значит, мои достижения воистину серьезны. Это, конечно, приятно, но...

 

Мы готовились защищаться, понимая, что предстоит серьезный бой, и на этот раз мы вряд ли отделаемся легким испугом.

 

После пресс-конференции наступило затишье. Мы предпринял некоторые шаги, чтобы обезопасить себя. Однако скоро выяснилось, что события развиваются намного хуже, чем мы предполагали.

 

В конце апреля позвонили моим помощникам поклонники и доложили, что на меня подан иск в Дорогомиловский суд Москвы. Вскоре эта информация подтвердилась: я получил повестку по делу о нарушении авторских прав компании «СоюзКонцерт» на песни, которые недавно исполнил в Москве под псевдонимом Дима Билан. Меня собирались оштрафовать на пресловутые пять лимонов. Или изъять эти средства в виде движимого и недвижимого имущества.

 

Вскоре на мою собственность был наложен арест, и я с ужасом ожидал появления на пороге судебных приставов, деловито изымающих мои сценические костюмы, музыкальные и студийные инструменты и изгоняющих меня из квартиры на Ходынском поле – моего единственного московского жилья.

 

Мы спешно подали жалобу в городской суд, и арест отменили. Это была наша первая маленькая победа. Увы, за ней последовала лавина судебных обвинений, где проигравшей стороной оказались уже мы и наши бывшие партнеры, компания «Гала Рекордс». Затем мы подали еще один иск, уже в Кабардино-Балкарии, в надежде перенести слушание туда. Но вторая сторона так и не появилась в суде, а через несколько месяцев наше дело передали в Савеловский суд Москвы.

 

Потянулась череда выматывающих судебных разбирательств, в ходе которых мы сдавали свои позиции – пядь за пядью. Сначала «Гала Рекордс» проиграла «СоюзКонцерту» иск об авторских правах на песни из моих первых двух альбомов. Оказалось, что Юрий Шмильевич заключил договора с авторами песен как гражданин (то есть физическое лицо), а продал права компании «Гала Рекордс» как индивидуальный предприниматель. Посему сделка была признана недействительной, а произведения – законным имуществом наследников. Попытки пересмотреть решение суда оказались безуспешными.

 

Было заметно, что сторона Елены Ковригиной абсолютно уверена в том, что делает — они действовали спокойно, не торопясь, максимально затягивая процесс. Чуть позже мы вдруг сделали для себя сенсационный вывод. Возможно, что все нападки совершались даже не столько в мой адрес, сколько в направлении Яны Рудковской и Виктора Батурина. И вполне может быть, что за действиями Ковригиной стоял кто-то куда более влиятельный. Кому по каким-то причинам была выгодна вся эта шумиха.

 

Мы не знали, кто бы это мог быть. Мы получали на руки решения суда, куда были вписаны фразы, отснятые с официальных заявлений Ковригиной, и разводили руками. Мы строили догадки, а суды, между тем, то приостанавливались, то вновь возобновлялись. И время уходило.

 

Было ясно, что нам необходимо действовать решительно. Вырваться из этого заколдованного круга одним сильным ходом. В начале 2008-го я принял единственно верное решение – бороться за победу на международном конкурсе «Евровидение-2008», что позволило бы привезти «Евровидение-2009» в Россию и значительно укрепить культурный престиж страны. А как еще я мог доказать, что моё творчество нужно не только мне, что оно служит на благо моему государству?.. Помните строчки, которые написала мне Зоя Николаевна Кантор?

 

Алло, Москва, меня ты слышишь?

Но я же слышу, как ты дышишь,

Твое дыхание ловлю,

Мечтою о тебе живу.

Минуют годы, дни промчатся.

К тебе приду, ты жди меня.

С тобою не смогу расстаться,

И верь, прославлю я тебя.

 

Мне кажется, ожидания важно оправдывать.

 

Удивительно, но как только я принял это решение и стал готовиться к «Евровидению-2008», появились первые победы и на судебном поприще. Московский городской суд удовлетворил наш иск о признании незаконными прав «СоюзКонцерта» на первые два моих альбома. Повезло и моей коллеге, Кате Лель, – ей, наконец, разрешили выступать, внезапно обнаружив, что сам по себе запрет петь противоречит конституции. Между тем, я, устав от бесконечных наскоков на мой сценический псевдоним, взял да и сменил имя. И с тех пор я по паспорту Дима Николаевич Билан.

 

Замечательный момент. Одновременно с подготовкой к «Евровидению-2008» я записывал новый альбом «Против правил», где рефреном одноименной песни были слова: «Иди смело против правил,/ Не следуй, а сам веди». Еще одно подтверждение тому, что мысль материальна, и в любом деле главное — настрой.

 

Система, выстроенная моими противниками, начала сбоить и рассыпаться на глазах. Оппоненты делали ошибку за ошибкой. В довершение ко всему они устроили показательный процесс, когда «Стар Продакшнс», принадлежавшая Юрию Айзеншпису, а затем проданная «СоюзКонцерту», подала на «СоюзКонцерт» иск в арбитражный суд. Речь шла о том, что Юрий Шмильевич, оказывается, при жизни передал все права по контракту со мной компании «Стар Продакшнс». Если контракт принадлежал не Айзеншпису, а компании, то он не мог передаваться по наследству. И Миша вообще никаких прав ни на что не имеет.

 

К процессу подключились мои адвокаты с разъяснениями, что вообще-то ни «СоюзКонцерт», ни «Стар Продакшнс» не могут претендовать на какие-либо договора со мной. Нас эта история уже, скорее, смешила, чем расстраивала.

 

Чаша весов слепой Фемиды склонялась то в одну, то в другую сторону. Поскольку «Стар Продакшнс» и «СоюзКонцерт», по сути, были на одной стороне, то суд поначалу признал их право на мой псевдоним, но после новой серии судебных исков нам, наконец, удалось одержать убедительную победу.

 

В ноябре 2009 года арбитражный суд Москвы, наконец, постановил, что псевдоним — моё личное дело, а имидж, сценический образ и личностные характеристики вообще не имеют отношения к авторскому праву. Ведь идея и метод подачи себя, что и есть имидж артиста, никогда не охранялись законодательством. Поэтому, если кто-то захочет одеваться и двигаться по сцене как Дима Билан — на здоровье! Хотя я бы всё-таки советовал оставаться самим собой и развивать собственный образ.

 

Итак, после моей победы на «Евровидении-2008» у нас оставалось на повестке дня «дело о пяти миллионах». Но «Гала Рекордс» все же отвоевала авторские права на песни из моих двух альбомов, а «Союз Концерт» остался несолоно хлебавши. Суд также счел неправомерными требования и о запрете петь, и о запрете самостоятельно вести творческую деятельность.

 

* * *

 

Здесь я сделаю небольшое отступление относительно открывшихся мне подробностей прошлого. Да простит меня Юрий Шмильевич.

 

Оказывается, мой договор с Айзеншписом был составлен так интересно, что по нему у меня имелись лишь обязанности, а у Юрия Шмильевича — сплошные права. И в контракте вовсе не гарантировалось получение мной денег за концерты, которые организовывал для меня Айзеншпис. Зачем же я всё это время находился рядом с ним, а?.. Именно: из любви к искусству.

 

Если бы у меня была возможность отмотать назад и скрупулезно проверить каждую букву в моем контракте с Айзеншписом, я бы… скорее всего, махнул рукой. И доверился бы ему, положившись на его добрую волю. Как бы ни выглядела ситуация на бумаге, в жизни я многим обязан Юрию Шмильевичу и храню о нём добрую память.

 

Хэппи-энд нашей истории не был бы по-настоящему счастливым, если бы Яна Рудковская предварительно не зарегистрировала товарный знак «Дима Билан». С моего согласия он был оформлен на её компанию. Как только «Стар Продакшнс» заикнулась в суде, что не давала разрешения на регистрацию данного бренда, мы тут же предъявили постановление суда о том, что мой творческий псевдоним принадлежит лично мне, и только я имею право распоряжаться этим словосочетанием.

 

Так была поставлена жирная точка в двухлетнем судебном марафоне, который стал для меня важным жизненным уроком. Теперь я знаю об авторском праве больше, чем многие раскрученные адвокаты. Пора менять работу… Ладно-ладно, может, чего-то и не знаю. Не беда: с тех пор я советуюсь со своими юристами даже по пустяковым вопросам. Вреда от этого не будет, одна польза. Вот, что я понял, мои маленькие жемчужины.

 

А еще я лишний раз убедился в том, что поход в суд – это последнее дело. С людьми нужно договариваться лично и по-человечески. Не прибегая к букве закона. Все же я творческая натура, и мне жизненно важно сохранять дружбу и любовь в её первозданной чистоте.

 

 

«И ЖИЛИ ОНИ СЧАСТЛИВО, И НЕ УМЕРЛИ...»

О русских моделях в аэропортах мира. – Не пиар, а реальность. – Обнаженные в кадре: как мы снимали откровенные сцены. – Окончательное вхождение в образ. – Рассказ о контроле чувств. – Бескорыстные и искренние отношения. – Жизнь на новом витке славы. – Внезапное озарение

 

 

С Леной Кулецкой мы познакомились в парижском аэропорту имени Шарля де Голля, когда я летел со съемок шоу «Сердце Африки», а Лена отправлялась на одну из своих фотосессий.

 

Предыдущий ноль-пятый год был невозможно скандален, впрочем, как и начало ноль-шестого. В аэропортах меня регулярно вылавливали папарацци, стараясь сделать как можно больше снимков, которые послужили бы иллюстрациями мнимого компромата. Для новостей вроде: «Дима Билан опоздал на рейс», «Дима Билан напился», «Диму Билана не выпускают из страны»… Как бы я себя ни вел под прицелом камер, всегда находились умельцы сделать из этого желтый материал.

 

Количество надутых на пустом месте слонов тогда превышало все мыслимые пределы. И это удивительно, ведь мы никогда не отказывали прессе ни в новостях, ни в комментариях, а наша пресс-служба всегда доброжелательно отвечала на любые вопросы.

 

В тот день я, наконец, нормально выспался после пяти кошмарных по нагрузке суток, а потому был благодушен и расположен к общению. В аэропорту мне захотелось купить что-нибудь послушать для души. Я нашел павильон с дисками, где и встретил соотечественницу. В нашем мимолетном знакомстве не было ничего необычного: я часто приобретаю какую-либо музыку, да и русские девушки-модели в аэропортах не редкость. Их легко опознать по походке – модели передвигаются по залу как на показе, подиумным шагом от бедра. Смотришь и понимаешь, что вон та красотка с эталонной фигурой явно обретается около модельного бизнеса.

 

Я много раз знакомился с моделями – как в аэропортах, так и на различных тусовках. А потом приглашал их на съемки своих клипов. Эти девушки по определению эффектны, и меня постоянно подозревали в романтических отношениях с ними. Например, мне приписали роман с Настей Трегубовой, которая снялась в «Ночном хулигане». Вынужден вас разочаровать: это просто работа, хоть и в высшей степени эстетичная. Мир тесен, а Земля круглая — я иногда наталкиваюсь на сведения о той или иной героине своих роликов, замечаю, как девушки меняются, кто-то в лучшую, кто-то в худшую сторону… Но это лишь естественный интерес к дальнейшей судьбе знакомых людей.

 

Так вот. Встреча с Леной – особый случай. А потому после съемок клипа «Это была любовь» пресса года три судачила, пиар у нас с ней или не пиар. И как так получается, что и живем мы на две страны, и видимся нечасто… Сходились на том, что всё это очень подозрительно.

 

Заявляю со всей ответственностью: пиаром здесь и не пахнет. То есть отношения настоящие, и мы действительно любим друг друга. Правда, начало нашей связи и в самом деле было похоже на игру.

 

Лена — девушка строгих правил, из приличной семьи. Её отец в своё время был против отъезда дочери в сторону славного города Парижа. Но поскольку Лена – весьма целеустремленная особа, ей удалось убедить родителей отпустить её за тридевять земель. Где она и преуспела. Когда мы познакомились, Лена уже была не только известной, но и очень состоятельной моделью. И ей определенно не требовалось пиариться за счет другой знаменитости. Как и мне. А когда двое не имеют корыстных видов друг на друга, между ними возникают отношения особого порядка…

 

…Перед съемками ролика «Это была любовь» мы с Гошей Тоидзе просматривали фотографии моделей. Листая каталог, я наткнулся на снимки знакомой из парижского аэропорта. И предложил Гоше снять ее в новом клипе. Тот посмотрел и сразу согласился.

 

В то время у меня были отношения с девушкой, имя которой я не собираюсь афишировать. Ибо не горю желанием выставлять напоказ свое общение с кем бы то ни было. И без того любое моё действие освещено сотнями прожекторов и фотовспышек – в таком положении любой бы стремился сохранить что-то для себя.

 

Лена тогда тоже была несвободна. И на съемки в Марокко она приехала не шашни крутить, а работать. Так как в клипе имелись очень откровенные сцены, она смущалась и нервничала. А тут еще и я донимал ее бестактными вопросами…

- Лена, а твой друг не против, что ты тут обнаженная в кадре? — подначивал я. Мне была интересна её реакция.

Она отвечала уклончиво.

- Ну, я не знаю… Может быть, и против…

Отмечу, что в ее словах обычно не было ни грамма кокетства.

 

Яна Рудковская следила за съемками и переживала за результат. А потому старалась не упустить ни одной детали происходящего.

— Дима, послушай, — говорила Яна, - ты слишком отдален от нее, это бросается в глаза.

— У меня отношения, ты же знаешь, — отвечал я. — И у неё тоже кто-то есть…

— Но ведь никто не поверит!.. В кадре должна быть любовь, а вы чуть ли не шарахаетесь один от другого! Хоть бы улыбались поласковее…

 

Что ж, при обнаженном торсе обращение на «вы» выглядит неестественно. У нас его и не было, но в остальном мы вели себя почти как малознакомые люди, встретившиеся на улице. Меня это стало задевать. И вправду – нужно не играть в клипе, а жить в происходящем.

 

Когда я решил приударить за Леной, я поначалу сам не верил в серьезность своих планов. Да и что могло из этого получиться, любовный четырехугольник?.. Лена все понимала и посмеивалась на этот счёт. Так мы и перемещались из города в город – с шутками и взаимными подколками. И одновременно – с возрастающей обоюдной симпатией. Лена открылась мне как необыкновенно заводная и задорная натура. Не женщина – ураган! У нее был ответ на любую шутку – и он зачастую оказывался куда остроумнее. А вскоре мы, как и следовало ожидать, дошутились…

 

В тот вечер я словно улетел в космос… Ночь выдалась до того чумовая, что наутро нас будила вся съемочная группа. Ребятам даже пришлось вскрыть дверь. Когда нас «расконсервировали», то обнаружили меня спящим в ванной. Я приполз туда утром и заснул с зубной щеткой в руке. Позже выяснилось, что я потерял телефон, — и мы искали его, опять же, всей группой…

 

Словом, нам обоим снесло крышу. После чего клип вышел даже натуральнее, чем планировали. А ребята из съемочной команды получили хорошую тему для трепа во время перекуров. Мне же было крайне неловко от публичности происходящего; от расспросов я отбрехивался.

И внезапно стало ясно, что я влюбился.

 

* * *

 

Мне всегда казалось, что я способен контролировать свои чувства. Если это можно назвать полноценным контролем. Понимая, что прикипаю к человеку всей душой, я крепился, бодрился и брал себя в руки. И почему-то был горд тем, что я так умею.

 

Мне не хотелось становиться зависимым от каких-либо отношений. Я понимал, что начался следующий этап моей жизни, и я стою на пороге новых открытий в своей профессии. А в свободное время мне было просто интересно играть в контроль эмоций. Я цинично препарировал свою любовь и свои привязанности – анализировал себя и своих избранниц, то притягивал, то, напротив, отбрасывал… А когда ситуация вынуждала выбирать между чувствами и карьерой, я предпочитал карьеру. Всегда. И это было нормально.

 

Ибо в мире нет ничего постоянного, все меняется, – а потому нет смысла заводить серьезные отношения, подразумевающие тесное общение, ответственность за другого и чёткий выбор в пользу одного человека.

 

Мне было хорошо и спокойно только в тех связях, где я чувствовал, что никому ничего не должен. И я был рад, что Лена придерживалась примерно того же мнения. Мы вроде бы жили каждый своей жизнью, а потом встречались и проводили колоссальную прорву времени вместе. Так, что каждая встреча была праздником.

 

Такая схема сложилась после того, как мы с Леной вдоволь поколесили по Марокко, работая, поедая фрукты и придумывая себе любовь. Но раз придуманная, она не исчезла и по сей день. Это при том, что для нас обоих съемки ролика были просто частью профессии.

 

Знаете, в моей жизни это повторяющиеся моменты: я снялся в десятках клипов, где красивые девушки принимали те или иные позы, томно вздыхали, раздевались и так далее. Я быстро привык к такому образу жизни, и для меня все эти раздевания стали рабочим моментом – ничего личного. Хороший артист тем и берет, что способен силой своих эмоций создать любовь в кадре. Как верно подметил Аверченко, «прижал ее к груди, и все заверте…»

 

Но с Леной – иначе.

 

Когда мы собираемся вместе — это вал похождений, перехлестывающих все мыслимые границы. Мы давно понимаем друг друга с полуслова, у нас есть масса собственных кодовых фраз наподобие известной хохмы про «номер сто шесть»[5].

– Помнишь заднее сиденье?.. – и сразу все ясно.

 

На последние новогодние празднества мы с Леной нагрянули в Лас-Вегас. Жгучее желание увидеться и поехать туда возникло у меня стихийно. Три дня я безрезультатно названивал Елене, а затем купил билет лично для себя с твердым желанием таки уехать.

 

…Я вообще часто бываю импульсивен. И если я чего-то хочу, то всё должно быть по-моему, причём прямо сейчас. Если я упущу эту стихийную жажду, потом она будет другой или исчезнет вовсе. В идеале жизнь должна складываться именно из осуществления желаний. Долой пустые мечтания! Я – за практику!..

 

Лена позвонила мне сама — в одиннадцать вечера. А наутро в шесть я должен был вылететь в Лас-Вегас в гордом одиночестве. Но, к взаимной радости, мы все же нашли второй билет на этот рейс. И, дорвавшись до Лас-Вегаса, целую неделю отрывались так, что пыль стояла столбом. Мы взяли машину и принялись колесить по Америке, останавливаясь по дороге в отелях…

 

Для меня это идеальные отношения. Захотели — встретились, утомились — разошлись.

 

Правда, после клипа «Это была любовь» наша связь постепенно превратилась в публично-гламурную историю, чего я раньше избегал. Это особенно неуместно при наличии еще каких-то собственных отношений.

 

Я понимаю, что это издержки популярности, такова цена славы и тэдэ. Но не могу сказать, что мне это нравится. Когда я откуда-то приезжаю, мне звонят из газет и журналов, и я всегда предоставляю материалы для прессы. Потому что это обоюдовыгодно. Мои снимки и интервью печатают — и прекрасно, значит, я интересен публике.