X — Зеленый — это новый розовый 4 страница

— Угу. А слышала о философе, пытавшейся перейти через дорогу?

— Эм, нет. А зачем ей пытаться перейти дорогу?

— Чтобы понять, зачем она пыталась перейти дорогу!

— Хихихи… Ужасно.

— Не так ли, а?

— Мммхммм… — я откинулась назад, наслаждаясь ее теплом и присутствием рядом. — Е-есть еще?

— Конечно! Что взлетает белым, но падает желтым и белым?

— Сдаюсь. Что?

— Без понятия! Но жонглировать ты не умеешь!

— Хихихи!

— Хех хех хех. У меня их целый миллион. Ооо! Знаю! Вот это скопытосшибательно. Короче, однажды в лагере камней…

 

— И вот тогда я убедила Октавию и остальных музыкантов помочь мне с песней и танцем! — гордо воскликнула Пинки Пай. Еще один месяц, еще один вечер и еще один смех в моем дыхании принес меня сюда, в центр Понивилля. — Говорю тебе, я встряхнула там пол на всем Гала своим танцем! Ухх! Ухх! Даа! Хихи! Жалко только, что Флаттершай решила направить стадо садовых животных в бальный зал и поставить всю вечеринку на уши. Кстати, это мне напомнило — прививка от бешенства — болезненная штука? Твайлайт мне не перестает читать лекции об этом с тех пор, как мы вернулись оттуда несколько недель тому назад…

— Быть может, дорогая Пинки, лучше время не терять… — Зекора поежилась и сделала шаг назад боком от нее. — И Сестре Редхарт о проблеме своей немедля рассказать.

— Зачем? Ей тоже нужно шарахнуться? Надо ей рассказать про Берри Панч, потому что эта кобыла постоянно повторяет, что хочет шарахнуться. Кстати, это мне напомнило, Зекора! Раз зебры родом из пустынных земель, почему они всегда говорят в рифму? Разве от этого не захочется больше пить?

Я постучала ее по розовому плечу.

Пинки моргнула.

— Мое плечо хочет мне что-то сказать, — она развернулась и посмотрела на меня широко распахнувшимися глазами. — О! Эм, привет!

Ее нос очаровательно наморщился в задумчивости.

— Эммм… Что-то что-то что-то про сыр — это плохо, да?

— Ты как раз та кобыла, которая мне нужна, — сказала я с улыбкой.

Она вскинула бровь.

— Я?

— Она? — удивилась Зекора. Оказавшись на линии огня моего долгого и немигающего взгляда, шаманка поерзала и нервно выпалила: — Ну дела!

Махнув копытом, она стремительно удалилась.

— Кхм, — я повернулась обратно к Пинки Пай. — Мне отчаянно нужна твоя помощь в очень важной миссии, миссии, чреватой великой неопределенностью и глазурью.

— О! Ну… эм… — лицо Пинки изобразило недоумение, когда она сама поняла, что не привыкла изображать недоумение. — Я без сомнений согласна на одно из этого!

— Я готова была поспорить, что ты согласишься и на то, и на другое, — я потянула ее за собой в сторону Сахарного Уголка. — Нам надо спешить!

— Ну ладно… ай! Но но но но но… — она неловко болталась позади меня. — В чем дело? Что мы делаем? И кто ты такая?

— Я тебя рада видеть! Разве этого мало?

— Уххх… Оки доки локи! — она натянула лучшую из своих улыбок и, спотыкаясь, постаралась не отставать от моих резво скачущих копыт. — Эй! Подожди меня!

 

— Есть что-то в запахе, текстуре и вкусе глазури мраморного торта, что высвобождает маленькую певчую птичку из клетки где-то внутри меня. А что насчет тебя?

— Уххх… Хех, конечно! Хотя… эм… — Пинки Пай старательно пыталась удержать, жонглируя, целую кучу ингредиентов, что я кидала в ее сторону через всю кухню. — Ух ты! Но… Но…

— Что, ты никогда не читала Кобылеи Ангелоу?

— О! Ее! Пфф! Типа, кто же вообще ее не… — она остановилась в неустойчивой наклонной позе и прищурилась. — Погоди. Ты ее только что придумала?

— Если да, то ты меня постучишь по спине?

— Боюсь, что у меня для этого копыта слишком заняты тестом и четырьмя мешками муки.

— Ну и ладно! — я грохнула широкую сковородку на стойку. — Потому что пришла пора нам выпечь с особой жестокостью торт!

Я ухмыльнулась в ее сторону маниакальной улыбкой. Мир жил, и я была ступицей этого безумного крутящегося велосипедного колеса.

— Что скажешь? Довольно притворств! Загуляем, как твой зять на Вечер Теплого Очага! Шандарахнем обсыпки и зажуем мармелада и не будем планировать похорон, пока весь этот грустный мир каким-то образом не забудет радость вкуса и того и другого!

— Ну, эй, да, звучит весело! Эм… думаю.

— Не думай. Просто пеки. Фух! Селестия! Здорово быть живой, как думаешь?

— Но я же не должна думать! — она подняла на меня взгляд, тяжело дыша от веса ингредиентов, которые она балансировала в копытах. — Мы же просто печем, забыла?

— Мисс Пай, печение суть жизнь, что суть плач, что суть смех, что суть танец и что суть печение. Ну, давай, рискни найти в этом предложении-уроде хоть одно существительное, достойное удаления.

— О. Точно! Не, я не рискну.

— Совсем другое дело! А теперь давай мне уже эту проклятую соду!

— Конечно! Но… если можно спросить… — она покосилась на меня. — Почему ты в таком хорошем настроении?

— Ха! — гоготнула я, начиная инфернальный процесс изготовления величайшего торта в истории Эквестрии. — Ты, из всех кобылок, задала этот вопрос!

Я подмигнула ей, не оборачиваясь.

— Прилив и отлив, мисс Пай. Прилив и отлив.

— Я немного ржавею, когда они доходят до моих рек.

— Не каждый из нас может себе позволить веселое настроение круглые сутки и каждый день, — объяснила я. — Ибо некоторым из нас оно приходит краткими вспышками благодаря особым случаям. Только тогда мы понимаем, что это значит — быть воплощением духа или быть твердой основой счастливой мечты. Все это время я пыталась понять тебя. Я осознала, что никогда не смогу прикинуться тобой. Я могу быть только собой, счастливой как никогда, потому что именно такой и надо быть, когда выпадает шанс. И сегодня он определенно мне выпал. Скажите мне, мисс Пай. Вы когда-нибудь слышали о мистере Алебастре Кометхуфе?

— О ком?

— Я опускаю вопрос, — я грохнула белый мешок. — И муку туда же! Хихихи. Кхм. Я сегодня невероятно счастлива, мисс Пай, потому что недавно я немало прочитала и, тем самым, узнала много нового.

— О, правда? Типа?…

— Я узнала, что их всего десять.

— Чего десять?

— Десять элегий, — сказала я тепло, роясь в инструментах для печения, которые она выкладывала передо мной. — Кажется, будто всего ничего… но это дорога домой и это прекрасная дорога.

— Я не понимаю. Если вам нужна дорога, чтоб добраться домой, почему бы вам ее просто не прокопать?

— Некоторые вещи возможны только тогда, когда они сделаны с изяществом, — я глянула на нее, повернув лицо со сверкающей зубами улыбкой. — Не хотите со мной потанцевать?

 

— Ого! Ого! Да чтоб тебя… Осторожно! — пропищала, сжавшись, Пинки Пай, прыгая то слева, то справа от меня, несущей через центр Понивилля в левитационном захвате огромный колышущийся торт. — Аккуратнее! Ой, блин! Ой, блин, я просто знаю, ты его вот-вот уронишь!

— И это после четырех часов кряду, которые мы провели в выковывании и проталкивании в мир живых этого ванильно-мятного шедевра?… — широко улыбнулась я на ходу. Сияющий левитирующий торт накренился в воздухе между нами. — Мисс Пай, я поражена, что вы меня запомнили на такой долгий срок!

— Я тебя запомню навсегда, если из-за тебя он окажется уничтожен! — простонала жалобно она, мечась из стороны в сторону, готовая поймать торт в любую секунду. — Разрешение на его печение стоило тебе тридцати битов! Я не хочу, чтоб эти деньги ушли в никуда!

— В никуда? Мы же весело проводим время, разве нет? — я махнула в сторону горизонта. — Хватай!

— Аааайюшки! — она драматично нырнула вперед, но поймала пустоту.

— Хихихихи! — я по-прежнему левитировала торт рядом с собой. — Тебя слишком легко напугать.

— Это потому, что ты слишком легко с ума сходишь! — нахмурилась Пинки Пай. — Да что с тобой такое?! Торт — это серьезная штука! Ты думаешь, я вру?

— Нет, совсем нет. Но игре ни к чему затягиваться. Мы уже дошли до места назначения!

— А? — Пинки Пай бросила взгляд на дверь в апартаменты, на которую мы только что наткнулись. — Мы доставляем торт сюда?

— Ага. Какие-то проблемы?

— Ну, нет. Просто я думаю, у этой пони и так достаточно сладостей. Если честно, у Сахарного Уголка с ней всегда была мааааааааленькая такая дружественная конкурентная борьба…

— Ну, можешь считать этот торт новым шагом в дипломатических отношениях. Вот, — я поставила тяжеленный торт на ее спину.

— Уууф! — ее ноги задрожали, а сама она изо всех сил принялась пытаться удержать торт в равновесии. Она бросила мне скептический взгляд: — Я? Ты хочешь, чтобы я его ей подарила?

— Однозначно! — сказала я с милой улыбкой. — Главная суть этого подарка в том, что он останется подарком только если я сохраню анонимность.

— Анонимность? — Пинки Пай потела и дрожала от напряжения. — Типа как говорят о Вильяме Фланкспире?

— Хехехехе… Не совсем, Пинки. Давай я позвоню в дверь, — сделав это, я ахнула. — А! Чтоб тебя! Я чуть не забыла!

— Что? Что? — запаниковала она, содрогаясь под чудовищным весом торта.

Я вытащила крохотный вельветовый мешочек из кармана толстовки и повесила его на золотой ниточке на краю подноса.

— Вот, теперь все на месте.

— Я знала, что тут типа должна быть еще вишенка на верхушку.

— Ой, тихо, — сказала я. За дверью появилась тень и я ахнула вновь. — Ооооо! Вот она! Постарайся изобразить, какая ты счастливая и очаровательная!

— Эй! Это… ыыхх … я могу!

— Несомненно, — я бросилась в сторону, чтобы спрятаться за толстым рядом кустов. Я наблюдала сквозь сияние вечернего солнца за тем, как открылась дверь и наружу вышла кремового цвета земная пони.

— Пинки Пай?

— О… Привет, Бон-Бон! — просипела Пинки. — Я бы спела песенку «Веселого-тебе-торта-в-счастливый-вечер», но… ыыыхх … ну…

— Оо, бедняжка! — Бон-Бон наклонилась вперед и подставила плечо, чтобы взять на себя часть веса. — Вот, давай его поставим, чтоб ты смогла говорить!

— Внутри…

— А?

— Внутри твоего дома.

— Ты… Ты хочешь сказать, эта здоровая штуковина для меня? — растерянно хихикнула Бон-Бон. — Однако же… мне его придется поставить в самый дальний угол дома, чтоб не дать ему растаять от моих печей!

— Не благодари меня! Это не я твоя благодетельница!

— О? И кто же ответственен за это… угощение?

— Эм… — Пинки помогла поставить торт в прихожей дома. — Фух. Аноним.

Бон-Бон вскинула бровь.

— Аноним?

— Ага. Жутковато, а? Как по мне, толпа подозрительных личностей.

— А этот… аноним, случаем, не объяснил тебе причину, по которой я награждена такой сладкой прелестью?

— Я не знаю. Но он или она оставил мешочек.

— Мешочек? Бон-Бон повернулась и глянула на противень, на котором стоял десерт. — О! Надо же… вот это, пожалуй, уже действительно интересно!

— Эта сумочка тебе знакома?

— Должна сказать, пожалуй, да. Это Сталлионоградская традиция. Большинство пони с моей родины дарят друг другу подарки в маленьких вельветовых мешочках наподобие этого.

— Ух ты, Бон-Бон. Я и не знала, что ты из Сталлионограда.

— Ну, ничего удивительного, — произнесла она, поднимая маленький вельветовый мешочек в копытах и растягивая золотую тесемку. — Это не из тех тем, которыми я делюсь со многими пони. На самом деле, мне потребовалось несколько лет, чтобы избавиться от акцента, после того как я переехала… в Понивилль…

Ее голос затих, когда дыхание покинуло ее на мгновенье.

Пинки Пай прищурилась.

— Я не поняла. Что-то не так?

— Нет. Едва ли. Эти… — она прикрыла рот копытом, а потом сунула другое в сумочку и достала из нее несколько блестящих, сверкающих шариков. — Это детская игра в шарики. Каждая маленькая кобылка там, где я родилась, играет с ними в раннем возрасте. Они… сделаны из того же камня, что и скалы, образующие стены нашего города. И… и…

Ее ноздри раздулись и следом прозвучал тонкоголосый всхлип из ее горла.

— Благая Селестия! Они даже пахнут так же…

— Как?

Лицо Бон-Бон напряглось в приступе по-светлому грустного плача.

— Как д-дом, — она шмыгнула носом и закусила губу, озарив свое лицо хрупкой улыбкой. — О, Пинки Пай… Как много времени прошло с тех пор, как я слышала милые гимны этого чудесного города; с тех пор, как я слышала, как подпевает моя семья…

— Ой-ей. Я всю жизнь слышала всякие плохие истории про Сталлионоград и думала, что это не слишком-то счастливое место.

— В этом-то и особенность счастья… — содрогнулась Бон-Бон, когда слеза прокатилась по ее щеке. — Оно зарождается из ничего. Оно протискивается к свету в трещинах бесплодной земли, находит дорогу в самых неожиданных местах. И в этом таится так много тепла… Даже в моем возрасте… после всех тех лет, что остались позади…

Только усмехнувшись, она удержала себя от того, чтобы разрыдаться. Подняв взгляд на Пинки Пай, она улыбнулась со сверкающими, мокрыми глазами.

— Пожалуйста. Я просто обязана знать, кто этот пони… Кто смог пробить столько стен, чтобы столь благословить меня…

— Охххх… — поерзала на месте Пинки Пай. — Хотела бы я… Но…

— Нет. Все нормально, — Бон-Бон подавилась всхлипом и вновь улыбнулась. — Я понимаю. И это очень милый подарок. Очень, очень милый подарок. Как будто кто-то знал. Каким-то образом, кто-то знал в точности, что мне нужно…

Она задрожала, долго и сильно, а потом чуть ли не сбила Пинки Пай с ног теплыми объятьями.

— Но мне все-равно надо кого-нибудь обнять!

— Ааай! — ахнула Пинки Пай, оказавшись в объятьях. Она, наконец, хихикнула и обняла Бон-Бон в ответ. — Хихи! Ну, я рада, потому что ты так рада, потому что кто-то был рад принести тебе радость, а не гадость!

— Мы — драгоценные существа в драгоценном мире, Пинки, — сказала Бон-Бон дрожащим голосом. Ее язык слегка заплетался, потому слова выходили теперь вдруг с какими-то следами иностранного звучания. Она сокрыла эти следы, прочистив горло и мягко улыбнувшись, когда откинулась назад от своей пышногривой подруги. — Надеюсь, ты этого никогда не забудешь, потому что я знаю, что не забуду сама.

Она хихикнула и вытерла насухо щеку.

— Я совершенно точно уверена, что я буду этим тортом наслаждаться. Так что не думай, что ты не приложила свое копыто к моей радости. Благодарю тебя, Пинки. Благодарю тебя от всего своего сердца.

— Эй… Эм… — Пинки Пай помахала, обернувшись на выходе из дома. — Без проблем! Удачи с… эмм … игрой конфетами и печением шариков… э… то есть…

— Хихи… Я поняла, что ты имела в виду, Пинки, — улыбнулась Бон-Бон. Она коснулась носом вельветового мешочка и вернулась в дом с неугасимой улыбкой. — Куда чаще, чем тебе кажется, пони тебя понимают и благодарны за то, что ты есть.

Дверь тихо закрылась, оставив Пинки Пай снаружи во дворе с растерянным выражением лица.

— Ух… — она развернулась и пошла медленно на тротуар. — Только если бы я сама себя могла понимать…

— Вопрос столетия, без сомнений.

Она услышала несколько нот со струн моей лиры и обернулась ко мне.

— О, ты все еще здесь?

— Разве это и вполовину столь удивительно, как тот факт, что ты до сих пор меня помнишь? — ответила я, подмигнув.

— Я не понимаю! — она подошла ко мне и ткнула копытом в направлении дома Бон-Бон. — Зачем надо было быть таким аниманьяком?

— Анонимом.

— Будь здорова. Ну серьезно же?

— Ты, Пинки? Серьезна?

— Эй! Хочешь верь, хочешь нет, но я достаточно умна, чтобы понять, когда меня выставляют на смех!

— Хехех… — я вывела на струнах еще несколько аккордов и тепло ей улыбнулась. — Не преуменьшай своих достоинств, Пинки. У тебя разум ученого, речи философа и сердце ангела.

— Я это все подарю тебе, только чтоб получить голос как у мегафона.

— Что ж, ладно, — я остановила игру, чтобы указать копытом в сторону дома. — Вот, смотри, там живет пони, которая из чистейшей доброты своего сердца однажды сделала кое-что важное для незнакомца, когда не было никакой гарантии награды за ее доброту. Она и не догадывалась, что то, что она сделала, было как раз тем, в чем нуждался этот незнакомец в тот конкретный момент времени. И мне показалось невероятным то, что такая кобыла оказалась способна сделать что-то столь доброе для души, которую она даже и не знала. Но потом меня озарило, что это едва ли единичный случай.

— О?

— Скажи мне. Кто в Понивилле является абсолютным эталоном доброты? Сияющим маяком радости и щедрости? И при всем при этом, душой, наделенной заразительной веселостью, не нуждающейся в объяснениях всех этих поразительных черт?

— Эм… — Пинки Пай пошевелилась, не сходя с места, после чего одарила меня робкой улыбкой. — Можно я лучше пройду у этого теста только спортивную часть?

— Хехехех. Это ты, Пинки Пай, — сказала я. — Ты — живое воплощение счастья. Ты существуешь и тем самым существует сама радость. Если это возможно для духа восторга — иметь живую душу, то ты была бы его носителем, благодаря всей своей прыгучести, восхитительной абсурдности, твоему вниманию к деталям и отсутствию его, одновременно… хихихихи… твоей абсолютной тобойности, которая делает тебя… ну… тобой.

— Охххх… Эм. Ты мне делаешь комплимент, да?

— Надеюсь, что так.

— О! Круто. Эм… Я могу уже покраснеть?

Я подмигнула.

— Почему бы и нет.

Шкурка ее окрасилась более ярким тоном розового, когда она подняла взгляд к небу с очаровательным смешком.

— Хихихихи… Кхм. Впрочем, в самом деле. Мне нравится, когда другие пони улыбаются, как Бон-Бон, например. Ты думаешь, то, что только что случилось, озарило ей день? Ну уж нет, это озарило ей всю неделю! Хотела бы я только, чтоб у меня такое лучше получалось.

— Ты даже не представляешь, как счастлива я это слышать.

— Что слышать?

— Что ты знаешь, что готова стать лучше, — сказала я. — Что ты осознаешь свои дары и что ты собираешься их преумножить еще больше. Потому что именно это делает нас с тобой похожими. Мы обе пытаемся стать пони лучше, чем мы есть, даже если кажется, что у одной из нас все и так идеально. И я должна признать, Пинки, я завидую тебе уже очень давно.

— Завидуешь?

Я медленно кивнула. Тихо перебирая струны, я заговорила не спеша:

— Тому, как ты способна жить в настоящем, без видимого беспокойства о бедах и страхах окружающего мира. Тому, как ты способна улыбаться и радоваться, когда все остальные вокруг тебя не желают ничего, кроме плача. Тому, как ты иногда можешь быть раздражающей и не подозревать об этом, так, что когда другие пони вспоминают момент первой встречи с тобой… они оказываются неспособны не делать то, что ты от них хотела с самого начала. Не могут не улыбаться. Потому что это то, чем ты стала, Пинки Пай. Ты — улыбка, что не угасает. Нечто, что куда выше преходящего выражения лица. Нечто бессмертное, нечто, что не ограничено рамками ни прошлого, ни настоящего; нечто, что с превеликой радостью желала бы освоить я сама… ибо однажды я сама могу оказаться не более чем только идеей. И если я хочу найти способ с этим жить, я хочу жить счастливо, с улыбкой, а не с плачем.

Пинки Пай разглядывала меня долго и тщательно. Уголки ее губ приподнялись слегка.

— Я на тебя смотрю, и что-то мне не кажется, что я понимаю хоть слово, что идет тут из твоего рта. И все равно я хочу улыбаться и больше ничего. Помогает как-то делу?

Я медленно кивнула.

— Помогает. И после долгих пятнадцати месяцев попыток разгадать одну из самых больших загадок жизни, мне кажется, здоровенный кусок моего разума (и сердца тоже) может наконец-то расслабиться и посмеяться.

— Хихихихи. Музыканты вроде тебя всегда знают, как с блеском провернуть дело, а? — она проскакала, подпрыгивая, мимо меня, весело произнося: — Не прерывайте своей лирической игры разума, мадам Мята. Однажды вам под ноги будут бросать цветы.

Я улыбнулась ей вслед, когда она упрыгала прочь в направлении центра городка подобно ярко-розовому мячику. Я вздохнула дольше и сочнее, чем когда-либо вообще в своей жизни.

— Я не понимаю.

 

— Ыыннх!

— Хннннххх!

— Хккк… Ха! — Эпплджек рванула копыто через пень.

— Аааа! — Рейнбоу Дэш отбросило на газон в понивилльском парке. Сложив ноги, как перевернутый на спину голубой таракан, она простонала кристально чистому вечернему небу. — Чтоб тебя! Только не снова!

— Думаю, пора б нам уже оторваться от перетягивания копыт, а, сахарок? — откинулась назад со вздохом Эпплджек. — У меня локоть начал малость чесаться.

— Не-а! — Рейнбоу Дэш разогнулась, поднимаясь с земли, и свирепо уставилась поверх пня на Эпплджек. — Я так просто не сдаюсь!

— Ну в самом деле, Эр Ди! — простонала Эпплджек. — Эт долбаное Гала закончилось уже давно и все тут! Нет больш билетов, нечего и драться! Мож, оставим позади уже эту темную главу наших жизней?!

— Закуси язык! Мы с этим разберемся до конца! — ухмыляясь, Рейнбоу в который раз грохнула на пень переднее копыто. — На тысяче триста тридцать седьмой попытке я тебя, наконец, уделаю!

— Ухх… — Эпплджек зажала ее копыто в своем. — Ладно.

Прежде чем пара смогла начать, внезапно вприпрыжку объявилась Пинки Пай.

— Эй! Что творите, ребята? Упражняетесь в счете?

Рейнбоу Дэш прорычала:

— Я только было приготовилась вытереть все окрестности этой самодовольной ухмылкой на веснушчатой морде одной фермерской кобылки…

— Ничего особенного, — улыбнулась Эпплджек Пинки. — А шо у тебя на уме, сахарок?

— Я вот подумала, Эйджей. Я вот только что наметила неплохой клочок земли к югу от Бутика Карусель. Как думаешь, можешь меня научить, как построить себе дом?

— Ну, это здорово, Пинки. Но прям щас я занята преподанием урока Эрди, который она не… — зеленые глаза Эпплджек выкатились в шоке. Она поправила поля шляпы и сощурилась на Пинки Пай. — Не мож повторить, шо сказала, а?

— Ты хочешь построить дом? — спросила Рейнбоу Дэш с не менее диким выражением лица.

— Отожечки!

— И для чего, радость наша?

— Ну… — Пинки Пай набрала много, много воздуха в грудь. Речь, что она произнесла следом, звучала со скоростью шестиствольного пулемета: — Мне тут внезапно подумалось когда я мыла Гамми в ванной губкой что единственная причина по которой я в Понивилле в том что мои родители выкинули меня со своей фермы в приступе гнева и с тех пор я только и делала что беззаботно пожинала плоды своего существования заставляя всех пони вокруг улыбаться и если я не подберу слюни и не начну жить как настоящая взрослая то уже скоро будет слишком поздно и я пойму что значит быть грустноглазой одинокой фоновой пони которой больше нечем заняться кроме как сидеть на крупе и философствовать!

Погнутый стебелек пшеницы выпал из разинутого рта Эпплджек. Рейнбоу Дэш также несла на своем лице печать полного непонимания. И только пока легкий ветерок не тронул их гривы, все три пони не осознали, что что-то не так.

— А… Что?… — покрутила головой из стороны в сторону Эпплджек.

— Кажется, только что прекратилась музыка, — сказала Рейнбоу Дэш.

Три кобылы посмотрели в мою сторону.

Я, сидя под деревом, старательно пыталась подцепить копытами лиру, которую я мгновенье назад выронила.

— Кхм. Эм… Виновата. Ехехех… Пожалуйста, продолжайте, — я возобновила свою роль случайного менестреля, вновь заполняя воздух нежными струнными аккордами.

Эпплджек пожала плечами, по-прежнему держа в своем копыте переднюю ногу Рейнбоу Дэш.

— Ну, уххх… — она нервно улыбнулась Пинки Пай. — Кажись, эт весьма большой шаг ты себе наметила, Пинки. Даж не рискну прикинуться, шо могу тебя судить по части принятия решений. Но все равно более чем с удовольствием помогу те с постройкой бревенчатой хижины. Если ты, конеш, именно этого хочешь.

— На самом деле, вот чего я действительно сейчас хочу, так это фисташек с черникой, — сказала, облизнув губы, Пинки Пай и бросила долгий взгляд в сторону заката. — Хмммм.

После паузы, она моргнула и прочистила горло:

— И бревенчатую хижину. Ее тоже. Я думаю, пришла пора мне жить самостоятельно.

— Ну, шо, круто! Когда хошь начать планирование?

— В любое время, когда захочешь мне помочь, Эйджей!

— Меня устраивает! Только погоди секунду! — лицо Эпплджек напряглось и она грохнула копытом по пню.

— Ааааа! — Рейнбоу Дэш в очередной раз полетела на траву.

— Вот теперь я готова! — крякнув, Эпплджек поднялась на ноги. — Иииха! Пора сгонять за режущим инструментом!

— Оки доки локи! — Пинки Пай с радостью повела ее за собой, скача по-девчачьи вприпрыжку. Улыбающаяся Эпплджек не отставала от нее ни на шаг.

— Эй! Нечестно! — проворчала Рейнбоу Дэш и кинулась за ними следом. — Ты слишком легко отделалась, Эйджей! На тысяче триста тридцать восьмой попытке я тебя, наконец, уделаю!

— Ооооо, и почему бы и тебе уже не сунуть это все куда подальше?!

— Сама себе сунь! Мы с этим разберемся раз и навсегда!

Я проводила их долгим взглядом, играя на лире несколько тянущихся нот. Мои глаза зацепились за прыгучую фигуру Пинки Пай и я покачала головой в удивлении.

— Столь типично, что она атипична, — я сделала глубокий вдох. Положив лиру, я протянула копыто в седельную сумку и достала оттуда древний коричневый фолиант. Прислонившись комфортно к стволу дерева, я открыла книгу, являя своему взору светящиеся буквы, сияющие ярким голубым светом в восхитительно темной и прохладной тени дерева. — Итак, мистер Кометхуф. Давай посмотрим, есть ли у тебя что-нибудь менее абсурдное, что ты можешь мне поведать…

 

Если подумать, от фисташек и черники я бы прямо сейчас совсем не отказалась.

Будь проклята аллергия.

 

===

[1] Хихи, как хорошо, что у нас в стране существуют печенье «ушки». Хотя они не везде так называются. Иначе каламбур был бы убит бесповоротно. Если кому интересно: ears of corn это кукурузные початки. Такие дела.

[2] Мыльная

[3] Guyra — 63-версия Лиры, придуманная юзернеймом Veggie55.

[4] Sethistoats = Sethisto — один из главных блогописателей на Equestria Daily.

[5] Хммм. Свежачок. Но вообще речь конечно о Забеге Листьев.

[6] Пасхалка-кроссовер со вторым ЭПИЧЕСКИМ фиком Скиртса — «The End of Ponies». Я ее не читал, не думаю, что буду переводить. Она ЕЩЕ мрачнее и печальнее и длиннее Фоновой.

[7] Корейское (или китайское?) блюдо из яиц, креветок и всяких странных вещей, съедобных только для корейцев (иди китайцев). Созвучно с poo-poo, кака, тобишь.

[8] Фоновая Пони и Антропология постились на fimfiction примерно параллельно, но Антропология началась и закончилась раньше.

[9] Ох. Crusaders. Крестоносцы. Правда причем здесь зебры? По идее, беспокоиться должны были верблюды…

XI — Неспетый

Внимание! Пока на сторис не добавили поддержку цветовой разметки, более полная с точки зрения форматирования глава доступна на GDocs.

Напоминаю принципы альтернативного способа разметки:

Имя Лиры, обозначаемое зеленым, здесь изображается курсивом. Остальной курсив в этой главе к Лире отношения не имеет.

Ядро проклятья, обозначаемое магентой, здесь изображается подчеркиванием.

Цвет Алебастра Кометхуфа — голубой. В этой главе он никак не отображается, кроме как самого последнего отрывка, где он изображен жирным и наклонным

Также вашему вниманию доступна скомпилированная pdf версия для черно-белых читалок с 6и дюймовым экраном (или больше, само собой). В которых эти текстовые эффекты обозначены другими шрифтам и другим тоном.

Версия на fb2 от fox_1047 и MOBI от него же Зеленый выделен жирным, пурпурный — курсивом.

//////////////////////////////

 

Пятое апреля, год 6233 Гармонической Эры,

Эти дни зовутся Эпохой Теней, временами великой тьмы и дурных предчувствий. Сарозийцы, ночные стражи и все прочие пони ночной крови: все они смотрят на великую белую обитель Луны и скорбят в ее божественном отсутствии. Они ждут, когда она выйдет из своего укрытия и явится ночным пони, дабы поведать им, над чем же в действительности она медитировала прошедшее десятилетие. Мои братья и сестры знают значение благочестивости, но при этом я боюсь: они позабыли значение радости.

В нынешние ночи веет холодный ветер. Тогда как многие в моем семействе склонны звать сие явление меланхолическим, я же нахожу это чувство в целом только возбуждающим. Быть может, моя смешанная кровь тому виной, но я ошеломлен величайшим предвкушением. Мне чудится, что мы будто бы стоим на краю величайших открытий и озарений. Я чувствую это своими костями; я чувствую это своим рогом. В этом мире с конца Дискордианской Эры не было ничего, кроме науки и обыденности. Даже достижения Старсвирла Бородатого, несмотря на всю их практическую пользу, только лишь наполнили эквестрийскую жизнь простотой, заместо волшебства.

Мы в этой жизни заслуживаем большего. Под этим небом существует нечто большее, чем только лишь грязь и кровь. Есть истина, что стоит выше простейших элементов нашего поверхностного существования. Есть нечто, что не может просто так оказаться под лучами божественного сияния Селестии, что должно быть для того извлечено из затененных ниш Творения. И я подозреваю, что Наше Высочество Луна, вечно бдящая Богиня Теней, стоит у начала тропы подобного подвига.