X — Зеленый — это новый розовый 2 страница

Едва небеса расцвели выплеснувшейся на них радугой, она проворковала:

— Ооооооо… так… цветочно!

— Я… ты… это… — прошипела со злостью я и пробежалась копытом по голове, чуть не выдернув в итоге себе гриву с корнем. Мое тело дрожало так, будто готово было развалиться на части. Наконец я пропищала: — Мне пора…

— А? — Пинки Пай бросила мне удивленный взгляд. — Нууууу… Ты ведь только что пришла!

— Нет…

— Разве ты не хочешь погулять со мной и посмотреть на красивые фейерверки?…

— Нет! — крикнула я, прошипела я, борясь с накатывающей в горле волной рыданий. — Извини. Но мне пора!

— Не будь такой веселье-портючкой, Мяточка!

— Меня зовут Хартстрингс! — огрызнулась я, почти что плача.

— Лира? — заметила она, а потом я поняла, что она всего лишь посмотрела на мою Метку. Она улыбнулась, столь же вневременно, как и всегда: — Ну, если бы тебя звали Кусочек Сыра, то тогда почему же ты выглядишь так, будто не ела ничего уже давно… Эй! Ты куда?

Я убежала прочь. Галопом. Я бросилась прямиком в лес, ослепленная, лишенная всяких чувств в своем теле. Мир казался лабиринтом теней и невидимых льдин, меня окружавших. Едва глаза мои закрывались, я видела темный взгляд Найтмэр Мун. Я видела светлые лица пони, смотрящие сквозь меня. Я видела, как тают вдали лица мамы и папы и мой рыдающий голос метался в отчаянной попытке вернуть их назад.

Я не могла поверить, насколько глупой я была. Из всех пони в Понивилле, с которыми я могла сдружиться в этот день, я выбрала узколобого деревенского шута. Я хотела кричать от отчаяния. Я хотела что-нибудь сломать. Я хотела повалиться в грязь и умереть.

Так получилось, что я не сделала ничего из этого. Мой панический бег через лес измотал меня. Я нашла место, что показалось мне не привлекающим глаз и рухнула там без сил, согретая теплом моих слез. Когда пришло утро, я обнаружила, что оказалась внутри заброшенного амбара. Одиночество поглотило бы меня без остатка, если бы не кобылка с местной фермы, что проходила мимо и услышала звук моего голоса… и изменила мою жизнь бесповоротно.

 

Прошло уже множество недель после моей первой встречи с Пинки Пай, и теперь у меня за душой была не только седельная сумка. Отчаянные вечера игры на лире в центре городка оказались плодотворными. Несмотря на проклятье, у меня нашлась возможность заработать немало битов. Немало битов означали обильную пищу, хорошую гигиену, достойное укрытие, пусть и весьма хрупкое и временное. Но я все равно была рада палатке, что установила у стены заброшенного амбара на северной окраине городка. У меня были планы на кое-что более постоянное, конечно, но я не должна была спешить.

Я буквально совсем недавно обнаружила смысл в музыке, что застревала у меня в голове каждое утро. Оказалось, что Принцесса Луна, та же самая душа, к которой была привязана Найтмэр Мун, сочиняла древнюю музыку и, каким-то образом, мой разум наткнулся на практически забытую композицию под названием «Прелюдия к Теням». Когда я, наконец, записала ноты и исполнила мелодию до конца, на меня она оказала неожиданный психологический эффект. Свет вокруг многократно усилился, а на дух мой обрушились чувства величайшего страха и паранойи. Я почти что даже желала найти способ записать эти ощущения, что я чувствовала, но никак не могла отвлечься от чего-то не менее пугающего. Похоже, едва я исполнила «Прелюдию к Теням», ее место в моей голове заняла другая мелодия. Я была в равной степени и напугана, и заинтригована, и, внезапно, мое заключение в этом городке обрело новый смысл.

Прошло уже больше месяца с тех пор, как я оказалась заперта в Понивилле, и я начала привыкать к этой ситуации. У меня не было времени позволять себе поддаваться страху. Мне нужно было удерживать хладнокровие. У меня еще не угасли надежды увидеть однажды свою семью. И, насколько я понимала, эти таинственные композиции могли быть ключом, открывающим нечто.

— Всему свое время, — проговорила я. Это была относительно обыденная фраза, но все равно полезная для меня. Поправив воротник толстовки, я вылезла из спального мешка, накинула седельную сумку, развернулась и расстегнула клапан палатки.

Прямо мне в лицо прилетел малыш-аллигатор.

— Ммммфф! — я рухнула на землю снаружи, яростно борясь с маленькой хрупкой рептилией. Прокатившись несколько раз по земле, я услышала быстрый цокот копыт галопирующей ко мне пони.

— Нет! Нет! Плохой Гамми! Слезь с кобылы! Слезь с кобылы! Ынннх! — я почувствовала, как пара передних копыт тянет чешуйчатую шкуру аллигатора. С громким чмокающим звуком существо, наконец, оторвалось от моей головы.

— Тьфу! — плюнула я, сидя на земле. Вздохнув, я убрала волосы с глаз и сердито уставилась на яркую фигуру передо мной. — В самом деле, Пинки! Когда вы уже эту штуку посадите на поводок?!

— Эй, это не его вина! Я думала, я могу его научить полетам на дельтаплане! Но едва я его бросила на ветер, я вспомнила, что забыла планер… и дельту тоже!

— А в учебнике физики вы ее поискали?

— А? В учебнике физики?

Я вздохнула.

— Забудьте. Но я по-прежнему считаю, что ему не помешает поводок.

— Глупая кобылка! Разве рептилия может планировать на поводке? — она улыбнулась и любяще прижала косоглазого аллигатора к своим ярким щекам. — Хихи! Доброго утра, кстати! Извини за это все «аллигатором-по-лицу»!

Я вздохнула и медленно встала, отряхиваясь. Я не знала, отчего я злилась больше всего: оттого, что то же самое повторилось уже десятый раз, или оттого, что я по-прежнему не была к этому готова. Во многом, проклятье заставило меня принять неизбежность повторных встреч с такими маниакальными пони, как Пинки, как само собой разумеющееся.

— Да ничего страшного. Просто постарайтесь быть впредь осторожнее, Пинки, — проворчала я. — В этом городе куда больше пони, чем вам кажется, и бросание аллигатора в случайных направлениях ни к чему хорошему для него не приведет.

— Ага, ну, я решила, что едва он отрастит себе зубы, я тогда, раз уж на то пошло, буду бросать пони на него, — она остановилась, моргнула, потом посмотрела на меня. — Эй! А почему это ты вдруг знаешь мое имя? Я тебя никогда раньше не видела.

Я вздохнула и попыталась объяснить.

— Это потому что…

Пинки Пай тогда сразу же мне напомнила, что нет никакой нужды что-нибудь ей объяснять.

— Эт потому что ты, похоже, такая пони, которая стоит того, чтобы ее знать! Я как на тебя посмотрю — тут же хочу мятный шербет!

— Да. Да, это здорово…

— Ммммммммм. Шербет.

— Мне пора, Пинки, — простонала я, застегнув снаружи палатку и затянув на себе лямки седельной сумки. — Я сочиняю новую композицию, и мне нужно в городскую библиотеку, чтобы там мне помогли с…

— А почему вдруг ты живешь в палатке?

— Потому что если бы палатка жила внутри меня, у меня на рту была бы застежка, разве нет?

Я знала, что это заставит ее захихикать. Я надеялась, что этого хватит, чтобы занять ее на достаточно долгое время, и дать мне успеть быстро сбежать. На это утро, тем не менее, она остановилась на середине катания по земле от смеха.

— Эй! Библиотека! Это мне напомнило! Я пеку маффины для Твайлайт! Мне бы не помешало копыто помощи!

Я содрогнулась. Каждый белый день я пыталась вычеркнуть из памяти тот первый раз, когда я согласилась на ее предложение печь что бы то ни было. Прошло уже несколько недель с того нашего «дня вместе» и сейчас я уже пыталась стать более сильной, лучшей пони. Присутствие Пинки только напоминало мне, сколь великий путь мне еще предстоит преодолеть.

— Извините. Но я немного занята…

— Слишком занята для черничных маффинов? Потому что мы на такое не согласны, мисс…

— Хартстрингс, — пробормотала я. И тут же пожалела об этом.

— Дайте угадаю: Лира? Потому что если бы твое имя было…

— И я ненавижу сыр! — перебила я, нахмурившись. — Настолько же, насколько я ненавижу…

Я моргнула, а затем прищурилась.

— А теперь что вы делаете?

Она балансировала на одном копыте вниз головой.

— Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что если посмотреть на твою Метку вверх ногами, то она похожа мультяшное приведение из аркадной игры?

— Не похожа! — рявкнула я. Я моргнула. Я взглянула с любопытством на свое бедро.

— Корочее говоряя… — Пинки Пай вдруг уже вовсю прыгала вокруг меня с маленькой зеленой рептилией, вцепившейся деснами в ее мечущийся вверх-вниз хвост. — Если не хочешь печь, то я тебя заставлять не буду! Печение маффинов против воли — самая худшая разновидность печения маффинов! Я-то знаю! Миссис Кейк постоянно заставляет меня слушать Тори Хэймос!

— Эммм… — я отходила, моргая, от ее бьющей через край непредсказуемости, что эхом гуляла в обоих моих ушах.

— В следующий раз, когда я буду бросаться Гамми, мне надо будет сначала убедиться, что он отрастил крылья! Ну или хотя бы перепонки между пальцами!

— Пинки, подождите, — я потянулась к ней копытом. Я внутренне сжалось от мысли о том, что собиралась сделать. День, что меня ожидал, растворялся у меня на глазах с каждым мигом раздумий, угрожая мне утерей того продвижения в сочинении музыки, которое я так долго планировала. Дело все в том, что Пинки вдруг ни с того ни с сего пробудила во мне невероятное любопытство. Я не поняла до конца, что на это повлияло. Может, восхитительная ширина, с которой растягивались в улыбке ее щеки. Может, искорка в глазах, что никогда не угасала вне зависимости от того, сколь бы мрачными ни казались эти дни, выстроившиеся столь длинным рядом. В чем бы там ни было дело, музыка в моей голове вдруг показалась куда менее реальной. А Пинки Пай — наоборот. Она была совершенно материальной, пахнущей воздушными шариками и тортовым тестом; она стояла на расстоянии вытянутого копыта, широко улыбаясь мне. Моя жизнь превратилась в странную тюрьму, запертую происшествиями, огороженную случайными событиями. Там, передо мной, подпрыгивала на месте моя единственная возможность объять каждый горький дюйм моей беды и подвести всему этому итог улыбкой. Даже если эту улыбку мне придется украсть.

— Я передумала, — наконец смогли выжать из себя мои голосовые связки. — Я бы… ыннхх … с удовольствием попекла с вами.

— Правда?! — каким-то образом за какие-то две секунды она одним размытым пятном подбежала ко мне и прижалась своим улыбающимся лицом к моему. — Ты серьезно?

— Ага… — я сглотнула. — Почему бы и нет? Давайте пойдем, пока я опять не передумала.

— Куда торопиться?! Я еще даже не начала утренний обход городка!

— Утренний… обход?…

— Ну же! — она хихикнула и поманила меня за собой по тропинке. — Кому не нравится гулять под солнцем? Давай, не отставай, Спира!

— Лира.

— Какая разница. Двигай крупом, тоска зеленая!

 

— Потом, после оскорблений моего способа печь лимонные пирожные, он у меня спросил, не хочу ли я пройтись по Поцелуйной Дорожке на вершине холма над Понивиллем! — скривилась Пинки Пай, ведя меня по заполненному пони сердцу Понивилля. — В самом деле! Можешь представить себе такого наврального жеребца?!

— Мне кажется, вы хотели сказать «нахального», — сказала я. — Ну и что из того, что ему не понравилось то, что вы испекли? Может, вам стоило дать ему второй шанс, Пинки. Хотите верьте, хотите нет, но еда — не всегда кратчайший путь к желудку жеребца.

— Какая разница, — улыбнулась Пинки на ходу. — Это последний раз, когда я разрешила Рарити попытаться заняться для меня сводничеством. «Оо, дорогая, вы с Поки Пирси были бы просто восхитительнейшей парой!» Пфф! Ну да, конечно! Клянусь, если кто-то решит посадить нас на корабль, то лучше бы, чтобы в нас врезался айсберг!

Я тут же улыбнулась.

— Ну, я рада, что вы себя достаточно уважаете, чтобы хотя бы это признать. В отличие от того, что поп-культура хочет нам навязать, мы, кобылы, не все обречены быть безнадежными романтиками.

Я чуть было не врезалась прямо в тюльпан, протягиваемый мне.

— Доброго утра тебе, ангел, — сказал чарующий голос, единый с чарующим лицом, украшенным мягко-голубыми глазами, сапфировой гривой и красивой улыбкой.

— Оххх… — я моргнула. Я подобрала тюльпан с его копыта и переступила с ноги на ногу на месте. — Оххх… Эм…

Незнакомец улыбнулся, поклонился и ушел прочь, в направлении садовой тележки.

— Чего это с ним? — спросила Пинки недоуменно.

— Я… Я… — я глянула на него, на тюльпан, затем прочистила горло. Ощущая, как пылают мои щеки, я выбросила тюльпан прочь, пока никто на меня не смотрел.

— Я совершенно без понятия, — мы вдвоем пошли вперед. Пройдя немного, я наконец-то отыскала в себе силы говорить ровно: — Скажите, Пинки…

— Хммм?

— Вас не беспокоит то, что я незнакомка?

— Нет, меня больше бы беспокоило, если бы ты была мантикорой!

— Разве это… не опасная жизненная философия?

— Кто вообще живет философиями, ну в самом деле? — она счастливо напевала под нос, ведя меня вприпрыжку в сердце Понивилля. — По крайней мере, когда печешь, знаешь, что можешь кого-нибудь накормить!

Она обернулась и помахала бородатому жеребцу:

— Привет, Эйс! Как там твой теннисный локоть?

Я продолжила:

— Потому что вы же не можете знать, желает ли вам незнакомец зла, или…

— Главное — помни, у тебя еще три локтя есть в запасе! — крикнула, хихикая, Пинки жеребцу. — Так что не отказывайся от мечты!

Его голос усмехнулся в ответ вдалеке.

— Пинки? — нахмурилась я. — Вы хоть одно слово слышали, из того, что я?…

— Привет, Чирили! Ну как, ученики расцветают? Как лук?

— Хихи! — улыбнулась нам проходящая мимо кобыла. — Столь же восхитительно, как и всегда, мисс Пай!

— Хорошо! Дай мне знать, когда опять откроешь набор в детский сад! Мне совершенно не помешает прям сейчас пара часов дневного сна! — Пинки Пай улыбнулась мне. — Чирили — лучшая пони. Разве ты не согласна?

— Вы когда-нибудь вообще ведете меньше трех разговоров одновременно? — спросила ее я.

— Ооой! — она нервно улыбнулась. — Извини, Гайра. [3]

— Лира. И о чем вы извиняетесь?

— Я вижу неулыбающуюся пони и тут же приступаю к делу, понимаешь? — она вновь помахала кому-то в толпе. — Эй, Сетистовес! [4] Та шоу-кобыла из Вайнипега тебе так и не ответила на письмо?

Проходивший мимо желтый жеребец оглянулся на нее и покраснел.

— Кто? Что? — он с грохотом врезался в яблочную тележку. — Ой! Чтоб тебя!

— Хихи, — Пинки подмигнула и прошептала: — Этого очень легко отвлечь.

— Он такой не один, — я твердо уставилась ей в глаза. — Разве вы не считаете, что жизнь слишком хрупка и ценна, чтобы все топить в легкомыслии? Что, если что-то плохое произойдет, и меньше всего вам захочется, чтобы все пони вокруг улыбались? Что вы тогда будете делать? Вы к этому готовы, Пинки?

— Фу. Это что, лекция? — прыснула Пинки Пай. — Мистер Кейк мне их постоянно читает. Или, по крайней мере, считает, что читает. Трудно сказать, когда он всерьез, а когда нет. Ты когда-нибудь видела эту его шею? Говорю тебе, он, наверное, на треть жираф.

— Я просто думаю, что в вашем возрасте и с той ролью, что вы играете в социальной структуре Понивилля, вам бы не помешало быть чуть более…

— Потому что раньше жирафы жили по всей Эквестрии, до паломничества Советника Пуддингхеда в Центральную Долину. Болезнь — печальная штука, да? Короче, неважно, раз их сейчас устраивают их казино…

— Пинки, вас что, убьет, если вы хоть немного обратите на меня внимание?

— И вполовину меньше, чем… ух … родит тебя, чтоб ты перестала быть такой серьезной! — фыркнула она, а потом широко улыбнулась. — Серьезно, Лила, ты уже начинаешь говорить, как бабочка-робот.

Она протянула мне золотой тюльпан.

— Вот, ты уронила.

— Я… — я встряхнулась, оказавшись неловко представлена вновь джентельпонскому жесту. — Эм…
Я почувствовала, как мои щеки вновь запылали, когда я застыла на месте, растеряв все мысли.

— Как… откуда?…

— Не слишком отставай! — крикнула Пинки Пай ускакав вперед, ко входу в Сахарный Уголок. — Я знаю, это не забег Лиры, [5] но нам надо добраться до маффинов! Поторопись!

Она врезалась в крылатую фигуру.

— Оой! Хихи! Извините! Маффины зовут!

— Хммфф… — проворчала медная пегаска, шагая мимо нас. — Проклятые земные пони, клянусь Энтропой…

Заложив тюльпан за ухо, я вошла в пекарню. Внезапно я затормозила. С екнувшим сердцем я резко развернулась и глянула позади себя. Пегаска сделала то же самое, прищурив янтарные глаза в тени иссиня-черной гривы. На несколько секунд мы застыли, поглощены взглядами друг друга. Затем, обе пожав плечами, разошлись.

— Тьфу… — я поправила толстовку и вошла в Сахарный Уголок, преследуемая волнами холода. — Более неловко уже быть не может. [6]

 

— И вот так я узнала, что «тарелка пупу» [7] на самом деле значит! — сказала Пинки Пай, хихикая над мисками с тестом для маффинов посреди кухни Сахарного Уголка. — Фух! Я тебе так скажу: после того банкета Принцесса Селестия чуть ли не решила перенести Праздник Летнего Солнца в Мейнхеттен! По-прежнему не знаю, как ее Величество умудряется с тех пор так хорошо чистить зубы.

Я вздохнула тяжело и протяжно, пытаясь удержать в себе свой обед, пока я подготавливала чернику для маффинов.

— Ну что, узнаешь что-то новое каждый день, — я сглотнула, борясь с тошнотой. — Большинство пони, по крайней мере.

— Эй, не все ведь черно-белое.

— И что это должно значить, мисс Пай?

— Не знаю. Что-то там про Петрота Молиней, готова поспорить.

— Каждый раз, когда мне кажется, что вы начинаете говорить что-то разумное и понятное, я теряюсь только больше и больше.

— А потому, ты — идеально строгая кобыла!

— Идеально строгая… что?

— Ну, знаешь, как Жеребец и Олли? Льюис и Мэртин? Эббот и Кольтстелло? — она подмигнула мне, продолжая размешивать тесто в миске. — Одна из нас придурочная, а другая строгая и суровая! От этого куча пони будет смеяться до упаду, когда мы будем раздавать эти маффины! Мы станем новым великим хитом! Не успеешь оглянуться, как нас прозовут Арфабедрая и Конфетка!

— Почему-то мне кажется, эти прозвища уже заняты… — пробормотала я.

— Хихи! Веселее! Как бы я ни хотела рассмешить других пони, я только надеюсь, что смогу найти способ заставить и тебя тоже улыбнуться, мисс… мисс… — впервые ее речь затихла, а лицо застыло на шатком краю бездны недоумения.

Я подняла на нее взгляд. Я встала прямо.

— Что? Что такое?

— Эм… Эхех… — она закусила губу, краснея. — Мне говорили, что я часто туплю, но я не привыкла ощущать это сама, когда на меня находит…

— Вы не знаете, как меня зовут, так? — спросила я, нетерпеливо наклоняясь вперед. — Вы… забыли меня? Только что?

— Ну… ехехех… Я пришла сюда… печь маффины… а ты… ты…

— Стойте! — крикнула я. Несколько дюжин черничин упало на плитку пола, когда я наклонилась вперед, пересекая холод, и схватила ее за плечи. — Остановитесь немедленно! Хорошо подумайте, мисс Пай.

— Я… я пытаюсь вспомнить твою…

— Нет! Не пытайтесь! — воскликнула я. Я сглотнула и спросила нежным голосом: — Мне только нужно, чтобы вы это описали.

— Что описала?

Я закусила губу и проговорила:

— Что вы сейчас чувствуете? Что это проклятье с вами делает?

— Проклятье?…

— Разве вам не кажется странным, что вы вдруг оказались здесь в присутствии пони, которую видите впервые в жизни? — спросила я ее, ища глазами значение чего-то, что беспокоило меня многие бессонные ночи подряд. — Вы чувствуете, что несмотря на то, что мое лицо и мой голос абсолютно новые для вас, они все равно кажутся будто бы знакомыми? Что я каким-то образом уже говорила с вами прежде? Или это все совершенно смазано и нельзя ничего разобрать?

— Мне кажется… мне кажется…

— Прошу вас… — прошептала я болезненно дрожащим голосом. Я вглядывалась в ее глаза еще отчаяннее. — Это очень важно для меня. Мне надо знать, что с вами происходит. Мне надо знать, почему все так, как оно есть…

— Я… — глаза Пинки Пай сузились до предела, пока она, почти не дыша, оглядывала потолок, как обращенный в себя пони может оглядывать необъятные просторы своей тревожной души. — Мне кажется, что…

— Да? — выдохнула я.

Пинки Пай моргнула, а потом широко улыбнулась.

— Мне кажется, что надо добавить фисташек!

Мои уши мгновенно прижались к голове.

— Фисташек? — безэмоционально протянула я.

— Отожечки! — она прыгнула мимо меня и схватила банку с орехами с верхней полки. — Черника! Ха! Только скучные кондитеры используют в рецептах фрукты и ничего кроме фруктов! Понивилль — суровый фермерский городок! Надо бросить в тесто чего-нибудь хрустящего! К тому же, разве может так совпасть, что хоть у кого-то ну в самом деле может быть аллергия на…

— Мисс Пай! — чуть ли не зарычала я на нее. Я преградила ей путь к кухонной стойке. — Кто я?

— Настоящая красавица! — подмигнула она. — Мне нравится твоя грива, мятняшка!

Она скользнула мимо меня, открывая по ходу дела банку зубами.

— Мммф… А феферь ферефай мне ффернифу, пофафуйфта!

— Я тут пытаюсь быть серьезной! — я вырвала банку из ее челюстей. — Только что произошло что-то невероятное… фууу.

Я поморщилась, отряхивая с копыта ее скопившуюся слюну. Положив мокрую банку орехов, я вновь уставилась сурово на Пинки.

— Я здесь провела целых полтора часа и внезапно — меня тут будто и не было вовсе. Что вы ответите, если я вам скажу, что могу описать все, происходившее с тех пор, как мы встретились у моей палатки у северной окраины города?

— Мы встретились у палатки?

— Да! Вы швырнули мне в лицо Гамми!

— А, ну, я наверное пыталась его научить летать на дельтаплане, — она криво улыбнулась мне. — Скажи, ты случаем не знаешь, где я тут могу найти планер или… дельты?

— Пинки! — я схватила ее за плечи, практически крича. — Речь не о вас, мне или Гамми!

— Пфф! Ну да! Двое — это компания, три — толпа!

— Разве вас не беспокоит, что вы даже не знаете моего имени?!

— И что? Что в имени?

— Все! Я — Лира Хартстрингс!

— Да что ты говоришь? — широко улыбнулась Пинки. — Потому что если бы твое имя было…

— Клянусь, если даже хоть еще раз упомянешь сыр, я тебя…

— Ты, похоже, пони, которой не помешает кое-что узнать о печении маффинов! — хихикнула Пинки. — Разве этого недостаточно?

— Нет! — рявкнула я. — Недостаточно! Нас определяет то, кто мы есть, не меньше, чем то, что мы делаем!

— И как ты это называешь — Большая Теория Лиры?

— Хватит играть с моими словами, как на дешевом комедийном шоу! — я следовала за ней не отставая, пока она бесцельно кружила по кухне, хватая все больше и больше ингредиентов. — Как тебе понравится, если все пони вокруг тебя внезапно забудут твое имя?!

— Мне было бы тогда сложно попасть в танцевальные клубы.

— На самом деле! — я сложила передние ноги и нахмурилась на нее сурово. — Разве тебя это не побеспокоит? Разве не заставит считать, что будто бы огромный кусок тебя куда-то пропал? Разве не заставит тебя задуматься, что случилось, какая сила с тебя так много сорвала?

— Глупая Лира. Здесь же не Кантерлотский Двор! Не все пони здесь носят одежду.

— Тьфу… — я закрыла копытом лицо. — Пинки…

— Неплохая толстовка, кстати, — она вернулась к стойке и продолжила замешивать тесто. — Кто бы мог подумать, что ты была такой нахлебницей?

— Ты ничего не могла подумать! — сказала я. — Ты обо мне не знаешь ничего!

— Ты умная, начитанная, любишь музыку, а еще обожаешь читать длинные лекции.

Я застыла, моргая.

— Эм…

Пинки Пай хихикнула.

— О, прошу тебя. Мать Природа не дает нам Метки просто так! Это ведь как играть в кости со Вселенной! Разве Эйншталлион не говорил что-то там об этом?

— Ты думаешь, больше ничего не нужно, чтобы узнать пони? — спросила я монотонным голосом. Я указала на свое бедро. — Ты видишь Метку и думаешь, что я музыкант и каким-то образом этого достаточно?

— Ну, — она потыкала копытом в сторону моего бедра. — Золотая арфа определенно не значит, что ты изучаешь антропологию, как думаешь?

— Ох… Пинки…

— Думаю, пока ты обновляешься регулярно, никто не заметит разницы, а? [8]

— По крайней мере, просвети меня насчет этого, — сказала я, махнув копытом, чтоб подчеркнуть свои слова. — Произнеси свое имя ясно и четко и скажи мне, разве оно никак не действует на твой дух одним только своим звучанием?!

— Что, мое полное имя?

— Определенно.

— Хмм… — Пинки Пай подняла взгляд в потолок, катая во рту язык. — Пинкамина Диана Пай.

Она помолчала, медленно суживая глаза. Затем помотала головой.

— Неа. Скучно, как и всегда.

Я моргнула, скривив лицо.

— Эм…

— Да? Что-то не так?

— Н-нет. Просто оно… — заметила я, помедлила, а потом вздохнула. — Забудь.

Я бессильно сгорбилась, прислонившись к стойке.

— Не знаю, зачем я вообще с этим маюсь.

— Веселее, девочка! Я не понимаю, из-за чего все это беспокойство! Ну и что такого в имени? Мои родители чуть не назвали меня «Сюрприз». Это, наверное, было бы круто. Потому что когда я каждый раз затеваю вечеринку-сюрприз, я, получается, устраиваю праздник, пусть самую чуточку, но в честь себя! Но потом я поняла… хихихи… что у меня и так все всегда! Так что какая разница, как зовут пони, в конечном итоге?

— По крайней мере, у этой «тарелки пупу» значимое имя, так ведь?

— Ну, не столь значимое, как запах. Эй, давай с этим закончим уже! К чему сидеть без дела, когда можно печь, а?!

 

— Фисташки? — улыбнулась Флаттершай, глядя через стойку на нас. — О, Пинки, это невероятно вкусно! Ты меня искушаешь принести несколько домой, чтобы мои маленькие белочки тоже попробовали. Ты же не разозлишься ужасно, если я так поступлю?

— Эй! Эти маффины я отпускаю свободно не за то, что они последовали за Вайни Уоллесом через Хейстингский Мост! — воскликнула Пинки Пай. — Бери сколько хочешь, девочка! Вперед же, распространяй добрую весть о чернике и фисташках в каждом лесу! И если белка откажет тебе — отряхни свои подковы и иди к следующей роще!

— М-да… — пробормотала я себе в копыто, сидя облокотившись о нашу сторону торговой стойки. — Ты когда-нибудь сама себя слышишь?

— Фу. В последний раз, когда я приложила рот к микрофону, ничего хорошего кроме слюны из меня не вышло, — она помахала Флаттершай, когда та отошла прочь, присоединившись к красочному облаку жующих пони в сердце Сахарного Уголка. — Пение красиво только когда оно естественно. Так что никогда не планировала этим заниматься.

— Ты никогда не планировала много чем заниматься, как мне кажется.

— А Флаттершай — совсем другое дело. Ну, та пегаска, которая только что здесь была, — она указала на желтое размытое пятно в моем боковом зрении. — Клянусь, она реально может быть главным голосом в хоре. Что забавно, потому что многие мои друзья говорят, что у нас с ней одинаковый голос. А я себя сама не слышу. А ты слышишь? Кхм. До, Ре, Ми, Фа…

Я прижала копыто к ее рту, заглушая ее, и с суровым взглядом села прямо.

— Я уже достаточно наслушалась, Пинки Пай. Ты милая, смешная, восхитительная кобыла. Но я никак не могу прогнать мысль, что ты совершенно безнадежна.

— Мммффдеффна? — переспросила она. Я убрала копыто. Она помотала головой, порастягивала губы и произнесла: — Не знаю, как ты, но я себя чувствую очень даже счастливой.

— Чувствовать себя счастливой и быть счастливой — это очень разные вещи.

— Фуу, — она посмотрела на меня с отвращением. — С каких это пор?

— С тех пор, как Вселенский Матриарх одарила своим священным дыханием четыре угла этого мира и взошла во вселенную… какая разница? — я взмахнула копытами и встала. — Душа пони никогда не знает покоя… я имею в виду, по-настоящему, покоя… пока он или она осознает ясно свое положение во вселенском порядке вещей!

— А сейчас ты должна у меня спросить, читала ли я Дианейтику, да?

— Пинки Пай, разве ты совсем не ценишь прошлое или будущее?! — я посмотрела на нее с болью и беспокойством в глазах. — Сколько же ты можешь прожить только в настоящем? Как ты вообще можешь извлекать понимание смысла жизни из своего опыта, если эта жизнь размечена только тем, что есть здесь и сейчас? Разве ничто не хранит постоянство и значение?

— Хммм… Ну, думаю, я могла бы поразмышлять о прошлом, если только бы поняла, как слово «извлекать» к этому относится, — тихо произнесла она. Она потерла подбородок в задумчивости, не обращая внимания на еще двух пони, что подошли и взяли несколько маффинов со стойки. — Видишь ли, у меня, когда я была маленькой кобылкой, не так уж много было поводов для смеха. Наша семья построила себе дом в маленьком мрачном городишке, выстроенном на бороздах, оставленных костями безжизненных крыльев павшего бога. Смех там считался грехом, и единственное, чем измерялась ценность чьей-то жизни — так это трудами в смертельно опасных шахтах от восхода до заката.

— Пинки… — воскликнула я и, чувствуя, как у меня перехватывает дыхание, положила копыто ей на плечо. — Я… я-я и не знала. Ты в самом деле?…