Здесь и далее следует пока невычитанный текст. Свежайшая текущая версия — на GDocs. Еще раз приношу прощения за неудобства, скоро текст будет перезалит 26 страница

Твайлайт обернулась ко мне и прищурилась.

— Мисс Хартстрингс?…

— Мне нужно было вам сказать раньше! — сказала я с глухой усмешкой, протаскивая свое тело сквозь лямки седельной сумки. — У меня по расписанию через два часа урок музыки. У дочери мисс Хувз. Эм… как там ее зовут, Дисней?

— Динки?

— Да, с ней. Жеребенок — настоящее юное дарование. Но мне нужно обучать ее в высоком искусстве… эм … игры соло на флейте. Спасибо, что уделили мне время, мисс Спаркл, — я уже к тому времени подбиралась скользящим шагом к выходу, выйдя далеко за пределы поля зрения Твайлайт и Мундасер. Их взгляды были прикованы друг к другу. Видеть, что в их глазах не осталось более злобы, сменившейся отныне чем-то великим, мистическим и готовым к чему-то новому, было для меня одновременно и облегчением и поводом для растерянности. Я знала, что что-то удивительное или ужасное, или и то и другое одновременно готово было раскрыться в тот момент. И потому, настолько незаметно, насколько я могла, я приоткрыла боковое окно библиотеки телекинезом, прежде чем выскользнуть наружу через парадную дверь.

Едва оказавшись снаружи, я прижалась вплотную к коре дома-дерева. Убедившись, что никто из обитателей Понивилля не смотрит на меня с улицы, я скользнула вдоль здания, пока не расположилась, идеально укрывшись за кустами под окном, которое только что открыла.

Из этого укрытия я с легкостью слышала каждое слово, что произносили они приглушенно друг другу. Я ловила каждое их слово, тихо и одиноко дрожа.

— Мундансер, я думала… эм…

— Что я уже уехала?

— Эм… да…

— Я тоже. Я взяла билет на поезд в Филлидельфию, который отъезжает через час. Но, как я уже пыталась сказать, мне нужно было зайти к тебе, прежде чем я уеду. В конце концов, это просто вежливость…

— Ты хотела мне лицом к лицу сказать, что больше не собираешься работать над учебной программой.

— Ухтышки, ты действительно все знаешь, да, Твайлайт?

— Мундансер…

— Я знаю! Прощу прощения. Я… я просто…

Наступила роковая тишина.

Наконец, Мундансер начала сначала:

— Нет. Я не прошу прощения. В этом-то все и дело, Твайлайт. Я не прошу прощения. Я даже не могу прикидываться, что прошу. Я смотрю на тебя, я слушаю тебя, и все, что я наблюдаю — это всезнайку. И знаешь, что самое печальное? Я всегда так считала. Я знаю, что всегда так считала. Потому что насколько я себя помню, даже очень давно в нашем детстве, всегда существовала эта твоя позиция «я-возвышеннее-тебя», твое непрестанное желание поправлять мои ошибки, твой долг морализовать меня, указывая, насколько я неправа во всем, что я решаю говорить или делать, и…

— И ты не можешь понять, почему всю свою жизнь ты терпела такую кобылку? Ты не знаешь, почему ты с ней уживалась, почему ты с ней общалась и почему ты даже играла с ней и ходила с ней в школу?

— Я… я думаю, ты сейчас сэкономила мне немало сил на сотрясение воздуха.

— Можешь оказать мне такую же услугу, Мундансер?

— Хех… как же? Повторив все, что ты сказала мне в лицо? Унизив меня публично, тогда как мы должны были просто хорошо проводить время? Повторить то, что ты не можешь терпеть мою инфантильность? Повторить то, что ты думаешь, что я большой ребенок? Повторить то, что ты думаешь, что я слишком ленива, глупа и беззаботна и…

— Ты вообще задумывалась над тем, как ты выглядишь со стороны, Мундансер? Ты вообще осознаешь, что те слова, которые ты говоришь, могут причинить боль пони?

— А ты осознаешь, насколько ты сама настраиваешься на эту боль, Твайлайт?

И снова наступила тишина. Через некоторое время я услышала краткое мгновенье шороха их копыт. Судя по эху, я могла бы подумать, что целая вселенная пролегла между ними.

— Приезд в Понивилль был ошибкой, Твай. Я могу винить только себя. Это еще один урок, из тех, что я всегда извлекаю из совершенных снова и снова глупостей, и я знаю, что ты согласишься со мной.

— Мундансер, перестань…

— И вот, ты опять пытаешься меня успокоить, чтоб тебя! И что же ты будешь делать? Попытаешься меня образумить? Попытаешься спасти нечто, что слишком болезненно для нас обеих, настолько, что с этим вообще лучше дела не иметь? Твайлайт, когда мы с тобой в одной комнате, то это все равно что ходить по полу, усыпанному яичной скорлупой. И от каждого ее хруста у меня кровоточат уши. Меня просто тошнит даже от одной мысли о том, что все, что я скажу, запросто может сорвать тебя с цепи.

— Я действительно кажусь такой подавляющей? Мундансер, если бы хотя бы половине пони в городе, которых я знаю, сходила бы с копыт такая непредсказуемость как у тебя…

— Ну вот, ты хотя бы можешь общаться с половиной пони в городе, Твайлайт! — голос Мундансер сорвался. — Так почему же ты не можешь н-находиться со м-мной в одной к-комнате?

Последовавшая тишина была горькой, как соль в ране.

Мундансер шмыгнула носом и, наконец, выдавила из себя дрожащим голосом:

— Я не лгу тебе, Твайлайт. Ты будила во мне желание сломать себе рог в расстройстве больше раз, чем я могу сосчитать, но у меня, по крайней мере, хватило духу… признать, что что-то должно наконец быть п-похоронено! Что-то, что изначально вообще было невероятно б-безумным…

Ее голос прервался на еще один всхлип, брошенный одиноко в великую бездну белого шума, до тех пор, пока хромающий голос Твайлайт не ответил ей:

— Все… все всегда так и было, ведь так? — я буквально могла себе представить, как сжалось в нервном глотке ее горло. — Даже когда мы были жеребятами, мы не могли друг друга вынести. Как мы управлялись друг с другом, Мундансер? Как мы дожили до окончания школы?

Я услышала усмешку Мундансер. Она была влажной, как рана от стрелы.

— Что ж, Твайлайт… Думаю, детям гораздо проще вскочить обратно на копыта, а? — она всхлипнула в последний раз, и сказала твердым голосом: — Но после этого я обратно вскочить уже не могу. Больше не могу. Это так… так глупо. Я знаю, что это глупо. И ты знаешь, что это глупо.

— Но…

— Мы не можем друг друга вынести. И никогда не могли. Я не знаю… Я даже не хочу знать, что заставило нас считать, что мы можем.

Твайлайт глубоко и протяжно вздохнула. Ее копыта шаркнули, и я осознала, что она отходит от другой кобылы.

— Значит, вот и все?

— Да, Твай. Пожалуй.

— Я… мы могли бы… Иными словами… — голос Твайлайт мялся, как, должно быть, и ее лицо. — Я буду писать, Мундансер. Я буду писать и… и мы можем отслеживать друг друга. Знать, по крайней мере, куда заведет нас жизнь…

— И с чего ты взяла, что я захочу их читать больше, чем ты захочешь их писать, Твайлайт?

Следующим словам, сказанным Мундансер, потребовалось время, за которое она прошла к выходу из библиотеки. Она остановилась в проходе, и я услышала ее голос с двух сторон — и изнутри и снаружи. Из-за этого его звучание обрело некую призрачность, так что я в полной мере ощутила и поняла то, что же ускользало из жизни Твайлайт навсегда.

— Я рада, что ты здесь не одинока, Твайлайт. Я рада, что у тебя в Понивилле есть друзья, которые могут тебя терпеть; по крайней мере, у которых больше силы и убеждений, чем когда-либо удосуживалась найти у себя я. Ты заслуживаешь этого. Я серьезно. Я просто надеюсь, что ты сможешь извлечь из этого самое лучшее.

— А я просто надеюсь, что ты не извлечешь из этого худшее.

Мундансер вздрогнула тревожно. На мгновенье мне казалось, она готова была сказать что-то еще, пока не поняла, равно как и я, что слова навечно становятся бесполезны хору, потерявшему мотив. Она покинула Твайлайт в мгновенье ока, практически несясь прочь по городу. Когда дверь библиотеки закрылась позади нее, я представила себе, как, должно быть, дрогнул голос Твайлайт, говоря что-то вслед. Но я не могла этого знать наверняка, ибо я кинулась следом за Мундансер резвой рысью по Понивиллю.

 

Двадцать минут спустя я нашла Мундансер, сидящую на скамейке центральной железнодорожной станции. У ее сложенных ног покоилась седельная сумка. Мундансер грустно смотрела на восток, откуда вскоре должен был прибыть поезд, что отвезет ее в дом, стоящий вдали от родного.

Я не знала, как мне подступиться к этому, но я знала, что я должна. Жизнь полна последних шансов, и ни один из них не заслуживает разрушения. Как всегда, я продумывала предстоящий разговор на ходу, так что к тому времени, когда я подошла к ней, я тут же произнесла:

— Значит, вы направляетесь в Филлидельфию?

Она моргнула. Она подняла взгляд, и улыбка, что озарила ее лицо, была мне знакома, но в то же время нет: теперь она была пуста.

— Ага. Город Братской Любви, типа как в «Ох братец, как я от этого города залюбилась», — она тяжко вздохнула и провела копытами по лицу. — Хех, простите, не самая лучшая моя шутка, бывало и лучше.

— Ну, никто, впрочем, вам и не кидает биты за выступление, — пожала плечами я и опустилась на скамейку на расстоянии с запасом от нее. — Сама я еду в… эм … Мейнхеттен. Всегда хотелось узнать: правда ли съедобно Большое Яблоко.

— Я там бывала. В этом городе определенно хватает чего-то сполна, — пробормотала Мундансер, переводя взгляд обратно на восточный горизонт. — Но уверяю вас, это не яблочное повидло.

Пригладив копытом гриву, я уставилась в том же направлении, что и она. Мое сердце болезненно пульсировало в страхе, что поезд подъедет в любую секунду.

— Я вам завидую. Мне еще ждать несколько часов. А поезд в Филлидельфию уже почти здесь.

— Да? А почему?

— Кажется, будто вы вот-вот рухнете в обморок. Я и не думала, что Понивилль способен так утомить.

— Хех… Должна была это предугадать сама… — она, казалось, хотела сказать что-то еще, но губы ее оставались неподвижны, подчиняясь воле болезненных мыслей.

Я нежно посмотрела на нее, на ее белую шкурку, лавандовые глаза и алую гриву. Я вспоминала, как расчесывала ее восхитительные волосы под музыку Марцарта, а Твайлайт в это время читала нам сказки старых кобылиц из семейного фолианта, передаваемого из поколения в поколение в семье Спаркл.

— Я приехала в Понивилль, чтобы встретиться с другом, — сказала я. Мундансер всегда оставалась собой. И я решила, что в мои последние с ней моменты мне тоже лучше оставаться собой. — И, кажется, я получила больше, чем хотела.

— Хех… — она блеснула мне промораживающей улыбкой. — И вы тоже, а? Что ж, мир тесен, мисс…

— Прошу вас… — прошептала я. Улыбка моя была столь же болезненной, как и дыхание, с которым я с трудом проговорила: — Зовите меня Лира.

— Я тоже приехала сюда повидать друга, Лира. Подругу детства, — сказала мне Мундансер. Ее взгляд был столь же далек, как и восток, на который устремлены были ее глаза, и которому она прошептала: — Ее зовут Твайлайт Спаркл. Она в этом городе знаменитая кобылка. Вы, скорее всего, о ней слышали.

— Слышать можно только то, что вам говорят.

— Хех… Вы говорите почти как она… — Мундансер сделала глубокий вдох. — Только вы говорите не столь высокомерно.

— Высокомерно?

— Ннххх… дело даже не в этом… — она провела копытом по лицу и застонала. — Я сюда приехала ей с кое-чем помочь, спустя многие, многие годы после нашей последней встречи. И вот, я обнаружила, что эти годы кое-что значили. Они стерли воспоминания, что у меня были…

— Какие воспоминания, если позволите мне спросить?

Она тяжко сглотнула.

— Воспоминания о раздражении. Воспоминания о разочарованиях. Воспоминания о непрерывных боданиях и агонизирующей боли, которую причиняли друг другу кобылки, которые должны были бы воевать не на жизнь, а насмерть, вместо того, чтобы пытаться проводить пижамные вечеринки.

Я поежилась на скамейке, шепча:

— Разве не у всех детей есть… проблемы уживания друг с другом время от времени?

— Да, но это растворяется в уходящих годах. По крайней мере, так должно быть. Но со мной и Твайлайт… — она помедлила, закусив губу, затем поглядела на меня. — Я думаю, это от того, что она выросла слишком рано. В этом нет ничего плохого, конечно. Она просто стала жутко умной, жутко усердной в действительно слишком раннем возрасте. А я…

Она вновь глядела сквозь меня на горизонт. Ее фиолетовые глаза впились в ужасную правду, и эта правда принесла на них влагу.

— Она права.

— Хммм?

— Твайлайт права… — голос Мундансер дрожал. Но глазам моим являлась иная картина: она сохраняла самообладание с поразительной зрелостью. — Я и правда сейчас как ребенок. Но…

Ее голос стал тверд, как и взгляд ее глаз, когда она одним всхлипом подавила болезненную дрожь дыхания и нахмурилась сурово, глядя на горизонт умирающего дня.

— Но вот чего она не знает, так это того, что однажды у меня не осталось никакого выбора, кроме как вырасти. Она никогда не выходила в мир, в отличие от меня, ну или не так рано, как я. Тогда как она оставалась под крылом своей царственной наставницы, осваивая секреты магии по книгам, я изучала Эквестрию, выхватывая мгновенья реальной жизни из первых копыт. Во всех делах мне ничего не давалось легко, а потому мне пришлось вырасти куда раньше, чем я сама тогда хотела бы. Так что сейчас…

Она усмехнулась едва слышно и опустила взгляд на копыта, которые она нервно теребила друг о друга.

— Так что сейчас я ничего с этим не могу поделать. Мне нравится быть большим ребенком. Мне нравится получать удовольствие, делать глупости и жить жизнь с распущенным седлом. Все потому, что я понимаю… Я знаю, как быстро может пронестись мимо жизнь, если мы вдруг перестанем ценить ее.

Она сглотнула и подавила болезненную гримасу. Затем она поглядела на меня.

— Именно потому, мне кажется, я стала учительницей, — сказала Мундансер. — Я хотела окружить себя молодостью. Я хотела стать свидетельницей того, как жизнь расцветает вокруг меня каждый белый день. Как думаете, разве такое желание слишком мелочно для выбора карьеры?

Я медленно покачала головой и сказала:

— Нет. Совсем нет.

— И вот, теперь Твайлайт… — Мундансер устремила взгляд в далекую дымку Понивилля за деревянной постройкой железнодорожной станции. Постепенно, ее губы начали дрожать, а глаза вновь наполняться влагой. — Т-теперь Твайлайт живет в таком замечательном месте, окруженная столь удивительными вещами, но понимает ли она это? В смысле, действительно ли, действительно ли она это осознает?

Она сглотнула, и ее голос надломился:

— Мне кажется, что нет. Мне кажется, она понимает, что она столь сильно состарилась за такое короткое время, что у нее больше нет ни единого шанса на шаг назад, для того, чтобы вновь ощутить ту радость… то счастье от понимания того, что значит по-настоящему расслабиться, жить. Она не поднимет носа от книги, она никогда не спустится со своего высокого трона достаточно надолго, чтобы успеть понять, что это… все это … совершенно не стоит такого беспокойства. И наблюдать за этим так больно…

— Возможно… — храбро сказала я. —… кто-нибудь может помочь ей найти эту радость?

Мундансер крепко зажмурилась.

— Я не могу.

Мне ни к чему даже было спрашивать, почему.

Но она ответила мне все равно.

— Потому что… — она шмыгнула носом и посмотрела на меня с болью в глазах. — Я сама была на ее месте. И хоть на весьма краткий период, но возвращаться в него я не хочу никогда. Я стала старше, и я осознаю это так же, как я не могу более оставаться в одной комнате с Твайлайт. Едва стоит мне вспомнить об этом, как мне тут же начинает казаться, как близка ко мне смерть. А она так долго прожила бок о бок с бессмертным царственным аликорном, что… что мне кажется, она даже и не поймет, когда смерть настигнет ее, и тогда будет уже слишком поздно и для нее и для тех, кому она близка.

Она содрогнулась и провела копытом по глазам, вытирая их.

— Иногда мне кажется, что лучше отпустить что-то, пока это еще можно вырвать из души без лишней боли, пока у нас еще есть силы с этим покончить.

Я услышала свисток. Я посмотрела вдаль — теперь настал мой черед бороться с подступающими слезами. Я увидела ее поезд, вырастающий из горизонта. Она уже поднялась на ноги. Я хотела увековечить в памяти этот момент скорбной песней, но рот мой совершенно онемел.

— Что ж, я знаю, потерю чего я могу пережить, а чего — нет, — Мундансер перекинула седельные сумки через позвоночник и улыбнулась по-стальному храбро: — Меня ждет куча учеников. У меня есть карьера.

Она кратко усмехнулась.

— Да чего уж там, у меня даже есть здоровенный и очаровательный жеребец, с которым можно ходить на долгие прогулки, — ее голова опустилась на мгновенье. — Эти вещи я себе позволить могу. И что важнее всего, эти вещи я себе позволить хочу.

К этому моменту я изо всех сил сдерживалась, чтобы не зарыдать. Я прочистила горло, изо всех сил стараясь избегать взгляда на шипящий паром поезд, тормозящий перед нами. Никогда не представляла себе подобный момент столь громким и омерзительно раздражающим. Пар вился между нами, как холодное дыхание, что вырывалось с моим криком поверх грохота тормозящего паровоза:

— Я уверена, что вас ожидает прекрасная жизнь. Так же, как и Твайлайт.

— Что прошло, то прошло, Лира. Я предпочитаю жить в будущем. Всегда предпочитала. Только сейчас у меня больше нет причин сомневаться в своих предпочтениях.

— Надеюсь, это то, ради чего вы работали, мисс… — умоляющим тоном произнесла я, теряя четкость зрения. Я знала ее имя. Я ценила ее имя. Я только лишь всеми фибрами своего существа желала услышать его в последний раз. Услышать, как она его произносит.

И она произнесла его. С ее обычной улыбкой, ее подмигиванием и всем ее прочим:

— Мундансер. И если однажды вы прочитаете в газетах о том, что Филлидельфия распалась в прах, знайте — мне оказалось на что-то не наплевать.

 

Натянув на небо темную завесь, вечер опустился на Понивилль. Твайлайт Спаркл сидела за столиком Сахарного Уголка. Стоял уже куда более поздний час, чем то время, когда ее обычно можно было застать здесь, но ее, похоже, это не беспокоило. В равной же степени и окружавшие ее пони не обращали на нее никакого внимания, несмотря на весьма драматическое событие, что развернулось здесь два дня тому назад.

Одна пони, тем не менее, в итоге подошла к ее столику. Я медлила возле нее несколько мгновений, истязая себя отговорками, пока не вспомнила тона в голосе подруги, которую я только что потеряла, и не поняла, что отговорки эти бессмысленны.

— Кхм. Эм… Мисс Спаркл?

Она медленно подняла взгляд от листа с заметками, который она до этого внимательно читала.

— Хммм? — она моргнула, будто пробуждаясь от унылого сна. — Ой, извините. Могу вам чем-нибудь помочь, мисс?…

— Хартстрингс. У меня есть вопрос… эм… — я изобразила болезненное смущение. — Ой, право. Вы же сейчас не на службе? Мне, правда, наверное, не стоит задавать вам сейчас вопросы по поводу библиотеки…

— Что вы, пожалуйста… — столь мягко улыбнулась она, сколь сумела. — Как по мне, так я всегда готова помочь понивилльцам с какими-нибудь исследованиями. Чего вы хотите?

— Дело, в общем-то, пустячное. Мне просто интересно было… проводите ли вы частные уроки практической магии.

— О. О, это… ехех… — Твайлайт вздохнула тяжко и глубоко. Взгляд ее опустился на стол перед ней, а веки ее обессиленно затрепетали. — Я… я не слишком гожусь в репетиторы.

Мое сердце упало. Вот это что-то новое.

— Что… эм… С чего вы так решили, мисс Спаркл? Все пони в городе говорят, что вы Элемент Магии и…

— Я просто… Я к тому веду, что если вы действительно хотите научиться чему-нибудь магическому, я обязательно постараюсь… д-дать вам урок… — произнесла она, болезненно содрогнувшись.

Я медленно сглотнула. За веками моих закрытых глаз, каждый раз, когда я моргаю, я видела медленно катящийся вдаль поезд. Я прошептала, не глядя на свою подругу:

— Сейчас неподходящее время? Вы… вы, кажется, расстроены.

— Думаю, у меня бывали дни и получше, — пробормотала Твайлайт. — Но вам совершенно не стоит об этом волноваться…

Вот оно. Я улыбнулась ей. С самым мягким выражением лица из возможных, я смиренно спросила ее:

— Кто сказал, что я беспокоюсь, мисс Спаркл?

Она подняла взгляд на меня. В ее глазах сверкнул на мгновенье жеребячий просящий взгляд, который вскоре вновь сменился взрослым выражением. Несмотря ни на что, что-то чистое и нежное успело проскользнуть во внешний мир.

— Я только что навсегда попрощалась с подругой, что была со мной с самого детства. Я попросила ее приехать и помочь мне с организацией местной учебной программы, и… и последние несколько дней мы потратили каждое мгновенье бодрствования на срывы друг на друга. Я никогда прежде так… — она покачала головой, пуская свой полный боли взгляд в замысловатый танец по полу заведения. — Я не припоминаю, что когда-либо так гладила ее против шерсти… или кого-либо вообще, если уж о том речь. Как будто того времени, когда мы были жеребятами, и не было вовсе.

Я медленно уселась напротив нее и сложила передние ноги на столе.

— Быть может… Быть может, время меняет нас к худшему?

Твайлайт сглотнула и помотала головой.

— Я в это не поверю ни на секунду. Я думаю, что мы всегда абсолютно такие, какие мы и есть, от начала и до конца, даже если у нас и меняется угол, под которым мы демонстрируем наши черты. Эта подруга, или эта кобыла, которую я считала своей подругой, должно быть, всегда была моей полной противоположностью. Я просто этого не осознавала до настоящего момента, — она снова сглотнула и, вздохнув, повесила голову. — Короче, я чувствую себя настолько глупо…

Я сочувствующе посмотрела на нее.

— Плохие ссоры случаются. Хотела бы я, чтобы вы не переживали об этом…

— В этом-то и дело. Нет.

— Что нет?

Она подняла на меня взгляд.

— Нет. Я не переживаю об этом, — она сглотнула и глаза ее метнулись в сторону. — То есть, я переживаю не по поводу… по поводу того, что она ушла из моей жизни, а скорее по поводу того, насколько легко я могу потерять что-то. Как будто…

Она закусила губу.

Я уставилась на нее.

— Что, мисс Спаркл?

Она бессильно пробормотала:

— Как будто чего-то не хватает в моей жизни. Есть какая-то… какая-то огромная дыра в моей душе, мисс Хартстрингс. Эта огромная дыра была всегда. И Мундансер, эта кобыла, она каким-то образом танцевала по ее краю, не замечая, сколь ужасающе и безгранично мы несовместимы с ней в роли лучших друзей навсегда. И все те мои воспоминания… все эти счастливые воспоминания — они внезапно не значат более ничего для меня, — она на мгновенье поперхнулась сдавленным всхлипом, глаза ее дрогнули. — И я не понимаю. Несмотря на все мои годы учения, несмотря на весь мой опыт в логических измышлениях, я просто… не понимаю, что же пошло не так…

Я водила копытами по столу, рисуя рассеянно на нем круги под холодным светом ламп вечернего Сахарного Уголка. За окнами замерцали звезды, как когда-то мерцали они на стенах моей спальни, в годы, когда волшебники и принцессы ступали по земле.

— У меня… у меня тоже когда-то было две подруги, — сказала я.

Твайлайт молча смотрела на меня.

— Они были самыми лучшими подругами, каких только кобылка может пожелать, — улыбнулась я, впадая в транс от разворачивающихся перед моими глазами воспоминаний, что мерещились мне меж вьющихся узоров лакированной древесины столешницы. — Обе они не были друг на друга похожи. Одна была изобретательна, но давила авторитетом. Другая веселая и энергичная, но импульсивная. Если сунуть их двоих в здоровенную банку и потрясти, то я не удивилась бы, если, открыв эту банку, увидела бы их обеих с откушенными головами. Хехех… — я сглотнула и потрепала затылок копытом, продолжая говорить: — Но я их любила все равно. Я любила то, как их голоса мелодично звенели в воздухе, когда мы гуляли вместе по городу. Я любила то, какими странными и драматичными наши игры в прикидки иногда становились оттого, что обе они никогда не могли сойтись на какой-то общей идее. Каждый день, что я провела с ними — это момент, что навсегда останется в памяти, навсегда останется ценим; это — драгоценность, с которой не страшно ступать по минным полям взрослой жизни.

Я сделала глубокий вдох и откинулась на стуле, цепляясь за рукава толстовки, разглядывая пыльные потолочные балки заведения.

— А потом… — я сглотнула. — А потом мы повзрослели. И мы разошлись. Все мы учились в разных школах единорожьих искусств, окончательно выбирая независимые карьеры. И однажды, спустя много времени после тех дней нашей юности, в которые мы без тени сомнения надевали игрушечные тиары и расчесывали друг другу гривы, напевая детские песенки, мы попробовали организовать встречу. Хмммм… И это была самая худшая идея, какую мы могли только придумать. Слишком много лет прошло — мы слишком повзрослели и посерьезнели, а посему все то, что держало нас вместе, распалось без остатка. Мои подруги были все столь же умны, замечательны, интеллигентны, остроумны и красивы, как и прежде. Они были, по сути своей, все теми же несущими радость и счастье существами, какими они и родились в этом мире. Но, к сожалению, наша дружба продолжаться более не могла. И знаете почему, мисс Спаркл?

— Почему? — наклонилась она ко мне, разинув рот. — Почему же она не могла продолжаться?

— Потому что дружба — она как песня, — тихо сказала я. — Ее отдельно взятые мелодии и рефрен могут быть самыми чарующими звуками, что вы когда-либо слышали, способными заставить сам воздух сиять.

Я медленно наклонила голову. Я внимательно и торжественно заглянула в ее глаза.

— Но даже самая впечатляющая песня не значит ничего без перехода между мелодиями. Она распадается. Она теряет целостность. Она — что угодно, но только не гармония. Прекрасные вещи навсегда останутся прекрасными вещами, но им не суждено вечно оставаться вместе.

Челюсти Твайлайт сжались. Она избегала моего взгляда. На какой-то миг мне показалось, будто она удаляется от меня быстрее, чем поезд, что увез прочь Мундансер.

Я знала, что должна сказать следом. Я наклонилась и положила свое копыто на ее.

— Посмотрите на меня, мисс Спаркл.

Она послушалась. Обессиленно.

— Все умирает, — сказала я. — Все. В наших силах, по крайней мере, возможность отсрочить этот момент. И, чтобы сделать это с достоинством, мы всенепременно должны взять все то, что ценнее для нас всего на свете, и проложить к этому переходы, прежде чем пропасти, нас от этого отделяющие, разрастутся шире и глубже.

— Вы не просто умная пони, мисс Спаркл, — улыбнулась я. — Вы благословенная пони. Не дайте тому, что всю вашу жизнь постепенно распадалось, оградить вас от радостей и возможностей, что вас окружают сейчас. Не поддавайтесь отчаянию, или же жизнь благословенная обернется жизнью проклятой.

Она смотрела на меня; ее лицо — сама хрупкость и уязвимость.

— Все то время, что я провела в Понивилле, я писала письма Принцессе Селестии о том, что я познала в дружбе; я прилежно выполняла эту поставленную перед собой задачу, — она замолчала, когда ее губы вдруг задрожали, а по щеке прокатилась слеза. — Я и не думала, что когда-нибудь мне придется писать о ее конце…

Она хотела сказать что-то еще, но не смогла. Ее лицо исказилось, сморщилось, и она рухнула на столешницу, заливаясь слезами.

Я обхватила обеими передними ногами ее копыто и сдавила его.

— Послушайте меня, мисс Спаркл. Извлеките из этого урок, воспримите его, но не зацикливайтесь на нем. У вас есть друзья… здесь и сейчас… в Понивилле. И вы не потеряли их.

— Я… я не хочу т-терять и их т-тоже… — всхлипнула она.

— Тогда воспользуйтесь моментом. Подумайте о будущем, — мои глаза были сухи, в отличие от ее, но более я не ощущала из-за этого злости. Я улыбнулась с дьявольским очарованием учительницы, что отыскала мудрость в разыгрывании учеников и раскармливании драконов. — Живите, пока можете, со своими друзьями, с которыми вы делите свою жизнь, и, быть может, вам не придется более волноваться о написании о конце чего-нибудь…

Моя речь прервалась сгустком пара, в который обратилось мое дыхание. Я резко вдохнула, откинувшись назад, прикрывая рот. С расширившимися глазами я поглядела за окно.

Луна сияла высоко над упавшим покровом ночи.

Застучав зубами, я обхватила себя.

— Нет. Пожалуйста, нет. Не сейчас…

Я услышала звук колокольчиков за своей спиной. Я оглянулась через плечо. В Сахарный Уголок вошла Рарити. Ее грива растрепалась после долгого дня, проведенного за шитьем неведомых множеств тканей. Она зевнула, по крайней мере, в столь благородной манере, которую могла позволить себе, а затем обернула телекинезом свой голубой шарф вокруг вешалки.

— О благие небеса! Какой утомительный день! Ооооо, миссис Кеееееейк! Прошу вас, скажите, что еще не слишком поздно, чтобы заказать мятное суфле…

Я содрогалась под наслоениями морозных волн. Я стиснула зубы, встряхнула головой и отчаянно всхлипнула в сторону Твайлайт:

— Мисс Спаркл. Пожалуйста, услышьте меня. Не забудьте о… — я подняла взгляд. Она уже ушла.

— Тв-Твайлайт? — заикаясь, пробормотала я. Я оглядела каждую сторону. Я почувствовала тень, слепо скользнувшую мимо. Я развернулась резко еще раз. Мое сердце на миг замерло.

Твайлайт шла по Сахарному Уголку… и шла она навстречу подруге.

— Эм… Д-добрый вечер, Рарити.

— Твайлайт! О, ты как раз та кобыла, что мне нужна! — подавила смешок Рарити, склоняясь над стойкой с тортами и трепеща ресницами. — Ты ни за что не поверишь, какое платье заказала у меня сегодня Сапфир Шорс! В смысле, она, конечно, пони с отменным вкусом к моде, но с недавних пор у нее проснулась тяга к ужасно кричащему стилю, и…