Здесь и далее следует пока невычитанный текст. Свежайшая текущая версия — на GDocs. Еще раз приношу прощения за неудобства, скоро текст будет перезалит 9 страница

Как и со всеми элегиями, что посещали мой разум, я стремилась понять природу «Прелюдии к Теням». А это означает самостоятельное исполнение мелодии, сразу по завершению ее составления. Я знала, что нечто мистическое, нечто зачарованное кроется в этом произведении. Но чего я никак не ожидала, так это полноценного магического эффекта от проигрывания ее на моей лире. Едва я закончила играть «Прелюдию к Теням», я обнаружила у себя серьезный сдвиг настроения. Я стала нервной, параноидальной, очень пугливой. Любая неопределенная форма, каждый луч света говорили мне, что нечто по ту сторону стен надвигается на меня. Я была напугана практически до смерти, когда еще одна мелодия немедленно заняла место Прелюдии в моей голове.

Вторая Элегия Луны — ее название, вновь благодаря Твайлайт, оказалось «Закатное Болеро». Сыграв Прелюдию и Болеро подряд, я осознала, что музыка эта содержит в себе плавный переход. И в тот момент я поняла, что элегии, приходящие в мой разум — не просто случайные мелодии. Они были сюитой, и я оказалась на границе открытия грандиозной симфонии неведомой величины.

Когда я впервые сыграла «Закатное Болеро», я была рада не ощущать волну беспокойства типа той, что обрушила на меня Прелюдия. Вместо этого меня накрыло возбуждением, которого я никак не ожидала. Мое сердцебиение ускорилось и не замедлялось в течение тридцати шести часов. Мне казалось, я способна пробежать марафон. Мне трудно было понять, было ли это воздействием магии тяжелых ударных ритмов Болеро или же какой-то необъяснимой силы, природу которой только Найтмэр Мун способна понять. Ведь я была лишь смертной, играющей мелодии неземного духа-аликорна. Я готова была поспорить, что одними только двумя исполнениями я удержала больше знаний, чем даже несчастная Принцесса Луна была способна знать в тот момент.

Третья Элегия Луны потребовала у меня довольно большого времени для понимания, ибо поначалу я просто услышала то же «Закатное Болеро» заново. Потребовалось множество часов медитации долгой холодной ночью для того, чтобы, наконец, осознать, что третья элегия является модифицированной версией Болеро, замедленной, и с добавлением меланхоличного диссонанса. Отчаянно ища объяснения, я зарылась в лунные тексты, доступные мне в библиотеке Твайлайт. Для этого потребовалось больше двух месяцев, но, освоив достаточно слов Лунной Речи, я, наконец, смогла отыскать отрывок, посвященный Принцессе Луне и второй композиции одной из ее предыдущих сочинений. Так и родился «Марш Приливов».

Исполнение «Марша Приливов» произвело на меня мгновенный эффект. Он заставил мою голову закружиться, а время, казалось, замедлилось. Я тогда поняла, что «Закатное Болеро» готовило меня к этому, потому что мое сердце оказалось не готово к жуткому эффекту Марша, и у меня, возможно, не хватит сил закончить композицию. Тот момент в моих изысканиях дал мне понимание того, что эти элегии не только предназначены для исполнения подряд, но они так же подавались мне в идеальной последовательности, как будто бы в этом всем была какая-то незримая цель. Сейчас же я чувствую еще большее желание исполнять эти зачарованные мелодии, ибо я внезапно почувствовала, что какой-то иной дух помимо меня самой здесь замешан.

У четвертой Элегии Луны долго не было названия, потому что ей я дольше всего не желала его давать. После первого исполнения меня охватила паника, потому что я оказалась ослеплена, проиграв только половину произведения. Действительно, не существует более подходящего слова, чтобы это описать. Я помню, как той ночью упала посреди моей хижины, дрожа, хватаясь за тени. Мне кажется, я, возможно, даже кричала, зовя на помощь — но ни один пони не мог меня услышать. Трудно об этом вспоминать. Самое важное — это то, что когда взошло утреннее солнце, я смогла увидеть его, и то была величайшая радость.

После этого я отказалась от погони за элегиями больше чем на шесть недель. Разве можно меня в этом винить? Я имела дело с симфонией, лежащей далеко за пределами моего контроля. Мое проклятье определенно не снималось ни одним из последующих исполнений. К тому же, понимание их не делало меня хоть сколько-нибудь менее уязвимой смертной душой пред творением богини пони. Тем не менее, по мере того как утекали дни, четвертая элегия продолжала резонировать в дальних уголках моего разума, и меня вновь потянуло к лире, как мать к ее больному жеребенку.

Я выбрала вечер, когда взошла полная луна. Ее бледное сияние успокаивало мои чувства, потревоженные страхом, когда я вновь взялась перебирать струны. Я исполнила первую элегию, затем вторую, затем третью. И, конечно же, на середине Элегии №4 мое зрение покинуло меня. Храбро (и слепо) я продолжала играть и затем, когда я закончила композицию, зрение вернулось ко мне. И не только оно — помимо всего, я ощущала странное спокойствие, покой, что удерживал меня в бодрствовании и твердости духа под леденящим взглядом ночи. На следующий день я взялась за исследования в библиотеке Твайлайт, и практически немедленно наткнулась на древнее сказание о том, как Принцесса Луна излечила целую деревню от болезни, поражавшей глаза пони. И более того, она сделала это с помощью мелодии, имя которой было «Соната Тьмы».

После мучительных обстоятельств, касающихся Сонаты, я почувствовала, что могу справиться с чем угодно. Потому я взялась за Элегию №5 с превеликой смелостью и решительностью. Как выяснилось, мое усердие было совершенно ни к чему. Пятая элегия оказалась очень успокаивающим, почти что утонченным переживанием. Я бы не назвала ее всенепременно «счастливой». Более подходящим словом было бы «безопасная». Согласно Твайлайт Спаркл, имя этой композиции было «Звездный Вальс» — очень подходящее название. Ее каденция повторяет собой воодушевляющий ритм «Закатного Болеро», и при этом примешивает некоторый диссонанс, сродный со звучанием «Марша Приливов»; но, при этом, «Звездный Вальс» достигает куда большего эффекта неземной запредельности.

Исполнение «Звездного Вальса» было абсолютно нейтральным. Тогда как вычурность и неземной эффект мелодии поначалу очаровали меня, спустя дни после исполнения композиции я ощущала печаль разлуки. Я не могла даже спать от ощущения того, насколько одинокой и жалкой я себя чувствовала. Я не могла перестать думать об этой мелодии, о пустоте, в которой эхом блуждал звук струн моей лиры, как будто я звала своих давно потерянных сестер, которых я никогда более не могла увидеть. Почему сестер? Я по-прежнему это плохо понимаю. Но когда я думаю об этой композиции, я поднимаю взгляд на звездные просторы, и внезапно ощущаю, будто у меня есть ответ, пусть еще и не раскрытый мной.

Затем пришла очередь Элегии №6. Твайлайт Спаркл мгновенно распознала мелодию, а затем она поразила меня, сказав, что это — ни много, ни мало — Гимн Лунной Империи. Она объяснила мне, что эта композиция, на самом деле, использовалась в качестве призыва к сборам солдат в годы, предстоящие восстанию Найтмэр Мун. Прежде чем Принцесса Луна была изгнана с помощью Элементов Гармонии, ее порченный дух обманом заставил многих единорогов следовать за собой. В результате, под командованием Найтмэр Мун собралась армия. Используя этих несчастных пони, темный аликорн попытался захватить власть своей сестры над душами тех, кто ее защищал.

Мне больно от мыслей, что какие-то невидимые языки учат меня музыке, что, когда-то была создана на погибель моих собственных предков. Единороги практически вымерли в результате войны между святыми сестрами Эквестрии. Элегии, открываемые мной, были пугающи и таинственны, но они не были лишены своей особой красоты. Думаю, можно даже не говорить, что даже самые коварные инструменты, создаваемые нами в этом мире, зарождаются первоначально как благородные предметы искусства.

Итак, с величайшей самоотверженностью я погружалась в тексты каждого древнего тома, что мне удавалось найти. Вскоре я обнаружила, что практически все имеющее отношение к шестой элегии было вымарано из современной истории. В некотором роде, это было ожидаемо. Никто в здравом уме не хотел бы, чтобы что-то подобное Лунной Империи возродилось в наши дни, в наш век. И все же, это по-настоящему трагично, что такие фантастические произведения искусства — прекрасные по одному только своему качеству — должны быть совершенно окончательно уничтожены вместе с нечестивыми тенями прошлого. По мере того, как меланхоличные мелодии текли в моем сознании, я все больше понимала, что мне нет необходимости знать подлинное имя элегии, чтобы установить ее структуру. С тех пор, как начались мои тяготы, я обрела непостижимое чувство, что не может быть запятнано страхами и предубеждениями времени. Более того, я, из числа всех пони, должна знать, что слова бессмысленны в моих поисках. Я могу только представлять, сколь много от своей души Принцесса Луна вложила в свою симфонию, прежде чем отравленный разум превратил ее во что-то нечистое.

Я решила назвать шестую композицию «Лунной Элегией», и ее воздействие на меня было заметно сразу же при ее исполнении. Как только я закончила перебирать струны, я почувствовала, как ледяное дыхание моего проклятья удвоилось… утроилось. Казалось, будто каждый теплый уголок мира отдалился от меня. Я ощущала онемение, холод, голод, и к этим ощущениям я была очень чувствительна. Внезапно для меня открылось понимание, почему эта мелодия так соблазнительна для жестоких подстрекателей к войне. Если достаточно фанатиков услышит «Лунную Элегию», то несложно представить, как тиран, подобный Найтмэр Мун, заставляет их делать что угодно за одно лишь обещание избавления от эффектов этой мелодии. На самом деле, единственный способ, который я смогла отыскать, чтобы освободиться от этого парализующего холода, состоял в том, чтобы проиграть все элегии подряд, начиная от первой, кончая пятой.

И тогда, возможно, мне простительно быть столь нерешительной в штурме Элегии №7, мелодии, которую сама Твайлайт Спаркл назвала «Плачем Ночи». Плач — это песня, посвященная мертвым. Я надеялась отыскать много всего к концу распутывания этого проклятья, но мертвые к моим надеждам не относятся.

И в то же время, что мне остается делать? Я определенно не могу бросить эти композиции. Я изучила их, я открыла их. Нельзя пропустить мелодию, нельзя перепрыгнуть вперед, чтобы посмотреть, чем симфония кончится. Я не могу отыскать Принцессу Луну и спросить ее помощи. Я не могу послать письмо Принцессе Селестии, дабы просить ее мудрости. За исключением проницательности Твайлайт и исследовательских способностей Спайка (они оба были в лучшем случае лишь временной помощью) я на этом пути одинока. Это холодная и полная опасностей дорога, подобная полету маленькой пони сквозь бесконечность ночи или пути одинокой фигуры сквозь мрачные джунгли.

 

Вчера в полдень я медленно шагала по Вечносвободному Лесу. У меня не было никакого выбора, кроме как отнестись к этому легко. Не имело значения, сколь отчаянной я себя чувствовала. Срываться в полный галоп было бы пустой тратой энергии, и я сохраняла каждую частичку моих сил для того, чтобы удерживаться от падения без сознания посреди густой растительности.

Было холодно. Очень, очень холодно. Мои зубы стучали, и волоски шкуры стояли торчком. Даже под всеми слоями одежд — плащом, шарфом и зимней шапкой, а также курткой-толстовкой — я была готова рассыпаться на миллион замороженных осколков.

Когда проклятье пало на меня, я находилась в центре Понивилля — в эпицентре, где Найтмэр Мун впервые коснулась земли после долгого тысячелетия изгнания. По этой причине, очевидно, для меня это место в самом сердце Понивилля — самое теплое. Отходя от него, я дрожу у границ городка, замерзаю в моей хижине, и окончательно теряю чувствительность в местах столь далеких от центра, как, например, ферма Сладкое Яблоко.

В Вечносвободном Лесу я, возможно, погибну. Температура невыносима. Для любого другого пони, я, наверное, кажусь лихорадочной размазней, дрожащей под слоями шерсти и ткани. Это подвиг сам по себе — выдавать мое состояние просто за временную болезнь. Я редко, на самом деле, хожу так далеко, и делаю это только тогда, когда это совершенно необходимо. Мне необходимы материалы для исполнения «Плача Ночи». И потому я должна идти. Я должна продираться сквозь лес. Вскоре уже я достигну своей цели.

Каждый раз, когда я смотрю на уходящую вперед кривую тропинку, дорога, кажется, вытягивается дальше, чем есть на самом деле. Чтобы избежать потери сознания, я подняла взгляд наверх, позволяя хрупким лучикам света, сочащимся сквозь листву, играть с моими глазами. Я слышала, что Вечносвободный Лес должен быть пугающим, что бесконтрольный природный рост — это страшная вещь, противостоящая порядку в мире, поддерживаемому для нас его хранителями, такими как пегасы, например. Лично мне же кажется, что все эти кошмарные вещи, кроющиеся в Вечносвободном Лесу — невидимы и безвредны, по крайней мере — по сравнению с очень настоящим холодом, что атакует мое тело каждый раз, когда я решаюсь войти сюда. Путь, что я проделала вчера, подобен в своей мистической характеристике нырянию в подземное озеро, укрытое под полярной ледяной шапкой. Для меня теплее было бы, если бы я ввела себе в вену полный шприц льда. Баловство с мистическими эффектами лунного проклятья едва ли можно назвать игрой, и все же, я не могу разрешить мою ситуацию без того, чтобы не поиграть с ними хоть чуть-чуть.

Мне нужно было постоянно отвлекать себя. Я думала о Плаче. Я думала о нотах, выжженных в моем мозгу. Мои уши дергались, когда я представляла себе каждую из мелодий задолго до того, как я исполню их. На улицах Понивилля, прежде чем биты в благодарности были брошены к моим ногам, я репетировала мелодии — но каждый раз преднамеренно изменяя оригинальную композицию. Я не могла репетировать настоящие композиции, в точности попадая в каждую ноту; идеальное воспроизведение означает активацию магического заклинания, вплетенного в исполняемую элегию. Меня глубоко пугала перспектива наградить других пони той же мистической тяготой, что я, и только я одна должна нести. В конце концов, смысл освобождения себя от проклятья состоит в поисках способа найти сперва общий язык с этими душами. Это благородная цель, и она стоит всех этих испытаний, несчастий, дрожи… по большей части.

Я почувствовала огромную тень, нависающую надо мной. С радостным вздохом я поняла, что наткнулась на дом-дерево. Разнообразные маски экзотического дизайна приветствовали меня, когда я, спотыкаясь, достигла двери и застучала по ней дрожащим копытом. Я с трудом держалась на ногах, дрожа на пороге. В этот раз я чувствовала себя слабее. Я не знала, сколько еще смогу продержаться.

К счастью, мне не пришлось ждать слишком долго. Я услышала ее голос практически мгновенно:

— Входи. Войди же, чужак или друг, входи за порог. Ибо зелья, что есть у меня, любой излечат порок.

Я глубоко вдохнула и отрыла дверь. Мне пришлось заставить каждую из дрожащих мышц сформировать добрососедскую улыбку.

— Добрый день, мисс Зекора, — я чуть не упала замертво на полу. Заклинив себе суставы в ногах, я встала настолько прямо, насколько смогла, скаля зубы в зеленом свете факела. — Извините за беспокойство.

— То едва ли беспокойство, моя добрая кобыла, — сказала вечно созерцательно зебра. Она стояла над кипящим котлом, косясь на смеси трав, которые она крошила в него, создавая новое, экспериментальное зелье. — Пока гость в доме моем, о заботе о нем я не забыла.

— Ну, э-это хорошо… — я поморщилась от очередной волны холода. Я боялась поднять глаза, будто ожидая, что свешивающиеся украшения из ее пустынной родины превратятся в смертельно опасные сосульки. — Эм… Мне сказали, что вы местный знахарь, и что вы редко ходите в город…

На самом деле, это был пятый (или шестой?) раз, когда я повторяла те же самые слова, которые от того не становились менее неловкими.

—… но мне отчаянно необходимо закончить научный эксперимент, над которым я работаю в Мейнхеттенском Университете, и м-мне не хватает четырех реагентов. Мне сказали, что у вас есть достаточно звуковых камней, которые в-вы обычно продаете, я права?

Я стиснула зубы. Я знала ответ Зекоры прежде, чем она сказала его. Мне нужно лишь было, чтоб она сделала его быстро. Если бы только зебры были столь же пунктуальны в своей предсказуемости, как пони…

— Хмммм, звуковые волшебные камни, турами сработанное наслажденье, — пробормотала Зекора в туманной атмосфере своего дома, помешивая отвар в котле перед ней. — Я скажу, пять битов пони за камень, войди в мое положенье. Я бы желала просить и меньше того, но, увы, звуковые камни достать — испытанье порой тяжело.

Она подошла к полке, где располагался черный ящик. По пути, она впервые с тех пор как я пришла, глянула на меня, и глаза ее расширились.

— Тенями клянусь, твои одеянья! Неужто ужасной метели в Эквестрии есть предсказанье?

Ну начинается…

Я тяжело сглотнула и рискнула. Я опустила оба капюшона — плаща и толстовки. Заметит ли Зекора клацающие зубы под моими улыбающимися губами, или нет, я сказать не могу. Могу лишь надеяться на то, что этот жест сам по себе отвлечет ее, ведь прежде он работал успешно.

— Вам ни к чему б-беспокоиться, мисс Зекора. В Понивилле суровой погоды не ожидается. Это просто мое с-состояние.

— И что же за состояние это, позволь мне спросить? — Зекора взяла из черной коробки четыре темных кристалла и аккуратно подхватила их цепким хвостом. Она подошла ко мне с выражением лица наполовину обеспокоенным, наполовину веселым. — До тебя у пони видала самое большее я — обычай их шляпы носить.

— Это генетическое, так что н-ни одно из ваших л-лекарств мне не поможет, — после такого количества путешествий сюда, я поняла, что эта отмазка — самая лучшая, чтобы сократить время визитов. Я ничего не имела против Зекоры. Я уверена, что насладилась бы ее компанией, и если бы могла предсказывать ее приходы в Понивилль, я бы пришла к ней пообщаться в мгновенье ока. Просто сейчас, чем дольше я находилась в ее доме, тем больше я обретала уверенность, что мои копыта онемеют навечно.

— Серьезно, я з-здесь только за звуковыми камнями, — я уже тянулась телекинетическим щупом в левитирующую передо мной сумку с битами. Несколько недель уличных выступлений привели меня к этому полному дрожи моменту, и я не собиралась мешкать. — Пять битов за камень? У меня как раз с собой двадцать…

— Наверняка-же, есть что-то, что могу я для тебя совершить! — лицо Зекоры вытянулось в печальном выражении. Затем, оно внезапно просветлело. — А! Быть может тебе стоит драконьего зелья испить?

Ох блин.

Она еще ни разу этого не говорила в мои прошлые визиты.

— Охх… — я стояла, замерев с протягиваемыми битами, как турист, внезапно обнаруживший, что заблудился в ужасающих джунглях. — Д-драконье зелье? Мисс Зекора, клянусь, мне не нужно ничего кроме…

Но она уже доставала банку из ближайшего шкафчика, и наполняла деревянную миску красной жидкостью.

— Есть благородная мысль, что научил меня пони народ — гостеприимство должно быть впереди всех забот. Можешь звуковые камни уж своими считать, но я б жестока была в холоде тебя оставлять!

— Мисс Зекора, в самом деле… — я провела по лицу копытом. Почему? Почему мне суждено быть проклятой посреди этого океана благословений? Я могла бы просто схватить камни и бежать. Я могла бы украсть их, и использовать эти двадцать битов для своей пользы когда-нибудь в другой раз. Какое бы это имело значение? Зекора не вспомнила бы обо мне, была ли я грабителем или святой. Зачем? Зачем я играю по этим правилам? Разве я и так не прошла через достаточно всего? Я одинока в этом кошмаре. Разве я не заслуживаю права немного сжульничать, особенно, когда это означает, что я получу то, что мне необходимо быстрее? — Вы не должны мне ничего…

— Слова твои говорят «нет», но голос твой говорит «да», — она поразила меня своей улыбкой не меньше, чем и своими словами, продолжая подталкивать меня к свежеприготовленному зелью. — Дрожь уменьшится твоя, глоток нужно сделать едва.

Иногда я задумываюсь, была бы я менее прямолинейна в своем поведении, если бы те, с кем меня сводит жизнь, на самом деле помнили бы меня. Со вздохом поражения, я подошла к ней и благодарно приняла ее лекарственный дар. Вкус его не был и вполовину столь горек, как осознание его бесполезности. Я не сомневалась, что зелья Зекоры способны исцелить пони-оспу, лепру и даже пегасский артрит. Единственная вещь, способная облегчить мою ситуацию — это улыбка, счастливая и невежественная, и это мой долг явить ее в этот момент перед ней.

— Большое спасибо, мисс Зекора. Это было очень благородно с вашей стороны.

— Оно должно дать довольно тепла, чтоб вернулась ты туда, откуда пришла, — сказала она. — И теперь, когда драконьего зелья отведала ты, жажду просить тебя — имя свое ты скажи.

— Лира, — продекларировала я. — Лира Хартстрингс.

Я запустила невидимый метроном в моей голове, в ожидании того, что придет следом.

— Ах, «Хартстрингс», столь прекрасное имя. Если б только всякая душа хранила частички этого стиля.

Я не могу сдержаться. Я хихикаю каждый раз, когда я слышу эти слова. И только это, куда сильнее зелья, сделало холод куда как терпимее.

— Ой, спасибо. Как жаль, что у вас нет инструмента, чтобы под него читать ваши прекрасные рифмы.

— Рифмы речи моей, лишь традиции шамана, — объясняла Зекора, идя к ближайшей стойке, чтобы подобрать камни и вернуться назад. — Посягательство на пути музыканта для меня нежеланно.

— Почему же? — спросила я. Сказав это, я взглянула на деревянную резьбу, лежащую на ближайшей полке. Там я увидела сценку из нескольких фигур зебр, собравшихся вокруг праздничных барабанов. Я почувствовала, как мое сердце забилось от одной только этой мысли. — Музыка — это самый лучший способ выражения движений души, — прошептала я, неприкаянно разглядывая увлажнившимися глазами картинку из жизни пустыни. — Как для пони, так и для зебры.

После паузы, я протянула ей двадцать битов, и положила четыре звуковых камня в свою сумку. Зекора сказала что-то новое мне на этот раз, потому я тоже хотела сказать что-нибудь «новое» ей.

— Уверена, в городе полно сочинителей, которые бы с радостью согласились работать с вами над чем-то, что не связано с травами и зельями. Твайлайт Спаркл и ее друзья очень высоко отзываются о вас, в противном случае я бы никогда не подумала бы идти сюда за этими камнями.

— Уверена, у них есть и поважнее дела, чем время терять, чем музыкой рифмы зебры обвивать.

— Но… ведь вы столь… — я оглядела стены, что нас окружают. И совсем вскоре, я почувствовала, как вернулась моя дрожь; но на этот раз не мое одиночество было тому причиной, а ее. Я осознала, что я — единственная посторонняя вещь в этом месте. Зекора создала дом для себя вдали от дома родного, и основы ее маленького гнезда были прекрасны, равно как и странны.

— Вы столь одиноки з-здесь, — прошептала я, наконец, не в состоянии более прятать дрожь моего тела. — И меня не покидает чувство, что это от того, что вы сами так решили, м-мисс Зекора. Если бы я была на вашем месте… — я закусила губу. Что я делала? Мне нужно было просто уйти и покончить со всем с этим. Я добыла камни. По-жеребячьи наивно, я продолжила: — Если бы я знала, что у меня так много друзей в городе, я бы провела вполовину меньше времени наедине, чем обычно провожу я сейчас.

На Зекору, казалось, мой страстный призыв не произвел впечатления. Она отошла обратно к котлу как солдат, вернувшийся на свой пост.

— То, чем я занимаюсь в единении, я делаю во благо. Работа шамана не знает конца, пока не достигнет она того, что ей надо.

Я посмотрела на нее взглядом, полным печали.

— И все наши годы мы тратим силы на работу над чем-то, что важно для нас… — я сопротивлялась волне мороза, обрушившейся на меня. Я чувствовала, что мои глаза способны замерзнуть в глазницах, и все равно я продолжала глядеть на нее. — И это ведь очень долгое время для жизни без музыкального сопровождения, как думаете?

На этих словах она с любопытством глянула на меня и мягко улыбнулась.

— Любопытно мне, с чего говоришь ты, используя «мы». Неужели шаманом являешься здесь так же и ты? Хехех… — уверена, что эта усмешка, сорвавшаяся с ее губ, должна была быть легкомысленной. Но, тем не менее, для меня она была как горькая пилюля, отвратительнее на вкус, чем все экзотические зелья, слитые воедино.

— Шаман… Музыкант… Богиня…? — я тяжело сглотнула. Стены, будто покрытые острыми льдинами, казалось, грозились меня раздавить. Я, спотыкаясь, будто застряв копытами в сугробе, попятилась из домика-дерева. — К чему звания, если у нас нет никого, кроме нас самих, с кем можно поделиться нашим даром?

Что-то отразилось на поверхности булькающего котла Зекоры, что-то иное, не то же, что на ее лице. Сощурив свои голубые глаза, она видела лишь только густой клок тумана. Она оглядела стены своего дома. Помимо любопытного ощущения от того, что она будто бы только что воспользовалась своим голосом для нескладной речи, это откровение не оказало на нее никакого эффекта. В конце концов, она всегда была одинока.

 

Еще задолго до заката я вернулась в свою хижину. Но даже с учетом этого, я не бросилась тут же исполнять «Плач Ночи». Мне нужно было прийти в себя после похода в Вечносвободный Лес, что казался подлинной тундрой для меня. Я улеглась по центру моей койки, съежившись под горой одеял. Я лежала там, пережидая утихающие волны холода, репетируя в уме Плач. Но не только этим я занималась — я должна была укрепить свой дух перед тем, что мне предстоит совершить, перед тем, к чему долгие часы медитации, вне зависимости от их числа, не способны в действительности подготовить.

Вы, наверное, думаете, что моя жизнь предсказуема, с учетом всех обстоятельств. Трудно предположить что-либо столь далекое от истины. Все мое положение как таковое — один слепой прыжок в неизвестность. Даже сам аликорн, сотворивший эти мелодии, пребывает в забвении касательно произведений, что я стремлюсь раскрыть. Единственная душа в этом мире, кто, возможно, знает хоть малую частицу истины — это Найтмэр Мун, окончательному поражению которой были рады все пони, равно как проклятые, так и благословленные.

Это задача смертных — обретать смысл в бессмысленном. Богини ходили по земле среди нас тысячелетиями, истинно это и по сей день. Когда моя задача становится слишком неподъемной для меня, я просто напоминаю себе, что, хоть у меня нет ничего, кроме воспоминаний, я все же едва ли одинока в моей борьбе. Понимание этого мало дает мне утешения, но наделяет меня силой во вполне достойной мере.

После полутора часов отдыха я решила, что готова. Я взяла лиру. Я взяла факел. Я взяла нотные листы, записи и масляный фонарь. Наконец, я захватила также четыре темных звуковых кристалла. Эти устройства использовались поколениями как туров, так и единорогов, благодаря их способности поглощать акустические волны. После долгих часов, проведенных за чтением в библиотеке Твайлайт, я выяснила, что аналогичные материалы использовались протоэквестрийскими жителями для укрощения магических волн зачарованных предметов. Бытует гипотеза, что это вещество изначально было создано из вибрирующего камня, существовавшего еще до первого Восстания Дискорда. На самом деле даже считается, что эти камни иммунны к энергиям Хаоса. Единожды воспользовавшись ими, я осознала, что смогу направлять эффекты элегий Луны куда мне надо. Я смогу удержать их в сфокусированными в одной области таким образом, чтобы я смогла куда лучше выносить исполнение этих композиций. Все, что мне нужно было от этого вечера — это найти способ справиться как надо с тем, что будет дальше.

Следуя красивой иронии, опустился вечер. Я преодолела погруженное во тьму расстояние, отделявшее мою хижину от крохотной деревянной лачуги на краю леса, освещая дорогу тусклым светом фонаря. Достигнув лачуги и откинув защелку, я открыла дверь, являя своим глазам спрятанную лестницу, что круто уходила в выкопанную в земле траншею. Я вырыла эту яму самостоятельно, в течение нескольких месяцев напрягая свои телекинетические мышцы. Закрыв дверь «хижины» за собой, я спустилась на глубину пятнадцати футов, достигнув в итоге центра прямоугольного погреба двадцать на тридцать футов. [3] Когда я только начала эти эксперименты, я не могла точно сказать, какую опасность для окружающих меня жителей Понивилля могут представлять эти магические композиции. Я решила подстраховаться и соорудила себе в некотором роде «бункер», в котором я могла бы исполнять свои одинокие симфонии в полной уверенности, что ни одна другая душа, кроме проклятой моей, не услышит композиции Принцессы Луны.

Я повесила фонарь на металлический крюк, вбитый в крышу подземного тайника. Тусклый янтарный свет плясал на досках, удерживающих окружающие меня земляные стены. Пол был равномерно покрыт кусочками гравия, что хрустели под моими копытами. Море камней занимало собой всю площадь кроме деревянной панели по центру, на которой был установлен металлический пюпитр. На него я водрузила свою лиру. Притянув деревянный табурет магией и поставив его перед инструментом, я затем разложила звуковые камни в ключевые позиции — во все четыре угла деревянной панели таким образом, чтобы они окружали меня и мою лиру. Я погрузилась в медитацию, сосредоточившись на энергетических нитях магии, настроенных на мой рог, и зачаровала четыре кристалла. Они озарились темно-изумрудным мутным светом, что заиграл под янтарным поцелуем фонарика над головой. Это слияние цветов напомнило мне об утре Теплого Очага. Сидя в центре неземного сияния, я успокоила дыхание, а затем вставила записную книжку, полную музыкальных записей, в засечку на середине ножки пюпитра.