Доц., канд. культурологи, ст. научный сотрудник
Государственного института искусствознания
Проблемы национальной и культурной идентичности и искусство
Аннотация статьи. Данная статья посвящена проблемам сравнительного анализа дискурсов национальной и культурной идентичности в России и Японии. В условиях процессов глобализации, ведущих к все возрастающей унификации культур, приведения их к единому политическому, экономическому и социальному стандарту, проблема культурной и национальной идентичности представляется одной из основных. В статье сравниваются формы национальной и культурной идентичности в русской и японской культурах, возникавшие в ситуации взаимодействия с более развитыми по ряду параметров цивилизациями. Примечательно, что несмотря на определенную схожесть российской и японской культурной истории: необходимость самоопределения по отношению к Китаю и странам Запада для Японии и по отношению к Византии и Европе для России, эти страны выработали разные дискурсы идентичности. Главной формой японской идентичности выступала национальная художественная традиция, в то время как русская самобытность опиралась по преимуществу на православную религию. В качестве одного из главных тезисов статьи выступает мысль, что в условиях такой полиэтничной и многоконфессиональной страны как Россия, дискурс идентичности, основанный на ценностях художественной культуры, имеет больше шансов на успех, нежели те или иные разновидности форм национальной, культурной и цивилизационной идентичности, основанные на религиозной догматике.
Вступление. В ходе процессов глобализации особую актуальность приобретают вопросы сохранения национальной и культурной идентичности социумов. Действительно, под влиянием глобализации в жизни наций и социальных групп наблюдаются два по видимости разнонаправленных процесса, в равной мере угрожающих национальной и культурной идентичности. Первый – это «размывание» культурных границ и формирование некоей «усредненной» глобальной культуры, характеризующейся наличием общих культурных паттернов, устанавливающихся и на Западе и на Востоке. Можно вспомнить знаменитые слова Р.Киплинга из «Баллады о Востоке и Западе», о том, что «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут», но к современной социокультурной ситуации больше подходят другие строки из этого же произведения: «Но нет Востока, и Запада нет, есть племя, родина, род». И действительно, современный исследователь с трудом может сформулировать четкие отличия Запада от Востока в ситуации, когда на место специфическим местным культурным особенностям приходят общие для всего мира культурные стандарты, характеризующиеся усредненными привычками потребления, в том числе и культурных продуктов. Люди во всем мире посещают кафе быстрого обслуживания «Макдональдс» и «Пицца-хат», носят джинсы одинаковых моделей, смотрят одни и те же голливудские фильмы и имеют возможность доступа к глобальной сети Интернет.
Одновременно в условиях глобализации наблюдается и другая, в чем-то противоположная первой тенденция, которая может на первый взгляд показаться даже парадоксальной - «размывание» национального и усиление этнического начала, все более громкие заявления различных малых групп, в первую очередь этнонациональных и региональных о своей культурной уникальности и неповторимости. Этнические и региональные культуры, культуры малых национальных групп и народностей, делая акцент на своей самобытности, нередко уходят в «глухую оборону» по отношению к культурам национальным, видимо опасаясь, что культура больших наций может подорвать идентичность малых народов. Эта ситуация во многом связана с тем, что глобализация «подрывает» именно уровень национальных культур, которые теряют в цивилизационных общностях свою объединяющую, «стержневую» функцию и, как следствие, тут же «запускается» процесс распада и дробления крупных культурных образований на малые этнические и региональные группы.
В условиях давления глобальной унифицирующей и нивелирующей национальные культурные традиции глобальной культуры и стремительного нарастания центробежных тенденций внутри цивилизационных и национальных общностей, характеризующегося преобладанием этнических и региональных культурных оснований над общенациональными, проблема национальной и культурной идентичности приобретает особую остроту. Думается, что существование любых культурных общностей, теряющих «несущие» культурные традиции, свой «центр» либо под влиянием нивелирующих тенденций глобализации, либо под влиянием все большего дробления культуры на малые этнические или региональные группы, испытывает серьезную угрозу. Действительно, в каждой культуре существует свой «центр», свое «ядро», которое является хранилищем общих символов общности и обеспечивающее максимально эффективную коммуникацию между представителями различных субкультур. «Размывание» этого «центра» или «ядра» чревато для культуры утратой своей самобытности, уникальной специфики, «запуском», как уже говорилось выше, процессов бесконечного дробления и размежевания и несамостоятельным существованием в фарватере какой-либо целостной и самостоятельной культуры.
При анализе культурных факторов, способных обеспечить сохранение российского цивилизационного «ядра» одним из наиболее очевидных в духовном плане выступает художественная культура или искусство. Здесь не утверждается, что традиционные для России религиозные конфессии способствуют культурному или национальному конфликту, однако каждая религия несет на себе груз многовековых или даже тысячелетних традиций, связанных со специфической догматикой, религиозно обоснованной системой бытовых норм и обычаев, которые по определению не могут разделяться всеми. То есть в России, страной с множеством конфессий, самыми крупными из которых выступают, несомненно, православие и ислам, при этом к традиционным для нашей страны конфессиям относятся и буддизм и иудаизм, религия не может выступать в качестве формообразующего фактора для «центрального ядра» культуры. Кроме того, несомненно, нельзя списывать со счетов и людей атеистических убеждений.
Как структурообразующий фактор «центрального ядра» российской культуры искусство, думается, обладает значительно большим потенциалом. Для российского общества, включающего в себя, как уже говорилось выше, не только православных, но и несколько десятков миллионов мусульман, представителей буддизма и других религиозных конфессий, а также и немалое количество людей, придерживающихся атеистических убеждений, великая русская литература, музыка, театральная традиция, живопись и скульптура, кинематограф, искусство других народов, создававших Российскую цивилизацию, могут более эффективно выступать в качестве формы российской цивилизационной идентичности, чем какая-либо религиозная система. Дело в том, что памятники художественной культуры обладают значительной силой воздействия на эмоциональном уровне, обращаясь к проблемам и ситуациям, актуальным до тех пор, пока человек сохраняет способность мыслить и чувствовать, без жесткой привязки к определенной религиозной догматике и своду законов, которым всегда может быть противопоставлена другая догматика и другие обычаи и обряды.
Иными словами, в тех или иных религиозных системах всегда сохраняется факторы отчуждения и разъединения, порожденными различиями в догмах, обрядах и традициях, в то время как искусство, обращаясь к общечеловеческим ситуациям и эмоциональным состояниям, обладает способностью воздействовать на душу любого человека.
В данной статье предполагается рассмотреть некоторые формы национальной и культурной идентичности, в которых ведущую роль играет искусство. Под коллективной или «мы-идентичностью» (этнической, национальной, культурной и т.д.) автор вслед за видным немецким ученым Я.Ассманом понимает те представления о себе, какие складываются у группы и с каким идентифицируют себя ее члены. С точки зрения Я.Ассмана, национальная идентичность есть результат осознания, т.е. рефлексии прежде неосознанного представления о себе. В таком случае «культурная идентичность – это ставшая предметом рефлексии причастность к той или иной культуре, иначе говоря, признание своей принадлежности к ней». (1, С. 143).
Как правило, размышления о собственной культурной идентичности возникают у различных социальных групп, этносов, наций и цивилизаций в ситуации встречи с другой культурой. Именно ситуация межкультурного контакта, диалога, противостояния порождает необходимость поисков ответа на вопросы о культурной принадлежности, о национальных и религиозных ценностях, о сущности традиции, с которыми соотносят себя группы, вступившие в процесс межкультурного взаимодействия. Причем вопрос о собственной национальной и культурной сущности более остро воспринимается культурой, испытывающей давление более развитой по ряду параметров цивилизации или находящейся на грани уничтожения в результате военного вторжения.
Ответы на вопросы о сущности собственной культуры в ситуации межкультурного «диалога-противостояния» могут быть найдены в самых разных сферах и различные культуры в этой ситуации акцентируют важные именно для данного общества аспекты собственной идентичности. Так, в процессе исследования данной проблематики могут быть выделены религиозные, политические, социальные и художественные дискурсы идентичности. В большинстве случаев все вышеперечисленные разновидности наблюдаются не изолированно, а в смешанных, например, религиозно-политических или социокультурных воплощениях.
Например, Япония в определенные периоды своей истории с целью утверждения своей независимости от Китая, использовала политико-религиозный дискурс, основанный на синтоистском мифе о происхождении правящей японской династии от богини Солнца Аматэрасу-но Омиками и специальном титуле японского правителя «тэнно» (Небесный Правитель), в то время как китайский император был всего лишь Сыном Неба. В тоже время уже в период Муромати (1334-1467) японские идеологи начинают поиски сущности «японской души» в художественной культуре. Это связано с тем, что в средневековый период японской истории синтоизм, как разновидность исконной национальной японской религии отходит по сравнению с буддизмом и конфуцианством на второй план. При этом считалось, что буддизм, конфуцианство и даосизм в качестве импортированных из Китая и Кореи учений не могли, по мнению многих представителей японской элиты, отражать японскую сущность.
В то же время японская художественная культура содержала в себе ряд самобытных видов и форм искусства, таких например, как поэзия «вака» и «хайкай», драматические театральные формы Ногаку и Кабуки и некоторые другие, не имевшие аналогов в китайской культуре и воплощавшие собой, по мнению многих, специфически японское чувство прекрасного. Находясь лицом к лицу с китайской цивилизацией, обладавшей очевидным превосходством в религиозной, философской и научной сферах, японцы осознавали, что лишь традиционные эстетические категории, такие как «моно-но аварэ», «югэн», «ваби», «саби», «каруми» и ряд других, нашедших свое отражение в классическом романе, поэзии и театре, могли претендовать на выражение уникальности японской культуры. Подобные рефлексии представителей японской духовной элиты были суммированы в знаменитой формуле «вакон кансай» или «японский дух, китайские учения», возникшей впервые в период Муромати.
В начале XVIII века в Японии формируется так называемая школа «национальных наук» или «кокугаку», которые следовало отличать от конфуцианства и буддизма. Теоретики «кокугаку» усиленно занимались изучением древних памятников истории, литературы, поэзии и мифологии древней Японии, особенно поэтической антологией «Манъесю» и мифологическим сводом «Кодзики». При этом, по словам американского историка японской литературы Д.Кина, представители кокугаку «преклонялись перед «Кодзики» и «Манъесю» не столько благодаря литературным достоинствам этих памятников, сколько благодаря их исконно японскому происхождению, и подражали древним авторам, веря, что тем самым облегчат себе путь к постижению изначальных национальных добродетелей». (2, С.212).
Таким образом, представители японской духовной элиты верили, что «изначальные японские добродетели» нужно искать, в первую очередь, в древней поэзии. Теоретики кокугаку на основе изучения текстов классической древности пришли к выводу, что «духовный мир японцев был неизмеримо богаче до того, как они столкнулись с порочным чужеземным воздействием. Они называли учение синто корнем и источником японской цивилизации, конфуцианство – ветвями и листьями, а буддизм цветами и плодами». (2, С.217).
Д.Кин утверждал, что открытие и изучение древней поэтической антологии «Манъесю» после долгого забвения «послужило оружием в борьбе против средневековой схоластики, сыграв также решающую роль в сопротивлении конфуцианской идеологии, апологеты которой стремились возвеличить Китай в ущерб Японии. Первыми исследователями «Манъесю» были люди, интересовавшиеся главным образом поэзией; но постепенно сфера исследования расширялась, и, в конце концов, все усилия были обращены на возвеличивание Японии». (2, С.217)
В русской культуре при формировании дискурсов национальной и культурной идентичности искусство по сравнению с религией играло незначительную роль. Открытие русского средневекового искусства как феномена, имеющего кроме религиозной еще и эстетическую ценность, следует отнести ко второй половине XIX, если не к началу ХХ века. Поскольку древнерусское искусство рассматривалось исключительно сквозь призму культа, а не сферы художественных ценностей, ему, по сути, отказывали в способности отражать и выражать какие-либо глубинные формы национального духа. Удивительно, что даже такой вид искусства как литература, уже, казалось бы, напрямую связанный с выражением национального мировидения, опять таки до XIX века практически не играл никакой определяющей роли в формировании дискурсов национальной и культурной идентичности.
Базисом русской идентичности на протяжении нескольких столетий выступала православная вера в ее внерефлексивной, повседневной интерпретации, называемой «благочестием» или «бытовым исповедничеством». Характеризуя русское православие допетровской эпохи, видный представитель «евразийства» Н.С.Трубецкой писал, что «весь уклад жизни, в котором вероисповедание и быт составляли одно («бытовое исповедничество»), в котором и государственные идеологии, и материальная культура, и искусство, и религия были нераздельными частями единой системы, - системы, теоретически не выраженной и сознательно не сформулированной, но, тем не менее, пребывающей в подсознании каждого и определяющей собой жизнь каждого и бытие самого национального целого». (6, С.156).
Японский исследователь сравнительных особенностей русской и японской идентичности Тадаши Энно подчеркивал, что в русской культуре двойником японского «вакон кансай» выступала оппозиция между русским «благочестием» и западной «хитростью» («умелостью», «сноровкой»). Он утверждает, что эти две формулы могут казаться довольно схожими, хотя «японский дух» основывается на эстетических принципах, а «русское благочестие» на религиозных догмах. По мнению Тадаши Энно, исследователь, допускающий подобное утверждение, упускает из виду один существенный момент: Япония утверждала свою идентичность в противовес традиционной цивилизации Китая, в то время как Россия оказалась значительно раньше, чем Япония, лицом к лицу с Западом, представлявшим собой совершенно новую цивилизационную модель. При этом в обеих формулах подчеркиваются вне-рациональные и вне-логические ценности японской и русской культур, а также «простота» в противовес сложности и изощренности китайских и западных учений. Продолжая сравнительный анализ концепций русской и японской идентичности, Тадаши Энно пишет о том, что «поражает степень связанности концепции русского «благочестия» с ортодоксальной религиозностью. Подобные религиозные коннотации полностью отсутствуют в понятии «японского духа». Выражение «Святая Русь» также подчеркивает ярко выраженный религиозный характер качества «русскости». (7, Р.10).
Важно подчеркнуть, что в русской культуре в течение длительного периода отсутствовала именно рефлексия по поводу искусства как выразителя национальной сущности. В то же время несомненно, что русское искусство на всем протяжении своего существования отражало глубинные черты русского мировидения, не просто механически копируя византийские или западноевропейские образцы, но творчески их преображало, создавая национальные варианты заимствованных художественных форм и образов.
Серьезное исследование русского средневекового искусства как выразителя основополагающих черт национального мировоззрения началось лишь в ХХ веке. Среди работ на эту тему, ставших уже классическими, хотелось бы выделить статьи Е.Н.Трубецкого «Умозрение в красках» и «Два мира в древнерусской иконописи». Характерно, что программная статья «Умозрение в красках» создавалась Е.Н.Трубецким в годы Первой мировой войны как сопоставление двух взглядов на мир, двух идеалов - западноевропейского, основанного на принципах всеобщей борьбы за существование, пожирания сильными слабых и культом материального преуспеяния и русского православного, утверждающего принципы единства, милосердия и торжества духовной самодисциплины, отраженные в русской иконе. Е.Н.Трубецкого русское средневековое искусство интересует не столько как художественно-эстетическое явление, сколько как выражение посредством иконы и храмовой архитектуры утраченных постпетровской Россией жизненных принципов, противоположных современным идеям утилитаризма, рационализма, атеизма и материального интереса, которые породили небывалые по масштабам социальные и политические катаклизмы ХХ века. Он утверждал, что «русская икона – не портрет, а прообраз грядущего храмового человечества. Что означает в этом изображении истонченная телесность? Это – резко выраженное отрицание того самого биологизма, который возводит насыщение плоти в высшую и безусловную заповедь. Ведь именно этой заповедью оправдывается не только грубо-утилитарное и жестокое отношение человека к низшей твари, но и право каждого данного народа на кровавую расправу с другими народами, препятствующими его насыщению. Изможденные лики святых на иконах противополагают этому кровавому царству самодовлеющей и сытой плоти не только «истонченные чувства», но прежде всего – новую норму жизненных отношений». (5, С.333).
Действительно, до сих пор Россия находится в мучительном поиске собственной культурной идентичности по отношению к западной цивилизации. При изучении работ российских ученых, посвященных проблемам национальной и культурной идентичности, видишь, что наиболее сложным является обнаружение некоего ценностного базиса российской цивилизации. Представляется, что как раз традиционные ценности российской цивилизации в противоположность глобальным ценностям, усиленно инкорпорирумых в российскую культуру вполне поддаются идентификации. Во-первых, это традиции общинности, взаимовыручки и взаимопомощи, в противоположность воинствующему и разъедающему душу индивидуализму Запада. Внимание к «маленькому человеку», его тончайшим духовно-эмоциональным состояниям в противоположность культу «сверхчеловека», будь то голливудская кинозвезда, спортсмен или миллиардер. Вековые традиции мирного сосуществования самых разных этносов, религий и культур, на основе признания их равноправия и равнозначности. Глубинные традиции аскетизма и культ святости в противоположность западному поклонению «сытой плоти». В одной короткой статье с ограниченным объемом проблеме российских традиционных ценностей, нельзя, к сожалению, уделить того пристального внимания, какого она заслуживает.
Но в связи с проблематикой данной статьи, хотелось бы подчеркнуть, что проблема, скорее, не в выделении традиционной системы ценностей российской цивилизации, а в определении той культурной формы, внутри которой она может не только сохраняться, но и эффективно воспроизводиться и передаваться. Выше уже достаточно много говорилось о том, что религия в силу специфических особенностей не может служить в качестве той формы сохранения традиционных российских культурных ценностей, которая обладала бы качествами универсальной доступности для каждого члена российского социума.
Так, А.С.Панарин полагает, что «ясно также, что интеграция славяно-тюркских элементов (в рамках Российской цивилизации – прим. мое-М.Г.) невозможна на собственно религиозной почве, здесь никакой экуменизм не поможет. Требуется либо возрастающая отстраненность от религиозных контекстов культур в русле новой секуляризации, либо выработка особого гуманитарного «метаязыка», в котором энергетика религиозных импульсов не подавлялась бы, а сублимировалась бы в какой-то специфически цивилизационной форме». (3, С.4).
комментируя рассуждения А.С.Панарина, можно сказать, что в современной ситуации гуманитарным «метаязыком», сублимирующим религиозные импульсы, может выступать только язык художественной культуры. Поскольку представляется практически невыполнимой задачей искусственное изобретение силами какой-то одной или даже нескольких групп ученых какого-то специфического «метаязыка», который не только сублимировал бы религиозные импульсы, но и обладающего силой воздействия и универсальной доступностью уже имеющейся культурной формы, а именно искусства. Как раз искусство обладает способностью к сублимации религиозного импульса в такой форме, которая доступна не только глубоко верующему человеку, представителю какой-то конкретной религиозной конфессии, но даже и атеисту. В качестве примера можно привести древнюю церковную музыку, религиозные песнопения, обладающие силой практически универсального воздействия на душу каждого человека вне зависимости от его религиозных предпочтений. Актуализация аскетического потенциала православной и мусульманской культур, как одного из самых действенных средств против нравственного нигилизма, потрясающего цивилизационные основания России, также может быть осуществлена при помощи искусства. Думается, именно искусство с его обращенностью к духовным и эмоциональным составляющим человеческой личности, сможет сделать аскетический потенциал в какой-то мере доступным даже для атеиста. Распространение информации об аскетических ценностях только по религиозным каналам, скорее всего, активизирует многочисленные предубеждения, негативные стереотипы, свойственные разным субкультурам и социальным группам, что приведет не к консолидации общества, а к еще большему разъединению. Все прочие, не релегиозные медиа в силу глубоко специфической формы подачи материала, просто не функциональны в деле актуализации для Российской культуры аскетического потенциала традиции. Именно искусство, пожалуй, является единственной культурной формой, которая обладая колоссальной силой эмоционального воздействия, способна не вызывая враждебности и отталкивания, донести до современного человека великие традиции прошлого, на которые опирается национальная и культурная идентичность России.
Библиографический список
1.Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. – М.: Языки славянской культуры, 2004.
2.Кин Д. Японская литература XVII XIX столетий. – М.: Изд-во «Наука», главная редакция восточной литературы, 1978.
3.Панарин А.С. Выступление на «круглом столе» // Евразийство: за и против, вчера и сегодня (материалы «круглого стола») // Вопросы философии, 1995, № 6.
4.Рыжов Ю.В. Ignoto Deo: Новая религиозность в культуре и искусстве. – М.: Смысл, 2006.
5.Трубецкой Е.Н. Умозрение в красках // Избранное.- М.: Канон, 1995.-С. 324-354.
6.Трубецкой Н.С. О туранском элементе в русской культуре // История, культура, язык. – М.: Изд. группа «Прогресс», 1995. – с.141-162.
7.Anno T. Nihonjinron and Russkaia ideia: A Comparative Analysis of National Cultural Discourses. Prinston University Press, 1997.
