Признание в любви к Ленинграду

Дочь века» Т. И. Лещенко-Сухомлина о Родине и о себе

Отрывки из книги-биографии «Долгое будущее» (М., 1991, 1993). Книги, которая, возможно, перевернет ваше сознание. Или просто поможет не терять достоинства в любых обстоятельствах.

 

В книге воспоминаний «Долгое будущее» ровесницы века, или, как сама Татьяна Лещенко-Сухомлина написала о себе -- «дочери 20-го века», выпускнице Екатерининского института благородных девиц.

Она, волею судьбы прожив полтора десятка лет с 1922 по 1935 гг., свои молодые годы от 22 до 35 лет, в Нью-Йорке, Париже, Испании, Англии, Италии, в 1935 году возвращается в Россию. Чтобы пережить здесь и репрессии, и войну, и лагеря, и оттепель, вплоть до 1990-х годов, когда и была написана ею по дневникам и воспоминаниям эта книга.

Чего стоит только начало этой чудной потрясающей книги воспоминаний о своей любви к Родине и возвращении к ней -- после счастливой в сущности молодости, прожитой в благополучной Европе и сытой Америке.

 

Возвращение на Родину

Октябрь,1935 год

«Чувство невыносимого, беспощадного одиночества было одной из причин, почему я торопилась в Россию, зная, что более неудобного места для рождения и первых лет моего ребенка я не могла бы выбрать. И правда, хотя условия быта нашего здесь просто ужасны, я не одинока. И эта мука – тоска по Родине, которая грызла меня за границей, -- оставила меня здесь…

..Моя бедная сестра… Когда я по возвращении в Россию увидела ее, я разрыдалась. Она – постаревшая, замученная, костлявая. Ей всего 26 лет сейчас. Мама сказала мне: «Ира выглядит старше тебя!»… Она, ее муж Борис Титов и двоен детей живут в тесной, бедной комнате в так называемой коммунальной квартире, где кроме них живет еще много семей. Бедны они ужасно, но Ира восторженно мне сказала: «Да, мы навоз для расцвета будущих поколений! И мы счастливы этим сознанием». Ох…

 

Ира и ее дети одеты в то, что я им посылала из-за границы, ибо заработка Бориса хватало лишь на еду, куда уж там покупать одежду. Он, бедняга, совсем оборванец, все на нем правда, чисто, но заштопано, залатано.. Как серо, как некрасиво выглядят мои соотечественники. И что за жизнь! Чтобы найти только одну комнату в Москве, надо затратить гигантские усилия. Чтобы купить что-либо, надо стоять в очереди. Часами. Чтобы поехать куда-то надо ехать в трамвае, битком набитом людьми, которые кричат, ругаются, оскорбляют друг друга, дурно пахнут. Одежда, обувь так дороги, что недоступны «простым людям».

 

…На меня смотрят. В трамваях. На улице. Я хожу в накидке, без шляпы. Вчера я была в зоопарке с Аленушкой. Рядом на скамейке сидел простой какой-то человек. Он долго смотрел на меня. Я наконец ему улыбнулась. Он сказал: «Вы меня простите, я на днях в музее был – вы как там итальянская мадонна одна. Я таких женщин не видел». А женщина одна мне в трамвае сказала: «Вы не русская, верно. У вас выражение лица не наше». Но я уже привыкла. И в Париже. И в Испании. И в Лондоне…

Я не могу привыкнуть к уродству домов, улиц, людей! Самые некрасивые люди из всех, которых я видела, -- это мои русские люди. Как некрасиво в их домах! Как грязно! Какая нищета! Москва такая суетливая, крикливая, все мечутся, все какие-то орущие и неспокойные. Ужасно несдержанны русские люди. Но в то же время и великодушны, как никто, пожалуй. Как Волынские были добры ко мне! Как Ирочка бережно-любовно отнеслась ко мне, моя бедная сестра. Она чувствует себя виноватой передо мной. Это ее письмо решило мой приезд сюда окончательно. Ведь передо мной лежал весь мир!

Но я рвалась на Родину, хоть и боялась немыслимых трудностей жизни здесь. Я их предчувствовала…. Я ничего не сказала ей, не упрекнула, но эта первая ночь на моей Родине… Я до утра не спала, предчувствуя все, что меня ждет. Всю ночь проплакала – не о себе – о детях. И я знаю, нас ждет Голгофа, особенно бытовая. Ноя часть этой земли, физически. Я не вынесла бы тоски по Родине еще год.

Вот эта «тоска по Родине» -- это страшно! Я дома. Я не одинока, это мои люди, моя земля. Дети вырастут в России. У них будет Родина…»

 

 

Признание в любви к Ленинграду

1958 год, апрель

«… Моросил мельчайший дождик, и как сквозь ситечко туманно сиял великолепный Ленинград. Когда перед белым с золотыми куполами Петергофским дворцом (восстановленным снаружи) передо мной открылись перспектива фонтанов с золотым Самсоном (подлинник статую «Большого Самсона» — украли немцы, он исчез, где он неизвестно; это копия, но великолепная), и канал, и дальше море, и н6а нем белый парус, — у меня вдруг закипели слезы и хлынули из глаз о том, что люди могут убивать красоту; о тех, кому не увидеть этой красоты; от невыносимой жалости к детям, к деревьям, к бедной земле; от гнева и любви.

 

Мгновенно, будто озаренное ослепительной молнией, все стало волшебным, нежным, сияющим, — о, великолепие этого летящего кружева воды, золотых сверкающих статуй плеск, шум, журчание, брызги, каскады! Гранитные ступени, израненные войной, парк вновь тенистый и пленительный, где от снарядов погибло столько вековых деревьев, а ленинградцы привезли новые, посадили, взлелеяли…

Я заглянула в окно дворца: сияющая пустота, щебень груды кирпича, оголенные стропила опустошение… Восстанавливают, но можно ли восстановить то блистательное великолепие, что жило здесь до войны?!

Потом в тенистом запущенном парке Ораниенбаума Китайский дворец, не оскверненный войной, чарующий, прелестный, поистине «таинственный приют любви» этой что бы ни говорили Великой Екатерины, которую недаром любил такой орел, как Потемкин! Нет, куда Версалю до Китайского дворца, пусть он и меньше размерами. Где в мире есть еще такие стены, плафоны, люстры и тускло-зеленоватые, обрамленные золотом зеркала?! И полы! А главное, как любовно и бережно их хранят вот эти молодые искусствоведы, старые простые уборщицы, сторожа, садовники… «Мы все сняли, отправили, все сохранили, а потом своими руками после войны одели, убрали. Развесили. Пусть такая красота навечно живет людям на радость!» — так сказала мне пожилая сторожиха, прожившая в Ораниенбауме всю свою жизнь. Один из посетителей все пристава к экскурсоводу: «Прошу, объясните причину дворца». И кто-то из группы экскурсантов строго ответил: «Ну надо же было «им» где-то жить!» Мы все хохотали от души.

Утром от Зимнего дворца пошла по набережной мимо Адмиралтейства к памятнику Петру и мосту Шмидта и дальше, а потом свернула на Мойку и дошла до Невского. Лил дождь, я промокла до нитки, туфли хлюпали (пришлось купить новые), но оторваться от этой красоты не могла… Какой очарованный город. Удивительно цельный по стилю. Пропитанный романтикой, трагизмом; кровью и потом рабочего сюда; воплощенными в камне замыслами великих строителей. Город, сам по себе ни на что не похожий, как и ленинградцы особое племя русских.

Прежних ленинградцев немного осталось. Во время блокады погибло столько людей. К концу войны осталось всего шестьсот тысяч человек! Но новые люди за послевоенные годы стали тоже «ленинградцами». Город покорил своим благородством и строгостью огромное большинство из «пришлых». Они стали патриотами Ленинграда, и это бросается в глаза. Это встречаешь на каждом шагу. Я знаю: «Достойнее всего жить в Ленинграде». И после него Москва кажется шумным селом во время ярмарки. Все. Кроме Кремля. Москва мне дом родной, моя деревня, а Ленинград моя столица.

Поехали обратно на такси. Пожилая румяная шоферша. Я говорю: «Везите по красивым местам». Она обернулась ко мне и говорит: «У нас все красивое. Нынче утром выехала я, смотрю кругом и думаю: до чего же замечательный наш город! Как украсили его цветами, как убрали, почистили! А на днях кончила я работу к полуночи и опять не могу белые ночи! Прогуляла, как две зари встретились, а тут мосты развели, поплыли корабли дух захватило красота такая! Всю войну на «скорой помощи» работала. На Путиловском (Кировском) заводе как-то собрала раненых, увожу, а тут снарядом в столб монтера насмерть, а мне обе ноги покалечило. Спасибо старушке докторше. Вечная ей память! Гипса не было, она мне лучиками ноги-то привязала. Ничего, срослись, только как рукой по голени проведешь так шишки чувствуются, да одна нога похудее другой будет. Страшно в блокаду было не описать! Вот отсюда по ним «Аврора» била. А они с воздуху, да зенитками с фронта. Почитай у самой Нарвской заставы немцы стояли. Землю грызли мы от голода. Но не до горя было…» И тут у нее закапали слезы. Она довезла меня до 17-й линии. «Меня Марья Осиповна зовут. Не уходите, немного погодите, хорошо с вами: вы наш город понимаете. Да он любого пронзит своей красотой»… Сердечно простилась я с ней. И пошла домой…»

«В этом городе много замечательных мест. Одно из них пронзило меня. Может быть, благодаря освещению. Я вышла на какую-то канавку вправо от Казанского собора смотрю: мостик с рогатыми, золото с черным, крылатыми грифами. Или были то львы? И солнце прямо на них а она рогатые, с золотыми крылами.. Боже, какая прелесть! И легкий, крылатый мостик..»

Татьяна Ивановна Лещенко-Сухомлина (1903—1998) — певица, актриса, писатель, переводчик, поэтесса.

]

Татьяна Лещенко родилась вместе с братом-близнецом Юрием 19 октября 1903 года в Чернигове в дворянской семье Лещенко. Отец — Иван Васильевич учёный-агроном, мать — Елизавета Николаевна, пианистка.

Юная Татьяна Лещенко поначалу училась в Пятигорской гимназии, затем окончила [1] .

Октябрьская революция и Гражданской войне застали семью в Пятигорске и полностью изменили её жизнь. В Гражданской войне погиб Юрий. Горе и разруха заставили искать пути выживания.

В 1922 году Татьяна Лещенко уехала в Москву. Выручило знание иностранных языков. Она стала давать уроки русского языка приезжавшим в новую советскую Россию иностранцам. Так познакомилась с американским юристом Бенджамином Пеппером, за которого летом 1923 года она вышла замуж, а через год, в 1924, уехала с мужем в Америку, где закончила Колумбийский университет (отделение журналистики), вступила в американскую гильдию актёров (профессиональный союз)^[1]. Познакомилась с русским скульптором Дмитрием Филипповичем Цаплиным (1890—1967); развелась с американским мужем и стала женой Цаплина, в 1931 году родив в Париже дочь Алёну (Веру Цаплину).

В начале 1930-х Татьяна Ивановна возвращается в Россию. Опять выручило знание иностранных языков. В поисках заработка она становится профессиональным литературным переводчиком. Первая большая литературная работа — перевод романа Д. Лоуренса «Любовник леди Чаттерлей» в 1932 году^[2].

Родился сын Иван, но жилищный вопрос не решен. Лещенко пребывает в доме творчества «Абрамцево» и ходатайствует о получении квартиры. Нерешенный жилищный вопрос заставляет её постоянно переезжать из Москвы в Ленинград^[1].

В эти же года она серьёзно занялась вокалом.

С началом Отечественной войны Татьяна Ивановна с семьей эвакуируется, переезжая с места на место. Но в сентябре 1943 года возвращается в Москву, где приходится бороться за возвращение квартиры.

30 сентября 1947 года её арестовывают. Приговор: 8 лет ИТЛ по политической 58 статье. Её отправляют в Воркуту, где как актриса она попадает в Воркутинский лагерный театр. Но весной 1952 года Татьяну Ивановну переводят в лагерь-совхоз «Горняк» на должность ассенизатора. Однако уже в 1953 году она получает инвалидность по болезни и этапируется вместе с другими инвалидами по пересыльным тюрьмам.

2 апреля 1954 года пришло освобождение с правом жить у матери в Орджоникидзе. Татьяна Ивановна вновь обращается к переводческой работе — берётся за роман У. Коллинза «Женщина в белом». В марте 1956 года по реабилитации вернулась в Москву. 31 декабря 1956 года вышла замуж за журналиста В. В. Сухомлина, вернувшегося на родину из эмиграции.

В последние годы жизни, оставшись вдовой, активно работала в архивах, встречалась со многими выдающими западными литераторами, произведения которых она переводила на русский язык. В эти годы она приобрела известность как исполнительница романсов и старинных песен, выступала с аккомпаниатором гитаристом Сергеем Чесноковым^[3]. Выступала с концертами на вечерах лагерной поэзии, исполняла собственные песни, проводила творческие вечера, записала пластинку романсов на фирме «Мелодия»^[4][5]. В 1989 подготовила первую, а в 1992 году завершила вторую книгу воспоминаний «Долгое будущее», где рассказала о своей судьбе и о тех, с кем сводила её жизнь: З. П. Лодий, С. В. Образцов, Жорж Сименон, Лиля Брик, М. Ф. Гнесин и мн.др.

Скончалась в Москве 10 декабря 1998 года. Похоронена на кладбище в Переделкино рядом с мужем^[6].

В «Архипелаге Гулаге» А. И. Солженицын упоминает Татьяну Ивановну Сухомлину в числе 257 «свидетелей Архипелага», «чьи рассказы, письма, мемуары и поправки использованы при создании этой книги» ^[7].

Архив Т. И. Лещенко-Сухомлиной находится в отделе рукописей Российской государственной библиотеки. Воспоминания о Воркуте находятся в отделе истории Воркутинского краеведческого музея^[1].

Книги в её переводах постоянно переиздаются. В её переводах на русский язык новые поколения читателей знакомятся с классиками западной литературы.

Переводчик литературных произведений[править | править вики-текст]

· Д. Лоуренса. «Любовник леди Чаттерлей», 1932

· Уилки Коллинз. «Женщина в белом», 1958 г.

· Жорж Сименон. «Премьер-министр» («Президент»)

· Джордж Дюморье. «Трильби»

· Филипп Боноски. «Долина в огне», 1961

Воспоминания[править | править вики-текст]

· Лещенко-Сухомлина Т. И.;; Долгое будущее: Дневник-воспоминание / предисл. В. Матусевича. — М.: Сов. писатель, 1991. — 526 с.

· Лещенко-Сухомлина Т. И. Долгое будущее: Дневник-воспоминание. [Кн.2] / предисл. В. Матусевича. — СПб.: Марафон, 1993. — 588 с.