Отмененное эдипово развитие

Как, однако, обстоит дело с детьми, которые действительно имели счастье в первые; пять-шесть лет жизни насладиться '«нормальным» развитие не обремененным супружескими конфликтами родителей?

Одни м из таких детей, дл)я которых разрыв отца и матери в известной степени произошел совершенно неожиданно, был Себастьян, чьи родителе были в общем счастливы в браке. Когда Себастьяну исполнилось семь лет отец его вдруг во время семинара по повышению квалификации безумно влюбился в одну привлекательную разведенную деловую женщину, которая работала в той же отрасли, что и он, и принимала участие в том же семинаре. с нею, по его признанию, пережил он в течение недели свою «новую весну». Эта женщина казалась ему осуществлением его жизненной мечты.

Наше обследование, посвященное решающему воздействию супружеских конфликтен на психическое развитие детей может иметь важное значение в области (психоаналитической) психологии развития. Осветим вопрос, почему как ранний, так и эдипов опыт объек, то отношений по.ра3ному раскрывается от ребенка к ребенку, несмотря на то что ни Жизненные обстоятельства, ни характеры, родителей не проявляются особым (патологическим) образом. Для объяснения различных судеб развитая К0НфЛикт «отец-мать» может требовать особой территории, которую еще и сегодня занимают «конституциональные факторы». Исходя из этого, он образует своего рода внутренние зажимы между ранним опытом объектоотношения, iB центре которого казалось бы мать стоит одна, и психическими конфликтам эдиповой констелляции: чрезвычайное развитие страхов в ходе эдиповых конфликтов кажется поэтому не только (внутрипсшхическим) следствием нарушений ранних объектоотношений, но и следствием, также далекоидущей конщаминации («внешними») обстоятельствами, которые осложняют ранний процесс индивидуализации. 182

Все было здесь — страстное сексуальное притяжение с обеих сторон, одинаковые профессиональные и духовные интересы и (обоюдное) признание профессиональных успехов. Какой контраст представляли эти отношения с супружеской повседневностью и прежде всего со ставшими с годами несколько вялыми сексуальными отношениями с холодноватой женой! Было и еще нечто, что новая подруга обещала осуществить: с молодости он мечтал о том, чтобы его спутница жизни делила с ним интересы профессиональной жизни. Жену его, в отличие от новой подруги, не интересовало, чем занимается ее муж, порой она проявляла прямое пренебрежение к его профессиональным интересам и бросала ему упреки, что он слишком мало времени проводит в семье. Только теперь ему стало ясно, что незаинтересованность своей жены и ее критику он всегда воспринимал как недооценку его персоны и его мужественности. И вот она была здесь, женщина, сама добившаяся успеха, ценившая его и восхищавшаяся им, как никакая другая до сих пор, которая дала ему почувствовать себя желанным мужчиной. Но это не изменило в общем его привязанности к семье, особенно к сыну, да и к жене, которую он, по его признанию, «если и по-другому, но все же любил». Сексуальная и нарцисстическая привлекательность новых отношений была, однако, слишком велика, чтобы остаться просто приключением. Через несколько недель жене стала известна новая связь и она сразу же подала на развод. Все попытки примирения со стороны мужа, его обещания прекратить связь не имели успеха — слишком велика была обида, которую он ей нанес. Себастьян к этому времени был хорошо развитым, уверенным в себе, здоровым мальчиком, который восхищался своим отцом, тот был для него примером для подражания и другом, любил его, и нежно чтил свою мать. Можно сказать, что субъективные условия для преодоления боли развода были довольно удачными. Но в этом случае родители, и прежде всего мать по причине собственного ранения, были совершенно не в состоянии создать объективные условия для такого преодоления, оказать «первую помощь», которая имеет необыкновенно важное значение (ср. гл. 2). Для матери Себастьяна столь спонтанный разрыв с мужем явился единственным путем сохранения самоуважения. Но она, конечно, продолжала его любить или продолжала любить то, что когда-то было между ними. И она чувствовала, что должна защитить себя от этой любви и от страхов, которые вызывало неизвестное будущее. Большая опасность в том, чтобы уступить своим желаниям, исходила от соблазнительных попыток мужа к примирению. Поэтому она прервала отношения, избегала всякого контакта и пыталась таким образом завоевать дистанцию. Если бы все было только так, то для Себастьяна это было бы еще не столь плохо. Есть много разведенных родителей, которые предпочитают не встречаться с бывшими супругами, но детям предоставляют право поддерживать отношения с отцом или с матерью и таким образом избегают опасности сделать свои собственные отношения с ребенком угрожающими (СНОСКА: Акцент лежит на свободе, которую мать или отец в состоянии предоставить ребенку в его отношениях с другим родителем, поскольку они сами не испытывают страха к этим отношениям (ср. к этому гл. 9)). На это мать Себастьяна была, по крайней мере, в то время неспособна. Для того чтобы не поддаться штурмам мужа, уговорам друзей, своему собственному желанию любви и чувству вины по отношению к ребенку, отнимая у того отца, она должна была постоянно внутренне оживлять картину его предательства и своего унижения и в известной степени, конечно, подсознательно, ее культивировать. Чем ужаснее была картина, которую она рисовала, тем увереннее чувствовала она себя перед своей «слабостью»: такому (только злому) человеку нельзя больше доверять и уж, конечно, ни в коем случае невозможно его любить. И к тому же, чтобы отнять у ребенка такого отца, нет необходимости испытывать укоры совести. Это «разделение», которое не оставляет когда-то любимому человеку «ни одного хорошего волоска на голове», таит в себе большую опасность для продолжения отношения ребенка с этим ненавидимым и достойным ненависти отцом. От такого исключительно злого человека исходит опасность, перед лицом которой надо всегда быть начеку. Как же может мать, столь далеко зашедшая в своей психической обороне, доверить своего ребенка «этому человеку»? Такой страх образует задний фон многих конфликтов права посещений, при которых (с точки зрения отца) «злая мать» отравляет контакт между ребенком и отцом. Эта «злость» часто является непосредственным выражением материнства: мать защищает своего ребенка от чудовища, в которое она превратила отца, чтобы самой преодолеть разрыв с ним и освободить себя от собственного чувства вины.

В случае Себастьяна это означало, что мать не только в своих интересах, но и в интересах ребенка мешала его контакту с отцом. И таким образом создалась новая угроза ее лабильному равновесию: тоска Себастьяна по отцу и гнев против матери, которые чередовались с чувством печали по поводу потери отца. Эти нормальные и здоровые реакции мальчика были все же непереносимы для матери. Они активировали чувство вины, повторяли обиду, которую она пережила от отца и заставляли ее опасаться потери еще и ребенка или его любви. Никто не нужен был в тот момент этой женщине более чем ребенок, выказывающий ей преданную любовь. Она боролась за лояльность Себастьяна тем, что пыталась защищать себя, объясняя истинное положение дел, что называется «открывала мальчику глаза на отца», как она выразилась, сама не понимая того, что разрушает центральную часть идентификации Себастьяна: ту часть его самочувствия и его видения себя, которая сформировалась на протяжении лет в ходе идентификации с любимым и обожаемым объектом. Себастьян попал в неразрешимый конфликт лояльности между чувствами к отцу и к матери. Если он боролся за отношения с отцом и побеждал мать, то чувствовал себя хорошо и оставался «живым». Но это была «жизненность» за счет матери и он подсознательно задавал себе вопросы, а переживет ли ее любовь эту борьбу? Ранимость матери, которая становилась зримой в себастьяновых приступах гнева и растерянности, зародила в нем невыразимый страх перед властью собственной страсти. Но также и попытки предохранения отношений с матерью кончались провалом. Не стоит говорить о том, что успехи Себастьяна в школе резко снизились и мать, наряду с регрессивными потребностями ребенка в контроле и его зависимостью, воспринимала это как агрессивный акт, направленный лично против нее и отвечала на него беспомощностью и гневом. Агрессивность была, однако, только одной стороной объектоконфликта Себастьяна с матерью. К этому добавилось соблазнительное приглашение матери быть счастливым с нею одной, так как она была теперь готова всю свою любовь дарить только ему. Активирование старых эдиповых стремлений, которые были уже успешно преодолены путем идентификации с отцом, придали разводу впоследствии (дополнительное) значение устранения отца, с чем связаны все страхи и нарцисстические проблемы, которые приносит с собой «эдипова идиллия» (ср. с. 173).

Я думаю, этого повествования о послеразводной фазе Себастьяна и его матери достаточно, чтобы понять: Себастьян попал в эдипов кризис, который характеризуется не только как простая регрессия в собственный уже преодоленный эдипов отрезок времени развития, но который также демонстрирует отличительные качества, свойственные для эдипова развития детей в семьях без отцов или в конфликтных семьях. Срыв себастьяновой («здоровой» постэдиповой) обороны (ср. гл. 2.5) привел не просто к оживлению прошлого, но также к конфликтно-обостренным и искаженным «новым наслоениям» в центральной части душевного развития. «Посттравматическая оборона» (ср. гл. 3), при помощи которой Себастьян в итоге преодолел страхи послеразводного кризиса, состояла в далеко идущей идентификации с матерью, в ходе которой он вместе с нею отказался от отца. За этим отказом, однако, прослеживается пассивно-боязливая, гомосексуально-окрашенная тоска по мужскому любовному объекту. Самое позднее здесь в обратности преодоления эдипова комплекса становится особенно ясным патогенный характер таких «новых наслоений». Судьба Себастьяна весьма репрезентативна для многих детей, находящихся в латентном периоде, родители которых «внезапно» разошлись, и болезненно опровергает нашу изначальную гипотезу о том, что дети старше шести лет имеют больше шансов на преодоление послеразводного кризиса. Поскольку очевидно, что переживания развода, включая послеразводный кризис при условии неблагоприятных внешних отношений — с позиции ребенка внутренние отношения родителей относятся к внешним отношениям, — могут уничтожить успешно совершенные шаги развития. Итак, мы видим, что развод затрагивает такой важный для будущей жизни отрезок развития как эдипов комплекс с двух сторон: во-первых, напряжение в семейной жизни, исходящее от развода, в период эдипова и предэдипова развития заметно осложняет («нормальные») психические конфликты детей и, во-вторых, переживания развода угрожают стереть уже сделанные шаги развития. Эти опасения реальны при условии, что, с одной стороны, объектоотношения ребенка будут втянуты в конфликтные отношения родителей и, с другой — если разведенные родители не в состоянии будут оказать ребенку необходимую помощь в преодолении его переживаний развода. Оба обстоятельства, к сожалению, встречаются в большинстве случаев.