Парторг Голик – комиссар тыла

Или взять положение с тылом, снабжением группы Горохова на правом берегу Волги. В обстановке, когда тылы бригады и даже батальонов – за Волгой, непросто даже самое обычное дело – накормить людей. Объективно тылу работать было трудно. Но и разгильдяйства, бесконтрольности, правонарушений и даже преступлений в этом звене, в том числе и офицерами, в войсках хватало. Настроение там часто было такое, что, мол, «война всё спишет». А на деле положение и с питанием, и с боеприпасами, и с заботой о раненых для бойцов в окопах было первейшим свидетельством принципиального свойства: помнят ли о нас? Поддерживают ли нас? Не бросили, не списали со счетов?

Тяжелейшая обстановка на передовой, дополненная проблемами в тылу, проблемами со снабжением боеприпасами, своевременным вывозом раненых, стала важнейшим фактором морально-политического состояния личного состава. Тыл в такой ситуации был в первую очередь вопросом политическим. И решать его, наводить порядок, разбираться, добиваться и добиться порядка берётся парторганизация бригады. Комиссаром тыла 124-й направляют коммуниста Г.С. Голика, парторга стрелкового батальона, коммуниста с большим партстажем. Нет в штатах бригады должности комиссара тыла. Но есть чрезвычайная необходимость. И порядок в тылах бригады был наведён.

Или вот ещё. В группе Горохова после падения Тракторного ни с кем не было локтевой связи и взаимодействия: ни с 62-й армией, ни с частями из состава Донского фронта. Командованию группы надо было обязательно видеть, хоть что-то знать: что там у немцев за буграми? Плохо работает бригадная разведка. И вот по инициативе коммунистов в батальонах, ротах в разведку выдвигаются новые силы: офицеры Старощук, Лепский. В разведроте организуется «зафронтовая» разведка: Терентий Данилов, Михаил Яглинский, Мальков, Шепета. О каждом можно написать книгу. Разведчики, возглавляемые комсомольцем лейтенантом Шепетой, в то тяжёлое время захватили 9 пленных. Первые ценные «языки» – благодаря их показаниям выявлен подход 100-й легко-пехотной дивизии немцев. Как же эти крупицы данных о враге были важны для группы Горохова! Но мужчинам всё труднее было пребывать в немецком тылу – враг усилил бдительность. И тогда в бригаде организуется группа зафронтовых разведчиков из подростков. Забота о них, подготовка, переправка, встречи поручаются всё тому же неутомимому и неугомонному коммунисту Г.С. Голику.

Такие, как Голик, коммунисты, воевали и словом, и делом, и личным примером. Не было для них в бригаде дела постороннего – дескать, «не моё это дело», не было такого участка, такой заботы, такой надобности, куда бы не призывали их совесть и партийный наказ.

Одержимость, неистовость «вперёдсмотрящих» – комиссаров, политруков, коммунистов, комсомольского актива подразделений и частей – были пружиной партийно-политической работы в бригаде полковника Горохова. Это стало, как впоследствии написал один из ветеранов бригады, «фирменным» – «грековским» – стилем политработы в 124-й отдельной Краснознамённой стрелковой бригаде.

 

Фактор силы и стойкости

Тракторозаводский щит Сталинграда! Это – позиции советских пехотинцев, артиллеристов и истребителей танков на северной окраине города – от посёлка Латошинка до пристани «Тракторная» на волжском берегу у Тракторного завода. Это четыре километра прибрежной полоски земли, с трёх сторон окружённые врагом и широкой Волгой позади, которые были неодолимы для врага в течение долгих пяти месяцев. Их защитников противник именовал то «красными скалами», то «ядовитыми гнёздами сопротивления».

Гороховцы устояли против более сильного в военном отношении врага, а потом и победили его благодаря своему духовному превосходству. Духовная сила, политическая убеждённость бойцов и командиров стоять насмерть, сознательная готовность пожертвовать собой для победы – основа невероятной, изумлявшей противника устойчивости и активности гороховцев в обороне. Сцепившись намертво с «панцергренадирен» и танкистами 16-й танковой дивизии противника – окопы передового охранения часто находились от врага на расстоянии броска ручной гранаты, – гороховцы надёжно приковали эту подвижную силу врага к берегу Волги. Они не позволили немецкому командованию перебросить её на иные участки фронта. Вклад группы войск С.Ф. Горохова в нашу историческую победу под Сталинградом в том, что воины 124-й и 149-й стрелковых бригад надёжно прикрыли оголённый правый фланг 62-й армии и всего Сталинградского фронта, дав тем самым возможность накопить силы и подготовить мощное контрнаступление советских войск.

Духовная стойкость и превосходство над врагом в тех тяжелейших оборонительных боях стали результатом целеустремлённой, самоотверженной, можно сказать, беспримерной партийно-политической работы в войсках, того, что Владимир Александрович Греков называл «культом ППР». Размышляя в послевоенные годы на эту тему, он писал: «Да, был культ! Культ ППР во время войны. Это – культ Родины и культ Победы во имя человечности. И в лозунгах-призывах имя одного человека не затмевало культа Родины, а высвечивало его. Оно нам нужно было так же, как «Мы – гороховцы!»

В сложнейшей обстановке после прорыва врага к Тракторному заводу в середине октября 1942 года психологическая настроенность воинов была фактором нашей военной силы, устойчивости и боевой активности гороховской обороны. Именно эту духовную настроенность на удержание своих позиций не все умеют понять и хотят подсчитать так же досконально, как плотность и соотношение сил. А ведь даже, казалось бы, обычное дело – информация, информированность бойцов, то, что теперь называют гласностью, в Сталинграде в условиях длительной изоляции группы Горохова во вражеском окружении давались ценой очень больших усилий политработников и командиров. Центральные газеты приходили с большими перебоями, да и то не всякому взводу достанется. В обеих бригадах группы Горохова – общая беда: не предусмотрено штатом, а значит, и нет ни многотиражки, ни кинопередвижки. Только по одному радиоприёмнику в политотделах примерно на десятитысячный боевой коллектив группы.

На свежую информацию в окопах и штабах – огромный спрос. Какие-либо собрания, лекции, семинары в течение сентября – ноября 1942 года абсолютно исключались. Всё пространство вдоль берега Волги, сколько глаз охватывал, было покрыто и каждый день пополнялось изделиями фашистской провокационной стряпни. К листовкам «прилагались» и провокационного содержания звукопередачи на русском языке пропагандистов ведомства Геббельса с упоминанием имён командиров гороховских частей, реальных боевых эпизодов, а также выступления перебежчиков.

В политотделе 124-й бригады единственный радиоприёмник приспособили для добывания сводок Совинформбюро. Через воющий помехами эфир еле-еле успевали принять и записать сводку такой информации. К утру её от руки переписывали в нескольких экземплярах и распространяли по батальонам для изучения и обсуждения. Вот такая форма работы. Не броско, не героически, но она восполняла нехватку информации – ведь это был голос Москвы! «И получалось так, – вспоминал В.А. Греков, – что о положении на всём советско-германском фронте мы знали регулярнее и полнее, чем под Сталинградом, на своём фронте, в своей армии… Все пять месяцев информация у нас держалась на московских газетах и устном слове политработников и коммунистов-окопников. Люди ждали информации, общения, живого слова».

«Мы не дали возможности укрепиться вредной ошибке, – вспоминал Г.С. Голик, – стремлению возложить воспитание бойцов только на плечи специально выделенных агитаторов. Этой работой занимались систематически весь партполитаппарат и значительная часть наших командиров».

Вот, например, каким на этой работе предстаёт в воспоминаниях военкома 4-го отдельного стрелкового батальона Н.Л. Волошина сам старший политрук Голик: «Хорошим помощником в проведении партполитработы был секретарь партбюро политрук товарищ Голик. Лейтенант был призван из запаса. До войны работал заведующим райфинотделом. Скромный, боевой, неутомимый Голик все поручения выполнял с любовью. Почти не было таких случаев, чтобы секретарей ротных парторганизаций приходилось вызывать в батальон за указаниями или директивами. Голик сам шёл к ним в окопы и там, на месте, в зависимости от обстановки, проводил необходимую работу. Он давал задания коммунистам в индивидуальном порядке: кому, в какое подразделение идти для информации коммунистов рот, взводов или инструктажа агитаторов. Причём и сам инструктаж проводился индивидуально, с дачей персональных поручений. Партийные и комсомольские собрания в боевой обстановке проводились в основном по приёму в партию или комсомол. Вся остальная работа проводилась в окопах и траншеях. Личный приказ товарища Грекова требовал, чтобы кто-то из политработников батальонов постоянно находился на переднем крае».

Важно, что в окопах и блиндажах на передовой с красноармейцами беседовали не какие-то неизвестные тыловые личности, а хорошо знакомые бойцам-окопникам их же боевые товарищи. В докладе В.А. Грекова на партактиве 4 марта 1943 года отмечалось: «Храбро дрались с врагом и личным примером доказывали свои идеалы замечательные агитаторы, которые выросли за время боёв в Сталинграде, например, комсомолец Алсынбаев, член ВКП(б) Суховский, Крайнюхов, Прокопенко, комсомолец Шепетаб, член ВКП(б) Коваленко. Вместе с этим они и пламенным словом армейского большевика увлекали массы бойцов на боевые подвиги».

«К таким храбрым воинам, – писал В.А. Греков, – мастерам большевистского слова, которые постоянно поднимали боевой дух красноармейцев, принадлежал ответсек партбюро старший лейтенант Макаренко. …В период обороны и в наступательных боях, днём и ночью т. Макаренко можно было встретить в боевых порядках подразделений. Не только большевистским словом, но и личным примером он учил бойцов, как нужно громить фашистских захватчиков. За отличие в бою Макаренко был вторично представлен к правительственной награде...»

 

Агитаторы на передовой

«Если оперировать только набором «форм и методов», не обращаться к чувству человека – солдата на фронте, то дорога познания оказывается длинной и трудной, – считал В.А. Греков. – Сознание – могучая, но медленная река, немногого добьёшься прямым лобовым воздействием. Педагогика – не химия. Не алгебра с одинаковым числовым значением. Каждый опыт даёт новый результат».

По требованию комиссара бригады Грекова в массовой агитационной работе была объявлена война «формализму, шаблону, начётничеству, сухаризму», при котором «очень яркие события… получают верхушечное, скоропалительное истолкование». Глубина, мысль, а не шумиха-показуха были стилем агитационной работы партийного и комсомольского актива на передовой. Вот характерный пример. Как-то агитатор политотдела бригады Иван Тимофеевич Циова, находясь в одной из стрелковых рот, обнаружил припасённый плотик. Он был незаметно притоплен рядом с берегом. Циова поинтересовался, кто же это такой запасливый хозяин, что переправу «на всякий пожарный» уже заготовил? Солдатам стало совестно. Начали отнекиваться, что плотик, мол, безхозный, мы-де ни при чём. И тогда политработник предложил красноармейцам устроить «суд» над этим предательским плотиком. Солдаты охотно согласились. Судьба плотика была решена.

В сущности, «суд над плотиком», который провёл Циова, – это удивительная форма воспитательной работы, неведомая раньше, ни в одном учебнике не отмеченная. Откуда она взялась, кто придумал? Она могла, она должна была родиться в 124-й бригаде, где всё дышало поиском, творчеством, инициативой. Думается, не будь рядом с Циовой такого могучего партийного лидера, инициатора, каким являлся комиссар Греков, поступили бы просто: командира подразделения раздраконило бы начальство, а плотик приказали бы просто уничтожить.

Особенности боевой обстановки в Сталинграде не позволяли собираться ни Военному совету 62-й армии, ни совещаниям у командующего. Не было и бригадных совещаний или собраний партактива. Была бригадная парткомиссия – орган коллективный. В обстановке оторванности стрелковых батальонов друга от друга парткомиссия превратилась в копилку и трибуну передового опыта. Её деятельность в тех условиях стала новой своеобразной и очень востребованной формой агитационно-массовой работы.

Проявление массового героизма, популяризация отличившихся в боях ещё больше усилили интерес к партии. Секретарь бригадной парткомиссии А. Рысбаев вспоминал, что «никогда ещё рост партийных рядов в частях не был так велик, как в тот период». За время боевых действий с 29 августа по 1 марта 1943 года в бригаде были приняты в партию 94 лучших, отличившихся в боях командиров и бойцов. 390 человек стали кандидатами в члены ВКП(б).

Принимали действительно самых отважных. Приём в партию, в комсомол происходил непосредственно на передовой, в окопах. Часто прямо там же, на передовой, А. Рысбаев вручал принятым партийные билеты.

Своеобразной пружиной партийно-политической работы в 124-й стрелковой бригаде была неистовая одержимость победой, неудержимое внутреннее стремление «вперёдсмотрящих» – комиссаров, политруков, коммунистов, актива комсомольцев бригады – во что бы то ни стало отстоять здесь, на волжском берегу, свою Родину. Счастье для личного состава, что звания «политрук» и «комиссар» в бригаде Горохова в большинстве случаев были не должностью, а призванием.

Долг и должность – понятия разные. Всё зависит от человека, а не от должности. Взять Ивана Григорьевича Ершова. В Сталинграде – бессменный комиссар 2-го стрелкового батальона. Вынес все тяготы и сложности сталинградских боёв достойно, по-большевистски. О нём и через 40 лет после войны ветераны бригады вспоминали: «В любых условиях доложит правду». Вот такая солдатская аттестация высшей пробы. Для комиссара мужество на войне – не только врага бить, но и правду говорить – командиру, начальникам, товарищам своим, бойцам в окопе. И уж, конечно, первым подниматься в атаку. Таким только и верили.

Или вот ещё набросок к портрету одного из политработников по призванию. «Я хорошо помню, – вспоминал бывший секретарь политотдела бригады капитан Пашков, – бывшего политбойца, вашего секретаря (комиссара бригады Грекова. – А.Ш.) Суховского Бориса Васильевича. Он был очень скромным, застенчивым, сугубо гражданским человеком. И никто бы не поверил, что он в трудную минуту с противотанковым ружьём в руках займёт место, где немцы сосредоточили свою танковую часть против нашей обороны… Суховский первым проявил мужество и отвагу: он подпустил на близкое расстояние к себе головной – командирский – танк и первым выстрелом из своего ружья поджёг его. А затем его товарищи, воодушевлённые этим примером, стали расстреливать в упор немецкие танки. Б.В. Суховский в одном из последующих неравных боёв пал смертью храбрых…»

«Замполит Пшеничный был с Дальнего Востока, – писал о своём фронтовом товарище Т.Ш. Валеев, командир пулемётного взвода. – Со мной жил в одной землянке. Всегда под огнём. Как только замолчит пулемёт (убило пулемётчика), он уже ползёт туда, в самое пекло. Часто по целым дням не вставал из-за пулемёта, пока не пришлют смену на место убитого бойца. Он никогда не говорил нам красивых патриотических фраз. Никогда не скрывал правды, трудностей. Обо всём говорил открыто, ни с кем не фамильярничал. С виду был неприветлив, сумрачный какой-то. А любили его все и слушали беспрекословно. Как ни сумрачен он был с виду, а все сходились в одном мнении, что он очень добр и любит людей. Вот лежит кто-то ночью под звёздным небом, отдыхает от боёв и скажет: «Эх, вот бы папироску добрую выкурить…» И на следующую ночь Пшеничный, как бы между прочим, молча, положит перед ним и остальными по паре папирос или лекарство найдёт для нуждающегося».

«В нашей бригаде такими людьми были товарищи Греков, Рябов, Циова, Голик, Ершов, Макаренко и многие другие, – вспоминал командир стрелкового батальона бригады на Калининском фронте Иван Васильевич Зорин. – В чём заключалась существенная особенность этих разных людей? Прежде всего, в том, что они свои личные убеждения связали с мыслями, поступками и поведением в жизни. Их слова не расходились с делами, поступками, поведением. Взять первого из них – Грекова. Он был душой бригады. Любил её всем своим существом и свою любовь к бригаде умело прививал другим. И тем, кто служил в ней давно, и тем, кто только что прибыл из пополнения. Он всегда находил удобный момент напомнить о делах бригады, её людях. Причём он не только говорил обо всём хорошем, что было в бригаде, но и напоминал о плохом, что когда-то бросило тень на хорошие дела бригады и её дружный коллектив.

Греков обладал такими хорошими качествами, как терпение в воспитании людей, умение доверять людям, верить в них. Эти качества были проявлены им в отношении комбатов Ткаленко и Нароенко, с которыми он очень много занимался, в то время как некоторые начальники настаивали на отстранении их от должностей. При помощи критики, личного общения, назначения к ним соответствующих заместителей Греков сохранил обоих в бригаде. …Главное положительное в отношении к людям, что постоянно проявлял Греков, – это доверие к людям, которых он даже мало знал. Нужно сказать, что работники политотдела синхронно работали вместе с Грековым. Они были главной его силой. Вместе с ними он был всюду и всё знал объективно и достоверно».

Комбриг С.Ф. Горохов писал после войны, что необходимо «отметить одну из особенных черт в нашей 124-й – это дружба и товарищество. Много и долго служил я в армии, видел и хорошие, и плохие части и соединения, но такой товарищеской дружбы и спайки, как в штабах, а также в частях и подразделениях, как это было в 124-й, я не видел. Это заслуга политаппарата и партийных организаций».

Вера друг в друга помогала в страшном бою красноармейцам становиться на место командиров, помогала командирам и политработникам штабов самим браться за пулемёт, ручную гранату, чтобы отражать немецкие танки, вышедшие к командным пунктам.

 

Грековский почерк

В своих воспоминаниях фронтовики-гороховцы признавали: «Сила Владимира Александровича Грекова – в его необычайном таланте и умении партийно-политическими средствами оказывать влияние на все стороны фронтовой жизни и боевой страды личного состава. Вот, например, мера воздействия на командование батальона. Рассказывал бывший комиссар 4-го отдельного стрелкового батальона Н.Л. Волошин: «Находясь в обороне, командный состав батальона, в том числе и я, несколько «обленились» и не каждый день бывали на переднем крае. Об этом узнало командование бригады, и на КП батальона прибыл старший батальонный комиссар Греков. Он потребовал сопровождать его на передний край. Посещение окопов, ходов сообщений и блиндажей, короткие беседы с бойцами на передовой – вот небольшой перечень работы в то посещение комиссаром бригады. Затем товарищ Греков предложил пробраться в окопы боевого охранения, которые находились в 70-80 метрах от окопов противника. Я было запротестовал, так как это небезопасно для жизни комиссара бригады, но подчинился его приказу. И мы вдвоем с Грековым поползли к боевому охранению, которое находилось на северном скате высоты 64.7. Перед этим мы заменили свои фуражки на пилотки рядовых».

Вот практический урок политработы: и десятилетия спустя помнят его!

Главное, что характеризовало этот грековский почерк в политработе – близость к чаяниям солдата, сержанта, командира на передовой, о чём свидетельствовали многие воспоминания фронтовиков-гороховцев.

Командир взвода 2-й стрелковой роты 2-го отдельного стрелкового батальона И.В. Галкин: «Мой взвод был выдвинут в боевое охранение на стыке с третьим батальоном. Наши окопы проходили по берегу балки Сухая Мечётка. Участок очень опасный. От основных сил батальона мы далеко оторваны, а рядом овраг. Слева – глубокая, просторная балка. На дне её мины. Но локтевой связи с соседом нет – метров за двести на другом берегу балки окопалась рота третьего батальона.

Днём мы отбивали атаки пехоты и танков. Ночью ожидали провокаций как с фронта, так и с фланга – из Мечётки. И тем не менее в наших окопах я видел комиссара бригады Грекова. Он хорошо запомнился, так как разговор с ним всегда был интересным. Каждый раз удавалось что-то решить по улучшению нашей обороны. А главное, он вселял уверенность в солдат, повышал их боевой дух. Даже сейчас, через столько лет, удивляюсь: рядом немцы, а мы с комиссаром и о положении на других фронтах толкуем, и о международных делах. Уйдёт комиссар, а на душе легче, словно свежим ветром пахнуло».

Миномётчик 3-го отдельного стрелкового батальона рядовой Г.Г. Кулаков: «Миномётчики в бою мало кого видят – наше дело поспевай вокруг своих «самоваров» (в шутку так называли миномёты. – А.Ш.). А в будни, когда боёв нет, мы копаемся на своих огневых, и начальству до нас тоже нет дела. Но комиссара бригады мы видели на своих позициях не раз. Придёт, соберёт нас, расспрашивает: как воюем, как с боеприпасами, не жалуемся ли на питание. Говорит просто, как с равными».

Связист Д.К. Горенчук: «Мне, рядовому солдату, не раз приходилось разговаривать с комиссаром бригады. Он бывал в железобетонной трубе, где располагался штаб батальона, а я, будучи телефонистом, там дежурил. Бывало, пройдёт бомбёжка, все выходим в овраг подышать свежим воздухом и покурить. Все обступают Грекова, и начинается общий разговор. Он расспросит каждого: кто, откуда, есть ли семья, пишем ли письма домой, как живут родственники. Мы все приставали к нему со своими расспросами. Он всем терпеливо отвечал, разъяснял подробно, кому что не ясно».

 

Комиссар на всю жизнь

…После Сталинграда, боёв на Калининском фронте под Духовщиной и Смоленском военные пути-дороги развели-разбросали гороховских «окопных богатырей» по разным соединениям и фронтам. Некоторым довелось в составе 39-й армии принять участие в разгроме японских войск. В далёком Китае, в Порт-Артуре, закончил войну полковником, заместителем начальника политотдела 39-й армии бывший комиссар 124-й стрелковой бригады и группы войск Горохова В.А. Греков.

И после войны сталинградский комиссар остался верен своим убеждениям и фронтовым товарищам. Комиссар на всю жизнь – так его называли между собой ветераны. По его инициативе и при активнейшем личном участии были разысканы около 300 ветеранов группы Горохова. Велись обширнейшая переписка, сбор и обработка уникального сталинградского архива. Было организовано несколько встреч ветеранов в Сталинграде и на Смоленщине. В этом же ряду – увековечение мемориальными знаками мест боёв гороховцев, создание музеев боевой славы и даже диорамы в школах Волгограда, Москвы, Рязани, на Смоленщине, в Башкирии. Здесь и бесконечные хлопоты по многочисленным просьбам ветеранов о помощи, десятки публикаций в центральной прессе и сборниках о Сталинграде, рецензии мемуаров известных военачальников… При этом В.А. Греков долгое время оставался кадровым военным, занимал ответственные руководящие должности.

Конечно, главным смыслом всей этой многообразной деятельности оставалось создание книги о гороховцах. Проследим за этой «битвой за книгу» по нескольким письмам (а их сотни) Владимира Александровича и его супруги Тамары Васильевны – секретаря и «начальника штаба», «делопроизводителя» сталинградского архива – к однополчанам.

Из письма И.Г. Ершову: «(…) Пока шла война, события нас разметали. И после окончания её, видимо, всем нам было как-то некогда, захватывала текучка очередных дел и забот. Так прошло почти 20 лет с тех пор, как мы приняли первое боевое крещение и с честью выстояли до конца под Сталинградом.

В разное время то Горохов, то другие товарищи по бригаде высказывали мысль: эх, надо бы написать для потомства о наших замечательных боевых друзьях по Сталинграду. Ведь писатели и корреспонденты к нам ездить не рисковали. Армейское и фронтовое начальство тоже не появлялось, надо хоть самим как-то отдать должное славным бойцам, командирам и политработникам. Воевали-то они, чёрт побери, вовсе неплохо, дай бог каждому так. Но дальше благих пожеланий дело как-то не двигалось, не находилось «чернорабочего», который согласился бы взвалить на себя муки собирательства документально-архивных материалов и литературной их обработки. (…)

В феврале исполнится 20 лет со дня завершения разгрома немцев на Волге. А как это событие должны отметить боевые друзья-сталинградцы, гороховцы? (…) Тогда же мы порешили: откладывать больше не имеем права, надо браться за дело и как можно быстрее разыскивать уцелевших соратников по 124-й бригаде, обратиться к ним с призывом принять участие в собирательстве воспоминаний. (…)

Часть своего отпуска я посвятил работе в Подольском архиве Министерства обороны. Докладываю, что удалось снять копии (страниц 200)… Теперь в нашем распоряжении есть весь достоверный документальный материал, который составит костяк для написания «Воспоминаний». (…)

Уверен, Иван Григорьевич, что ты также со свойственным тебе пылом включишься в это наше общее патриотическое дело. (…) Ещё раз хочу подчеркнуть, Иван Григорьевич, что самым ценным дополнением к имеющимся материалам будет твой простой рассказ о героическом, трагическом, смешном и занимательном, что сохранила твоя память. (…)».

Из письма Н.Л. Волошину: «(…) В Минске я являюсь членом Военного совета Белорусского военного округа. В августе – сентябре был в отпуске. Встречался с С.Ф. Гороховым, А.М. Моцаком, М.Я. Спиваком. …Беседовали часов восемь. Стыдно нам всем стало за своё бездействие. Твёрдо решили сообща призвать всех наших сталинградцев принять участие в написании целостного публицистического труда о боях на северной окраине Сталинграда. Мне поручено выступить организатором и чернорабочим этого дела. (…) Дело, конечно, не в воздании почестей. Страшно быстро сходит со сцены поколение людей, которые на полях сражений создали новое военное искусство и новую военную историю своего Отечества. (…)».

Из письма С.Ф. Горохову: «…У меня заканчивается отпуск, но отдыха почти не получилось. Возникли всякого рода осложнения по нашему Белорусскому военному округу, довелось отчитываться в неких высших инстанциях. Но сквозь все затруднения и осложнения, как забойщик в шахте, прорубаю толщу забвения событий на Волге. (…) Через Волгоградский горсовет постепенно проталкиваю наше предложение о памятных сооружениях на местах боёв твоей группы. (…)».

Из письма С.З. Плотникову: «Наконец-то, наконец-то тебя прорвало. К великой моей радости, получается и содержательно, и сочно. Вот так и держать! (…) И ещё один сюрприз. Разыскался бывший политрук одной из рот батальона связи капитан запаса Баклинов Павел Гаврилович… Но и это не всё. Нашёлся неистовый связист и восторженный поклонник 124-й бригады Хаким Ахметьянович Сабиров. …Это тот самый Сабиров, который в числе других товарищей из противотанкового ружья очень рьяно охотился за немецкими самолётами. Если помнишь этих товарищей, спишись с ними, и совместно поглубже вспашите залежи своей памяти. (…)».

Из письма Тамары Васильевны П.В. Черноусу: «(…) Масштабы домашней канцелярии настолько разрослись, что я уже не справляюсь с секретарскими обязанностями. …Теперь приходится готовить к отправке наше обширное, драгоценное делопроизводство. Вы, наверное, слышали, что по приказу вышестоящих органов Владимир Александрович переведён в Москву и вот уже два месяца возглавляет политическую работу в Гражданской обороне СССР. (…)».

Начальником Гражданской обороны СССР в то время являлся Маршал Советского Союза В.И. Чуйков. Так судьба вновь свела двух сталинградцев – командующего 62-й армией и комиссара гороховцев В.А. Грекова. Не просто и не быстро изменялась в послевоенный период позиция командарма в отношении группы войск С.Ф. Горохова. После войны Чуйков в оценке событий на самом правом фланге 62-й армии, в северной части города, длительное время придерживался трактовки, далёкой от истинной. И всё же постепенно, но, к сожалению, только к закату жизни начало изменяться отношение Чуйкова к группе Горохова. Состоялась встреча В.И. Чуйкова с ветеранами-гороховцами. В центральной прессе были опубликованы убедительные факты о значительном боевом вкладе группы Горохова в оборону города.

Известный таджикский поэт Мумин Каноат, автор поэмы «Голоса Сталинграда», поделился с В.А. Грековым откровением маршала Чуйкова. По словам Владимира Александровича, «гордый, властолюбивый маршал «исповедально» ответил на вопрос поэта, почему в книгах командующего 62-й армией не сообщаются подробности о том, каким образом выжил, устоял отсечённый от основных сил армии участок её обороны близ Тракторного завода.

– Обстановка не позволила мне побывать у Горохова. Не могу я писать о том, чего не видел. Совесть не позволяет, – заключил Василий Иванович».

В.А. Греков посетил уже тяжелобольного маршала Чуйкова в больничной палате, где ему разрешили побыть всего несколько минут. Вспоминая об этой прощальной встрече, В.А. Греков упоминал о стремлении легендарного командарма восстановить историческую правду. Василий Иванович сказал тогда бывшему сталинградскому комиссару что-то вроде: «Вот моторчик только подправлю и напишу о группе Горохова, исправлю допущенную несправедливость». Вскоре В.И. Чуйкова не стало.

 

Вместо эпилога

Время до 70-й годовщины нашей победы под Сталинградом вместило в себя очень, очень многое. В том числе и в судьбе прежнего посёлка Рынок, а также прибрежного пространства между ним и Латошинкой, которые всю великую битву на Волге являлись нерушимым флангом Сталинградского фронта и его 62-й армии, где точно и полностью был исполнен приказ «Ни шагу назад!»

За послевоенным возрождением обоих посёлков пришла пора, когда Рынок, накрепко вписанный в историю, уступил свою территорию плотине могучей ГЭС и под кварталы Новой Спартановки. Время неузнаваемо изменило облик дорогих сердцу сталинградского солдата мест – Волги с Ахтубой, устья Мечёток – Сухой и Мокрой. Совсем не стало островов Спорный и Песчаный, отдавших себя на возведение плотины. Переместился исток Ахтубы, и вдоль прежнего её берега вырос, ширится и хорошеет город Волжский. Как бы заново возник рукотворный остров Зелёный между коренным руслом Волги и зарегулированной гидростроителями Ахтубой.

А между тем прежний исток Ахтубы, её берега, остров Зелёный и всё пространство, застроенное кварталами города Волжский, – это неотъемлемая часть поля сражений за тракторозаводский Сталинград. Каждый снаряд для защитников правого берега доставлялся отсюда, каждый, раненный на правом берегу, эвакуировался в тыл по земле, взрастившей нынешний город Волжский.

Но не время изменяет облик событий того периода. Его изменяют, вольно или нет, люди. «Спустя десятилетия после нашей Победы карты, донесения, приказы, имена героев обосновались на бессрочное хранение, – писал Владимир Александрович Греков. – Приходит время, когда живые с щемящей тревогой и благоговением перед памятью павших хотят оглянуться, вновь увидеть и глубже понять: кто мы были, что мы сделали. Хочется бескомпромиссно утверждать истину событий и достоинство участников. Хочется увидеть не только контуры фигур в дыму и разрывах. Разглядеть бы лица и выражение глаз».

Сталинград! Город-герой! Священная непокорившаяся земля! Как же иначе о ней подумаешь и скажешь? К горькополынной земле доверчиво припадали бойцы Сталинградской обороны в пору смертельной опасности, в её овражках, окопах до конца постигали, что и сам ты, и весь род твой чего-то стóят, пока земля Родины недоступна завоевателям.