Автобиография Сюй-юня с 1-го по 112-й годы жизни 6 страница

Вожак последовал совету учителя и вывел свое ополчение за пределы города. Когда учитель вошел в здание правительства, он увидел вооруженного Чжана, готового дать отпор мятежникам. Чжан пожал руку учителю и сказал: «Я исполняю свой долг и буду очень признателен, если вы подыщете место для моей могилы на горе Петушиная Ступня, если я умру».

Учитель ответил: «В этом нет необходимости. Местные служилые возлагают большие надежды на некоего Чжан Цзинсяня. Пожалуйста, пошлите за ним». Цзинсянь действительно добился перемирия, и революционеры ушли. После этого отправили в Дали за подкреплением, и когда оно прибыло, осада города была снята. На тот момент, когда Чжан покидал город, Юньнань уже провозгласила свою независимость (от цинского императора). Генерал Цай Гай был назначен губернатором, а его старый школьный приятель, сын Чжана, стал министром иностранных дел. В благодарственном письме учителю Чжан писал: «Вы не только спасли мне жизнь, но также защитили префектуру Биньчуаня. Без вашего вмешательства меня могли бы убить, а мой сын теперь искал бы способ отомстить за меня.

2. После провозглашения республики «живые Будды» и почтенные ламы Тибета, воспользовавшись удаленностью от центра, проигнорировали приказ нового режима вывесить республиканский флаг [69]. Центральное правительство приказало юньнаньским властям послать Инь Шухуана во главе двух дивизий с целью наказания строптивых, и первые отряды уже достигли Биньчуаня. Учитель считал, что в случае начала враждебных действий в пограничном районе бедам не будет конца. Он сопровождал эти отряды до округа Дали, где сказал командиру: «Тибетцы являются буддистами, и если вы пошлете к ним кого-нибудь хорошо знающего дхарму, то при помощи переговоров с ними вопрос можно будет уладить, и не будет необходимости посылать туда войска». Инь прислушался к совету учителя и попросил его отправиться в Тибет с миротворческой миссией. Учитель сказал: «Я ханьский китаец и боюсь, что не смогу добиться успеха, но в Личуане живет лама Дун-бао, который за многие годы хорошо изучил дхарму. Он, будучи человеком весьма достойным, пользуется широкой известностью и уважением. Тибетцы почитают его и называют «правителем дхармы, получившим четыре драгоценности»[70]. Если вы пошлете его, миссия будет успешной».

В связи с этим Инь попросил учителя передать ламе письмо, а также послал нескольких официальных лиц, призванных сопровождать учителя в Личуань. Сначала Дун-бао отказался принимать в этом участие, сославшись на преклонный возраст, но учитель сказал: «Тибетцы до сих пор с содроганием вспоминают предыдущую экспедицию, посланную в Тибет Чжао Эрфэном. Вы действительно хотите пощадить свои „три дюйма языка“ и, таким образом, пренебречь жизнью и имуществом тысяч людей?» После этого лама встал с сиденья и сказал: «Хорошо, я пойду, я пойду…» В сопровождении другого пожилого монаха по имени Фа-у он отправился в Тибет, получил подписанный документ о перемирии и возвратился назад. Подписание этого нового соглашения принесло мир на ближайшие тридцать лет.

3. Так как благодаря учителю Юньнань обрела Трипитаку, а также учение дхармы, способное духовно преобразить многих, он стал известным и снискал всеобщее уважение. Его все стали звать «Великим почтенным монахом Сюй-юнем». За революцией и отречением от престола императора последовало изгнание буддийских монахов и разрушение их храмов. Ли Гэньюань, командовавший войсками этой провинции, ненавидел монахов, нарушавших монашеский кодекс. Когда он собирался отправиться со своими солдатами в горы Юньнани, чтобы выгнать монахов и разрушить их храмы, он задавал себе вопрос, как мог учитель, всего лишь бедный монах, покорить сердца местного населения? Это настолько его заинтриговало, что он издал приказ об аресте учителя Сюй-юня.

Чувствуя неизбежность беды, почти все монахи покинули свои монастыри. Более ста человек осталось с учителем, но панические настроения их не покидали. Кто-то советовал учителю укрыться где-нибудь, но учитель сказал: «Если вы хотите уйти, уходите, но какая польза бежать от своей кармы? Я готов принять смерть ради Будды».

После этого община решила остаться с ним. Через несколько дней Ли Гэньюань привел свои войска в горы и расквартировал их в монастыре Ситань. Они сбросили бронзовую статую Махараджи (стража монастыря), что стояла на вершине горы Петушиная Ступня, и разрушили зал Будды и зал Небесных божеств. Понимая, что ситуация становится серьезной, Учитель спустился с горы и зашел к командующему, предъявив удостоверение личности охране у ворот. Те, кто его узнал, предупредили его, что ему грозит опасность быть опознанным, и отказались показать удостоверение своему старшему по званию начальнику.

Не обращая на них внимания, учитель прошел ворота. Командующий Ли был в главном зале и беседовал с Чжао-фанем, бывшим губернатором провинции Сычуань. Учитель подошел и поздоровался с командующим, который не обратил на него никакого внимания. Чжао-фань, знавший учителя, поинтересовался, как он здесь оказался, и учитель объяснил цель своего визита.

Покраснев от ярости, командующий закричал: «Какая польза от буддизма?»

Учитель ответил: «Это священное учение призвано оказывать благотворное влияние на грядущие поколениея и спасать отчаявшихся. Оно проповедует добро и осуждает зло. С незапамятных времен политика и религия шли рука об руку. Первая сохраняет мир и порядок, а вторая превращает людей в добропорядочных граждан. Учение Будды подчеркивает важность контроля над сознанием, которое является корнем мириад явлений. Если корень здоров, то все остальное будет в порядке».

Ли уже больше не злился, но спросил: «Какая польза от этих глиняных и деревянных статуй? Разве это не пустая трата денег?»

Учитель ответил: «Будда говорил о дхарме и ее внешнем выражении. Дхарма раскрывается в образах, но без раскрывающих ее образов она не будет понятна и не вызовет чувства благоговения и почтения. А без этих чувств никакое зло не покажется отвратительным людям и они не остановятся ни перед каким злом, причиняя горе и творя беды. Использование глиняных и деревянных статуй в Китае и бронзовых в других странах служит пробуждению чувств благоговения и почитания, и влияние, производимое ими на массы, огромно. Однако, постигая дхарму на высшем уровне, видишь, что все образы не являются реальностью, и мир воспринимается как Татхагата».

Ли, казалось, был удовлетворен таким объяснением и приказал принести чаю с пирожными. Потом он спросил: «Почему же все-таки монахи, вместо того чтобы делать добро, ведут себя странно и становятся бесполезными для страны?»

Учитель ответил: «Монах – это просто общее обозначение, среди них встречаются и святые, и заурядные. Несправедливо обвинять всю сангху из-за одного или двух плохих монахов. Можем ли мы обвинять Конфуция за то, что существуют плохие конфуцианские ученые? Вы командуете войсками провинции, но вопреки военной дисциплине наверняка окажется, что некоторые ваши солдаты не такие же умные и честные, как вы. Мы считаем океан великим потому, что у него нет необходимости отказывать в месте ни одной рыбе или креветке. Наша истинная природа подобна океану буддадхармы, ибо она может содержать в себе все. Обязанность сангхи сохранять учение Будды, охранять тройную драгоценность, скрытыми путями преображать других и направлять их на путь истинный. Ее влияние грандиозно. Не такая уж она бесполезная».

Командующий Ли был полностью удовлетворен таким объяснением. Он уговорил учителя остаться на вегетарианскую трапезу. Зажгли свечи, и разговор зашел о законе причины и следствия и о плодах кармы в этом мире, где все взаимосвязано и непрерывно. Во время беседы были также затронуты более глубокие вопросы. После этого Ли начал относиться к учителю с симпатией и уважением. В конечном итоге он, вздохнув, сказал: «Буддадхарма поистине велика и безгранична, но я убивал монахов и разрушал монастыри. Значит, у меня плохая карма. Что же мне делать?»

Учитель сказал: «Это все обусловлено преобладанием современных тенденций, так что это не только ваша вина. Я надеюсь, вы предпримете попытки защитить дхарму в будущем. Нет заслуги большей, чем это». Ли был очень обрадован и перебрался в монастырь Чжушэн, где общался с монахами и питался вместе с ними вегетарианской пищей в течение нескольких дней. В один из дней неожиданно появился луч золотого света, соединившего вершину с подножием горы, и вся растительность приобрела желто-золотистый цвет. Говорят, что на этой горе наблюдается свет трех видов: свет Будды, серебристый свет и золотистый. Свет Будды виден каждый год, но после того, как были построены монастыри, серебристый и золотистый видели всего несколько раз. Ли Гэньюань был поражен этим зрелищем и попросил учителя считать его своим учеником. Он также попросил его стать настоятелем всех монастырей горы Петушиная Ступня, после чего вывел все свои войска. Если бы не строгая аскеза учителя в Дао, разве удалось бы ему изменить настроения командующего за такой короткий срок?

 

Конец заметок из архивов провинции Юньнань

 

Той зимой, в результате разногласий между Китайской буддийской ассоциацией и Великим молитвенным собранием в Шанхае, я получил телеграмму от первой с просьбой незамедлительно прибыть в Нанькин. Прибыв туда, я посетил учителей Пу-чана, Тай-сюйя, Жэ-шаня и Ди-сяня и обсудил спорные вопросы с ними. Мы договорились о том, что будет учрежден Центр буддийской ассоциации при храме Цзинъань. Потом я отправился вместе с учителем Цзи-чанем в Пекин, где мы остановились в монастыре Фаюань. Через несколько дней учитель Цзи-чань неожиданно почувствовал недомогание и отошел в мир иной, сидя в медитации. Я занялся похоронами и доставил гроб с его телом в Шанхай. Центр буддийской ассоциации при храме Цзинань был официально учрежден, и там была совершена памятная служба в честь учителя Цзи-чаня. Я получил официальные документы, узаконившие образование филиалов ассоциации в провинциях Юньнань и Гуйчжоу и на граничащей с Юньнанью тибетской территории. Когда я намерился вернуться в Юньнань, упасака Ли Гэньюань вручил мне рекомендательные письма, адресованные губернатору Цай Сунпо и другим чиновникам провинции, с просьбой защитить буддийскую дхарму.

 

Мой 73-й год (1912–1913)

 

Вернувшись в Юньнань, я немедленно занялся организацией филиалов буддийской ассоциации и созвал общее собрание в храме Вэньчан. Там же я попросил учителя Ляо-чэня открыть еще один филиал в провинции Гуйчжоу. Прибыло большое число тибетских хутукту [71]и лам из дальних регионов. Мы решили образовать группы с целью распространения дхармы и открытия буддийских школ, больниц и других благотворительных организаций. В том году произошло необычное событие: один сельчанин принес в буддийскую ассоциацию юньнаньско-тибетского региона ворона, чтобы выпустить на свободу. Он уже умел говорить и вначале еще ел мясо, но после того, как птицу познакомили с буддизмом и научили читать мантру с произнесением имени Будды, она отказалась есть мясо и стала ручной, оставаясь на свободе. Весь день напролет она неустанно взывала к Амитабхе и бодхисаттве Авалокитешваре. Однажды ее схватил орел и поднял в воздух, но и там она не переставала взывать к Будде. Будучи птицей, она не переставала думать о Будде в тяжелый момент. Так как же мы, люди, можем себе позволить быть хуже птицы?

 

Мой 74-й год (1913–1914)

 

После открытия буддийская ассоциация начала работать над описью монастырского имущества и новыми проектами, что требовало частых контактов с гражданскими властями. У нас были серьезные проблемы с Ло Жунсюанем, главой гражданской администрации провинции, который чинил нам препятствия. Постоянное вмешательство военного губернатора, заступавшегося за нас, оказалось недостаточно эффективным. Тибетские хутукту и Буддийская ассоциация попросили меня отправиться в столицу и обратиться напрямую к премьер-министру Сюн Силину, который был рьяным последователем буддизма. Он оказал всемерную помощь, и Ло Жунсюаня перевели в столицу, а вместо него гражданским губернатором был назначен Жэнь Кэчэн. По возвращении в Юньнань я обнаружил, что Жэнь настроен на служение дхарме и готов оказать любую посильную помощь.

 

Мой 75-й год (1914–1915)

 

Военный генерал-губернатор Юньнани Цай Сунпо уехал в Пекин, а на его место был назначен Тан Цзияо. Я намеревался вернуться на гору Петушиная Ступня для отдыха и передал руководство Буддийской ассоциацией ее комитету. Вернувшись на гору, я немедленно начал заниматься ремонтом монастыря Синъюнь и храма Лоцюань в Сяяне. Как только я закончил составление планов этих ремонтных работ, настоятели монастырей горы Хэцин и ее окрестностей пригласили меня на гору Лунхуа с просьбой дать толкование сутрам.

Вслед за этим настоятель Чжэн-сю пригласил меня в монастырь Цзиньшань в Лицзяне с просьбой изложить учение, содержащееся в сутрах. Таким образом, мне представилась возможность совершить паломничество к пещере Тай-цзы на горе Сюэшань. Я посетил Вэйси, Чжундянь и Адуньцзы, оказавшись в конце концов на границе с Тибетом, где посетил тринадцать великих монастырей. Затем я возвратился на гору Петушиная Ступня, где провел новогодние дни.

 

Добавление:

 

В том году, в то время как я остановился на горе Лунхуа, давая толкование сутрам, во всех четырех уездах округа Дали неожиданно разразились землетрясения. Самые сильные случились в Дали, практически все здания рухнули, включая городские стены, за исключением пагоды Юйбао в монастыре, которая стояла, как прежде. Во время землетрясения образовалось множество трещин в земле, откуда извергались языки пламени, распространяющиеся повсюду. Горожане пытались спастись бегством, но земля раскалывалась у них под ногами, нередко ввергая их в расщелины. А когда они пытались выбраться наружу, края смыкалась, раздавливая тела, притом головы некоторых оставались над землей. Это мрачное зрелище напоминало огненный ад, упоминаемый в буддийских текстах. Видеть все это было просто невыносимо. В городе было несколько тысяч домов, и большая часть жителей пострадала, мало кто выжил.

В то время в городе была мастерская позолоты, принадлежащая Чжао по прозвищу Вань-чан и Яну по прозвищу Чжань-жань. Пожар утих перед их жилищем, и от землетрясения оно также не пострадало. В их семьях было более десяти человек, которые сохраняли спокойствие, словно ничего ужасного не происходило. Один человек, знакомый с этими семьями, сказал, что они чтили дхарму в течение многих поколений, соблюдая посты и молитвенно произнося имя Будды. Я был рад услышать о них.

 

Мой 76-й год (1915–1916)

 

Весной после чтения заповедей произошло странное событие. В уезде Дэнчуань жил джентри по фамилии Дин, получивший степень на госэкзаменах при прошлой династии Цин. У него была только восемнадцатилетняя незамужняя дочь, которая однажды вдруг упала в обморок, и семья не знала, что делать. Очнувшись, она заговорила мужским голосом и, указывая на своего отца, обругала его и сказала: «Дин! Пользуясь своим влиянием, ты оклеветал меня как разбойника и из-за этого меня казнили. Я Дун Чжаньбяо из Сичуаня в округе Дали. Ты меня еще помнишь? Теперь я вынес тебе обвинительный приговор в присутствии Бога Смерти[72]и собираюсь тебе отомстить за преступление, совершенное тобой восемь лет назад». После этого девушка схватила топор и погналась за отцом. Дин перепугался, спрятался где-то и не осмеливался вернуться домой. Всякий раз, когда дух являлся и вселялся в девушку, она переставала быть собой и доставляла домашним и соседям много хлопот.

В это время монастырь Петушиная Ступня послал двух монахов, Су-циня и Су-чжи, в свое представительство в Дэнчуане и, проходя мимо дома Дина, они увидели большое количество людей, окруживших девушку, находившуюся в состоянии одержимости.

Один монах сказал: «Не надо тебе этого делать».

Девушка ответила: «Нечего монаху вмешиваться в чужие дела!»

Монах сказал: «Конечно, это меня никоим образом не касается, но мой учитель всегда говорил, что вражду не следует продолжать, а следует прекратить. Если этого не сделать, она только усилится и никогда не кончится».

Девушка подумала немного и спросила: «Кто твой учитель?»

Монах ответил: «Почтенный настоятель Сюй-юнь из монастыря Чжушэн».

Девушка сказала: «Я слышал о нем, но никогда не встречался с ним. Не согласится ли он дать мне наставления?»

Монах ответил: «Его сердце преисполнено сострадания, к тому же он дал обет спасти все живые существа. Почему же он должен отказать тебе?»

Монах также посоветовал девушке попросить Дина выделить деньги на коллективный молебен, призванный ее освободить, но девушка сказала: «Мне не нужны его деньги. Он убийца».

Монах сказал: «А что если жители этого города дадут тебе денег во имя обретения покоя?»

Девушка гневно сказала: «Если я не отомщу, то никогда не успокоюсь. С другой стороны, если будет продолжаться вражда, ей не будет конца. Я посоветуюсь с Богом Смерти. Пожалуйста, приди сюда завтра».

Когда злой дух покинул девушку, она встала и, заметив скопление народа вокруг, покраснела от растерянности и удалилась. На следующий день одержимая девушка предстала перед монахами и обвинила их в том, что они не выполнили обещанного. Монахи извинились, объясняя, что монастырские дела задержали их в представительстве. Девушка сказала: «Я посоветовался с Богом Смерти. Он сказал, что монастырь Чжушэн – святое место и что я могу пойти туда при условии, что вы будете меня сопровождать».

Таким образом, монахи вернулись на гору вместе с девушкой и десятью другими людьми, рассказавшими детали предшествующих событий. На следующий день был сооружен алтарь для чтения сутр и наставлений девушке. После этого в доме Дина воцарился мир, а жители Дэнчуаня стали часто совершать паломничество в монастырь [Чжушэн].

 

Мой 77-й год (1916–1917)

 

Поскольку я намеревался привезти в Китай нефритового Будду, подаренного мне упасакой Гао несколько лет назад, я снова отправился к Южному морю [чтобы забрать его]. Узнав, что большинство народностей, с которыми мне предстояло встречаться по дороге, исповедуют буддизм, я проложил свой путь через их земли. Я снова посетил Рангун, где отдал дань почтения Великой Золотой Пагоде. Потом я навестил упасаку Гао, а также дал толкование сутрам в монастыре Лунхуа, откуда пароходом направился в Сингапур. По прибытии офицер полиции объявил пассажирам: «Наш друг, президент Китайской Республики, восстанавливает монархию на материке, и всех бунтовщиков арестовывают. Все пассажиры, являющиеся китайцами с материка и намеревающиеся остаться здесь, должны подвергнуться допросу прежде, чем им будет позволено сойти на берег».

Более пятиста пассажиров было доставлено в полицейский участок для допроса, но в конечном итоге их отпустили, за исключением нашей группы из шести монахов. Нас подозревали в принадлежности к левому крылу группировки Гоминьдан. Со всеми нами обращались как с заключенными. Нас связали и избили. Потом нас оставили на солнцепеке и запретили двигаться. Если мы двигались, нас снова начинали бить. Нам не давали ни воды, ни пищи, ни возможности справить нужду. Это продолжалось с шести утра до восьми часов вечера. Когда мой преданный ученик Хун Шэнсян и бизнесмен по фамилии Дун узнали о том, что нас задержали, они пришли в полицию и добились нашего освобождения под залог в пять тысяч долларов за каждого. У нас сняли отпечатки пальцев и выпустили. Потом наши заступники пригласили нас на товарный склад Шэнсяна, где предложили провести новогодние дни. Позже нам оказали помощь в перевозке нефритового Будды в Юньнань.

 

Мой 78-й год (1917–1918)

 

Весной началась перевозка нефритового Будды из павильона Гуаньинь. Было нанято восемь грузчиков с условием, что основную сумму денег они получат на горе Петушиная Ступня. Конвою предстояло в течение нескольких недель неведомыми путями продвигаться по горной местности. Когда мы достигли горы Ежэнь, грузчики, подозревая, что внутри нефритового Будды могут находиться банкноты, золото и драгоценные камни, спустили его на землю, заявив, что он слишком тяжелый и дальше они его не понесут. Поскольку они запросили сумму, в несколько раз превышающую договорную, я делал все, чтобы их успокоить, но они стали вести себя шумно и агрессивно. Я понял, что бесполезно пытаться их урезонить. Увидев большой валун у дороги, весивший несколько сот цзиней, я улыбнулся и спросил: «Что тяжелее, валун или статуя?»

Они хором отвечали: «Валун в два или три раза тяжелее статуи».

Тогда я двумя руками поднял валун на высоту фута от земли.

Раскрыв рты от удивления, они перестали шуметь и сказали: «Старик-учитель, ты, наверное, живой Будда!» После этого они перестали спорить, и когда мы достигли горы Петушиная Ступня, я выдал им щедрое вознаграждение. Сам бы я никогда не поднял тот валун, это с божественной помощью.

Позже я отправился в Тэнчун дать толкование сутрам в местном монастыре.

 

Мой 79-й год (1918–1919)

 

Губернатор Тан Цзияо приказал магистрату Биньчуаня организовать сопровождение своему личному представителю в пути на нашу гору с письмом, в котором меня приглашали в Куньмин. Я отказался от предлагаемого мне паланкина и военного эскорта и пошел пешком в столицу вместе со своим учеником Сю-юанем. В Чусюне какие-то бандиты стали меня обыскивать. Они нашли письмо губернатора и начали меня бить.

Я сказал им: «Нет нужды меня бить. Я хочу видеть вашего главаря».

Они привели меня к Ян Тяньфу и У Сюэсяню. Увидев меня, У закричал: «Кто ты?»

«Я настоятель монастыря на горе Петушиная Ступня», – ответил я.

«Как тебя зовут?» – спросил By.

«Сюй-юнь», – сказал я.

«Зачем ты идешь в столицу провинции?» – поинтересовался У.

«Для совершения буддийского ритуала», – ответил я.

«Зачем нужны буддийские ритуалы?» – спросил У.

«Чтобы молиться о благе народа», – сказал я.

У сказал: «Губернатор Тан Цзияо бандит. Почему ты хочешь ему помочь? Он плохой человек, а раз ты его друг, значит, и ты плохой человек».

Я сказал: «Трудно сказать о ком-то, хороший он человек или нет».

«Почему?» – спросил У.

Я ответил: «Если говорить о доброй природе человека, то тогда все люди хорошие. Если говорить о дурной природе человека, то тогда все люди плохие».

«Что ты имеешь в виду?» – спросил У.

Я ответил: «Если бы вы и Тан трудились вместе на благо страны и народа и если бы ваши подчиненные делали то же самое, разве вас не считали бы хорошими людьми? Но если вы и Тан называете друг друга негодяями и в силу предрассудков воюете друг с другом и приносите страдания людям, то разве можно вас назвать хорошими людьми? Невинные люди будут вынуждены следовать либо за вами, либо за Таном, и все станут бандитами, и тогда все будут самыми несчастными людьми».

Услышав это, оба бандита рассмеялись, и У сказал: «Все, что ты сказал, верно, но что же мне делать?»

Я ответил: «По моему мнению, вам следует прекратить вражду и заключить мир».

У сказал: «Ты хочешь, чтобы я сдался?»

Я сказал: «Нет, я не имею этого в виду. Призвав к миру, я имею в виду, что все добрые люди вроде вас должны жить в мире в этой стране. Я просто призываю вас оставить свои предрассудки и работать на благо страны и народа. Разве это не хорошо?»

У спросил: «С чего начать?»

«С Тана», – ответил я.

«С Тана? – сказал он. – Нет, он убил и посадил в тюрьму многих наших людей. За это нужно отомстить. Как мы можем сдаться?»

Я сказал: «Пожалуйста, поймите меня правильно. Я имею в виду следующее: поскольку Тан – чиновник центрального правительства, он в силах установить мир, и вы бы тоже тогда стали чиновником, назначенным Пекином. Что касается ваших людей, которые были убиты, то и они не будут забыты, так как я отправляюсь в Куньмин, где совершу буддийский обряд во спасение душ всех павших на поле сражения. В отношении заключенных я попрошу Тана объявить амнистию, которая коснется и их. Если вы не прислушаетесь к моему совету, вражда будет продолжаться и чем она кончится для вас, неизвестно. И вы, и Тан обладаете силой, но ваша сила ограниченна и не может сравниться с его огромными людскими ресурсами, финансами и мощной поддержкой центрального правительства. Я не прошу вас сдаваться. Я здесь оказался не зря, и внутренний голос мне подсказывает, хотя я немощный монах, использовать свой язык для того, чтобы призвать к прекращению вражды и помочь стране и народу».

Ян и У были глубоко тронуты и попросили меня действовать от их имени. Я сказал: «Я не подхожу на эту роль, но если вы изложите свои условия, я передам их Тану». Тогда они тщательно подумали и выдвинули шесть условий:

(1) освободить всех их людей, содержащихся в тюрьмах, (2) не расформировывать их войска, (3) не понижать в чине, (4) дать возможность командовать своими собственными войсками, (5) не производить расследования их прошлой деятельности, (6) одинаково обращаться с обеими армиями.

Я сказал: «Может быть, Тан согласится. После того как я обсужу вопрос с ним, официальный ответ будет дан его представителями, которые обсудят все в целом с вами».

У сказал: «Я сожалею о том, что побеспокоил почтенного старого учителя. Если вопрос будет решен удовлетворительно, мы будем очень вам признательны».

Я сказал: «Не стоит благодарности. Все, что я делаю, это так, между прочим. Ведь я все равно бы прошел через эти места».

Ян и У оказали мне всякие почести, и вечером у нас состоялась дружеская беседа. Они предлагали мне остаться на несколько дней, но поскольку мне нельзя было терять время, я простился с ними на следующее утро. После завтрака они дали мне денег на дорогу, еды и повозку, приказав своим людям меня сопровождать. Я отказался от всего за исключением небольшого количества еды в дорогу. Примерно через половину ли от их штаб-квартиры я увидел нескольких человек, которые, стоя на коленях, в поклонах касались головой земли в знак уважения. Я узнал в них бандитов, которые били меня днем раньше. Они умоляюще спрашивали: «Простит ли нас бодхисаттва?» Я утешил их, призывая совершать добро и воздерживаться от дурных поступков. Они, заплакав, удалились.

В Куньмине меня встретили чиновники провинции, посланные губернатором Таном. Я остановился в храме Юаньтун. Вечером пришел Тан и сказал: «Я не встречался с почтенным учителем в течение нескольких лет. За это время одного за другим я потерял своих близких: бабушку, отца, жену и брата. Я в глубокой скорби. Кроме всего этого, в провинции повсюду орудуют бандиты. Они мешают людям жить. А между тем души убитых ими офицеров и солдат нуждаются в упокоении. Поэтому я хочу сделать три вещи: (1) совершить буддийский ритуальный обряд, с молитвенной просьбой к Будде защитить нас от бед и с молитвой об упокоении душ умерших, (2) превратить храм Юаньтун в большой монастырь во имя распространения буддадхармы и (3) основать университет для обучения молодежи.

Мои люди могут присмотреть за университетом, но, кроме почтенного старого учителя, никто не может помочь мне решить две другие задачи».

Я сказал: «Вы дали великий и редкий по нынешним временам и для нашего края обет. Он исходит из сознания бодхисаттвы. Я не справлюсь со всем, но есть много добропорядочных монахов, которые могут помочь вам в строительстве монастыря, только Юаньтун очень маленький храм и не сможет дать приют больше чем сотне людей. Пожалуйста, подумайте об этом. Что касается буддийских ритуальных обрядов, то они не потребуют много времени, и я буду рад совершить их для вас».

Тан сказал: «Вы правы, из Юаньтуна не получится большого монастыря. Мы сможем обсудить этот вопрос позже. Теперь о ритуале. В какой форме мы его совершим?»

Я сказал: «Сознание и Будда – единое целое. Поскольку вы решили совершить буддийский ритуал во благо страны и народа и облагодетельствовать как живых, так и мертвых, я предлагаю сделать три вещи: (1) запретить забой животных для еды на время совершения обряда, (2) объявить амнистию и (3) облегчить страдания бедствующих».

Тан сказал: «Первое и последнее может быть осуществлено, но второе является компетенцией министерства юстиции и мне не подвластно».

Я сказал: «Сейчас накопилось столько проблем в стране, что центральное правительство неспособно справиться со всеми. Если вы договоритесь с департаментом юстиции провинции, вы сможете объявить амнистию и снискать божественное благословение для своей страны». Тан кивнул в знак согласия, и тогда я повел речь о двух бандитских главарях, Яне и У, с которыми встречался по пути в Куньмин, и предложил отпустить с миром их людей, все еще содержавшихся в плену, с целью умиротворения всех мятежников. Тан был доволен моим предложением и сразу стал обсуждать вопрос об объявлении амнистии.

Год приближался к концу. Когда упасаки Оуян, Цзинъу и Люй Цюи прибыли в Куньмин для сбора средств на строительство Китайского центра по изучению Дхармы в Шанхае, они также остановились в храме Юаньтун. Я предложил им выступить с толкованием «Махаяна-сампариграха шастры»[73]. Новогодние дни я провел в Куньмине.

 

Мой 80-й год (1919–1920)

 

Весной была организована бодхимандала [74]в храме Павших героев, где начались ритуальные буддийские церемонии в упокоение душ умерших на земле и в воде. В то же время была объявлена амнистия, и убиение животных в пищу было запрещено. Тогда же губернатор Тан послал чиновников на мирные переговоры с Яном и У, с обсуждением вопроса об их назначении военными командирами. После того эти два мятежника стали лояльными к властям провинции.