Лекции.Орг


Поиск:




Потерпи, доченька, из Карса идет поддержка Ка пытается уговорить Тургут-бея присоединиться к воззванию




 

Ка, выйдя из дома и не увидев никого во дворе, куда выходили двери ремонтных мастерских, прошел на рынок. Войдя в чулочно-музыкально-канцелярский магазинчик, где он вчера слышал «Роберту» Пеппино ди Капри, он, вынимая по одной странице из писем, которые Неджип написал Кадифе, дал их бледному, с насупленными бровями, юноше-продавцу и попросил снять с них ксерокопии. Для этого понадобилось вскрыть конверты. Потом, положив настоящие страницы в такие же блеклые и дешевые конверты, он, подделав почерк Неджипа, надписал на них "Калифе Йылдыз".

Видя образ Ипек, стоявший у него перед глазами и призывавший его бороться за счастье, строить интриги и лгать, он быстрыми шагами пошел к отелю. Снег вновь падал большими хлопьями. На улицах Ка заметил обычную беспорядочную вечернюю спешку. На углу улицы Дворцовая дорога и проспекта Халит-паши, который стал узким из-за появившегося у обочины снежного сугроба, телега, груженная углем, которую тащила усталая лошадь, закупорила дорогу. Дворники грузовика, ехавшего за ней, только-только успевали чистить лобовое стекло. В воздухе стояла грусть, свойственная свинцовым зимним вечерам его детства, когда все бежали с полиэтиленовыми сумками в руках в свои дома, к своему замкнутому счастью, но Ка чувствовал себя таким решительным, как будто только что начинал новый день.

Он сразу поднялся в свою комнату. Спрятал ксерокопии писем Неджипа на дно сумки. Снял и повесил пальто. Странно тщательно вымыл руки. Повинуясь интуиции, почистил Зубы (он делал это по вечерам) и, решив, что подступает новое стихотворение, долго смотрел из окна на улицу. От тепла батареи перед окном была определенная польза, и вместо стихотворения ему в голову приходили некоторые забытые им воспоминания детства и юности: "скверный человек", который увязался следом за ними в одно весеннее утро, когда они вышли с мамой в Бейоглу, чтобы купить пуговицы… На углу Нишанташы исчезло из виду такси, которое увезло папу с мамой в аэропорт, в путешествие по Европе… Как у него несколько дней от любви болел живот, после того как он много часов протанцевал с зеленоглазой, длинноволосой высокой девушкой, с которой познакомился на одной вечеринке в Бююк-ада, и не смог узнать, как найти ее еще раз… Между этими воспоминаниями не было никакой связи, и Ка сейчас очень хорошо понимал, что его жизнь, кроме тех моментов, когда он был влюблен и счастлив, представляет собой цепочку обычных бессмысленных событий, никак не связанных между собой.

Он спустился вниз и с решимостью человека, который наносил важный визит, планировавшийся много лет, и хладнокровием, которое его самого поразило, постучал в белую дверь, отделявшую квартиру хозяина отеля от холла. Ему показалось, что курдская служанка встретила его совсем как в романах Тургенева – "полууважительным, полузагадочным" настроением. Входя в зал, где они вчера ужинали, он увидел, что на длинном диване, спинкой повернутом к двери, перед телевизором сидят рядом Тургут-бей и Ипек.

– Кадифе, где ты была, уже начинается, – сказал Тургут-бей.

Эта широкая комната с высоким потолком в старинном русском доме, в бледном снежном свете, струившемся снаружи, выглядела совершенно иначе, не так, как вчера.

Отец и дочь, заметив, что вошедший – Ка, внезапно забеспокоились, как пары, близость которых нарушил посторонний. Сразу после этого Ка увидел, что глаза Ипек сияют каким-то блеском, и обрадовался. Сев в кресло, обращенное и к отцу с дочерью, и к телевизору, он с изумлением увидел, что Ипек гораздо красивее, чем он помнил. Это усиливало его внутренний страх, но сейчас он также верил, что в конце концов они с ней будут счастливы.

– Я каждый вечер в четыре часа сижу здесь со своими дочерьми и смотрю «Марианну», – сказал Тургут-бей с некоторым смущением, но в этих словах звучало: "Я ни перед кем не собираюсь отчитываться".

"Марианна" – мексиканский мелодраматический сериал, который пять раз в неделю показывал один из крупных стамбульских каналов и который очень любили в Турции. Марианна, приятная и кокетливая девушка невысокого роста с большими зелеными глазами, по имени которой был назван сериал, несмотря на свою белоснежную кожу, была бедной девушкой из низшего класса. Когда она попадала в трудные ситуации, когда ее несправедливо обвиняли, когда она была безответно влюблена или ее неправильно понимали, зритель вспоминал бедняцкое прошлое длинноволосой Марианны с невинным лицом, то, что она была одинокой, сиротой, и тогда Тургут-бей, сидевший, вжавшись в кресле, как кошка, и его дочери крепко обнимали друг друга, и когда дочери с двух сторон прислонялись головой к груди и к плечам отца, у них всех капали слезы. Так как Тургут-бей стеснялся того, что был так увлечен мелодраматическим сериалом, он то и дело подчеркивал бедность Мексики и Марианны и говорил, что эта девушка самостоятельно устроила войну против капиталистов, а иногда кричал экрану: "Потерпи, доченька, из Карса идет поддержка". Тогда его дочери слегка улыбались со слезами на глазах.

Сериал начался, и Ка уголками рта улыбнулся. Но, встретившись взглядом с Ипек, он понял, что ей это не нравится, и нахмурил брови.

Во время первого рекламного перерыва Ка быстро и уверенно рассказал Тургут-бею о совместном обращении, и ему удалось за короткое время вызвать у него интерес к этой теме. Больше всего Тургут-бей был доволен тем, что с ним считаются. Он спросил, кому принадлежит мысль написать это обращение и почему вспомнили о нем.

Ка сказал, что он самостоятельно принял решение, о котором идет речь, в свете встреч, которые он провел с демократическими журналистами в Германии. Тургут-бей спросил, каким тиражом выходит "Франкфуртер рундшау", является ли Ханс Хансен «гуманистом» или нет. Ка, чтобы подготовить Тургут-бея к разговору с Ладживертом, рассказал о нем как об опасном стороннике религиозных порядков, который осознал важность того, что необходимо стать демократом. Но тот не обратил на это никакого внимания и сказал, что у того, кто ударяется в религию, как и у бедных, один конец, и напомнил, что чувствует уважение к жалобам его дочери и ее друзей, даже если ему и не верят. Тем же тоном он объяснил, что чувствует уважение к молодому курдскому националисту, кем бы он ни был, и если бы он был в настоящее время молодым курдом в Карсе, то сам бы, по своей воле, стал курдским националистом. Он пришел в состояние воодушевления, будто поддерживал Марианну. Волнуясь, сказал: "Это ошибка – говорить столь опрометчиво, но я против военного переворота". Ка успокоил его, сказав, что это заявление не выйдет в Турции. А затем он сказал, что это собрание можно провести в безопасности только в неприметной маленькой комнатке на самом последнем этаже отеля «Азия», а в отель можно войти никем не замеченным со двора, в который можно пройти через заднюю дверь лавки по соседству с пассажем, выйдя из его задней двери.

– Необходимо продемонстрировать миру, что в Турции существуют настоящие демократы, – ответил ему Тургут-бей. Так как началось продолжение сериала, он заговорил торопливо. Еще до того, как Марианна показалась на экране, он, посмотрев на часы, спросил:

– Где Кадифе?

Ка, как и отец с дочерью, молча смотрел "Марианну".

В какой-то момент Марианна, сгорая от любовных мук, поднялась по лестнице и, убедившись, что ее никто не видит, бросилась на шею своему возлюбленному. Они не поцеловались, но сделали то, что производило гораздо более сильное впечатление на Ка: они прижались друг к другу изо всех сил. В долгом молчании Ка понял, что этот сериал смотрит весь Карс, мужья и их домохозяйки-жены, вернувшиеся домой с рынка, девочки из средней школы и старики-пенсионеры, и еще понял, что сериал – причина того, что совершенно пусты не только печальные улицы Карса, но и улицы всей Турции, и в тот же момент понял свою глупость, ведь из-за насмешек интеллектуалов, из-за политических невзгод и утверждений о культурном превосходстве он прожил свою жизнь совершенно всухую, без переживаний, вдали от чувственности, которую демонстрировал этот серил. Он был уверен, что Ладживерт и Кадифе сейчас, после минут любви, где-нибудь уединились и, лежа, обнявшись, смотрят на Марианну и ее возлюбленного.

Когда Марианна сказала своему любимому: "Я ждала сегодняшнего дня всю жизнь", Ка почувствовал, что эти слова выражают его собственные мысли, и это не случайно. Он попытался встретиться взглядом с Ипек. Его возлюбленная положила голову на грудь отцу и вперила огромные, затуманенные грустью и любовью глаза в экран, желая предаться тем чувствам, которые показывались в сериале.

– И все-таки я очень беспокоюсь, – сказал красивый, с открытым лицом, возлюбленный Марианны. – Моя семья не разрешит нам быть вместе.

– Пока мы любим друг друга, ничего не нужно бояться, – сказала оптимистка Марианна.

– Дочка, ведь этот тип – твой настоящий враг! – вмешался Тургут-бей.

– Я хочу, чтобы ты любил меня, не боясь ничего, – сказала. Марианна.

Ка настойчиво посмотрел в глаза Ипек, и ему удалось встретиться с ней взглядом, но она сразу же отвела глаза. А когда показывали рекламу, она повернулась к отцу и сказала:

– Папочка, по-моему, вам опасно идти в отель "Азия".

– Не беспокойся, – сказал Тургут-бей.

– Это же вы уже много лет говорите, что в Карсе выход на улицу приносит несчастье.

– Да, но если я туда не пойду, то из принципа, а не из-за того, что боюсь, – сказал Тургут-бей. Он повернулся к Ка. – Вопрос вот в чем: я, как коммунист, сторонник модернизации, светский человек, демократ и патриот, должен прежде всего верить в просвещение или в волю народа? Если я до конца верю в просвещение и европеизацию, то должен поддерживать военный переворот, совершенный против сторонников религиозных порядков. А если воля народа прежде всего и я уже стал демократом "чистой воды", тогда я должен пойти и подписать это заявление. А вы во что верите?

– Примите сторону притесненных, пойдите и подпишите обращение, – сказал Ка.

– Мало быть угнетенным, нужно быть еще и правым. Большинство угнетенных неправы в мелочах. Во что будем верить?

– Он ни во что не верит, – сказала Ипек.

– Каждый во что-нибудь верит, – ответил Тургут-бей. – Расскажите, пожалуйста, что вы думаете.

Ка попытался объяснить, что если Тургут-бей подпишется под обращением, то в Карсе станет немного больше демократии. Сейчас он с беспокойством чувствовал, что сильна вероятность того, что Ипек не захочет поехать с ним во Франкфурт, и, хладнокровно убеждая Тургут-бея, он боялся, что тот все-таки не выйдет из отеля. Он ощутил головокружительное чувство свободы, которое позволяло ему говорить о том, во что он верил, и не верить в то, что он говорил. Бормоча всем известные вещи о пользе прав человека, воззвания, демократии, он увидел в глазах Ипек блеск, говоривший о том, что она совершенно не верит тому, что он говорит. Но этот блеск не был осуждающим, обличающим; как раз наоборот, он был полон сексуальности и был возбуждающим. "Я знаю, ты всю эту ложь говоришь из-за того, что хочешь меня", – говорил этот блеск. Таким образом, сразу после того как Ка решил, что мелодраматическая чувствительность важна, он понял, что открыл для себя еще одну важную истину, которую никогда в жизни не мог понять: мужчин, которые не верят ни во что, кроме любви, некоторые женщины могут находить очень привлекательными… Волнуясь из-за этого нового знания, он долго говорил о правах человека, о свободе мысли, о демократии и на другие подобные темы. Пока он повторял слова о правах человека, которые слегка глуповатые из-за чрезмерно добрых намерений европейские интеллигенты и те, кто подражал им в Турции, опошлили, постоянно говоря о них, он пристально смотрел в глаза Ипек, волнуясь от того, что будет возможность заняться с ней любовью.

– Вы правы, – сказал Тургут-бей, когда реклама закончилась. – Куда запропастилась Кадифе?

Во время фильма Тургут-бей был неспокоен, ему и хотелось пойти в отель «Азия», и было страшно. Пока он смотрел «Марианну», он медленно говорил о политике времен своей молодости, о своей боязни попасть в тюрьму, об ответственности человека и печали старика, затерявшегося среди своих воспоминаний и фантазий. Ка понял, что Ипек и сердится на него за то, что он вовлекает его в это беспокойство и страх, и в восторге от того, что он его убеждает. Он не обратил внимания на то, что она прячет глаза, и не расстроился, когда она, уже в конце фильма, обняла своего отца и сказала:

– Не ходите, если не хочется, вы достаточно пострадали из-за других.

Ка увидел тень на лице Ипек, но ему в голову пришло новое, счастливое стихотворение. Тихонько сев на стул рядом с кухонной дверью, на котором только что сидела Захиде-ханым и, проливая слезы, смотрела «Марианну», он с оптимизмом записал пришедшее стихотворение.

Пока Ка безупречно завершал стихотворение, которое он намного позднее, возможно с издевкой, назовет "Я буду счастлив", в комнату быстро вошла Кадифе, не заметив его. Тургут-бей вскочил с места, обнял и поцеловал ее, спросив, где она была и почему у нее такие холодные руки. Из его глаз капнула слезинка. Кадифе сказала, что ходила к Ханде. Не успела уйти вовремя и, так как не хотела пропускать «Марианну», то до конца посмотрела ее там.

– Ну как наша девочка? – спросил Тургут-бей (он имел в виду Марианну), но, не слушая ответ Калифе, перешел на другую тему, которая сейчас беспокоила все его существо, и быстро пересказал то, что сказал Ка.

Кадифе не только сделала вид, что впервые слышит об этом, но и, заметив в другом конце комнаты Ка, сделала вид, что очень удивлена, что он здесь.

– Я очень рада, что вижу вас, – сказала она, пытаясь закрыть платком голову, но, не надевая платка, села перед телевизором и стала давать советы отцу. Изумление Кадифе было так убедительно, что, когда потом она взялась убеждать своего отца подписать обращение и пойти на собрание, Ка подумал, что она умудряется лицемерить и перед своим отцом. Это подозрение могло оказаться правильным, раз уж Ладживерт захотел, чтобы обращение стало достойным публикации за границей, но Ка по страху, появившемуся на лице Ипек, понял, что существует еще и другая причина.

– Я тоже пойду с вами в отель «Азия», папочка, – сказала Кадифе.

– Я вовсе не хочу, чтобы ты из-за меня попала в беду, – сказал Тургут-бей тоном, позаимствованным из сериала, который они смотрели вместе, и из романов, которые они когда-то вместе читали.

– Папочка, может быть, вмешавшись в это дело, вы попадете в опасность, – сказала Ипек.

Когда Ипек говорила с отцом, Ка почувствовал, что она о чем-то говорит и ему, что на самом деле говорит двусмысленно, как и все в комнате, и когда она иногда отводит взгляд или смотрит пристально, это направлено на то, чтобы усилить этот скрытый смысл. Гораздо позднее он заметит, что все, кого он встретил в Карсе, кроме Неджипа, с инстинктивным единодушием говорили вещи, имеющие второй смысл, и спросил себя, связано ли это с бедностью, со страхами, одиночеством или с простотой и однообразием жизни. Когда Ипек говорила: "Папочка, не ходите", Ка чувствовал, что она провоцирует его, и видел, что, когда Кадифе говорит об обращении и своей привязанности к отцу, она на самом деле проявляет свою привязанность к Ладживерту.

Таким образом, он предпринял то, что позже назовет "самым глубоким двусмысленным разговором в моей жизни". Он явственно ощутил, что если сейчас не сможет убедить Тургут-бея выйти из отеля, то никогда не сможет остаться наедине с Ипек, это он прочитал и по бросающим вызов глазам Ипек, и решил, что это последний шанс в его жизни стать счастливым. Когда он заговорил, то сразу осознал, что слова и мысли, необходимые для того, чтобы убедить Тургут-бея, в то же время являются мыслями, которые привели его к выводу о том, что его жизнь прошла впустую. А это разбудило в нем желание как-нибудь отомстить левым политическим идеалам его молодости, которые он сейчас забывал, даже не замечая этого. Когда он говорил о том, что необходимо сделать что-то для других, о чувстве ответственности за невзгоды и бедность страны, о своей решимости стать цивилизованным человеком и о неясном чувстве сплоченности, чтобы убедить Тургут-бея выйти из отеля, он неожиданно ощутил, что говорит искренне. Он вспомнил энтузиазм своей молодости, связанный с левыми политическими взглядами, свою решимость не стать, как другие, заурядным и скверным турецким обывателем, свою тоску по жизни среди книг и размышлений. Так, с волнением двадцатилетнего, он повторил Тургут-бею свои убеждения, которые так огорчали его мать, которая справедливо была против того, чтобы ее сын стал поэтом, и которые, уничтожив всю его жизнь, в конце концов сделали его ссыльным, в крысиной норе во Франкфурте. С другой стороны, он чувствовал, что сила в его словах означала для Ипек "с такой силой я хочу заниматься с тобой любовью". Он чувствовал, что эти слова сторонника левой точки зрения, ради которых он погубил всю свою жизнь, в конце концов помогут делу и благодаря этим словам он сможет заняться с Ипек любовью; и как раз именно тогда, когда он уже абсолютно в них не верил, когда считал самым большим счастьем в жизни, обняв красивую и умную девушку, иметь возможность писать стихи в каком-нибудь углу.

Тургут-бей сказал, что пойдет в отель «Азия» прямо сейчас. И он вместе с Кадифе удалился в свою комнату, приготовиться и переодеться.

Ка приблизился к Ипек, которая все еще сидела в углу, где она только что сидела вместе с отцом и смотрела телевизор. Она все еще сидела, словно прислонившись к отцу.

– Я буду ждать тебя в своей комнате, – прошептал Ка.

– Ты меня любишь? – спросила Ипек.

– Очень люблю.

– Это правда?

– Да, правда.

Какое-то время они помолчали. Ка, следуя за взглядом Ипек, посмотрел из окна на улицу. Снег начался снова. Уличный фонарь перед отелем вспыхнул, и, хотя он и освещал огромные снежинки, он выглядел так, будто горел понапрасну, поскольку еще до конца не стемнело.

– Поднимайся в свою комнату. Когда они уйдут, я приду, – сказала Ипек.

 





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2016-11-18; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 315 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Студент может не знать в двух случаях: не знал, или забыл. © Неизвестно
==> читать все изречения...

1324 - | 936 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.009 с.