Глава 3 Колледж Вод Иорданских и маленькая девочка 7 страница

– Помощница? В смысле, секретарь? Но, позволь, ведь тебе же только… Я была уверена, что вы родственницы. Ну, и как она тебе?

– Ну, миссис Кольтер – очень умная, – выдавила из себя Лира. Еще сегодня утром, отвечая на этот вопрос, она бы нашла совсем другие слова. Но уж слишком много непонятного произошло за последние несколько часов.

– Это я знаю. Я тоже думаю, что она очень умная. Но я имею в виду другое. Ты живешь с ней, каждый день вы общаетесь. Получается, что ты знаешь ее как человека. Ну, и какая она? Ласковая? Или, наоборот, резкая? Какая?

– Ну, – вяло ответила Лира, разглядывая носки туфель, – она… милая.

– Допустим. А чем вы занимаетесь? Как ты ей помогаешь?

– Вычисления всякие делаю. Как для штурманских карт. Ну, и еще, там…

– Понятно. А откуда ты родом? Прости, я опять забыла, как тебя зовут.

– Лира. Я из Оксфорда.

– Почему же миссис Кольтер выбрала именно тебя?

Договорить предложение до конца девица не успела, потому что неожиданно рядом с козеткой как из-под земли выросла сама миссис Кольтер. Судя по затравленному взгляду, который бросила на хозяйку дома Адель Старминстер, а также судя по тому, как истерически замахал крылышками перепуганный альм-мотылек, было совершенно очевидно, что любопытную журналистку здесь никто не ждал.

– Я не знаю вашего имени, – процедила миссис Кольтер, – но если мне понадобится, я его без труда выясню. Можете мне поверить, что на этом ваша журналистская карьера закончена. Сейчас вы встанете и очень тихо, не привлекая к себе никакого внимания, уйдете отсюда навсегда. Я не знаю, кто вас провел, но со своей стороны обещаю, что он получит по заслугам.

Казалось, от миссис Кольтер исходит яндарическая энергия. В воздухе отчетливо чувствовался запах разогретого металла. Не так давно Лира испытала действие этой силы на собственной шкуре, а теперь имела возможность побыть в роли стороннего наблюдателя. Зрелище было не из приятных. Бедняжка Адель, казалось, совсем лишилась воли. Альм-мотылек бессильно рухнул ей на плечо, переливчатые крылышки повисли, как мятые тряпочки, он даже не пытался ими шевелить. Да и девица, казалось, с трудом сохраняла вертикальное положение. Она как-то боком двинулась к выходу, пригнув голову и не глядя на гостей. Левой рукой Адель придерживала на плече безжизненное тельце альма.

– Итак? – обратилась миссис Кольтер к Лире.

– Честное слово, я ничего ей не рассказала, – бормотала девочка, не поднимая глаз. – Ничего такого особенного.

– И о чем же вы беседовали?

– Ну, просто, что я тут делаю, откуда родом.

Лира наконец решилась посмотреть миссис Кольтер в глаза и вдруг с ужасом поняла, что прелестная дама стоит перед ней одна, без альма. Но ведь так не бывает. В это мгновение откуда-то из-за ее спины вдруг вынырнул золотистый тамарин. Миссис Кольтер опустила лилейную ручку и усадила обезьянку себе на плечо. Она снова стала прежней.

– Запомни, детка, хорошенько: нельзя разговаривать с посторонними. Если ты вдруг заметишь, что у нас здесь чужие люди, то просто найди меня и предупреди. Вот и все.

Запах разогретого металла исчез как по волшебству. А может быть, он просто почудился Лире? В воздухе витали ароматы духов да запах дорогих сигар. И все. Миссис Кольтер одарила девочку одной из своих улыбок, словно заключая с ней глазами какой-то молчаливый договор, и направилась к гостям.

Пантелеймон зашипел Лире в ухо:

– Видела? Пока она была тут, альм шнырял у нас по комнате. Он шпион, я чувствую. Теперь он знает про веритометр.

Лира задумчиво кивнула. Наверное, знает, но в любом случае этого уже не исправишь. Так-так, где же профессор, который рассказывал про мертвяков? Она поискала его глазами, но в этот момент к не в меру говорливому ученому подошли швейцар (ради торжественного случая облаченный в ливрею) и еще какой-то господин в партикулярном платье. Последний что-то шепнул профессору на ухо, тот побледнел как мел и неверными шагами вышел следом за ними из гостиной. Все произошло в считанные секунды и было проделано настолько виртуозно, что ни один из гостей не заметил ничего подозрительного. Но у Лиры от страха и осознания собственной беспомощности вдруг защемило сердце.

Как потерянная, она бродила по парадной гостиной, где веселились гости, вполуха слушая обрывки чужих разговоров. Пару раз, глядя на стаканы с коктейлями, она рассеянно подумала, вкусно это или нет. Да какая разница, попробовать-то все равно не дадут. Ничто ее не радовало, наоборот, внутри нарастало какое-то глухое раздражение. Внезапно Лира почувствовала на себе чей-то внимательный взгляд.

– Мисс Лира, – шепнул ей на ухо невесть откуда взявшийся швейцар. – С вами хотел бы поговорить лорд Бореаль. Вон он, у камина, седой такой.

Девочка послушно посмотрела на стоявших подле камина гостей. Один из них, седовласый джентльмен представительной наружности, поманил ее к себе и кивнул несколько раз головой. Не очень понимая, чего от нее хотят, но все же заинтригованная, Лира пошла к нему через всю гостиную.

– Добрый вечер, голубушка, – зазвучал низкий, привыкший повелевать голос лорда Бореаля. Его альм-змея, обвившаяся вокруг хрустального бра, лениво повела чешуйчатой головой, и при свете лампы полыхнули изумрудным огнем два немигающих глаза.

– Добрый вечер, сэр, – присела в книксене Лира.

– Что там поделывает магистр колледжа Вод Иорданских? Он ведь мой старинный приятель.

– У него все хорошо, благодарю вас, сэр.

– Им, наверное, очень трудно было расстаться с тобой.

– Да, сэр.

– Ну как ты тут, у миссис Кольтер, не скучаешь? Чем вы с ней занимаетесь?

Неизвестно, что нашло на Лиру, но вместо того чтобы ответить на этот вопрос, заданный снисходительно-скучающим тоном, как подобает, то есть либо сказать правду, либо сплести какую-нибудь историю позанимательнее, девочка твердо посмотрела лорду Бореалю в глаза и отчеканила:

– Сейчас я изучаю частицы Русакова и деятельность Министерства Единых Решений по Делам Посвященных.

Лирин собеседник пристально посмотрел на нее, и взгляд у него был пронзительный, как луч яндарического прожектора.

– Так. Ну и что же ты уже изучила?

– Что они на Севере проводят всякие эксперименты. Вроде тех, что делал доктор Грумман.

Непонятно почему Лира чувствовала, что ей море по колено.

– Продолжай.

– И у них там есть такие снимки, что на них можно увидеть Серебристую Пыль. Когда стоит человек, то Пыли много, и кажется, что он весь светится. А на ребенка Серебристая Пыль не садится, ну, почти не садится.

– Это что же, миссис Кольтер показывала тебе такие снимки?

Лира замялась с ответом, чувствуя, что дело совсем не в том, скажет она правду или солжет. Да и ложь эта была бы совсем не похожа на ее обычные враки.

– Нет, – медленно произнесла она. – Я видела такие снимки в колледже.

– Кто их тебе показывал?

– Ну, он их не мне показывал, – созналась Лира. – Я… просто мимо шла и случайно увидела. У меня был друг, Роджер, и его забрали эти, из Министерства Единых Решений. Но…

– Кто показывал тебе снимки?

– Мой дядя, лорд Азриел.

– Когда?

– Когда он последний раз приезжал в колледж.

– Понятно. И что же ты еще изучаешь? Ты что-то сказала о Министерстве Единых Решений, или мне послышалось?

– Сказала, – упрямо ответила девочка и вскинула голову. – Только дядя мне про это не рассказывал. Это я уже здесь узнала.

Тем более что это, как подумала Лира, была чистая правда.

Глаза лорда Бореаля сузились. Лира, напротив, смотрела на него ангельским взором. Сама простота и наивность. Наконец старик тяжело кивнул.

– Стало быть, миссис Кольтер решила, что ты уже готова помогать ей в ее работе. Занятно. Ты уже в чем-нибудь принимала участие?

– Пока нет, – отважно солгала Лира, не имея ни малейшего представления об истинной сути его слов. Главное, не потерять это выражение наивной дурочки. Слава богу, что Пантелеймон обернулся бражником. Глядя на бабочку, не догадаешься, что она на самом деле чувствует.

– Миссис Кольтер уже объясняла тебе, что происходит с детьми?

– Пока нет. Я пока знаю только про Серебристую Пыль и еще про то, что дети – это жертвоприношение… Как агнцы.

И опять чистая правда. Ведь он же не сказала, что знает это от миссис Кольтер? Просто знает, и все.

– Вероятно, жертвоприношение – уж слишком сильное слово. Все это мы делаем для их же блага. И для нашего общего блага, разумеется. Дети сами, по доброй воле приходят к миссис Кольтер. Поэтому для нас она – настоящая находка. Видишь ли, суть в том, что ребенок должен очень захотеть помочь, захотеть совершенно искренне. А разве ей можно отказать хоть в чем-нибудь? Итак, если она рассчитывает, что вдвоем вы будете это делать еще успешнее – что ж, я очень доволен.

Лорд Бореаль улыбнулся Лире, и улыбка эта до странности напоминала ту, что светилась в глазах миссис Кольтер: она была заговорщицкой. Лира скромно потупилась, старик потрепал ее по голове и заговорил с кем-то из гостей.

Девочка и Пантелеймон чувствовали, как их сковывает ужас. Больше всего на свете Лира хотела сейчас забиться в какой-нибудь угол и пошептаться со своим альмом. Если бы можно было удрать из этой квартиры! Если бы можно было снова оказаться в колледже Вод Иорданских, в маленькой комнатке на двенадцатой лестнице! Если бы знать, где сейчас дядя Азриел!

Внезапно она услышала обрывок какого-то разговора. Там говорили о дяде! Притворившись, что выбирает тартинки на блюде, Лира надолго застряла возле столика с закусками и слушала, слушала, не поднимая глаз.

Человек в лиловой сутане епископа объяснял кому-то:

– Так что пока нам нечего беспокоиться. Год, по меньшей мере, лорд Азриел там пробудет.

– Как, вы сказали, называется крепость, в которой они его держат?

– Свальбард, так, по-моему. Да, Свальбард. Под охраной панцербьорнов, то есть панцирных медведей. Вы не представляете, какой чудовищной силой они обладают! Нет, из Свальбарда не убежишь. Так что можно смело утверждать, что никаких, ну, или почти никаких препон нет.

– Последние эксперименты подтвердили мою точку зрения. Я всегда полагал, что Серебристая Пыль есть не что иное, как порождение Темного тезиса.

– Боюсь, что это попахивает зороастрийской ересью, а?

– Ну, это уже давно никто не считает ересью.

– И если нам удается выделить Темный тезис…

–… Свальбард, правильно, вы сказали Свальбард?

–… панцирные медведи

–… Министерство Единых Решений.

–… Что вы, дети не страдают! Я в этом абсолютно убежден.

–… после того, как лорд Азриел попал в плен…

Довольно. Лира достаточно наслушалась. Она незаметно отошла от стола и, прижимаясь к стенам, проскользнула в свою комнату, плотно притворив за собой дверь. Гул голосов теперь был почти не слышен.

– Что скажешь? – спросила она у Пантелеймона, который из бражника превратился в щегла.

– Мы прямо сейчас бежим?

– Конечно. Нельзя медлить ни минуты. Пока в доме полно людей, она нас не хватится.

– А он? Он точно заметит.

“Он” – это золотистый тамарин, их злой гений. Стоило Лире представить себе его черные цепкие лапки, как ноги ее подкосились от страха.

– На этот раз ему несдобровать, – приосанился Пантелеймон. – Я ведь могу меняться, а он нет. Я знаешь как быстро буду меняться? Он меня не захватит, вот увидишь.

Лира рассеянно кивнула в ответ. Как же выбраться из дома незаметно? Может быть, надеть на себя что-нибудь? А что?

– Пан, давай-ка лети вперед, на разведку, – зашептала девочка. – Только стань бражником. Или мотыльком. Если все в порядке – я бегу следом. Не зевай.

Лира приоткрыла дверь, Пантелеймон проскользнул в щелочку. В палевом свете ламп его было очень хорошо видно.

Тем временем девочка лихорадочно натягивала на себя теплые вещи. Надо еще с собой захватить. Ага, вот сюда, они как раз купили сегодня сумку из новомодного искусственного шелка. Миссис Кольтер щедро давала Лире деньги на карманные расходы, и, хотя девочка сорила ими направо и налево, у нее оставалось еще несколько золотых. Сунув монетки в карман волчьей шубы, она взяла в руки замотанный в черный бархат веритометр. Неужели этот мерзкий обезьяныш нашел подарок магистра? Наверняка нашел и обо всем ей рассказал. Какой ужас! Сама виновата. Прятать надо было лучше.

Лира на цыпочках подкралась к двери. К счастью, ее спальня была совсем рядом с передней, а гости и хозяйка находились в гостиной и других комнатах. Девочка слышала звук голосов, громкий смех, вот в уборной кто-то спустил воду, чьи-то шаги, вот снова зазвенели бокалы и, наконец, тоненький голосок пискнул ей прямо в ухо:

– Пора!

Она проскользнула в коридор, в три прыжка пересекла переднюю и уже через мгновение осторожно открывала засов на тяжелой парадной двери. Получилось! Не прошло и секунды, как Лира и Пантелеймон-щегленок скатились кубарем вниз по лестнице, шмыгнули на улицу и растворились в чернильной темноте зимней ночи.

 

Глава 6 Сеть-ловушка

 

Гранитную набережную заливал яркий свет фонарей, так что спрятаться там было негде, но между ней и Королевским Институтом Арктических Исследований, а это, к слову сказать, было единственное место в Лондоне, которое Лира могла бы найти с закрытыми глазами, лежал целый лабиринт узких изломанных улочек, куда Лира, не раздумывая, и юркнула.

Ну почему только она не знала Лондон так, как знала свой Оксфорд! Там сразу было бы понятно, какие улицы таят опасность; где, наоборот, можно разжиться едой, и, что самое главное, там были бы двери, в которые не страшно постучать и попросить о помощи. Здесь все иначе. Холодная лондонская ночь скрывала от непосвященных глаз кипучую жизнь, правил которой Лира не знала.

Обернувшийся оцелотом Пантелеймон зорко смотрел во тьму своими всевидящими глазами, и не раз девочка, уж совсем было решившаяся подойти к какому-нибудь дому, замирала, увидев, что альм выгнул спину и вздыбил на холке шерсть.

На улицах было шумно, до Лиры доносились то взрывы пьяного хохота, то обрывки хриплых песен, то вдруг в каком-нибудь подвале начинали со скрежетом и грохотом крутиться плохо смазанные шестерни. Девочка настороженно шла сквозь всю эту ночную разноголосицу, стараясь держаться в тени домов. Все чувства ее были обострены до предела, да и Пантелеймон не зевал.

Время от времени путь им преграждали широкие освещенные проспекты, где слышались звонки яндарических трамваев. Лира помнила, что в Лондоне существуют правила для пешеходов, но до правил ли ей было! Она просто неслась через дорогу сломя голову, а если вслед ей раздавались негодующие крики, то она мчалась еще быстрее.

Долгожданная свобода опьянила девочку. Она твердо знала, что Пантелеймон, бесшумно скользящий на мягких кошачьих лапах позади нее, наверняка чувствует то же самое. Промозглая ночь, где копоть и вонь мешались с пьяной бранью, была им нипочем. Надо только успеть обдумать все то, что они узнали сегодня в квартире миссис Кольтер. И еще надо найти место для ночлега.

На перекрестке Лира заприметила кофейню, притулившуюся к шикарному, сверкающему огнями витрин магазину: маленький домик на колесах с откидной передней стенкой, поднятой вверх наподобие навеса. Внутри горел мягкий желтый свет, пахло свежемолотым кофе. Хозяин в белой куртке, стоя за прилавком, о чем-то беседовал с клиентом. Посетителей в кафе было немного: человека два-три.

Есть хотелось ужасно, ведь Лира блуждала по сырым холодным улицам уже больше часа. Усадив воробья-Пантелеймона на плечо, она робко подошла к стойке и, чтоб казаться повнушительнее, встала на цыпочки.

– Будьте добры, бутерброд с ветчиной и чашку кофе.

– Поздненько ты разгуливаешь одна, – подмигнул ей джентльмен в цилиндре и белом шелковом шарфе.

Промычав что-то невразумительное, Лира через стекло принялась разглядывать оживленный перекресток. В театре неподалеку только что закончилось представление, и из освещенного фойе на улицу хлынула толпа людей, зябко кутающихся в пальто. Раздались крики: “Такси! Такси!”.

В противоположном конце улицы тоже было полно народу, потому что там находилась станция хтонической рельсовой дороги. Нескончаемая людская вереница ползла по лестницам вниз и вверх.

– Получай свой кофе, малышка, – сказал трактирщик, ставя перед девочкой чашку. – Два шиллинга.

– Я заплачу, – галантно предложил джентльмен в цилиндре.

Лира равнодушно пожала плечами. Пускай. Если полезет – я убегу, не догонит, а деньги мне еще понадобятся. Щедрый дяденька бросил монету на стойку и сладко улыбнулся своей новой знакомой. Его альм-макака, повиснув на шелковом лацкане сюртука, не сводила с девочки глаз.

Лира откусила от бутерброда почти половину и снова принялась разглядывать улицу. Карты Лондона она в жизни не видела, размеры его представляла себе весьма смутно, поэтому понятия не имела ни о том, где находится в данную минуту, ни о том, сколько ей еще идти, чтобы выбраться из города.

– И как же нас зовут? – спросил дяденька.

– Алиса.

– Очаровательное имя. Не хочешь чуть-чуть в кофе… для согрева? – Он начал откручивать колпачок серебряной фляжки.

– Не, не хочу. Я лучше кофе, – твердо сказала Лира.

– Напрасно. Бьюсь об заклад, ты в жизни не пробовала такого бренди.

– Пробовала. И потом заблевала весь подвал. Я тогда чуть не бутылку выпила. Нет уж, спасибо.

– Ну, как знаешь, – вздохнул дяденька и опорожнил всю флягу себе в чашку. – И куда же ты, позволь спросить, направляешься совсем одна в столь поздний час?

– Папаню встречать.

– А кто твой папа?

– Понятно кто, убийца.

– Кто-кто?

– Да говорю же, что убийца. Работа у них такая. Сегодня как раз ночью на дело пошел. А я его здесь жду. Со сменной одежей. Должен же он переодеться после работы, а то пойдет по городу весь в крови.

– А-а, ты, наверное шутишь?

– Вот еще!

Макака-альм тихонько взвизгнула и ретировалась дяденьке на спину, опасливо поглядывая на Лиру из-за цилиндра. Лира с достоинством допила свой кофе и сунула в рот остатки бутерброда.

– Ну, до свидания вам, – вежливо попрощалась она, – а то вон папаня идут. Злые они чего-то сегодня.

Джентльмен в цилиндре нервно оглянулся на дверь, а Лира уже направила стопы к театру. Ей, конечно, куда больше хотелось посмотреть на хтоническую рельсовую дорогу (миссис Кольтер говорила, что этот вид транспорта не для людей их круга), но под землю лезть было страшновато. Лучше уж наверху; если погонятся, можно убежать.

Лира все шла и шла, улочки становились все глуше, народу на них все меньше. В воздухе висела пелена дождя, но даже если бы небо было чистым, разве разглядишь в такой саже и копоти звезды? Пантелеймон уверял, что они идут на север, но как это проверить?

Потянулись бесконечные ряды одинаковых кирпичных домишек с двориками, куда едва влезали бачки для мусора. Потом пошли угрюмые фабричные корпуса, обнесенные колючей проволокой. В кромешной тьме лишь изредка дрожал на стене огонек яндарической лампочки да поблескивал костер, возле которого клевал носом ночной сторож. Пару раз ей на пути попадались церкви, единственным отличием которых от складских помещений было распятие над входом. Лира хотела было зайти в дом Божий, но ее испугали чьи-то вздохи и стоны. На скамейках у входа, на крыльце – всюду лежали спящие люди.

– Где мы спать-то будем, Пан? – шепнула она, едва переводя дух. Теперь их путь лежал вдоль череды запертых лавок.

– В подъезде где-нибудь. Или в подворотне.

– Там не спрячешься.

– Смотри-ка, канал!

В конце уходившего куда-то влево проулка явственно блеснула вода. Затаив дыхание, они пошли туда и глазам их открылась маслянисто-отсвечивающая под луной гладь канала, где на приколе стояла добрая дюжина барж, частью пустых, частью тяжело нагруженных. В неверном ночном свете подъемные краны казались виселицами. В окне времянки вдруг мелькнул огонек, и из трубы вырвался клуб дыма. Фонари горели только под крышами складов, да где-то высоко на порталах подъемников, все остальное тонуло во тьме. На молах громоздились груды бочек с каменноугольным спиртом, огромные штабеля бревен, мотки кабеля с каучуковой обмоткой.

Лира на цыпочках прокралась к домику и заглянула в подслеповатое окошко. Внутри старик-сторож водил пальцем по строчкам газеты с комиксами и читал, шевеля губами. Его альм, старая овчарка, свернувшись калачиком, спала под столом. Вот старик отложил газету, подошел к горевшей в углу сторожки печурке, снял с огня дочерна закопченный чайник и плеснул в щербатую кружку немного кипятка. Потом он, кряхтя, снова сел и углубился в комикс.

– Что думаешь, Пан, может, попросимся переночевать? – нерешительно спросила Лира, но Пан, обезумев от ужаса, одно за другим менял обличья, превращаясь то в крылана, то в филина, то снова в оцелота. Девочка в панике оглянулась и увидела то, что предчувствовал ее альм: прямо на нее с двух сторон бежали двое, у одного из них в руках была сеть-ловушка.

С хриплым мяуканьем Пантелеймон взвился в воздух и вцепился в горло омерзительной лисице, альму одного из преследователей. Лисица вырвалась и откатилась человеку под ноги, он, изрыгая поток проклятий, споткнулся. Лира стрелой метнулась между ними по направлению к набережной. Только не дать загнать себя в угол!

Пантелеймон, обернувшийся орлом, камнем спикировал вниз, клекоча:

– Налево! Налево давай!

Она рванулась влево, где между грудой бочек и ржавой стеной какого-то металлического сарая темнел лаз. Еще чуть-чуть – и она спасена!

Но у преследователей была сеть-ловушка. В воздухе что-то просвистело, больно хлестнув по щеке, и она почувствовала, как вонючая просмоленная сетка опутывает ее голову, лицо, плечи, руки, как она падает и бьется, отчаянно пытаясь вырваться, но не может.

– Пан! Пан!

Но альм-лисица вонзила зубы в Пантелеймона, и Лира завизжала от боли, словно терзали ее собственное тело. Пантелеймон не мог подняться.

Один из преследователей ловко скручивал Лиру по рукам и ногам прочными веревками. Веревки врезались ей в горло, давили на грудь. Беспомощная, словно муха, опутанная клейкой паутиной, девочка билась на грязной мокрой земле. Несчастный израненный Пан пытался подползти к ней, но клыки лисицы все терзали и терзали его тельце, а он был слишком слаб, чтобы меняться. Внезапно другой преследователь резко упал вниз лицом. Горло его пробила стрела.

Время словно остановилось. Лирин мучитель повернул голову. Он тоже увидел…

Пантелеймон отряхнулся и сел. Раздался какой-то негромкий хлопок, и человек, хрипя и корчась, повалился на Лиру, которая завизжала от ужаса, потому что на нее фонтаном хлынула алая кровь.

Кто-то подбежал и оттащил его мертвое тело в сторону. Чьи-то руки подняли девочку, лезвие ножа вспарывало путы и веревки, и они сползали одна за другой, одна за другой. Лира рванула последние уже свободными руками, бешено отплевываясь и тряся головой, потом метнулась к Пантелеймону и прижала его к груди.

Ноги у нее подкашивались. Она опустилась на колени и посмотрела на своих спасителей. Их было трое: один с луком, двое с ножами. Стоило девочке повернуть голову к свету, как лучник ошеломленно проговорил:

– Лира, ты, что ли?

Какой знакомый, до боли знакомый голос, но Лира никак не может вспомнить, кому он принадлежит. Но вот незнакомец выступил из мрака, так, что на его лицо упал свет от ближайшего фонаря. Ну конечно же! И этот альм-пустельга. Как она могла не узнать! Цаган! Настоящий цаган из Оксфорда.

– Я – Тони Коста. Помнишь меня? Ты все с братишкой моим, Билли, играла у нас в Иерихоне, пока его мертвяки не сцапали.

– Пан, мы спасены, – всхлипывала Лира. – Господи, ты слышишь, мы спасены!

Внезапно в голове ее шевельнулась опасливая мыслишка: что, если Тони помнит славный угон лодки? Лодка ведь принадлежала семейству Коста.

– Вот что, – сказал цаган, – давай-ка поднимайся и пошли. Ты одна?

– Да. Я сбежала. Мы хотели…

– Потом расскажешь. А сейчас – тихо. Джексер, живо оттащи трупы, чтоб под фонарем не лежали. К стене давай. Керим, ну как тут? Все спокойно?

Лира стояла на подгибающихся ногах, прижимая к себе Пантелеймона. Он вдруг начал выворачиваться из ее рук, тянул шею, словно пытался что-то разглядеть. Понятно, куда он смотрит. Лире тоже стало жутко интересно: а что будет с альмом человека, который умер? Она украдкой оглянулась. Альмы истаивали на глазах, рассеивались в воздухе, как дым, и в смерти неотступно следуя за своим человеком.

Пантелеймон отвел глаза, а Лира, не разбирая дороги, рванулась за Тони.

– А что вы тут делаете? – спросила она.

– Ишь, любопытничает! Тихо ты, и так шуму понаделали. На борту поговорим.

По легким деревянным мосткам они дошли чуть не до середины излучины. Оба спутника Тони за все время не проронили ни единого слова. Вот наконец и пирс, а с него – прямо в лодку. Тони распахнул дверь в каюту.

– Быстрее! – скомандовал он.

Лира лихорадочно ощупала свою белую сумочку, проверяя, цел ли веритометр. Даже в сетке-ловушке она не выпустила из рук подарок магистра.

Под потолком каюты висел на крюке фонарь. В его свете Лира разглядела грузную седую женщину, сидящую у стола с газетой в руках. Она мгновенно узнала мамашу Коста, мать пропавшего Билли.

– Это кто ж такая? – спросила цаганка. – Никак Лира?

– Она, мамаша, она самая. Снимаемся с якоря. Порешили мы двоих. Думали, мертвяки, но, сдается мне, это турки были. Они-то Лиру и схватили. Давайте, давайте, в пути наговоритесь.

– А ну-ка, иди ко мне, – прогудела мамаша Коста, протягивая к девочке руки.

Лира повиновалась, но к чувству огромной радости примешивалась изрядная доля опасения, поскольку рука у цаганки была тяжелая, и уж если она этой рукой наподдает… А злосчастная лодка, которую они с дружками угнали, была ее, это точно. Но боялась Лира зря. Сильные руки ласково гладили ее по щекам, а могучий волкодав, альм цаганки, лизнул Пантелеймона, хоть тот и был котом, прямо в нос. Налюбовавшись на девочку, мамаша Коста всхлипнула и прижала ее к своей пышной груди.

– Намучилась-то как, бедная! Где ж тебя носило-то? Вот что, пойди пока полежи, а я тебе горяченького попить принесу. Койка Билли все одно пустая.

Судя по всему, абордажные подвиги Лиры были преданы забвению. Девочка скользнула было на мягкий диванчик, стоявший рядом с выскобленным добела сосновым столом, как вдруг откуда-то из недр лодки раздалось урчание газового двигателя. Диванчик и стол задрожали.

– А куда мы едем? – пискнула Лира.

Мамаша Коста плеснула молока в кастрюльку, поставила ее на плиту и принялась орудовать кочергой, чтоб угли горели веселее.

– А ну марш в кровать! – повернула она к Лире раскрасневшееся лицо. – Завтра наговоримся.

И как воды в рот набрала. Протянула Лире кружку теплого молока, а сама, как только лодка тронулась с места, вышла на палубу и давай там о чем-то с другими цаганами шушукаться. Лира маленькими глоточками потягивала молоко и, отогнув краешек занавески, следила, как за окном проплывала гранитная набережная, на которой не было ни души. Мгновение спустя она уже крепко спала.

Лира проснулась на узкой койке. Снизу слышался рокот двигателя. Девочка потянулась, резко села, треснулась обо что-то головой, чертыхнулась, ощупала руками стену и потолок и попробовала сесть еще разочек. В жиденьком утреннем свете каюта показалась Лире совсем крошечной.

Свесившись с верхней койки, она увидела, что три другие кровати – две друг над другом у противоположной стены, и еще одна прямо под ней – уже образцово заправлены. Лира посмотрела на свои голые ноги. Она не помнила, как раздевалась. В углу койки лежали аккуратной стопкой ее шуба, платье и беленькая сумочка. Веритометр был на месте.

Лира спрыгнула вниз, мигом оделась и через дверь в торце прошла в соседнюю каюту, ту самую, где она вчера заснула. Там горела печка, но людей не было. В окна лезли серые клочья тумана, лишь изредка мелькали какие-то темные силуэты: не то дома, не то деревья.

Не успела Лира выйти на палубу, как дверь распахнулась и в каюту спустилась мамаша Коста. На каждой ворсинке ее шерстяного пальто висела серебристая дождевая капелька, и казалось, что старый твид кто-то расшил жемчугом.

– Как спала? – прогудела она и загромыхала сковородкой. – Садись куда-нибудь в уголок, чтоб под ногами не путаться, а я тебе завтрак сделаю. Быстрей, быстрей, тут и так не повернешься.

– А мы где сейчас?

– На Большом Обводном канале. Вот что, дочка, сиди тихо и на палубу лазать не смей. Тут и так уже случилось всякое.

Поддев ножом куски бекона и перевернув их, мамаша Коста разбила сверху яйцо и поставила сковородку со скворчащей яичницей перед Лирой.

– А что случилось?

– А ничего. Ничего особенного. Просто не вылезай наверх, вот все и будет в порядке.

И опять молчок, пока Лира не доела все до крошки. Внезапно лодка сбавила ход и что-то ткнулось ей в борт. Послышалась перебранка, а потом, наверное, в ответ на какую-то шутку раздался взрыв хохота, голоса стихли, и лодка снова двинулась по каналу.

Дверь распахнулась, и в каюту спустился Тони. Его шерстяная куртка вся была усыпана бисеринками дождя. Стянув шапку с головы, он потряс ею над плитой, и с нее посыпался град капель.

– Ну что, мамаша, расскажем ей, а?

– Успеем рассказать. Сперва послушаем.

Цаган налил себе кофе в жестяную кружку и сел к столу. Его темное рубленое лицо показалось Лире печальным и каким-то угрюмым.