Другой вид -- мышь совсем маленькая и ручная, часто встречающаяся в домах, где она бегает без всякой опаски; она питается тем, что ей удается стащить. Издавна водящиеся на Камчатке, эти мыши называются в окрестностях реки Камчатки "челагачич" и живут повсюду -- на торфяниках, в лесах, на самых высоких горах, живут всегда попарно в очень вместительных норах, внутри плотно утрамбованных и выложенных травою. Повсюду около этих обиталищ у них устроены кладовые, которые они наполняют всевозможными кореньями; в течение всего лета они усерднейшим образом заняты сбором, доставкою в свои кладовые провианта. Тем не менее, они иногда, даже в глухое зимнее время, отправляются на открытые поля, порою же пробираются и в дома и жилища людей. Когда же при возвращении они не могут попасть в свои занесенные снегом норы, то становятся добычею лисиц и соболей. Если мышей много, а земля крепко замерзла, не позволяя лисицам и соболям выкапывать мышей из норок, то всегда удается ловить лисиц и соболей в изобилии. Обратное этому явление наблюдается в мягкие зимы. Мыши сносят в свои обиталища различные луковичные растения -- radisem anacampserotis Bistortae, Barbae caprae, Sangui sorbae, Napelle24, также кедровые орехи и прочие растения, которые камчадалы отнимают у них с различными церемониями и большой радостью.
Самое странное у этих камчатских мышей заключается в том, что они постоянно перемещаются, подобно татарам, совершают странствования и в определенное время они в виде войска внезапно исчезают25 вовсе со всей Камчатки, так что тогда там и не увидишь ни одной мыши, за исключением домашних. При этом они являются предвестницами дождливых годов и плохого звериного промысла. Затем мыши вновь возвращаются целыми толпами, причем их главной массе всегда предшествуют небольшие передовые отряды. К великой радости населения, весть об этом важном событии, предвещающем хороший год и обильный промысел, немедленно передается с места на место. Уход мышей происходит всегда весною, и тогда их можно чаще встретить кучками, чем обычно. На пути своего странствования они движутся прямиком, не обходят ни луж, ни озер, переплывают через самые быстрые реки и крупнейшие водоемы, причем многие тонут от утомления. Перебравшись на другой берег реки, мыши почти мертвыми от утомления ложатся на землю, пока не отдохнут и не обсохнут; лишь после этого они продолжают свой путь. Их тогда можно видеть кучками, лежащими на берегу и отдыхающими, в чем им ни один человек не мешает. Когда мыши переплывают реки, многих из них проглатывают утки26 и рыбы, которых называют "микис"27. Направляясь к Пенжине, мыши продолжают свой путь к югу. В середине июля, по наблюдениям, они оказываются обычно около Юдомы и Охоты, притом в таком количестве, что шествие их продолжается потоком в течение целых двух часов. К началу октября они обычно прибывают к Камчатке, причем нельзя не надивиться тому дальнему пути, который проделывают эти зверьки в продолжение одного лета, их согласию во время переселения и их чувствительности к погоде, побуждающей их к передвижению.
Камчадалы убеждены, что мыши отправляются за море в надежде промыслить себе мелких животных. При этом они полагают, что кораблями им служат раковины, похожие своею формою на ухо и описанные мною под именем Auris marina coriacca (кожистое морское ухо), по-ительменски -- "тахтем"; потому камчадалы называют эту раковину мышиною байдаркою.
Из прирученных камчатских животных как по давности прирученности, так и по приносимой пользе первое место должно быть отведено собакам28, которые одни только и составляют целый особый класс камчатских ручных животных {На Большой реке кобель называется "кожа", на реке Камчатке -- так же, сука же -- "угвинокса"; на Большой реке последняя именуется "коха", а маленький щенок -- "кожамчич". Из-за тяжелой, выпадающей на ее долю, работы камчатская собака редко достигает возраста свыше десяти лет. -- Прим. Стеллера. }. Никто не может обойтись без них подобно тому, как в других местах никто не сможет жить без лошадей и крупного рогатого скота. На Камчатке существует, собственно, только один вид собак, ничем, впрочем, не отличающийся от русских деревенских дворняг или черемисских и вотяцких псов как по росту, так и по внешнему виду; между тем трудные условия их жизни, принимаемая ими пища и характер их воспитания совершенно изменили их привычки {Камчатские собаки считаются самыми выносливыми и быстрыми во всей Сибири; их ценят за то, что они довольствуются простою и легко добываемою пищею, именно рыбою. Таща сани, собаки так усердны, что нередко у них наблюдаются вывихи плечевых костей, а иногда кровавая моча, после чего они заболевают гонореею. Последнюю лечат припарками из отвара коры камчатской рябины (Sorbo)29, которые кладут на их genitalia (половые органы).
Привычку собак лаять на чужих и гостей камчадалы объясняют по-своему следующим образом: в былые времена бог Кутка не пользовался услугами собак, а сам тащил свои санки. В ту пору псы еще говорили, как люди. Но вот однажды случилось, что потомки Кутки спускались в лодке по реке. Когда их увидели стоявшие на берегу несколько мохнатых псов и крикнули им: "Вы что за люди?" -- те им не ответили и надменно проплыли мимо. Собаки так рассердились за эту неучтивость, что тут же порешили впредь не обращаться ни к кому из людей с понятною речью, и это свое решение они соблюдают до настоящего времени. Но вместе с тем, собаки остались настолько любознательными, что лают на всех чужих людей, как бы желая спросить их, кто они такие и откуда явились. -- Прим. Стеллера. }. Камчатские собаки бывают преимущественно троякого цвета -- белого, черного и волчье-серого, при этом они очень толсты и обладают длинною шерстью. Питаются они исключительно рыбою. С весны и вплоть до поздней осени люди о них нисколько не заботятся, и они свободно бродят всюду, подстерегая на реках по целым дням рыбу, которую они умеют ловить очень проворно и ловко. Если у них рыбы довольно, они, подобно медведям, отъедают у нее одни только головы, оставляя остальные части без внимания.
В октябре каждый хозяин собирает своих собак, привязывает их к столбам балаганов и дает им основательно поголодать, чтобы они спустили накопленный жир и тем самым подготовились к более быстрому бегу и не сделались слабогрудыми. Затем, с выпадением первого снега, начинается для псов тяжелое время, и днем и ночью слышны тогда их отчаянный вой и визг, которыми они как будто жалуются на свое печальное положение.
Корм их зимою бывает двоякого рода.
Один, даваемый им в поощрение и для подкрепления сил, состоит из разлагающейся, вонючей, так называемой "кислой" рыбы, сохраняемой в больших ямах, где она и закисает. На Камчатке ничто не издает зловония. Когда ительмены, казаки или казачки с большим аппетитом поедают подобную рыбу, смердящую, как сквернейшая падаль или нечистоты, так что европеец упал бы от такой еды в обморок или опасался бы заболеть чумою, они называют такое кушанье "достаточно кислым". Вот почему я и утверждаю, что на Камчатке ничто не издает зловония.
Эту кислую рыбу варят в деревянном чану, наполненном раскаленными камнями, и называют это "опонна"30. Эта опонна служит как пищею для людей, так и кормом для собак. Исключительно таким кормом наделяют собак дома, когда они там отдыхают, и по вечерам в пути, так что они после него спят: если их накормить этою снедью утром, то они от такого лакомства настолько разнеживаются, что быстро устают в пути и продвигаются вперед только шагом.
Другой сорт корма представляет собою твердую и заплесневевшую при сушке на воздухе рыбу31. Ею псов кормят по утрам, чтобы подбодрить их к предстоящему пути; а так как рыба эта большею частью состоит из костей и зубов, то набрасывающиеся на этот корм с величайшею алчностью псы обыкновенно пожирают его с окровавленными мордами. Впрочем, они сами выискивают себе пищу и жестоко воруют ее где попало, поедая ремни и приготовленные хозяином на дорогу запасы, лишь только доберутся до них. Подобно людям, они по лестницам влезают в балаганы и похищают оттуда все.
Курьезнее всего то, что никто из туземцев не сходит за нуждой, если не станет постоянно отбиваться от собак палкою. Лишь только туземец покинет отхожее место, как собака, неистово кусая, старается воспользоваться экскрементами. Несмотря на это ни одна камчатская собака, как бы голодна она ни была, не станет есть хлеба. Экскременты камчатских собак, вследствие выделения во время постоянного таскания саней большого количества желчи, отличаются желтым цветом и похожи на человеческие; при этом они издают такое зловоние, что от них едва усидишь на санях.
От сильного напряжения при беге кровь собак так энергично обращается в их теле, с силою проникая как в их внутренние, так внешние органы, что даже шерсть между пальцами лап становится красноватой и как бы кровавою; по этому признаку легко распознавать хороших собак: их sphineter ani (сфинктеранальное отверстие) от указанного кровяного давления не уступает по яркости лучшему алому сукну.
Камчатские упряжные собаки очень нелюдимы и неприветливы; они не набрасываются на людей и решительно не интересуются охраною добра своего хозяина, не нападают ни на каких животных или дичь32, но зато воруют все, что только могут. Они очень боязливы и, так сказать, меланхоличны, и что бы они ни делали, они всегда недоверчиво посматривают по сторонам. К хозяину они не питают ни малейшей привязанности и верности и постоянно стараются "объегорить" его. Обманным способом приходится запрягать их в сани. Добравшись до трудного места: до крутой, поросшей лесом горы или до реки, -- они тянут сани изо всех сил. И если хозяин, не желая искалечиться, вынужден выпустить из рук сани, то он не может рассчитывать вернуть их раньше, чем псы доберутся до какого-нибудь острога, разве что сани опрокинутся или застрянут между деревьями; тут уже псы не пожалеют труда, чтобы все переломать в куски, а самим убежать. Из этого видно, как сильно изменяется образом жизни нрав животных и какое огромное влияние образ жизни оказывает на них, в данном случае -- на собачью психику.
Силе этих псов нельзя не надивиться в достаточной степени. В сани обычно впрягают только по четыре собаки33, которые проворно везут трех взрослых людей с полутора пудами багажа; обычная кладь, полагающаяся на четырех собак, равна 5--6 пудам. С небольшой кладью один человек при плохой дороге и глубоком снеге в состоянии проехать за день от 30 до 40 верст, а по хорошему пути -- от 80 до 140. Как около Пенжинского моря, так и в Верхнем остроге и в глубь страны, у реки Камчатки, нельзя рассчитывать на то, что даже при максимальном числе лошадей, на какое можно в близком будущем надеяться, возможно было бы пользоваться ими для зимних переездов (летом, правда, на лошадях можно будет ездить и быстрее, и с большими удобствами). Такое преимущество собак перед лошадьми обусловливается слишком глубоким снегом, по которому собаки мчатся без труда, тогда как лошадь в нем проваливается по брюхо, множеством крутых гор, тесных ложбин, непроходимо густыми и непроезжими лесами и обилием рек и ключей, либо не замерзающих вовсе, либо покрывающихся не настолько прочным льдом, чтобы он мог выдержать тяжесть лошади. Вследствие страшных и частых вьюг редко или даже совсем невозможно рассчитывать на удобную, наезженную дорогу.
Только на прочно замерзающей реке Камчатке можно надеяться, что лошадей и зимою можно будет использовать с большим успехом.
По этим причинам собаки всегда останутся на Камчатке животными необходимыми и полезными и, при всех культурных достижениях, не будут избавлены от тягот перевозки клади. На Камчатке встречаются точно такие же любители собак, как в других местах -- ценители лошадей, и за одну камчадальскую собаку с упряжью нередко платят от 60 до 80 рублей.
Несмотря на то, что путешествие на собаках весьма затруднительно и опасно, а иногда даже утомительнее, чем передвижение пешком, так как, правя собаками, устаешь сам, как собака, все же подобная езда предоставляет то преимущество, что дает возможность пробираться по самым непроходимым местам, где не проедешь из-за глубокого снега на лошадях и не пройдешь пешком. Кроме того, ездовые собаки являются хорошими путеводителями, умея даже в самую сильную вьюгу, когда невозможно глаз открыть, ориентироваться и находить дорогу к человеческому жилью. Если ураган столь силен, что приходится застревать в пути, а это случается очень часто, то псы согревают и тем самым спасают своего хозяина: они по часу и по два тихо и спокойно лежат рядом с ним, и человеку под снегом приходится думать только об одном: как бы не уснуть и не задохнуться в снегу. Кроме того, собаки всегда самым точным образом предсказывают надвигающуюся непогоду: если они во время отдыха начинают рыть ямы в снегу и ложиться в них, то следует определенно искать такой уголок, где можно было бы спрятаться от бури, если находишься слишком далеко от острогов или человеческого жилья. Казаки называют такой прием "отлежаться к погоде", что в этих местах самая обычная вещь. Об этом будет подробнее сообщено в главе о путешествиях по Камчатке.
Другая основная польза от собак, ради которой их держат и разводят, заключается в том, что с изнуренных работою и непригодных для езды собак сдирают шкуры и изготовляют из них двоякого рода платье, чрезвычайно полезное и потому считающееся в здешних местах в большой цене, а именно так называемые "парки" и "кухлянки", о чем более подробно будет рассказано в главе об одежде. Собачьи шкуры подвергаются обработке гнилым деревом и рыбьей икрой и окрашиваются затем при помощи ольховой коры в ярко-желтый цвет. На одну парку требуется обычно четыре собачьи шкуры, а на кухлянку -- пять или шесть. Таким образом, собаки заменяют тут овец с их шерстью.
Указанное платье имеет перед прочими меховыми вещами следующие преимущества:
1) Оно с древнейших времен считается самой нарядной и праздничной одеждой, и в тех случаях, когда среди туземцев возникают споры о почетном первенстве, не редкость услышать, для поддержания чести того или иного рода, такие вопросы: "Да где ты, чертов сын, был, когда я и мои предки уже носили кухлянки из псиной кожи? Какое на тебе тогда было платье?" Во время появления в стране русских туземцы не обращали внимания на платье, изготовленное из лисьих и собольих шкурок, предпочитая ему изготовленное из псины. До сих пор на мысе Лопатка и на Курильских островах еще можно выменять кухлянку или парку из собачьей шкуры на таковые же из лисицы или бобра. Впрочем, надеты ли на туземцах парки и кухлянки из шкур северных оленей или лисиц, все равно величайшим их украшением считается то, что кайма такой одежды оторочена кругом длинной собачьей шерстью.
2) Платье из собачьих шкур очень теплое.
3) Оно очень прочно, выдерживает при самых неблагоприятных условиях по меньшей мере четыре года, тогда как одежда из шкур оленя или каменного барана служит не долее одной зимы, после чего мех вытирается.
4) Благодаря этому "собачье" платье допускает менее бережливое с ним обращение, не теряет волоса и позволяет всегда сушить его. Несмотря на сырую погоду и на то, что туземцы в продолжение всего лета заняты на реках и около них добыванием пищи, постоянно пребывая на вольном воздухе, на сильной росе и под дождем, эта одежда оказывается весьма прочною и ценится очень высоко.
Чем длиннее у собак шерсть, тем дороже они ценятся. Те псы, у которых стройные ноги, длинные уши, острые морды, широкая спина, расширяющиеся книзу лапы и круглые головы, псы, которые много едят и отличаются живостью характера, с раннего возраста намечаются и воспитываются для езды. Их дрессируют и обучают следующим образом. Лишь только у молодых псов прорезаются глаза, их вместе с сукою помещают в глубокую яму, чтобы они там не видели ни людей, ни животных; там же они и питаются. Когда щенки отняты от своей матери, их опять помещают в яму, на этот раз в другую, где они и остаются, пока не вырастут. Полгода спустя их вместе с другими, уже обученными езде собаками впрягают в сани и едут на них на короткое расстояние. Так как молодняк боится и собак, и людей, то он бежит изо всех сил. Вернувшись домой, молодым собакам приходится лезть обратно в яму. И это проделывается столько раз и до тех пор, пока они не забудут обо всем другом, не привыкнут к упряжи и не совершат свое первое далекое путешествие. После этого их держат на привязи под навесами с другими псами как уже обученных и летом дают им пользоваться полною собачьею свободою. Именно этому воспитанию камчатские собаки обязаны своим особенным нравом и качествами.
Самое неприятное при езде на собаках это то, что, как только их запрягут, они поднимают кверху морды и начинают страшно выть и скулить, словно жалуясь небу на свою тяжелую долю; но раз побежав, они мгновенно все сразу умолкают. Затем начинается другая неприятность: один пес за другим кидается в сторону и, издавая страшное зловоние, отправляет свои естественные надобности; в течение этого времени остальные собаки отдыхают; пользуясь этим обстоятельством, они прибегают к хитрости: постоянно одна за другою они начинают с этой целью останавливаться, отправляя свою нужду иногда только наполовину, порою же и вовсе симулируя эту потребность. Добравшись до места, они лежат уже, утомленные, неподвижно, словно мертвые. Если они в пути приближаются к острогу и обонянием чуют это, то начинают нестись таким аллюром, что надо глядеть в оба, чтобы не свалиться с саней и не переломать себе рук и ног, так как остроги обычно расположены в лесах и на реках.
Тех собак, которых жители дрессируют для охоты на зайцев, лисиц, северных оленей, соболей и каменных баранов, часто кормят имеющимися в изобилии воронами34; от этого псы приучаются к их запаху и начинают гоняться за всякою птицею и дичью. С помощью таких собак в июле сгоняют уток, гусей и лебедей, когда у тех начинают выпадать перья, на большие озера в значительном количестве.
Недавно, благодаря прекрасному начинанию господина Левье, число ручных животных в крае, кроме собак, обогатилось крупным рогатым скотом и лошадьми, присланными сюда морским путем из Охотска. До сих пор эти животные выгодны благодаря не только получаемому от них молоку, но и тем широким перспективам, которые с ними связаны в будущем, в зависимости от того, насколько они сумеют привыкнуть к здешнему климату и насколько быстро начнут размножаться, тем более, что как казаки, так и ительмены обнаруживают большую охоту к занятию скотоводством. Жаль, что до сих пор сюда еще не доставили свиней, так как эти животные размножаются быстро, нашли бы здесь более обильный корм, чем где бы то ни было в России и Сибири, и без особого труда могли бы в огромнейшем числе питаться в течение круглого года.
Козам было бы вполне привольно на Камчатке вследствие наличия здесь зарослей ивняка, низких кустарников и разных пригодных им в пищу кореньев, которыми Камчатка очень богата.
Для овец, также весьма полезных животных, ни около Пенжинского моря, ни у Восточного океана не нашлось бы подходящих пастбищ, и они вскоре заболели бы легкими и погибли бы из-за сырого климата, влажной почвы и оттого слишком сочной травы. Напротив, вблизи Верхнего острога и реки Козыревской, где земля и воздух сухи, а трава менее сочна и ниже ростом, местность и пастбища оказались бы для них благоприятными. Здесь пришлось бы только запастись достаточным кормом для них на зимнее время из-за слишком глубокого снега; но это доставило бы довольно значительные трудности, вследствие чего от Усть-Илги до Якутска мы встречаем лишь очень мало овец или не видим их вовсе.
Двенадцатая глава
О КАМЧАТСКИХ РЫБАХ
Рыболовство на Камчатке, вне всякого сомнения, представляет собою замечательнейшее явление и связано с очень многими исключительными и почти невероятными обстоятельствами. Кроме того, оно тем достойнее всякого подробного описания, чем более на его объектах, при недостаче хлебной и животной пищи, сказываются и ясно обнаруживаются всемудрая заботливость и милосердная любовь господа бога. Камчатка питается почти исключительно рыбою. Несмотря на то, что реки и озера этой страны не обладают ни одной собственной породой рыб, как это наблюдается в других удаленных от моря местностях, можно все-таки поставить вопрос, есть ли на всем земном шаре другая, кроме Камчатки, страна, которая имела бы большее обилие самой лучшей и самой вкусной рыбы.
Вся камчатская рыба идет весною с моря и через устья рек поднимается против течения в таком неимоверном количестве, что реки начинают от этого вздуваться и живыми волнами выступают из берегов; к вечеру, когда рыба обычно приостанавливается в своем подъеме с моря, при спадении воды, по берегам остается такое множество рыбы, какое едва ли найти в других больших реках, отчего все окрестности реки наполняются зловонием; там непременно возникали бы эпидемии, если бы постоянные, очищающие воздух ветры не предотвращали подобное несчастье. Ударив копьем по воде, редко не попадешь при этом в рыбу. Медведи, собаки и другие животные вылавливают у берегов своими мордами и лапами больше рыбы, чем в других местах люди добывают ее всеми своими рыболовными орудиями и сетями.
Сети с мешками, или неводы, оказываются по этой причине на Камчатке непригодными: их нельзя вытащить на берег, так как они рвутся от обилия рыбы. Поэтому туземцы пользуются плоскими сетями, устроенными наподобие тех, которые служат для ловли птиц.
В устьях рек рыбу можно вынимать из воды сачками, из чего всякий легко может заключить о великом ее множестве. Вся рыба, заходящая далеко вверх по рекам, представляет разновидности лосося. Благодетельная природа создала семейство этих рыб столь разнообразным, что на одной только Камчатке так много неизвестных и многообразных сортов лосося, каких до сих пор еще не описали все естествоведы на всем земном шаре. Лосось и форель вообще предпочитают прочим рыбам за их вкус. Поэтому камчатские сорта их заслуживают за чудесный вкус и здоровое мясо (о чем можно судить с полною наглядностью по живому характеру и цветущему здоровью камчадалов) особой похвалы. И тем не менее, ни одна рыба на Камчатке, за исключением мальмы, или гольца, не живет дольше 5--6 месяцев1: все избежавшие вылова издыхают примерно к декабрю. С этого времени и до апреля водоемы бывают столь же лишены рыбы, сколь они были переполнены ею летом. Исключение составляют лишь некоторые особенно глубокие места и теплые ключи в реках около Верхнего и Нижнего острогов, где всю зиму можно ловить рыбу. Объясняется это тем, что:
1) рыба идет слишком густо, вследствие этого не находит достаточно пищи2;
2) рыба поднимается против течения чрезвычайно быстро, отчего скоро утомляется и обессиливает;
3) самое течение рек слишком бурно и быстро и, следовательно, очень утомляет рыбу;
4) реки мелки, а русла их каменисты, не предоставляя утомленной рыбе нор, где она могла бы отдохнуть;
5) низкая температура этой мягкой и чистой воды осенью уничтожает последние еще имеющиеся в ней остатки тепла;
6) верхняя и нижняя челюсти рыб с их зубами так срастаются в этих реках, образуя нечто вроде крючка, что рыба уже не в состоянии закрыть рот, и, следовательно, в рот уже не может попасть пища, постоянно оттуда выполаскиваемая водою.
Все сорта лосося, имеющие по восьми плавников, из которых самым замечательным является мясистый или жирный плавник на спине вблизи хвоста, обладают той особенностью, что зарождаются и выходят на свет в реках, воспитываются же в море и затем издыхают опять-таки в реках.
В продолжение своего существования эти рыбы рожают только один раз, и тут на подмогу является их невероятное множество. Сладострастие и естественное стремление к размножению побуждает их весною с величайшими усилиями подниматься в реки с чревами, полными икры и молок. Найдя укромные песчаные местечки, самки своими брюшными плавниками вырывают ямку и становятся над нею; затем является самец и нежно трет животом самку, отчего икринки выделяются из матки, оплодотворяются молоками, или мужским семенем, и кучами падают в ямку. Таким образом рыбы часами стоят попарно над ямкою, пока последняя не занесется песком. Затем они плывут дальше вверх по реке и вновь по многу раз ведут эту игру. Часть икринок и молок остается при них; и, не принимая никакой иной пищи, рыбы питаются ими вплоть до глубокой осени3, подобно чахоточным, живущим за счет запасов собственного жира; по истечении этого запаса они умирают. В тех же реках, ключи которых находятся в достаточном отдалении и вода которых при илистом, глубоком русле и наличии многих водяных насекомых теплее и притом не отличается слишком быстрым течением, они живут много лет и ежегодно производят потомство4 с тою лишь разницею, что они весною поднимаются со дна таких водоемов, движутся дальше вверх по рекам и производят акт оплодотворения в устьях других впадающих здесь рек и ручьев. Тут их обычно и ловят летом. Все это я весьма тщательно наблюдал на разновидностях сибирских лососей.
Вылупившись, молодое поколение осенью направляется к морю, пребывает там в течение года, пока у него не разовьются органы и элементы оплодотворения, а затем, на третьем году своей жизни, возвращается в реки, где оно родилось5, чтобы в свою очередь поступить так же. При этом наблюдаются две особенности:
1) Родившись, например, в Большой реке, мальки держатся на морской глубине непосредственно напротив устья реки, там они вырастают, получая в воде пищу и морские экскременты (выделения морских особей). На третий год они поднимаются только в ту реку, откуда они явились; это ясно вытекает из следующих двух данных:
а) в той реке, куда поднимаются и где занимаются воспроизведением потомства рыбы одинакового сорта, они ежегодно встречаются во множестве и чаще, чем в расположенных даже поблизости других водоемах, и ежегодно размножаются в одинаковой пропорции;
б) в Большой реке встречается чабица {Чавыча. -- Прим. перев. }6, в вытекающей из Курильского озера реке Озерной ее вовсе нет несмотря на одинаковый с Большой рекою характер ее дна и устья. В речонке Брумкэ ежегодно в большом количестве ловится обыкновенный и всюду известный лосось -- семга, несмотря на то, что речка эта маленькая; в других же местах, ни в Пенжинском, ни в Камчатском море, семга не встречается вовсе7.
2) Другим замечательным обстоятельством можно считать следующее: та рыба, которая поднимается из моря только в августе и, следовательно, располагает достаточным временем для оплодотворения, но не для воспитания своего молодняка, забирает с собою из моря по одному родившемуся в минувшем году экземпляру своей семьи для исполнения роли вожатого; рыбка все время сопровождает самца и самку, пока те производят акт размножения. Затем, когда икринки зарыты в песке и родители отправляются дальше к истокам реки, маленькая годовалая и имеющая величину сельди рыбка их семейства остается на месте до ноября в качестве охранителя своих еще недоразвившихся братьев и сестер, которых она ограждает от нападения других рыб и потом отводит к морю8. Ввиду того, что это явление несомненно имеет место и у всех европейских сортов лосося, среди рыбаков, а затем среди ученых и естествоведов возникло двойное ошибочное мнение, а именно: руководствуясь разницею в возрасте рыбы, они превратили один сорт рыбы в два сорта и приняли за аксиому утверждение, будто все сорта лососей как рыбы одного пола совершают между собою promiscuum concubitum (смешанное совокупление)9, почему и возникают весьма различные, но не постоянные разновидности. По моему, однако, заимствованному у самой природы умению различать отдельных рыб друг от друга и в любое время распознавать их, я уверен, что это смогли установить и неученые ительмены, которые удивлялись только тому, что их рыбу знают лучше, чем они сами, рыбу, признанную за особую разновидность и поэтому получившую особое название.
Observatio (наблюдение)
Ни один вид лосося, несмотря на всю алчность этой рыбы, никогда не трогает своей собственной икры, а всегда поедает чужую. Для того, чтобы воспрепятствовать подобному хищничеству и ослабить количественную убыль рыбы, природа прибегла к двум своевременным средствам10: 1) в реках верхние и нижние челюсти лосося растут так криво, что образуют в середине пасти полость; таким образом, рыба лишена возможности поглощать икринки, чему препятствуют также и зубы рыбы. Чем мельче реки и чем, следовательно, подобное похищение было бы легче, тем кривее срастаются у них челюсти; 2) природа оказалась предусмотрительною и в том отношении, что одновременно вверх по рекам идет всегда только один сорт рыбы, а не много зараз; тем временем, прежние икринки настолько вырастают, что из них выходят мальки, немедленно же относимые течением в море; иначе никак нельзя объяснить тот факт, почему с весны и до осени не все сорта рыбы одновременно поднимаются в реки, а каждый вид порознь, сменяя один другой.
То обстоятельство, что в больших реках встречается много рыбы, а в более незначительных ее меньше, находит единственное объяснение в большой рождаемости рыбы в крупных реках, откуда мальки увлекаются течением в море, в котором вырастают около самого речного устья. То же обстоятельство объясняется и тем, что рыба обязана своим размножением и ростом исключительно покою и находимому ею в морской воде питанию: если бы рыбам ради корма приходилось странствовать с места на место, они вскоре утратили бы свою прежнюю стоянку, то есть устье родной реки.
