Рассказ о переселении червленоярцев на Терек 4 страница

Это знаменитое описание «пустыни» филологи охотно цитируют как образец «лиризма языка», свидетельствующего о подлинности \ текста, а историки — как неопровержимое доказательство «запу- ■ стения». ',

Правда, высказывались и сомнения. Так, замечено (110, с. 12— 19), что, согласно обеим редакциям того же «Хождения», Пимена встретил при устье Воронежа елецкий князь Юрий, который, оче­видно, приехал туда со своей дружиной из г. Ельца. Значит, вокруг этого города, находящегося на р. Быстрой Сосне примерно в 30 км выше ее впадения в Дон и в 120 км по прямой севернее устья Воронежа, существовало Елецкое княжество, которому несомненно принадлежали правый, а может быть, и левый берег Дона на каких-то расстояниях выше и ниже устья Быстрой Сосны. Вниз по Дону территория Елецкого княжества простиралась, по крайней мере по правому берегу Дона, не менее чем до места против устья Воронежа, поскольку именно туда приехал елецкий князь. Княжество, имевшее князя с дружиной и город, где они должны были жить, не могло быть «пустыней», ибо кто-то дол­жен же был кормить горожан, дружину и князя.

Замечено и то, что шесть лет спустя, в 1395 г. в районе Ельца войско Тимура «обапол Дона реки пусто вся сотворившу» (183, т. 11, с. 159). Значит, ранее там было не пусто, и именно «обапол», т. е. по обе стороны Дона. Тут для нас важно не только то, что оба берега были вообще кем-то населены, но и то, что разгром был учи­нен в связи с осадой и взятием Ельца Тимуром, из чего можно заключить, что, по-видимому, не только правый, но и левый берег Дона в этом районе принадлежал Елецкому княжеству.

Замечая такие несообразности в пространной редакции «Хож­дения», никто из исследователей до недавнего времени не пытался объяснить, чем же они вызваны. Лишь П. Н. Черменский в послед­них работах высказал предположение, что в пространной редак­ции «Хождения» переписчики или редакторы что-то перепутали и что весь рассказ о «пустыне» относится не к Верхнему, а к Сред­нему Подопью, в том числе и к территории Червленого Яра. А отсюда у П. Н. Черменского получился и вывод о том, что Черв­леный Яр «запустел» «с середины XIV столетия, когда в Золотой Орде возникли феодальные войны» (252, с. 96).

Но теперь-то мы уже знаем, что верить следует краткой, а не пространной редакции «Хождения Пименова». Там это описание «пустыни» тоже имеется и на том же месте, отнесенное именно к южной части Верхнего Подонья, но выглядит оно иначе: «Бяше бо пустыня зело, не бе бо видети ни села, ни человека, токмо звери,

'и*

оси же и медведи и прочая зверя». И это все. Нет ни «градов фасных», ни трехкратного повторения слова «пустыня», ни длин-ого перечня зверей и птиц. Без упоминания о «градах красных» пустыня» остается просто пустыней, но не означает «запустения»,! е такого состояния, когда пустыне предшествовало какое-то население. Значит, «Хождение» вообще не свидетельствует ни о ка­ком «запустении» и, в частности, не дает оснований говорить и ₀ «запустении» Червленого Яра.

Однако сообщение о «пустыне», хотя и весьма лаконичное, остается сомнительным не только в пространной, но и в краткой дакции, _И0_О высказанные выше соображения о Елецком кня­жестве и о тимуровском разорении сохраняют свою силу. Созда­ется впечатление, что хотя краткая редакция ближе к путевому дневнику Игнатия, чем пространная, но и над краткой редакцией кто-то успел поработать, видимо, еще в XV в., причем еще тогда были вписаны слова о «пустыне», которой явно не мог видеть Игна­тий в 1389 г. А в 1520-х гг., когда краткую редакцию превратили в пространную, мотив «пустыни» резко усилили, причем с помощью «градов красных» превратили «пустыню» в основание для версии о «запустении» Верхнего Подонья. Кстати, если бы и не было доказано, что пространная редакция новее краткой, то все равно \ легко было бы доказать, что «грады красные» — это вымысел, ибо район исчерпывающим образом исследован археологами, и из­вестно, что на этом участке Дона заведомо никогда не было таких ¹ объектов, которые по представлениям русских людей XIV—XVI вв.

могли бы сойти за «грады красные».

■ Поскольку в связи с рассмотренным вопросом в наше поле

зрения попало Елецкое княжество, обратим внимание и на него,

и не только потому, что его существование, как замечено выше,

опровергает версию о принадлежности Червленого Яра к Рязан-

; скому княжеству, но и потому, что оно оказывается интересным

! для нашей темы и в других отношениях.

Существует мнение о том, что Елецкое княжество еще во вре-мена Киевской Руси имело князей из числа рязанских Рюрикови­чей. Эта версия впервые появилась у В. Н. Татищева, затем разра-батывалась и уточнялась Т. Мальгиным, А. Щекатовым и местным ¹ историком-краеведом середины XIX в. Н. Ридингером (140, с. 169,

I 178, 185, 192, 197, 202; 203, с. 5.......10; 230, т. 1, с. 356, т. 2, с. 142,

I 173, 287, т. 3, с. 58, т. 4, с. 208; 271, т. 2, с. 388). После работы Н. Ридингера она получила права гражданства и повторяется

по сей день (68; 145, с. 18-.....32; 207, т. 2, с. 576-579; 209, с. 18-32;

: 237, с. 3—6). Но, хотя каждый из ее сторонников, вплоть до совре-

: менных, добавлял к сведениям, сообщенным В. Н. Татищевым, все

! новые и новые ссылки на разнообразные факты, якобы упоминае-

: мые в источниках или полученные при археологических раскопках,

;■ на поверку выясняется, что эта версия от начала до конца есть

сплошное нагромождение фальсификаций. Кроме двух сообщении

Никоновской летописи, на которые, судя по всему, опирался

\ В. Н. Татищев (хотя и не дал на них ссылок), все остальное

[ 37

I

сообщено всеми авторами либо вовсе без всяких ссылок, либо со ссылками на издания, в которых на самом деле ни на указанных > страницах, ни в других местах нет ничего подобного. Что касается; двух упоминаний о Ельце в Никоновской летописи под 1146 и * 1147 гг., то А. Н. Насонов обоснованно признал их такими же t прорязанскими фальсификациями, каких в этой летописи вообще много, и сделанными с тою же целью — показать, что Елец, как и Червленый Яр и Хопер («Хапорть»), находился в пределах Рязан­ского княжества или был ему как-то подчинен (160, с. 65 208 209—210, 213, 215; 183, т. 9, с. 171, 173).

Есть другая версия, изложенная в родословных книгах русских князей, согласно которой елецкие князья появились не ранее чем! в XIV в. и происходят не от рязанских, а от черниговских Рюрико- "'• вичей. По полностью опубликованным текстам нескольких родо- | словных книг конца XVI—начала XVII в., первым елецким князем считается сын козельского князя Федор, который попал в плен при взятии Ельца Тимуром в 1395 г. Последний факт отмечен только без упоминания имени князя и во многих московских летописях (здесь и ниже мы ради краткости условно называем московскими летописи, не только написанные собственно в Москве в XV—начале XVI в., но и составленные в других местах, но под­вергшиеся редактированию со стороны московских властей того времени). Явной несообразностью во всех родословных является то, что Федор Елецкий считается братом козельского князя, I погибшего за полтора столетия до этого (204, с. 40, 42, 93; 205! с. 235; 206, с. 68—69, 155—156, 200, 245). |

В конце XVIII в. М. М. Щербатов, опираясь, насколько можно 1 понять, на какие-то другие родословные книги, по сей день не опуб-; ликованные, выводил елецких князей от черниговских несколько! иначе, допуская при этом, что какие-то елецкие князья существо-! вали еще в 1330-х гг. Но изложено это неясно и без точных ссылок, | причем имеются различия в деталях между изложением этого i вопроса в «Истории» М. М. Щербатова и в анонимном, но припи- j сываемом ему же сводном изложении родословных Рюриковичей j (117, с. 28—29; 273, т. 3, с. 357—358, примеч., с. 5, табл., с. 1), I Возможно, что из родословных книг можно извлечь больше инфор­мации при обследовании еще не опубликованных списков, которых известно около 130.

Картина осложняется тем, что князь Федор Елецкий упомянут в числе военачальников, участвовавших в Куликовской битве в 1380 г. Однако это упоминание содержится лишь в относительно j поздних вариантах известной повести о Куликовской битве (180, с. 56, 91, 135, 180; 183, т. 11, с. 54), в то время как в перечне военачальников в так называемой летописи Дубровского, который не без оснований считается более достоверным, князь Федор Елец­кий не упомянут (17, с. 498, 500—502; 102, с. 50—51, 53, 59; 183, т. 4, с. 486). Еще больше запутывает дело рассказ о князе | Юрии Елецком в «Хождении Пименовом» 1389 г. В пространной ' редакции «Хождения» он представлен как вассал рязанского вели- I

38 I

й¹

кого князя, что, по обоснованному мнению А. Г. Кузьмина, тоже относится к числу прорязанских фальсификаций Никоновской летописи и, следовательно, никоим образом не подтверждает ря­занскую версию происхождения елецких князей. Но это же сообще­ние, только без слов, позволяющих говорить о зависимости елецких князей от рязанских, имеется и в краткой редакции, где нет основа­ний считать его недостоверным. Поэтому трудно понять, почему Юрий Елецкий не упоминается ни в одной из известных родо­словных.

В топонимике района Ьльца сохранились названия явно черни­говского происхождения ■— г. Елец, р. Воргол. Черниговские названия имеются и и районе нынешнего г. Воронежа — р. Воро­неж, р. Усмань. Можно утверждать, что именно из района Черни­гова пришли в эти места те славяне, потомки которых сохранили здесь черниговскую топонимику. Вероятно, это было второе про­никновение славян в данную местность, после того как первых славянских переселенцев, по-видимому, выгнали отсюда печенеги в IX в. Это второе проникновение имело место не позже чем вXII в поскольку черниговское название Воронеж зафиксировано вПодоньев 1177 г. (74, с. 6, 27—38, 57—65; 183, т. 1, стб. 385, т. 2, стб. 606). Может быть, топонимические данные говорят в пользу скорее черниговской, нежели рязанской версии происхождения елецких князей. Но не менее вероятно, что эти весьма подозри­тельные Рюриковичи сочинили себе черниговские, а не рязанские родословные (и сделали это достаточно грубо) именно потому, что население захваченного ими района еще помнило о своем черниговском происхождении.

Все авторы, поддерживавшие как рязанскую, так и чернигов­скую версии, обошли молчанием еще одно сообщение о Ельце. Как уже сказано, в московских летописях упоминается взятие Ельца Тимуром в 1395 г., когда попал в плен елецкий князь, по родословной — Федор. Но это же событие описано и в двух персидских хрониках начала XV в. — Низам-ад-дина Шами и Шереф-ад-дина Йезди (232, т. 2, с. 121, 179-180). Обе хроники восходят к одному источнику. Хроника Шереф-ад-дина Йезди, хотя написана немного позже, содержит более подробное и последова­тельное описание событий (о времени и обстоятельствах написа­ния хроник см.: 232, т. 2, с. 104—105, 144). Персидская версия существенно отличается от московской.

По московской версии, Тимур со своим войском, идя на Москву и взяв Елец, внезапно повернул назад и обратился в бегство в тот самый момент, когда в Москву была привезена из Владимира икона Владимирской божьей матери. По одним вариантам летописного рассказа, Тимур ощутил в тот момент безотчетный страх, по другим •-- ему даже прямо приснилась икона. В тех летописях, где эта причина отступления Тимура не указана, не приводятся и никакие другие причины, так что читателю предо­ставляется возможность самому сделать вывод, что произошло чудо (183, т. 6, с. 124—128, т. 8, с. 65—68, т. 11, с. 158—161, т. 15,

I

вып. 2, стб. 447—456, т. 20, 1-я пол., с. 212—217, т. 21, 2-я пол | с. 431—438, т. 24, с. 160—165, т. 25, с. 222—225, т. 27, с. 259— 2бГ, > т. 33, с. 92—93, т. 34, с. 144—147). Надо ли говорить, что истинные причины отступления Тимура могли заключаться в чем угодно, > только не в телепатии и что сочинить все это баснословие могли: только московские церковные деятели в XV в. Точнее, у них даже I недостало фантазии сочинить что-нибудь оригинальное, они лишь! переделали на православно-христианский лад мусульманскую ле- | генду о том же событии, согласно которой Тимуру явился во сне i Хизр (мифический персонаж, предвещающий своим явлением • счастье) и посоветовал не ходить на Москву (88, с. 44). Очень | возможно, что мусульманский вариант легенды распространил! сам Тимур, чтобы оправдать свое отступление от Москвы. Но орга-: низовать сплошное редактирование всех летописей московское высшее церковное начальство, оказывается, умело. Сейчас увидим, i зачем это понадобилось. j

По персидской версии (более ясно по Шереф-ад-дину Йезди), оборона Ельца против Тимура — это оборона не русского, а рус­ско-татарского войска, русская часть которого состояла из ельчан под начальством своего князя, а татарская — из золотоордынских татар под командованием царевича-чингизида Бек-Ярык-оглана. Эта группа татар была последним остатком разгромленных Тиму­ром золотоордынских войск. Она долго отступала, сопротивлялась, сильно измотала войско Тимура, наконец пошла на север, к Москве, надеясь найти там защиту от общего врага, но была настигнута Тимуром в районе Ельца. Очевидно, не только ельчане, ■ю в немалой степени и эти золотоордынцы довели войско Тимура Ю такого состояния, что оно не смогло дойти до Москвы. Город, по зсем признакам соответствующий Ельцу, в хронике назван «Ка-расу, один из городов русских». Карасу — по-тюркски Черная Вода.

Нам известны во всей литературе, касающейся Ельца, лишь три работы, авторы которых ссылались на указанный источник. Автор одной из них, упомянутый выше Н. Ридингер возразил лишь против содержащегося в хронике Шереф-ад-дина Йезди рассказа о том, что Тимур уже после отступления основной части его войска будто бы все же дошел с небольшим отрядом до Москвы и ограбил ее окрестности, а также о том, что вообще все войско Тимура в этом походе сказочно обогатилось. Вероятно, это действительно фантастика, хотя вообще не исключено, что небольшой разведочный отряд во главе, конечно, не с самим Тиму­ром, а с кем-нибудь из его военачальников проделал такой рейд, обойдя сосредоточенные на Оке войска великого князя Василия Дмитриевича, но большого ущерба причинить не смог и потому не был удостоен внимания русских летописцев. Но нам тут инте­ресен не этот сомнительный эпизод, а тот факт, что Н. Ридингер умолчал обо всем остальном содержании рассказа персидского хро­ниста, хотя несомненно знал его (он сослался на французский пере­вод хроники, в то время уже существовавший, — 203, с. 15).

Авторы другой работы Б. Д. Греков и А. Ю. Якубовский не при­знали, что Карасу — это Елец, и заявили: «В мусульманской

(персидской и арабской) историографии XV в___мы не найдем

ничего интересного и ценного по истории Руси. Не найдем мы в ней даже правильной географической номенклатуры, в том числе пра­вильных названий русских городов. Что это за русский город Карасу, который... был ограблен воинами Тимура?» (54, с. 369). Автор третьей работы М. Г. Сафаргалиев признал, что речь идет о Ельце, но ограничился изложением и не сделал никаких выводов (218, с. 168-169).

А выводы можно сделать. Рассказ мог быть записан лишь со слов какого-то участника похода Тимура, а он мог узнать название города лишь от местных жителей, Значит, в районе города, кото­рый черниговские переселенцы назвали Ельцом, существовало еще и какое-то тюркоязычное население, называвшее его по-своему Карасу. Очевидно, сторонники концепции непреодолимого тюрко-славянского или татарско-русского антагонизма должны делать вид, что не знают всю эту историю о «Карасу, одном из городов I русских» или не понимают, о чем идет речь. Как видим, они именно так и поступают.

Итак, нет достоверных сведений о существовании города Ельца и Елецкого княжества до конца XIV в. и довольно неясно происхождение появившихся здесь в конце XIV в. князей Рюрико-| вичей, если только они вообще были Рюриковичами. Но откуда бы ' они ни явились, до 'их прихода район, очевидно, уже имел i какое-то- тюрко-славянское население, славянская часть которого } была черниговского происхождения и пришла сюда, по-видимому, i в XII в., а тюркская часть появилась неизвестно когда и до конца I XIV в. еще не окончательно ославянилась. Эта Елецкая земля! независимо от того, с какого времени она стала княжеством и I как она называлась раньше, занимала, по-видимому, не только 1 правый берег Дона выше и ниже устья Быстрой Сосны, но и левый! берег Дона, вероятно, всю южную часть воронежско-донского! междуречья. Судя по черниговскому названию р. Усмани, елецкая I территория, возможно, переходила и на левый берег Воронежа. В 1415 г., по сообщениям ряда летописей, Елец был взят и раз­громлен татарами, не сказано, какими именно и под чьим началь­ством, — причем погиб князь, опять не названный по имени, хотя, судя по родословной, династия на этом не пресеклась (183, т. 6, с. 140, т. 8, с. 187, т. 11, с. 225, т. 18, с. 162, т. 20, 1-я пол., с. 212-217, т. 23, с. 145, т. 24, с. 177, т. 25, с. 241, т. 34, с. 160). С этого времени нет прямых сведении о существовании ^города и княжества вплоть до восстановления крепости московской военной администрацией в 1592 г.

Правда, город упомянут, как принадлежащий уже Москве, в 1483 г. в договоре между московским и рязанским великими князьями (63, с. 285, 288—289). Судя по тому что московский 1 князь договаривался об этом именно с рязанским, кто-то из рязан­ских князей в период между 1415 и 1483 гг., то ли завладел

I 41

I

территорией разгромленного татарами Елецкого княжества, то ли по крайней мере заявлял на нее претензии, но в какой-то момент до 1483 г. вмешалась Москва, и территория оказалась под ее властью, что и было зафиксировано договором как уже совер­шившийся факт.

Однако по юридическим манипуляциям вокруг разгромленного княжества еще нельзя судить о реальной судьбе его населения. В то время подобным образом упоминались в дипломатических документах и давно уничтоженные княжества и города, существо-вавшие только на бумаге (например, Курск). О том, что террито­рия, может быть, не совсем запустела, можно догадываться.по сохранению ее старой, восходящей к XII в. топонимики, а также и по тому, что рязанцы при всех их претензиях фактически добра­лись до южной окраины Елецкой земли в районе устья Воронежа, как уже замечено, не ранее первых лет XVI в.

История Елецкого княжества, очевидно, еще требует специаль­ного изучения. Для истории Червленого Яра наш краткий обзор дает следующее. Подтверждается независимость Червленого Яра от Рязанского княжества, от которого он был отделен полосой Елецкой земли. Но не исключены какие-то более тесные! связи Червленого Яра с Елецким княжеством — непосредственным сосе­дом в конце XIV—начале XV в. Столь же вероятны связи червлено-ярцев с населением Елецкой земли более раннего времени, когда эта земля, возможно, еще не имела князей и не называлась кня­жеством, а могла иметь общинную организацию вроде червлено-ярской. Выясняется наличие в этом районе какой-то комбинации славянского и тюркоязычного населения, пока столь же мало­понятной, как и сосуществование татар и русских в Червленом Яру. Последний оказывается не единственным тюрко-славянским образованием в юго-восточной Руси. Интересно и то, что подобные полиэтнические образования могли при определенных условиях приобретать не только форму территориально-общинных объеди­нений протоказачьего типа, но и форму феодальных княжеств.

Материал XIV в. о Червленом Яре и его соседях, который мы исчерпали, не позволяет объяснить до конца сущность обнаружен­ных явлений. В следующей главе по материалам XV в. мы сможем сказать уже больше.

Глава 2

Червленый Яр в XV в.

Червленый Яр и район Сарая в 1400—1480 гг.

После упомянутого сообщения Никоновской летописи под 1400 г. до последних десятилетий XV в. нет бесспорных и точно датированных сообщений о Червленом Яре. Впрочем, эта эпоха наиболее темна и для всей юго-восточной Руси, история которой в это время едва прослеживается по единичным, крайне фрагмен­тарным и случайным известиям.

Может быть, косвенный намек на то, что. район был не совсем пуст, можно видеть в сообщении о путешествии венецианца А. Контарини из Ирана через Астрахань в Москву в 1476 г. После того как купеческий караван, с которым он ехал, переправился через Волгу где-то немного выше нынешнего Волгограда, его дальнейший маршрут реконструируется различными исследовате­лями по-разному — и вдоль Дона, и по упомянутой Ордобазарной дороге (195, с. 162; 251, с. 191 — 192). Но замечания А. Контарини о движении на север с постепенным поворотом к западу по совер­шенно безлесной пустынной местности вплоть до каких-то мест, не очень далеких от Переславля-Рязанского, при отсутствии упоминаний о переправах через большие реки (221, с. 201, 225) позволяют думать, что он двигался в основном по волго-донскому водоразделу, обходя с востока весь бассейн Дона, кроме, может быть, лишь самых верховьев Медведицы и Хопра, которые он мог пересечь, не обратив на них внимания. Во всяком случае, перевоз через судоходный Хопер, в то время гораздо более многоводный, чем сейчас, на Ордобазарной дороге близ устья Савалы трудно было не заметить. Не значит ли все это, что купцы предпочли обойти район, в котором имелось население, не внушавшее им

доверия?

Как уже сказано, П. Н. Черменский считал, что Червленый Яр «запустел» еще во второй половине XIV в., что, однако, не под­тверждается. Не только П. Н. Чермеиский, но и С, Н. Введенский считали его «запустевшим» в XV в. (34, с. 372—373). П. Н. Чер­менский видел причину этого в усилении крымских и ногайских набегов (248, с. 9—10; 250, с. 13; 252, с. 96). М. А. Веневитинов осторожно намекнул, что потомки червленоярцев могли уцелеть и впоследствии войти в состав донских казаков (42, с. 324—325). Но эта мысль не получила дальнейшего развития, видимо, потому, что слишком велик был хронологический разрыв между последним

i:

i:

сообщением о Червленом Яре в 1400 г. и первыми сообщениями '■ о донских казаках в середине XVI в.;

Версия о «запустении» района Червленого Яра связана не только с рассказом о «пустыне» в «Хождении Пименовом» и с опи­санием путешествия А. Контарини, но и с распространенным в исторической литературе мнением (217, с. 84; 218, с. 271) о том, что Сарай «запустел» еще в 1395 г., после разгрома его Тимуром! и что после этого весь бывший центральный район Золотоордын-ского государства, северную окраину которого составлял Червле­ный Яр, пришел в полный упадок, так что там вовсе не осталось: городов (в социально-экономическом смысле, т. е. ремесленно-торговых поселений). Сейчас это представление поддерживается археологами, которые при раскопках на территории Сарая пока не нашли признаков жизни позже начала XV в. (здесь и ниже имеем в виду Сарай-ал-Джедид — «Новый Сарай»), i

Однако, согласно персидской рукописи XV в., в 1438 г. Сарай был еще значительным торговым центром (77, с. 16—17). Известна монета, чеканенная в Сарае в середине XV в. (56, с. 276). Во мно­гих русских летописях отмечено, что в 1471 г. Сарай взяли и: ограбили спустившиеся на кораблях вниз по Волге вятчане. Очевидно, там еще было что грабить (183, т. 6, с. 194, т. 8, с. 168, т. 12, с. 141, т. 18, с. 235; т. 23, с. 159, т. 25, с. 291, т. 26, с. 241—242, т. 27, с. 135, 277, 351). Лишь недавно из сопоставления некоторых из этих сведений был сделан вывод о сохранении Сарая по меньшей мере до 1471 г. в качестве столицы Большой Орды — государства, оставшегося от Золотой Орды после отделения от нее в середине XV в. Астраханского, Крымского и Казанского ханств (255, с. 74). А. Контарини, проезжавший в 1476 г. через район Сарая, не от­метил этот город, но, насколько можно понять по очень неясному, путаному тексту, не отметил не потому, что города не было, а по­тому, что там в это время шла очередная ханская усобица, вслед­ствие чего путешественники сочли за лучшее обойти это место стороной (221, с. 221—223, 241—242). Однако несколько дальше, описывая путь уже после переправы через Волгу, А. Контарини замечает, что они в это время находились, по словам спутников-татар, «на уровне Soria более чем на 15 дней пути к северу.,.», Под словами «на уровне» здесь по смыслу можно понимать только географическую долготу. Слово «Soria» буквально означает «Си­рия», но поскольку последняя тут явно не при чем, заслуживает внимания предположение Е. Ч. Скржинской о том, что имеется в виду Сарай. Если это так, то это еще одно подтверждение суще­ствования Сарая (221, с. 225, 242).

Вплоть до конца 1470-х гг. существовали и сарайские право­славные епископы. Правда, примерно с середины XV в. их имено­вали не только сарайскими, но и Крутицкими по названию их подворья в Москве, и существует мнение, что с этого времени они уже постоянно жили в Москве (224, вып. 1, с. 8—9, 40—41). Но вопрос не выяснен до конца. Вероятно, епархия вообще клонилась к упадку вследствие распространения мусульманства |

и сокращения числа православных христиан в Орде, так что епископам уже незачем было присутствовать там лично, можно было довольствоваться каким-то более скромным представитель­ством или временными посещениями. Но во всяком случае в титуле этих епископов сохранялось и слово «сарайский» («сарский»), и нет сведений о ликвидации сарайской кафедры до 1480 г., после' чего ее существование стало уже технически невозможным. Харак­терно и то, что лишь много позже, в основном в XVI в. эту кафедру, фактически уже определенно находившуюся в Москве, стали наде­лять землями за пределами бывшей Сарайской епархии, из чего можно понять, что до этого, и во всяком случае до 1480 г., крутиц-кие епископы еще получали какие-то доходы со своей прежней

территории. _t

Имеются и некоторые, пока еще неясные и требующие изучения сведения о том, что где-то между Червленым Яром и Волгой на той территории, которая в середине XIV в. решением митрополита Алексея была оставлена в ведении Саранской епархии, в конце XV в. существовали какие-то православно-христианские поселения с церквами, подчиненными сарайским епископам (131, ч. 39, № 2, с. 229; 216, вып. 4, с. 195, вып. 5—6, с. 265, 283).

Наконец, о существовании Сарая вплоть до 1480 г. свидетель­ствуют и известные события этого года — поход сарайского Ах­мед-хана на Москву, «стояние на Угре», бегство войска Ахмед-хана и разгром центрального района Большой Орды.,. В московских летописях, составленных вскоре после этого в конце XV в. и во многих, опирающихся на них, более поздних летописных компиляциях все эти события описаны без каких-либо упоминаний о Сарае и его окрестностях. Но в составленной во вто­рой половине XVI в. Казанской летописи, известной во многих списках и под разными названиями («Казанская история» и др.), подробно рассказано, что во время «стояния» Иван III тайно послал в тыл Ахмед-хану крупный отряд, состоявший из касимов­ских татар и русских, под командой находившегося на русской службе крымского эмигранта Нур-Даулета (брата тогдашнего крымского хана Менгли-Гирея) и русского воеводы князя Василия Ноздреватого Звенигородского. Отряд, спустившись на кораблях по Волге, напал на Орду, обнаружил только женщин, стариков и детей, учинил там полный разгром, угнал в плен, кого мог.(но вряд ли многих, поскольку после такого глубокого рейда надо было спешно уходить), а остальных перебил почти всех, в том числе и жен Ахмед-хана, и лишь немногих недобил только потому, что касимовские татары под конец почувствовали некоторые угры­зения совести. Но и недобитых добили пришедшие немедленно вслед за' касимовско-русским отрядом заволжские ногайцы, вос­ставшие против Ахмед-хана и полностью занявшие весь разгром­ленный район, что, вероятно, тоже было подготовлено Ива­ном III, Именно этот погром в Орде изображен в Казанской летописи как главная причина отступления Ахмед-хана с Угры (84, с. 56—57; опубликовано много других списков, отли-

чающихся в данном фрагменте лишь несущественными де­талями).

В. Н. Татищев, излагая этот рассказ без точной ссылки на источник, почему-то утверждает, что разгром был произведен не в центре Орды, а в Болгаре (230, т. 6, с. 69, 70), хотя ни в одном из опубликованных списков Казанской летописи этого нет. Но это невероятно. Болгар был разрушен русскими войсками еще в 1431 г., а в 1480 г. этот район находился уже в центре Казанского ханства, отколовшегося от Золотой Орды, так что бывшие золотоордынцы,' оставшиеся в составе Большой Орды, явно ие могли там кочевать. Да и независимо от отношений с Казанским ханством они ие могли там находиться поздней осенью, когда было совершено нападение Нур-Даулета и Ноздреватого, ибо в это время большеордыиские татары, по принятым у них правилам кочевания, должны были находиться ие на севере, а на юге своей кочевой территории, в Нижнем Поволжье (о правилах кочевания см. ниже).

Cqo6iH.eHHe Казанской летописи неоднократно и многими авто­рами объявлялось недостоверным или просто игнорировалось, поэтому надо разобрать этот вопрос подробнее. М. М. Щербатов и Н. М. Карамзин считали рассказ не только достоверным, но и единственным правильно объясняющим весь ход событий на Угре и в Москве во время «стояния» (92, т. 6, с. 147, 159; 273, т. 4, ч. 2, с. 183—184). Впервые его поставил под сомнение, не объясняя причин, историк первой половины XIX в. Н. С. Арцыбышев (10, т. 2, с. 46—49). Затем в течение столетия одни авторы признавали или по крайней мере не отвергали содержание этого рассказа (39, ч. 1, с. 91 — 144; 56, с. 276—278; 121, с. 218—222; 239), а другие высту­пали резко против него. Так, С. М. Соловьев объявил его вполне недостоверным, считая, что, во-первых, «это известие находится в одном из самых мутных источников» — Казанской летописи, а во-вторых, Ахмед-хан, по сведениям московских летописей, после ухода с Угры «вовсе не спешил домой», хотя, по мнению С. М. Со­ловьева, должен был бы спешить туда после получения известия о разгроме Сарая (225, кн. 3, с. 361). А. Е. Пресняков заявил, что «сообщения „Казанского летописца", резко противоречащие дан­ным всех остальных источников, не имеют никакой исторической цены» (191, с. 289—290). Впоследствии он же (192, с. 425), а за ним и многие другие молчали и по сей день молчат о походе Нур-Даулета и Ноздреватого.