Партизанской тропой Гайдара 4 страница

Поняв, что ты начал не с того, чтобы сразу просить помощи, что тебе не нужно ни военных нянек, ни мамок, тебя полюбят и слева и справа».

 

30 августа Аркадий Петрович снова уезжал. Его снова провожали Дора Матвеевна и Женя, Выглядел он грустным - грустным. И долго махал из окна...

 

Глава X

ШОФЕР ГАЙДАРА

 

В редакцию Центрального радио пришло письмо: «Москва. Детское вещание. Автору передачи «Партизанской тропой Гайдара» журналисту товарищу Кам...» Смотрю обратный адрес: Киев, Ал. Ольхович.

Я слышал по радио Ваше выступление о работе Аркадия Гайдара во время войны,— говорилось в письме ,— и о тех, кто остался в живых. Вам близко знаком, наверно, Миша Котов, корреспондент, он же живет в Москве, а также с ним был Володя, не помню его фамилию, тоже из бригады «Комсомольской правды».

Но все разъехались... (незадолго до падения Киева.— Б. К), а я остался с Гайдаром вдвоем.

Потом и нам с ним пришлось уехать из Киева (был на машине с нами еще один журналист), попали в окружение в г. Борисполе и там потерялись.

Я шофер машины, которая обслуживала военных корреспондентов... До сих пор остался у меня документ.

Извините за небрежность. Пишу в поезде, на ходу.

Потом я узнал, что Ольхович услышал самый конец передачи в вагоне. Радио неожиданно испортилось. Передача прервалась на полуслове. Словом этим оказалась, фамилия автора. И потому Александр Куприянович так и написал: «Журналисту товарищу Кам...»

 

* * *

 

В маленькой квартире на одной из улиц Киева меня встречает невысокий крепкий человек с добрым, улыбающимся лицом.

На этажерке в комнате Ольховича замечаю красную продолговатую коробочку. В таких обычно хранят ордена. Александр Куприянович, уловив мой взгляд, ставит коробочку на стол и раскрывает ее. В ней блестит незнакомый пятиконечный орден.

- Большая партизанская звезда. Недавно сюда приезжал военный атташе Чехословацкой Социалистической Республики и вручил нам, пятерым участникам партизанского движения в Словакии,— объяснил Александр Куприянович.— Я был командиром взвода разведки в соединении партизанских отрядов имени Суворова.

Оказывается, расставшись с Гайдаром, Ольхович вскоре был схвачен, немцами, отправлен на работы в Польшу, откуда бежал в Словакию...

Ольхович с улыбкой рассказывает такие удивительные вещи, что, если бы на столе передо мной не лежали свитки грамот за подписью президента Чехословацкой Республики о награждении его двумя медалями «За храбрость» и если бы я сам только что не - прочел отпечатанной на машинке - характеристики, заверенной командиром отряда, майором Красной Армии Героем Советского Союза, Д. М. Резутой, где все это подтверждалось, я бы, верно, многому просто не поверил.

Александр Куприянович бережно кладет на стол еще один документ: пропуск, выданный Ольховичу (в документе ошибочно написано «Олхонович»), водителю грузовой машины «77-44», «наряженной в распоряжение редакции «Комсомольской правды». Цель выхода — поездки бригады военных корреспондентов на позиции фронта».

— Почти все документы пришлось уничтожить. А эту бумажку сохранил,— говорит Александр Куприянович. - Я спрятал ее дома в ножке обеденного стола. Достал, когда уже возвратился с войны.

 

Глава XI

ГРУЗОВИК «77-44»

 

Эта полуторка стала потом темой бесчисленных шуток. У всех журналистов «Континенталя» были «эмки», неповоротливые «ЗИСы», на худой конец, старые, но легкие «газики» с брезентовым верхом. Кто-то разъезжал даже в трофейном «оппеле». А корреспонденты «Комсомольской правды», отправляясь к линии фронта, или в штаб, или в редакцию газеты «Красная Армия», забирались в полуторку.

А смеяться, собственно, было не над чем; таков был заранее обдуманный выбор.

У Софийского собора, где находилось что-то вроде диспетчерского пункта, Аркадий Петрович приметил полуторку. Она пришла издалека. Водитель ее, молодой еще парень, лет двадцати пяти или даже меньше, о чем-то просил интенданта, который ведал маршрутами. А интендант только отмахивался.

Гайдар подошел к шоферу. Спросил, в чем дело. Тот обиженно объяснил, что его прикомандировали к военной комендатуре для перевозки семей командиров. Он вернулся из рейса. А что делать дальше, не знает.

- А как машина? — спросил Гайдар.

- Ничего. На ходу.

- Тогда поедемте с нами.

- Пожалуйста. Только куда?

- На позиции. Нас тут несколько человек. Мы — военные корреспонденты.

- Так далеко меня не отпустят. Я ж тут приписанный...

- Не волнуйтесь,— ответил Гайдар.— Вас как зовут?

- Саша.

— А фамилия?

- Ольхович.

- Вот что, Саша Ольхович» подождите немного. Я сейчас. Гайдар показал интенданту какие-то бумаги. И пока шоферу выписывали пропуск и заполняли путевой лист, Аркадий Петрович быстро зашагал к трехтонке, покрытой брезентом, которая подкатила к собору. Или Аркадий Петрович догадался, или заранее знал, но, подойдя к машине, он встал на колесо и приподнял брезент.

Машина была доверху наполнена оружием: винтовками, карабинами, даже обрезами, револьверами и пистолетами, Гайдар стал рыться в кузове, отбрасывая в сторону то, что ему не подходило или не нравилось, пока не вытащил кобуру с наганом. Наган был заряжен. В кобуре имелись запасные патроны. Аркадий Петрович довольный соскочил с колеса.

- Теперь поехали,— сказал он Саше.

- Может, вам, как журналистам,— усомнился Олегович,— неудобно на грузовике? Так можно и легко пушку найти.

- Грузовик лучше. И бензину лишний бочонок можно взять. И рюкзак какой. А понадобится — так и пулемет,— ответил Аркадий Петрович и сел в кабину.

— Куда поедем? — поинтересовался Ольхович.

- В «Континенталь». Знаете?

— Конечно, — усмехнулся водитель.

Машину поставили во дворе гостиницы.

- Где вы, Саша, живете?

- Недалеко отсюда: Круглоуниверситетская, 15,

- Очень хорошо,— ответил Гайдар,— Сможете отдыхать дома. Если случится что особенное, тогда уж вам придется ночевать в «Континентале». А сейчас идите домой.

Так у корреспондентов «Комсомольской правды» появилась своя машина — полуторка «77-44».

Глава XII

ГАЙДАР И ДЕТИ

 

БЕЙ И НЕ БОЙСЯ!

 

— Идем с нами, Санька,— говорит Светлана.— Не бойся. Нам по дороге, и мы за тебя заступимся.

Аркадий Гайдар,

«Голубая чашка»

 

Теперь, когда появилась машина, работать стало веселей. Собственно, до передовой было не так уж далеко, несколько километров.

Но пока дойдешь, пока отыщешь кого надо, пока расспросишь и запишешь — уже вечер. Либо оставайся ночевать либо — опять пешком — возвращайся обратно. Хорошо, если тебя захватит попутная.

К тому же пешком или на трамвае (на передовую ездили на трамвае) можно добраться только до ближайшей линии обороны. А вся она — на десятки километров. Поспей всюду попробуй.

А тут Саша завел мотор, проверил, сколько бензина в баке и в подобранном на дороге бочонке, и езжай хоть в Бровары, хоть в Харьков.

И на этот раз Аркадий Петрович направлялся к передовой.

По обыкновению, он сидел в кабине. Вдоль шоссе чернели искалеченные, перевернутые взрывом машины. Саша, крутя баранку влево и вправо, объезжал наспех засыпанные саперами, а то и самими водителями воронки.

Дорога эта немецким бомбардировщикам была хорошо знакома.

День стоял солнечный. Небо от самолетов пока чистое. Гайдар время от времени высовывался из окна, поглядывая вверх, но ничего подозрительного не замечал, и

Ольхович уверенно обгонял тяжело груженные полуторки и трехтонки.

- Саша, тормози! — внезапно крикнул Гайдар.

Тяжело зашуршали по гравию скаты. Аркадий Петрович открыл дверцу и выскочил из кабины.

Ольхович испуганно глянул сначала в небо, потом в ту сторону, куда побежал Гайдар.

Тут лишь Саша заметил: близ дороги дерутся двое мальчишек.

Один был длинный. Другой — в синей майке — на голову ниже. С кривой улыбочкой, неторопливо выбирая, куда побольней, длинный лупил__ маленького, с любопытством наблюдая, как тот вздрагивает от каждого точно рассчитанного удара.

Во всей фигуре малыша в синей майке сквозило давнишнее бессильное горе.

Он бы мог убежать, но бежать ему, наверное, было стыдно.

И малыш только защищался, пытаясь отводить безжалостные кулаки и нервно закрывая то лицо, то грудь, то живот руками…

Услышав топот, мальчишки обернулись: военный бежал к ним.

Длинный поначалу оторопел, потом повернулся, припустил, оглядываясь, вдоль палисадника и скрылся.

А второй, поняв, что пришла нежданная помощь, заплакал.

- Дяденька, догоните его. Что он все время ко мне лезет,— и заплакал еще сильней. Горько-горько...

Аркадий Петрович растерялся. Ловить длинного совсем не входило в его планы. На дороге ждала машина, а между тем мальчишке надо было помочь.

- Вот что,— произнес Гайдар.— Я за ним не побегу... Не могу. Меня ждут.— И он показал на полуторку, дверца которой оставалась открытой.— И потом, что же получится: он дал тебе, я дам ему. Потом я уеду, он опять даст тебе. Давай лучше договоримся так: ты быстрей расти, становись сильным. И тогда ты дашь ему сам. А главное — не бойся: он же трус. Когда он тебя бил, ты же не побежал?

- Не побежал.

- А он, хотя его никто не бил, побежал... А труса чего же бояться?

Мальчишка хлюпнул носом, насухо вытер глаза рукой и сказал:

- Я, дяденька, ему дам! Ей-богу, дам! Да так дам, что он уже никогда не полезет к тем, которые слабже!..

 

БОСОТА

 

У нас много найдется таких смелых ребят.

Аркадий Гайдар,

«Воспитание мужества»

 

Машина свернула к Голосеевскому лесу. На окраине полуторку остановил патруль. Проверил документы. Лейтенант, уважительно беря под козырек, объяснил, что дальше ехать нельзя: немцы очень близко, а пройти немного вперед еще можно.

Сбоку от дороги, в кустарнике, было полно военных с голубыми петлицами. Здесь стояли десантники полковника Родимцева.

А возле замаскированной ветками палатки, скорее похожей на шалаш, бегали двое мальчишек.

Гайдар, завидя их, от удивления даже остановился. Было им лет по пятнадцати, носились они босиком и в невероятных лохмотьях. На одном были латаные штаны и пиджак с распоровшимся у плеча рукавом. На другом — телогрейка из которой лезла грязная вата.

Давно не стриженные, мальчишки заросли, и видно было что они давно не мыты.

Так выглядели потерявшие дом и близких беспризорники, которых Гайдар часто встречал на дорогах гражданской войны и позднее, в двадцатые годы. Он много писал о них в ту пору.

- Что это за… босота? — спросил Аркадий Петрович у проходившего мимо капитана.

Капитан подозрительно посмотрел на Гайдара, по, увидев изумленное лицо и заметив орден на гимнастерке, улыбнулся и тихо объяснил:

Это не босота. Это наши разведчики... Они только что вернулись с задания... Кажется, скоро уходят снова.

Гайдар подошел к одному. Назвал себя. И тот спокойно стал рассказывать, откуда они с товарищем пришли, что видели, какие фашисты вблизи.

Мальчик рассказывал ровным голосом, неподвижно глядя перед собой. Только на лбу у него собирались морщины, а у переносицы пролегли две отчетливые складки.

И странно было видеть эти складки, эти морщины на детском лице.

- А ты не боишься? — спросил Гайдар.

- А чего бояться?

- Что немцы такие, а тебя опять посылают?..

Парень усмехнулся:

- Я там был. Я еще раз двадцать туда-обратно пойду. Буду ходить, сколько велят... Оружия только брать с собой не разрешают. И подбирать тоже... Боятся, что засыплемся, если с оружием. А то бы...— Парень замолчал.

- Когда ты в следующий раз вернешься, я обязательно постараюсь тебя встретить,— пообещал Гайдар.

Сев на свое место в кабину, Аркадий Петрович долго писал, а потом сказал:

- Поехали, Саша.

 

ВОЕННАЯ ТАЙНА

 

На передовую, к реке Ирпень, Гайдар отправился с кинооператором Абрамом Наумовичем Козаковым. Помятая «эмка» с прошитой пулеметной очередью крышей катила по Житомирскому шоссе.

Дорогу внезапно преградил противотанковый завал. «Эмка» свернула в лес. Здесь начиналась линия обороны.

В командирской землянке, где Аркадий Петрович уже бывал, шел невеселый разговор. Знакомый Гайдару начальник штаба, седой, с медалью «XX лет РККА» объяснял молодому капитану с перевязанной головой, что час назад опять звонили из дивизии. Требовали точных сведений о противнике. А разведчики, которые только на рассвете вернулись, сообщили очень мало.

Или им чертовски не везло. Или по неумению, только натыкались они всюду на дозоры. Потеряли двух человек. Одного особенно жалко: прекрасный пулеметчик. А проникнуть в глубь немецкой обороны им так и не удалось.

- Найти бы кого с того берега. Но некого. Тут уж спрашивали,— произнес начальник штаба.

- А если... Сашу с Мариной? — осторожно спросил капитан.

Это были брат и сестра. Часовые в темноте их чуть не постреляли, когда они пытались вброд перейти на другой, уже немецкий берег, где у них оставался дом.

Задержанных привели к командиру. Он приказал накормить и немедленно отправить в тыл. Но ребята — дуэтом — так расплакались: мамка в пяти километрах отсюда, а их куда-то отсылают,— что командир сжалился. Он вспомнил своих детей. И отменил приказ.

Так они и жили, эти двое, у самой линии обороны, в ожидании, пока разведчики отведут их, как обещали, домой. Но разведчики брать ребят с собой не спешили, возвращались по утрам хмурые, и с каждым разом становилось их все меньше.

— Детишек, говоришь? — переспросил начальник штаба.— Конечно, всякие стежки-дорожки они знают, И родни, говорят, в каждой деревне у них полно. Но ты представь только — риск тут какой: все ж таки дети.- Да и справятся ли?

- Вот и я не знаю, справятся ли….— задумчиво произнес капитан.— А хорошо бы!.. Глядишь, у нас были б свои люди на том берегу.

- А вы что скажете, Аркадий Петрович? — обрат начальник штаба к Гайдару, который внимательно прислушивался к разговору.— Это ведь, кажется, по вашей части?

- Думаю, могут,— ответил Гайдар.— Видел я тут недавно двух мальчишек. Правда, постарше. Они пробрались село, где стояла немецкая часть, испортили несколько мотоциклов, вынули замки у пулеметов на колясках. Перерезали телефонный кабель. И сведения принесли такие, что немцы потеряли потом целый батальон... А вашим ребятам замки вынимать ведь не надо...

В землянку Марина и Саша вошли настороженные, понимая, что пригласили их неспроста.

- Домой возвращаться... не передумали?— спросил их капитан.

Дети замотали головами. Не передумали.

- А заодно помочь нам... не возьметесь?.. Вот писатель, товарищ Гайдар, говорит: на вас можно положиться.

Девочка, быстро взглянув на Аркадия Петровича, сразу согласилась.

Брат ее, он был моложе, помедлил и кивнул.

- Я пойду с вами,— пообещал Гайдар.

Марина обрадованно переспросила:

- Нет, правда?

А Саша снова кивнул.

До вечера оставалось много времени. Аркадий Петрович устроился с ребятами под деревом. Он еще раз объяснил, в чем будет состоять задание, а потом прутиком на земле показал, как обозначать в донесениях танки, пулеметы, пушки и как рисовать планы.

Стемнело, когда десять разведчиков спустились к броду. Гайдар и Саша с Мариной шли с ними. На плече Аркадия Петровича висел трофейный автомат, добытый накануне. Получилось это так. Гайдар с товарищами,, тоже корреспондентами, приехал в Малин, в батальон Прудникова.

А батальон вел бой. Все остались возле машины. А Гайдар сказал:

- Я пойду.

Ждали его долго.

Потом он появился: бледный, весь в пыли, новые брюки на коленях до тела протерты.

— Я уж думал, буду на том свете,— с горькой усмешкой произнес он, усаживаясь на землю и кладя рядом немецкий автомат.

- Ничего себе,— засмеялся один из корреспондентов,- из-за автомата в такое пекло лезть.

- А вот мы вернемся в «Континенталь» и я посмотрю,— озорно сказал вдруг Гайдар,— у кого еще из журналистов такой автомат есть. А у меня есть.

Теперь его трофей был как нельзя кстати.

Подвесив на шею патронташи, держа над головой винтовки и гранаты, бойцы двинулись к другому берегу. За ними — Марина. Замыкали цепь Гайдар и Саша.

 

На немецкой стороне вспыхивали ракеты. Изредка доносились очереди. Саша ступил в воду. Тут же выскочил и замер.

- Ты чего? — шепотом спросил Аркадий Петрович.

- Ничего! — с трудом ответил мальчик. Голос его дрожал, и слышно было, как стучали зубы, хотя вечер был теплый, даже душный.

Гайдар тихонько толкнул мальчика к реке. Разведчики уже перешли. Марина тоже, но Саша не двинулся с места.

- Боишься?

Мальчик ничего не ответил.

- Давай перенесу.

- Я умею плавать.

- Тем более нечего бояться.— Гайдар быстро снял с плеча и повесил ему на шею автомат.

Мальчик удивленно посмотрел на Аркадия Петровича и, высоко поднимая ноги, зашагал по воде.

На середине Гайдар все-таки взял его на руки и опустил у самого берега. Разведчики уже нервничали.

Неприметными тропинками ребята провели бойцов к своей деревне. По дороге условились, где будет тайник. Прощаясь, Аркадий Петрович обнял Марину, а Саше ласково поерошил волосы. Мальчик улыбнулся. Страх уже проходил.

Теперь каждый вечер пробирались разведчики на другой берег. Они приносили тетрадные страницы с неумелыми планами и перечнем: сколько и где стоит машин, в каком месте замаскированы пушки. Все совпадало.

 

О ночном этом рейде в тыл врага Гайдар написал потом очерк «Ракеты и гранаты». Только о Саше и Марине он не сказал в очерке ни слова.

Это была военная тайна.

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ СКАЗКИ

 

Поздно вечером Гайдар с Козаковым возвращались в Киев. В стороне от дороги, возле распряженных телег, у костра' они приметили беженцев-колхозников. Люди недвижно си! дели на земле и смотрели в огонь, который отбрасывал красноватый свет.

Любой шальной немецкий самолет, пролетая, мог кинуть в этот круг огня бомбу или ударить из пушек. Испугавшись этого, Гайдар попросил остановить машину и подошел к колхозникам.

Он умело и быстро замаскировал костер, чтобы не так был приметен, а потом удобно устроился на траве. Козаков расположился рядом.

Перед гостями молча поставили ведро вспененного молока и две кружки: колхозники гнали стадо.

Абрам Наумович вернулся к «эмке» и принес большой белый каравай: его дали в дорогу красноармейцы. Гайдар достал из полевой сумки «Комсомольскую правду», аккуратно расправил, расстелил на земле, нарезал складным ножом хлеб и положил его у ведра на газету.

По темному небу шарили прожекторы. Далекий горизонт на мгновение ярко краснел и потухал. Отдаленным громом доносилось эхо залпов и разрывов, перебиваемое близким позвякиванием колокольчиков.

После первой выпитой кружки — кружки были большие, сразу не выпьешь — Гайдар с Козаковым уже знали по именам всех, кто сидел с ними у костра: и деда Захария, и безногого попал в детстве под поезд — Митрофана Ильича, и бабу Матрену, что была бригадиром, а теперь ведала всем горьким беженским хозяйством, и молодых женщин, всего неделю назад отправивших на войну своих мужей, и мальчишек.

Мальчишки сидели степенные, важные: остались за мужиков. На всех были лучшие, чтобы не бросать, отцовские пиджаки и сапоги.

И хотя знакомство состоялось, разговор не получился.

Люди сидели, обессиленные дневным переходом и подавленные тем, что лишились сразу всего, а теперь идут неизвестно куда, и никто не знает, сколько еще так идти.

Аркадий Петрович долго молча сидел у огня. Потом, глянув куда-то поверх голов, в сторону вспыхивающих зарниц, вполголоса, словно пересказывая старую боевую песню, произнес:

- В те дальние-дальние годы, когда только что отгремела по всей стране война, жил да был Мальчиш-Кибальчиш,— по памяти, вслух читал он свою «Сказку о Военной Тайне», сказку о покое, царившем над землей, о воздухе, внезапно запахшем «то ли дымом с пожаров, то ли порохом с разрывов», о беде, которая пришла, «откуда не ждали», о ржи, которую отцы густо сеяли, а убирать уже сыновьям придется, о «горящих за горами зорях от зарева дымных пожаров», о мужественной смерти настоящих людей, о гибели бесстрашного Мальчиша, преданного Плохишем.

Написана сказка была десять лет назад, на Дальнем Востоке. Но сейчас, в поле у дороги, при свете гаснущего костра, казалось: Аркадий Петрович рассказывает о том, что произошло у всех на глазах, что все они только что пережили.

Когда он закончил, воцарилась уважительная тишина. Только баба Матрена, не в силах остановиться, продолжала тихонько плакать, вытирая глаза и морщинистые щеки концами накрахмаленного головного платка.

- Германа цего, буржуина, как правильно вы сказали,— произнес дед Захарий,— мы, понятное дело, одолеем. И хаты, и дворы, какие у нас там чи сгорели, чи що, живы будем — новые построим. Не это обидно.

А то я вам, добрый человек, скажу, обидно, что каждую вот такую жменьку,— старик вырвал с корнем пук травы,— обратно отвоевывать придется.

А ведь это значит не худобой какой — кровью людской за родную нашу землю платить будем. Это ж понять надо, как обидно.

Так что вы Матрену нашу, что плачет, извините. Это она по бабьей своей слабости. А что погостювали с нами и за рассказ ваш душевный от бригады всей, от общества спасибо.— Старик встал, подошел к Гайдару и пожал ем руку.—И вам, гражданин, спасибо тоже,—обратился он к Козакову.

- А я не согласен с концом вашей сказки,— произнес вдруг Алеша, парнишка лет четырнадцати, в новых хромовых сапогах, которые были ему велики, и в синем бостоновом костюме с закатанными рукавами.

- Как ты смеешь, Лешка, взрослому человеку такое говорить? — обиделся дед Захарий, а женщины неодобрительно посмотрели в сторону парня.

- Не надо, пусть скажет,— остановил деда Гайдар.-. Что же тебе, Алеша, не понравилось?

Лучше б вы написали так,— Алеша поднялся с земли и быстро заговорил, опасаясь, что его снова перебьют,- лучше б так: ринулась в бой Красная Армия, выручила она Мальчиша-Кибальчиша. Обнял его перед всем строем за храбрость самый большой командир. Обнял, сел на коня и уехал.

А Мальчиш вернулся домой: тихо на широких полях, на зеленых лугах, где рожь росла, где гречиха цвела... И нет ни отца, ни брата. Грустно ему стало одному дома. И отправился тогда Мальчиш в город, поступил в ремесленное училище.

Выдали ему там форму, и фуражку с молоточками выдали тоже. Учится он там со всеми, и никто не знает, кто он такой. И сам он тоже не знает, что наградили его орденом, ищут, ищут, а найти не могут. Он ведь, уходя в город, никому ничего не сказал. А когда не нашли, то прикололи этот орден на знамя комсомола... Вот какой бы я написал конец,- очень тихо, вдруг смутившись, произнес Алеша.

Гайдар посадил мальчишку рядом. Обнял его за плечи. Леша сидел взъерошенный, возбужденный только что произнесенной речью и уважением, оказанным ему при всех настоящим писателем.

- Многим кажется,— вздохнув, сказал Гайдар,— что писатель волен распоряжаться судьбами своих героев как угодно. И ошибаются, потому что люди в книгах должны поступать, как они поступили бы в жизни. И случаться с ними должно то же, что случается в жизни, В них иначе никто не поверит.

Я понимаю, тебе хочется, чтобы Мальчиш остался жив. Скажу тебе, Леша, как другу: мне, когда я писал, тоже очень хотелось... Но если бы я приделал счастливый конец, ребята, которые прочли бы сказку, мне бы этой неправды не простили. И ты бы, верно, не простил тоже.

Мальчиш погиб. Но погиб героем. Он погиб за Родину. Пусть его смерть будет примером для живых...

 

 

КАК ГАЙДАР КРАСНОАРМЕЙЦЕВ ЧАЕМ НАПОИЛ

 

Аркадий Петрович зашел в редакцию газеты «Красная Армия», которая издавалась для войск Юго-Западного фронта. Находилась она в подвальном помещении, недалеко от Лавры.

В одной из комнат за столом сидел широкоплечий, всегда издали приметный поэт Александр Ильич Безыменский. Увидев Гайдара, он стремительно поднялся. Радостно обнялись.

- Очень хорошо, Аркадий, что мы с тобой увиделись. Я давно хотел рассказать тебе одну вещь,— начал Александр Ильич, по привычке закуривая.— Едем, понимаешь, мы в теплушке, направляемся в штаб фронта... Мы — это: Крымов, Розенфельд, Аврущенко и я. Добираемся до Проскурова. В дороге нас, как и положено, бомбят. А тут вся станция забита товарными, и состав наш застревает, и когда выберемся, никому на свете не известно.

- Знаю, проезжал,— кивнул Аркадий Петрович.

- И вот я обращаю внимание, что между составами снует целая армия мальчишек. Сколько их там было — сто или триста,— я не берусь тебе сказать.

Они пробегали мимо нашего эшелона, пролезали под колесами. И не какие-нибудь там бездельники. Нет. А видно, что они заняты. Куда-то спешат. На что-то сердятся.

Бежит один — потный, в футболке, с галстуком. Подзываю его.

«Слушай,— говорю,— друг. Вас очень много здесь, мальчишек. А знаете ли вы, кто такой Гайдар?»

«А как же,— отвечает он мне,— мы же тимуровцы».

«А что ж вы, тимуровцы, делаете?»

«Да вот кому что надо: если вещи перенести — вещи перенесем. В медпункт проводить — в медпункт проводим. А если объяснить что — объясним: и где военный комендант, и как к диспетчеру пройти...»

«Молодцы,— говорю я ему.— Только почему же вы не обратили внимания, что здесь, на станций, нет кипятка? Ведь для солдата кипяток — первое дело. Солдат может обойтись без чего угодно, но без табака и кипятка он обойтись не может».

«Понимаю»,— отвечает он мне. Отдаст салют и бежит. И вижу, он уже собирает ребят и что-то им объясняет.

В Тернополь не попали. Сам понимаешь. (Гайдар кивнул.) Вернулись обратно в Проскуров. И что же ты думаешь?.. Куда ни посмотрю, везде бойцы, кто в чем, несут кипяток.

«Где,— спрашиваю,— брали?»

«Да вон там,— говорят.— И там тоже. Одним словом, везде».

Так ты, Аркадий, в Проскурове всех горячим чаем напоил. И когда я увидел все это,— закончил Безыменский,— то решил: непременно расскажу другу моему, золотому человеку Аркаше.

 

«РАДИ ТАКИХ МИНУТ СТОИТ ЖИТЬ»

 

- А тут я приезжаю в Киев,— продолжал Александр Ильич, когда они вышли из редакции.— Жара сумасшедшая. Только-только до «Континенталя» добежать и под холодный душ там залезть.

Вижу — целая улица Забита машинами и повозками. И всё раненые. Представляешь?.. Где-то образовалась пробка. Раненые оказались на самом солнцепеке, и отовсюду:

«Доктор, пить!..»

От машины к машине, от повозки к повозке мечутся врачи, санитары с фляжками. Но что они, несколько человек, могут поделать, если от жажды изнемогают сотни и ко всем сразу не поспеть? Что?

И вдруг:

«Дяденьки! Кому водички? Дяденьки раненые, кому водички холодненькой испить?!»

Гляжу — из переулков, из ворот, из подъездов несется мальчишня с ведрами, чайниками, молочными бутылками, суповыми кастрюлями на веревочках. Они рассыпаются вдоль всей колонны и поят раненых свежей, из-под крана, водой.

И бойцы, потные, измученные, с повязками, лубками, иные даже голову не могут поднять, возвращают ребятам кружки и говорят им, брат Аркадий, такие слова...

От волнения Безыменский остановился и повернулся к Гайдару.

Глаза у Аркадия Петровича блестели. То ли очень ярко светило солнце. То ли еще отчего.

Что же было дальше? — спросил Гайдар.

А дальше я подозвал двух мальчишек с пустыми ведрами. Они мне объяснили, что в Киеве действует целая тимуровская организация.

И тогда я им сказал, что знаком с тобой, и обнадежил: «Если Гайдар приедет в Киев, то непременно с вами встретится». Взял у них адрес. Дал им свой. И велел, чтобы они ко мне наведывались.

- Это ты хорошо сделал,— сказал Аркадий Петрович.— С такими ребятами встретиться нужно.

Вечером двое связных постучали к Безыменскому.

- Не приехал? — безнадежно спросили они прямо с порога.

- Приехал! Приехал! — ответил Александр Ильич.

Возвратясь из батальона Прудникова в гостиницу (вместе с батальоном Гайдар попал в окружение, и лишь часа три назад, прорвав немецкую оборону, им удалось выйти к своим), Аркадий Петрович обнаружил, что у дверей его номера сидят какие-то мальчишки.

Заметив его в коридоре, они встревоженно пошептались, затем бросились ему навстречу и, перебивая от волнения Друг друга, стали объяснять, что прислала их городская тимуровская команда и что все ребята очень-преочень хотят с ним встретиться...

- И товарищ Безыменский обещал,— на всякий случай сказал старший.

- Хорошо,— ответил Гайдар, всем по очереди на прощание пожимая руки,— мы с Александром Ильичом непременно у вас будем.

...Тимуровцы ждали писателей в пустом вестибюле кинотеатра «Смена», где был их штаб..

В огромном зале с натертыми полами и тяжелыми гардинами на окнах собралось человек пятьдесят.

- Нас мало сегодня,— сказал, извиняясь, Норик Гарцуненко - Тимур штаба.— Все в разгоне. Много очень работы. А утром получили еще особое задание от истребительного батальона... Конечно, ребята, которые посланы в наряд будут жалеть... Но вы не думайте— мы им все расскажем