Иудейско-христианская теология 5 страница

Задолго до социобиологов, с их собственной историей о различии в эволюции мужских и женских генов, менее изощрённые биопсихологи выдвинули гормональную теорию о различном внутриутробном развитии мужского и женского мозга8. Эта пренатальная теория гормонов была экстраполяцией* из уже известной к концу 40-х годов теории о различном развитии в утробе матери мужского и женского тела (Jost 1953).

К концу 40-х годов биопсихологи установили, что независимо от своего генетического пола все эмбрионы имеют рудиментарную ткань, подходящую как для женских, так и для мужских гениталий, так же как для мужских и женских репродуктивных органов. Они также установили, что этот эмбрион-гермафродит преобразовывается в мужской или женский плод в зависимости от наличия или отсутствия тестостерона в критический период беременности. Другими словами, эмбрион разовьется в мужской плод, если тестостерон присутствует в этот критический период, или в женский плод, если тестостерона не будет, а также в полуженщину или полумужчину — псевдогермафродита — если тестостерон есть, но в недостаточном количестве или не в то время.

Десятилетие спустя, это наблюдение за мужскими и женскими телами в критический период беременности переросло в теорию гормональной организации мозга (Phoenix et al. 1959). Согласно этой теории, гормоны в период пренатально-го развития не только формируют тело млекопитающего в мужское или женское во время критического периода половой дифференциации, они также необратимо формируют мозг зародыша по мужскому или женскому типу. И этот сформированный гормонами мозг, в свою очередь, организует гормональную функцию зародыша и его поведение по мужскому или женскому типу.

Доказательства этой пренатальной теории гормонов обширны, но поверхностны. При изучении зародышей млекопитающих (гвинейских свиней, крыс, мышей, собак, овец, хорьков, кроликов и макак-резусов, но не людей) были тщательно собраны данные, и оказалось, что пренатальные гормоны оказывают постоянный организующий эффект на

* Экстраполяция — метод научного исследования, заключающийся в распространении выводов, полученных из наблюдения над одной частью явления, на другую его часть — Прим ред

половое диморфическое* поведение, связанное с копуляцией, в частности — на установку и расположение собственного тела для пенетрации пенисом (Вашп 1979). У других видов млекопитающих пренатальные гормоны оказывают постоянный организующий эффект на половое диморфическое поведение, не связанное с копуляцией, например, на уровень агрессии и активности (Beatty 1979); (Meanly 1988). Аналогичная ситуация происходит с цикличностью производства гормонов, которая прямо контролируется гипоталамическим отделом мозга у многих видов. И наконец, у еще меньшего числа видов пренатальные гормоны оказывают постоянный организующий эффект на структуру нейронов в головном мозге (Arnold, Gorsky 1984; Feder 1984).

Несмотря на множество доказательств пренатальной теории гормонов на животных, есть как минимум две эмпирические причины для мысли о том, что эта теория не применима к людям в той же степени, как к другим видам млекопитающих:

1. Хотя пренатальные гормоны и формируют тело эмбриона по мужскому или женскому типу, они не имеют постоянного влияния на цикличность производства гормонов у людей и других приматов (Karsch, Dierschke, Knobil 1973; Kuhlin, Reiter; 1976, Goy, Resco 1972; Valdes et al. 1979; Knobil et al. 1980). Разрыв связи между формированием тела и организацией гормональной функции поднимает вопрос о том, определяется ли формирование мозга приматов пренатальными гормонами.

2. Даже среди крыс некоторое влияние пренатальных гормонов на поведение взрослых особей, как сейчас известно, определено частично не гормональной организацией мозга, а моделями социального взаимодействия, вызванными мужским или женским телом молодой особи. К примеру, маленькие крысы-самцы пахнут иначе, чем маленькие крысы-самки, и, кроме того, дополнительное парагенитальное вылизование, которое вызывает этот запах со стороны их матерей, частично отвечает за более высокий уровень преодоления препятствий среди взрослых самцов по сравнению с самками (Мооге 1984). Если половые различия иногда определяются социальными взаимодействиями даже в случае с крысами, они еще более вероятно определяются социальными взаимодействиями в случае с людьми, социальная жизнь которых более сложная9.

* Диморфизм — наличие в пределах одного и того же вида животных или растений двух более или менее резко различающихся форм. - Прим. ред.

Но, несмотря на множество причин, вызывающих сомнение в применимости к людям пренатальной теории гормонов, доказательства на животных были так провокативны, а привычка рассматривать человеческие половые различия с биологической точки зрения так укоренилась, что множество исследователей принимались проверять эту теорию на людях. Вдобавок, результаты этих исследований часто принимаются как подтверждающие предположения пренатальной теории гормонов, даже тогда, когда это на самом деле не так.

Два экспериментальных исследования на людях особенно знамениты, и оба имеют множество различных интерпретаций. Это исследование Мани и Эрхарта (Money, Ehrhardt) о том, что пренатальный тестостерон у генетических самок маскулинизирует их мозг и, следовательно, приводит к «мальчишеству». Целью второго исследования — Императо-МакГинли (Imperato-MacGinley) — было показать, что пренатальная маскулинизация эмбрионального мозга тестостероном напрямую связана со становлением мужской гендерной идентичности для конкретных индивидуумов и помогает им преодолеть предыдущий опыт социализации как женщин.

По контрасту со всеми исследованиям животных в рамках пренатальной гормональной теории, в которых напрямую изменяли уровень гормонов зародыша, а затем измеряли эффект этого изменения в последующем поведении, при исследованиях на людях просто изучали влияние на последующее поведение необычных гормональных условий, в которых оказался плод. Во всех этих случаях эти необычные гормональные условия либо происходили естественным путем, либо были побочным результатом некоторых медицинских процедур, которым подвергалась мать во время беременности, как правило, направленных на сохранение плода.

Исследование Мани и Эрхарта

Джон Мани и Анке Эрхарт (1972) изучали двадцать пять женщин (по генетическим признакам), которые имели необычно высокий уровень тестостерона во время своего внутриутробного развития. У пятнадцати из этих девочек были генетические нарушения, ставшие причиной дисфункции их адреналиновых желез, которые производили слишком мало адренокортикоидов и слишком много адренального тестостерона. У десяти из этих девочек, матери которых принимали прогестины во время беременности, в исследовании была обнаружена маскулинизация внешних гениталий. Для пятна-

дцати девочек с андреногенитальным синдромом (adreno-genital syndrome — AGS) требовалось лечение кортизоном на протяжении всей жизни для восстановления функции их адреналиновых желез. Все двадцать пять девочек имели на вид внешние мужские гениталии, что требовало как минимум одного хирургического вмешательства, чтобы они стали выглядеть, как у женщин. Во множестве случаев требовалось неоднократное хирургическое вмешательство, которое хорошо себя зарекомендовало, включавшее иссечение клитора, преобразование мошонки в половые губы и формирование вагины.

Во время исследования эти двадцать пять девочек были в возрасте от 5 до 16 лет. Для сравнения также изучалась контрольная группа из двадцати пяти нормальных в медицинском аспекте девочек. Девочки в контрольной группе были такого же возраста и социального положения, что и девочки, которые были маскулинизированы в пренатальном периоде.

В основу интервью с девочками и их матерями Мани и Эр-харт заложили предположение о том, что девочки, маскулинизированные в пренатальный период, в поведении больше похожи на мальчиков, чем обычные девочки. Другими словами, они больше тратят энергии в игре, предпочитают мальчиков в качестве партнеров по играм, а также игрушки и одежду мальчиков, игры на открытом воздухе и физические упражнения. Эти девочки меньше интересуются куклами, заботой о детях и браком, больше заинтересованы в карьере. В своей популярной книге «Мужчины и женщины, мальчики и девочки» Мани и Эрхарт сделали вывод, что наиболее верным объяснением этому высокому уровню «мальчишеского» поведения стал «маскулинизирующий эффект, которому подвергся мозг плода» (1972, р. 103).

На самом деле, этому есть, по меньшей мере, еще три более правдоподобных объяснения:

1. Известно, что кортизон как вид лекарства повышает уровень активности как в целом, так и в играх на открытом воздухе—в частности. Пятнадцать девочек с андреногенитальным синдромом (AGS) могли, следовательно, стать большими «сорванцами» не из-за маскулинизирующего действия тестостерона на их мозг во внутриутробном развитии, а из-за кортизо-новой терапии в течение их жизни, которая подняла их уровень активности.

2. Все двадцать пять девочек, маскулинизированных в пренатальном периоде, были, на поверку, хронически больны на

протяжении некоторого периода их детства. Они нуждались либо в продолжительном хирургическом вмешательстве, либо в кортизоновой терапии, либо в том и в другом одновременно. Это особенно верно для девочек с андрогенитальным синдромом (AGS), которые переживали дефицит соли в организме, связанный с постоянными госпитализациями в раннем возрасте. Так как все хронически больные дети имеют дело с неадекватными чувствами и чувством неопределенности будущего, то они могут компенсировать эти чувства развитием своеобразной суетливой самоуверенности, проявления которой, возможно, и называют «мальчишеством» маскулинизированных в пренатальном периоде девочек. При этом последнее, скорее всего, является не результатом маскулинизации их мозга, а психологической реакцией на жизнь хронически больных людей.

Эта альтернативная гипотеза подтвердилась в недавнем сравнительном исследовании группы здоровых девочек в возрасте от 7 до 17 лет с тремя группами хронически больных девочек: с андрогенитальным синдромом (AGS) с солевой недостаточностью; с андрогенитальным синдромом (AGS) без солевой недостаточности и девочек, страдающих диабетом. Последние в детстве были хронически больны, но имели нормальный уровень гормонов во время внутриутробного развития (Slijper 1984). Все три группы хронически больных девочек оказались большими «сорванцами» по тестам интересов и ценностей, чем здоровые девочки. При этом, более слабые девочки (больные AGS с солевой недостаточностью) были явно большими «сорванцами», чем менее больные девочки с тем же синдромом.

3. Последнее и, возможно, самое важное: «мальчишество» девочек могло произойти в результате психологического воздействия на девочек и их родителей того факта, что у девочек были гениталии, внешне похожие на мужские. Кроме того, из-за этого и сами девочки, и их родители могли сомневаться, какого же пола ребенок на самом деле. Они могли также интересоваться, будет ли изменяться личность девочки вместе с ее гениталиям, сможет ли она когда-нибудь найти кого-нибудь и вступить в брак. При всей этой гендерной неопределенности неудивительно, что родители маскулинизированных девочек и родители обычных девочек воспитывали своих детей по-разному. Неудивительно, если и сами маскулинизированные девочки построили несколько другую «я-концепцию», чем нормальные девочки, и, следовательно, выбрали себе иные виды активности и других друзей.

Хотя многие современные исследования пытались контро-, лировать даже этот психологический эффект у девочек с маскулинизированными гениталиями, данные экспериментов с ■ «девочками-сорванцами» дают очень мало подтверждений теории различной пренатальной организации мужского и женского мозга10.

Исследование Императо-МакГинли

В отличие от Мани и Эрхарта, которые изучали девочек с маскулинизированными телами в пренатальный период, Джу-лианна Императо-МакГинли и ее коллеги (1979а, 1979b) изучали мальчиков с феминизированными во время внутриутробного развития телами. Более конкретно: они изучали восемнадцать мальчиков (по генетическим признакам), живущих в Доминиканской Республике, которые испыта ли редкий дефицит энзимов. Этот дефицит препятствовал маскулинизации их гениталий в критический пренатальный период. Однако позже, в юности, высокий уровень тестостерона в подростковом возрасте привел к развитию гениталий и вторичных половых признаков по мужскому типу. В результате энзимного дефицита эти мальчики не только выглядели как девочки, но и воспитывались как девочки от рождения до пубертатного периода, но потом, наконец, стали внешне похо-1 дить на мальчиков, каковыми они и были генетически.;»

Несмотря на то, что их воспитывали как девочек, шестна-, дцать из восемнадцати мальчиков изменили свое самоопре-»; деление с женского на мужское, как только их тела маскули-^ низировались в период пубертата (подросткового периода).^. Императо-МакГинли и ее коллеги сделали вывод, что биологические основы больше, чем окружение, влияют на развитие мужской гендерной идентичности. «Также как развитие мужского (тела) (в норме) управляется андрогенами в критический период внутриутробного развития, формирование мужской гендерной идентичности управляется состоянием андрогенов, активизирующих мозг в критические периоды (в утробе матери, у новорожденного и в пубертатный период) (1979, р. 644).

Императо-МакГинли и ее коллеги твердо верили, что феминизированные мальчики, которых они изучали, сменили женскую гендерную идентичность на мужскую во время пубертатного периода, потому что их высокий уровень прена-тального тестостерона уже маскулинизировал их мозг и высокий уровень тестостерона в подростковом периоде позволил

затем дремлющей маскулинности выразить себя психологически. Тестостерон во время пубертата окончательно завершил маскулинизацию их мозга и, наконец, закончил маскулинизацию их тел.

Эта чисто биологическая гипотеза имеет, однако, очевидную интеракционистскую (основанную на взаимодействии факторов. — Прим. ред.) альтернативу. Возможно, что мозг этих индивидуумов и вовсе никогда не был маскулинизирован. Возможно, что когда их тела начали маскулинизироваться во время пубертата, они сами и их окружение начали верить, что мужская идентичность будет более приемлема, чем женская. Если так, то изменения из девушки в юношу необязательно произошло быстро или бесконфликтно; необязательно это был переход от одной определенной гендерной идентичности к другой, такой же определенной. Скорее, это значит, что какова бы ни была частная природа изменений: 1) она скорее была инициирована маскулинизацией тела, чем маскулинизацией мозга; 2) она была опосредована реакцией как самих индивидуумов, так и их окружения на их физическую маскулинизацию.

Императо-МакГинли и ее коллеги не собрали детальной культурной или психологической информации, которая позволили бы нам оценить важность этого биокультурного взаимодействия в случае с конкретными мальчиками, участвовавшими в исследовании. Однако есть совместимое с ин-теракционистской интерпретацией детальное описание антропологами и биологами процесса смены гендерной идентичности с женской на мужскую в группе замбийских мальчиков в Папуа — Новой Гвинеи. Последние имели такой же дефицит энзимов. По мнению авторов исследования, «замбийские субъекты, сменившие женскую роль на мужскую, сделали это, прежде всего, под большим общественным давлением извне. Однажды разоблаченные, они больше не могли «спрятаться» и не могли продолжать играть роль «женщины»... Очевидно, что только невозможность их тела выполнять то, что считается социальным предназначением женщин, заставило этих индивидуумов измениться» (Herdt, Davidson 1988, p. 53).

Как становится ясно из этого краткого литературного обзора, фундаментальная концептуальная проблема у пренаталь-ной теории гормонов — точно такая же, как и у социобиоло-гии. В обоих случаях сильно недооценивалось влияние индивидуального ситуационного контекста и переоценивалось влияние биологии. Иначе говоря, взаимодействие между

ситуацией и биологией недостаточно осмысляется, однако теоретики слишком быстро делают вывод, что половые различия и неравенство полов — это продукт только одной биологии.

Невозможность осмыслить биологию в контексте (социальном. — Прим. ред.) порождает поспешные и широкие рассуждения о глубоких половых различиях, заложенных в генах и мозге. По иронии, это также мешало рассуждать о последствиях более земных и бесспорных различий между полами, включая, к примеру, те факты, что только женщины могут рожать детей и вскармливать их грудью, а мужчины, в среднем, физически крупнее и сильнее. Я предлагаю интеракционист-скую теорию половых различий и полового неравенства, которая работает — в контексте — с известными существующими телесными различиями, а не с теми различиями, которые только предполагаются в гипотезах.

Альтернативная гипотеза: тело в социальном контексте

Объяснение различий между полами и их неравенства предполагает ответы на два совершенно различных вопроса. Один из них касается социальной организации, а другой относится к области индивидуального поведения и психологии. Вопрос первый: почему женщины и мужчины как группы играли настолько различные и неравноценные роли фактически в любом обществе, существовавшем на нашей земле? Иными словами, почему разделение труда по половому признаку и установленная система мужской политической власти являлись нормой на протяжении человеческой истории? Вопрос второй: почему мужчины и женщины как отдельные индивидуумы предрасположены вести себя по-разному, что, как видно, происходит даже в современных обществах? Почему, например, мужчины чаще проявляют физическую агрессию, а женщины более заботливы по отношению к детям?

В последнее время дискуссии в области антропологии касаются, в основном, первого вопроса, то есть социальной организации. Разногласия вызывает следующая проблема: почему в древних сообществах, где люди занимались охотой и собирательством, развивалось разделение труда по половому признаку, но при этом не развивалась институционализированная система мужской политической власти?11 С одной стороны, я с надеждой слежу за этими дискуссиями, и меня ободряет осознание того, что, возможно, эти упражнения в поис-

ках альтернативных объяснений гендерных универсалий не достигнут цели. С другой стороны, исходная постановка вопроса не вызывает у меня доверия, как и у любого рядового читателя. Сомнительно, что эти самые равноправные сообщества охотников-собирателей (даже если они когда-то существовали) могли не оставить следов соответствующих моделей половых различий и господства, которые могут быть обнаружены со временем. Именно им находят столь элегантные объяснения в таких теориях, как социобиология.

Исходя из того, что постоянная модель половых различий и господства существует, я принимаю предпосылки гендер-ных универсалий за исходные условия и перехожу к изложению их более обоснованного биоисторического объяснения, к которому я пришла к настоящему времени. Это не истина в последней инстанции, а лишь один из примеров того, как может выглядеть это объяснение с биоисторических позиций.

Универсалии пола в социальной организации человечества

Как было сказано ранее, любая серьезная попытка объяснить универсальные характеристики человека во времени и пространстве предполагает рассуждения о биоисторическом взаимодействии между неизменными факторами в биологии человека и неизменными факторами в человеческой истории и культуре. Соответственно, мое биоисторическое объяснение будет строиться на объяснении универсалий пола в социальной организации человечества путем помещения как мужского, так и женского тела в контекст, существовавший почти во всей истории человечества — в универсальную окружающую среду.

Ход рассуждений следующий. Когда-то существовали неоспоримые и повсеместные различия между мужчинами и женщинами на телесном уровне: только женщины могли беременеть и кормить грудью, а мужчины, в среднем, были крупнее и сильнее. Когда-то существовали также бесспорные и повсеместные особенности окружающей среды: повсюду и во всех культурах не было эффективных средств контроля над рождаемостью, не было заменителей материнского молока в виде детского питания, было мало технических инструментов для увеличения физической силы и мало рабочих мест, не использующих физическую силу.

В таком социоисторическом контексте различия между полами на телесном уровне способствовали тому, что большинство женщин находилось в положении беременных или

кормящих грудью матерей почти на протяжении всего отрезка времени от начала менструаций до менопаузы. Благодаря этим различиям сообщество, вероятно, разрабатывало систему разделения труда с учетом пола: женщины повсеместно отвечают, в первую очередь, за уход за младенцами и воспитание старших детей, а мужчины — так же повсеместно в первую очередь — берут на себя ответственность за защиту всей группы и охотятся, там, где это возможно. Женщины обязаны, прежде всего, заботиться о детях и делать что-нибудь посильное, одновременно с основным занятием, по той причине, что дети всегда или внутри них, или возле них. Мужчины обязаны защищать и охотиться по двум причинам: во-первых, они крупнее и сильнее, а во-вторых, их свобода передвижения не ограничивалась постоянным присутствием детей.

Кроме развития системы разделения труда по признаку пола, большинство человеческих сообществ разрабатывало институциональную систему мужской политической власти. Хотя причина этого не ясна, одно из возможных объяснений таково: если сообщество, не имеющее технологий, передает функцию защиты, скорее, мужчинам, чем женщинам, это может привести к тому, что в роли защитников мужчины-воины начинают считать себя (как и другие воспринимают их) самыми главными и могущественными членами этого сообщества. Если так, они занимают общественное положение, позволяющее с легкостью контролировать решения всей группы, начиная с таких вопросов, как физическая безопасность — где можно жить в безопасности и когда нужно из тех же соображений сниматься с обжитого места. Еще одно возможное объяснение: поскольку женщины в дотехнологическом обществе постоянно заняты младенцами и более старшими детьми, по возможности, делая другие полезные дела, у мужчин просто больше шансов, чем у женщин, институционализировать имеющиеся у них рычаги власти, включая и «брутальную» (грубую, животную, жестокую. — Прим. пер.) власть, как прямое следствие мужских роста, веса и силы.

Несмотря на то, что вышеупомянутая универсальная окружающая среда кажется слишком далекой от нас, чтобы ссылаться на нее при объяснении сегодняшних гендерных универсалий, факторы решающего значения, присущие такой среде, имели место даже в американском обществе всего лишь 150 лет назад; они и сегодня присутствуют во многих технологически неразвитых обществах. Чтобы объяснить причину постоянства таких явлений, как разделение труда на основе пола и институционализация мужской политической власти, нет

необходимости утверждать, что различия между мужчинами и женщинами генетически запрограммированы или что у них разные установки на уровне психики. Достаточно постулировать: неоспоримые и повсеместные различия между мужчинами и женщинами на телесном уровне на протяжении почти всей человеческой истории взаимодействовали с неоспоримыми и повсеместными особенностями дотехнологичной окружающей среды.

Но вслед за этой биоисторической возможностью встает вопрос, который почти всегда предъявляется в качестве основного возражения современному феминизму: если культурные достижения настолько изменили ситуационный контекст современной жизни, что физические различия между полами не имеют теперь такого функционального значения, как раньше, тогда почему мужчины и женщины продолжают играть настолько разные — и неравные — роли даже в современном высокотехнологичном обществе, где имеется не только эффективный контроль над рождаемостью и детское питание, заменяющее материнское грудное молоко, но и почти нет (или совсем нет) таких видов труда, где бы пол работника имел бы действительно решающее значение? На этот вопрос имеются два коротких ответа, и оба они касаются истории.

Развернутый ответ обстоятельно изложен в главах со 2-ой по 6-ую данной книги. Он включает объяснение того, как и почему разделение труда по половому признаку и институ-ционализация мужской власти передавались из поколения в поколение средствами культуры, чьи дискурсы и общественные институты формировались веками (и продолжают формироваться) вокруг трех линз — андроцентризма, гендерной поляризации и биологического эссенциализма.

Краткий ответ таков: однажды установленные принципы разделения труда по половому признаку и система мужского политического господства породили целую сеть культурных убеждений и общественной практики, которые уже изжили себя и стали историей. Современные технологии, по всей вероятности, настолько изменили ситуативный контекст человеческой жизни, что старые убеждения и практики больше не могут всплыть de novo. Однако, современные технологии не могли и не могут немедленно покончить с инерцией всей прошлой культурной и политической истории.

Рассмотрим всего один пример этого парадокса современности. Современные технологии до такой степени трансформировали функциональное значение мужской и женской биологии, что впервые в истории человечества осталось очень

мало видов деятельности, которые не могут быть выполнены на одинаково высоком уровне и женщинами, и мужчинами. Несмотря на это, многие общественные институты в Соединенных Штатах продолжают создавать чрезвычайные трудности на пути любого человека, который хотел бы быть одновременно и родителем, и работником на рынке оплачиваемого труда. В их число входят отсутствие отпуска в связи с беременностью, сложности в обеспечении присмотра или ухода за детьми, несогласованность во времени между продолжительностью учебного дня в школе и продолжительностью рабочего дня, неготовность работодателей принимать на работу на неполный рабочий день, географическая удаленность рабочего места от дома (последнее вошло в практику во время революционных преобразований в промышленности и резко возросло с переездом людей из городов в пригороды после Второй мировой войны).

По существу, в большинстве перечисленных общественных институтов не подразумевается, что, скорее, женщина, а не мужчина, должна отказываться от полного рабочего дня, чтобы ухаживать за детьми. Тем не менее, с учетом биологического факта женской беременности и биокультурной истории взращивания детей женщинами именно это решение (отказ женщины от работы. — Прим. пер.) почти гарантировано в любой семье, где есть два родителя и которая может себе позволить, чтобы только один из них ходил на работу и зарабатывал деньги. Являясь современным технически развитым обществом, Соединенные Штаты могут, таким образом, предоставлять возможность женщинам иметь столько детей, сколько они хотят. Однако Соединенные Штаты до сих пор не создали культурной среды, в которой женщины, принявшие решение иметь хотя бы одного ребенка, могли бы без особого труда выходить из роли няньки.

Эти рассуждения о взаимодействии исторических реалий современности с биологией проливают свет на центральную идею. Даже если определенное биоисторическое взаимодействие изначально установило мужское политическое господство, то его биоисторические первопричины (какими бы они ни были) теперь не имеют значения. Сегодня институциональная модель мужского политического господства, существующего почти в каждом известном обществе, сохраняется и воспроизводится современными культурными институтами, которые взаимодействуют с биологией здесь и теперь. Таким образом, мы должны исследовать вовсе не биологические источники мужского господства; мы должны исследовать и

изменить эти современные культурные институции, если мы хотим когда-нибудь искоренить эту старую модель.

Половые различия в индивидуальной психологии

Анализируя половые универсалии в социальной организации человечества, под константой в человеческой истории и культуре (в моем представлении эта константа наиболее существенна) я подразумевала повсеместное отсутствие современных технологий. Соотнесение мужского и женского в контексте физического тела приводит ко всеобщему разделению труда по половому признаку, а также к институциональной системе мужского политического господства. А под константами в человеческой истории и культуре (наиболее значимыми в объяснении половых различий на уровне поведения и психологии индивидуума) я подразумевала разделение труда по половому признаку и институциональную систему мужского политического господства. Эта система, будучи когда-то созданной в результате взаимодействия биологии и истории, впоследствии создавала настолько различный жизненный опыт для мужчин и женщин, что тем самым мужское и женское трансформировалось, соответственно, в «маскулинное» и «фемининное».

Хотя все, что связано с приписыванием определенной психологической специфики каждому полу, будет широко обсуждаться в главе 5, здесь мне хотелось бы просто проиллюстрировать, как само разделение труда по половому признаку может приводить к появлению двух различных типов поведения у разных полов, часто обсуждаемых в плоскости биологии. Речь пойдет о физической агрессии и «материнской» отзывчивости по отношению к младенцам и детям раннего возраста.

В своем энциклопедическом литературном обзоре на тему половых различий у людей Элеонор Маккоби и Кэрол Джек-лин (Eleonor Maccoby and Carol Jacklin) пришли к заключению, что из всех форм социального поведения, когда-либо эмпирически изучавшихся, биологические факторы наиболее явно присутствуют в половых различиях в отношении физической агрессии. Их заключение основывается на четырех научно установленных фактах.