Речь на XIII губернской конференции

московской организации РКП(б)

^{27 января 1925 г.}

 

Товарищи! Я хотел сказать несколько слов об основах той политики, которую нынче взяла партия в отношении крестьянства. Особо важное значение вопроса о крестьянстве в данный момент не подлежит сомнению. Многие даже, увлекаясь, говорят, что наступила новая эра—эра крестьянства. Иные стали понимать лозунг “лицом к деревне” как лозунг, говорящий о том, что надо повернуться спиной к городу. Некоторые договорились даже до политического нэпа. Это, конечно, пустяки. Всё это, конечно, увлечение. Если отвлечься, однако, от этих увлечений, то остаётся одно, а именно то, что вопрос о крестьянстве в данный момент, именно теперь, приобретает особо важное значение.

Почему? Откуда это?

Имеются к этому две причины. Я говорю об основных причинах.

Первая причина того, что крестьянский вопрос возымел у нас в данный момент особенно важное значение, состоит в том, что из союзников Советской власти, из всех имеющихся основных союзников пролетариата,—а таких, по-моему, четыре,—крестьянство является единственным союзником, который может теперь же оказать нашей революции прямую помощь. Речь идёт о прямой помощи именно теперь, в данный момент. Все остальные союзники, имея за собой великое будущее и представляя величайший резерв нашей революции, всё же, к сожалению, теперь прямой помощи нашей власти, нашему государству оказать не в силах.

Что это за союзники?

Первый союзник, основной наш союзник—это пролетариат развитых стран. Передовой пролетариат, пролетариат Запада,—это величайшая сила и это наиболее верный, наиболее важный союзник пашей революции и нашей власти. Но, к сожалению, положение дел таково, состояние революционного движения в развитых капиталистических странах таково, что пролетариат Запада прямую и решающую помощь теперь нам оказать не в состоянии. Мы имеем его косвенную, его моральную поддержку, цены которой нельзя даже назвать, которая неоценима,—до того она важна, эта помощь. Но это всё-таки не та прямая и непосредственная помощь, которая нам нужна теперь.

Второй союзник—колонии, угнетённые народы в мало развитых странах, угнетаемых странами более развитыми. Это, товарищи, величайший резерв нашей революции. Но он слишком медленно раскачивается. Он идёт к нам на прямую помощь, но, видимо, не скоро придёт. И именно поэтому он не в силах сейчас же дать нам прямую помощь в нашем социалистическом строительстве, в деле укрепления власти, в деле построения социалистической экономики.

Есть у нас третий союзник, неуловимый, безличный, но в высшей степени важный. Это —те конфликты и противоречия между капиталистическими странами, которые лица не имеют, но, безусловно, являются величайшей поддержкой нашей власти и нашей революции. Это может показаться странным, но это—факт, товарищи. Если бы две основных коалиции капиталистических стран во время империалистической войны в 1917 году, если бы они не вели между собой смертельной борьбы, если бы они не вцепились друг другу в горло, не были заняты собой, не имея свободного времени заняться борьбой с Советской властью,—едва ли Советская власть устояла бы тогда. Борьба, конфликты и войны между нашими врагами—это, повторяю, наш величайший союзник. Как обстоит дело с этим союзником? Дело обстоит так, что мировой капитал после войны, пережив несколько кризисов, стал оправляться. Это надо признать. Основные страны-победительницы—Англия и Америка — возымели теперь такую силу, что получили материальную возможность не только у себя дома поставить дело капитала более или менее сносно, но и влить кровь во Францию, Германию и другие капиталистические страны. Это —с одной стороны. И эта сторона дела ведёт к тому, что противоречия между капиталистическими странами развиваются пока что не тем усиленным темпом, каким они развивались непосредственно после войны. Это—плюс для капитала, это—минус для нас. Но этот процесс имеет и другую сторону, обратную сторону. Обратная же сторона состоит в том, что при всей относительной устойчивости, которую капитал пока что сумел создать, противоречия на Другом конце взаимоотношений, противоречия между эксплуатирующими передовыми странами и эксплуатируемыми отсталыми странами, колониями и зависимыми странами, начинают всё больше обостряться и углубляться, угрожая сорвать “работу” капитала с нового, “неожиданного” конца. Кризис в Египте и Судане,—вы об этом, должно быть, читали в газетах,—затем целый ряд узлов противоречий в Китае, могущих рассорить нынешних “союзников” и взорвать мощь капитала, новый ряд узлов противоречий в Северной Африке, где Испания проигрывает Марокко, к которому протягивает руку Франция, но которое она не сможет взять, потому что Англия не допустит контроля Франции над Гибралтаром,—всё это такие факты, которые во многом напоминают предвоенный период и которые не могут не создавать угрозу для “строительной работы” международного капитала.

Таковы плюсы и минусы в общем балансе развития противоречий. Но так как плюсы для капитала в этой области пока что преобладают над минусами и так как ждать военных столкновений между капиталистами с сегодня на завтра не приходится, то ясно, что дело с нашим третьим союзником обстоит всё еще не так, как этого хотелось бы нам.

Остаётся четвёртый союзник—крестьянство. Оно у нас под боком, мы с ним живём, вместе с ним строим новую жизнь, плохо ли, хорошо ли, но вместе с ним. Союзник этот, вы сами знаете, не очень крепкий, крестьянство не такой надёжный союзник, как пролетариат капиталистически развитых стран. Но он всё же союзник, и из всех наличных союзников он — единственный, который нам оказывает и может оказать прямую помощь теперь же, получая в обмен за это нашу помощь.

Вот почему вопрос о крестьянстве именно в данный момент, когда ход развития революционных и всяких иных кризисов несколько замедлился, вопрос о крестьянстве приобретает особо важное значение.

Такова первая причина особо важного значения крестьянского вопроса.

Вторая причина того, что мы во главу угла нашей политики ставим в данный момент вопрос о крестьянстве, состоит в том, что наша промышленность, составляющая основу социализма и основу нашей власти, эта промышленность опирается на внутренний, на крестьянский рынок. Я не знаю, как будет обстоять дело, когда наша индустрия разовьётся во-всю, когда мы с внутренним рынком справимся, и когда перед нами станет вопрос о завоевании внешнего рынка. А этот вопрос станет перед нами в будущем,—в этом можете не сомневаться. Едва ли в будущем мы получим возможность рассчитывать на то, чтобы отобрать у капитала, более опытного, чем мы, внешние рынки на Западе. Но что касается рынков на Востоке, отношения с которым у нас нельзя считать плохими, причём эти отношения будут улучшаться,—то здесь мы будем иметь более благоприятные условия. Несомненно, что текстильная продукция, предметы обороны, машины и пр. будут теми основными продуктами, которыми мы будем снабжать Восток, конкурируя с капиталистами. Но это касается будущего нашей промышленности. Что касается настоящего, когда мы даже третью часть нашего крестьянского рынка не исчерпали, то теперь, в данный момент, у нас основным вопросом является вопрос о внутреннем рынке и, прежде всего, о крестьянском рынке. Именно потому, что в данный момент крестьянский рынок является основной базой нашей промышленности, именно потому мы, как власть, и мы, как пролетариат, заинтересованы в том, чтобы всячески улучшать положение крестьянского хозяйства, улучшать материальное положение крестьянства, подымать покупательную силу крестьянства, улучшать взаимоотношения между пролетариатом и крестьянством, наладить ту смычку, о которой говорил Ленин, но которую мы всё еще как следует не наладили.

Вот откуда вытекает вторая причина того, что мы должны, как партия, выдвинуть в данный момент на первый план вопрос о крестьянстве, что мы должны проявить особую внимательность и особую заботливость в отношении крестьянства.

Таковы предпосылки политики нашей партии по вопросу о крестьянстве.

Вся беда, товарищи, в том, что многие из наших товарищей не понимают или не хотят понять всей важности этого вопроса.

Часто говорят: в Москве наши лидеры взяли за моду говорить о крестьянстве. Это, должно быть, несерьезно. Это—дипломатия. Москве нужно, чтобы эти речи говорились для внешнего мира. А мы можем продолжать старую политику. Так говорят одни. Другие говорят, что речи о крестьянстве—одни разговоры. Если бы москвичи сидели не в канцеляриях, а приехали на места, они бы увидели что такое крестьянство и как налоги собираются. Такие речи приходится слышать. Я думаю, товарищи, что из всех опасностей, которые стоят перед нами, это непонимание нашими местными работниками стоящей перед нами задачи есть самая серьёзная опасность.

Одно из двух:

Либо наши товарищи на местах поймут всю серьёзность вопроса о крестьянстве,— и тогда они действительно возьмутся за дело вовлечения крестьянства в нашу строительную работу, за дело улучшения крестьянского хозяйства и укрепления смычки; либо товарищи этого не поймут,—и тогда дело может кончиться провалом Советской власти.

Пусть не думают товарищи, что я кого-либо пугаю. Нет, товарищи, пугать нечего и нет смысла. Вопрос слишком серьёзен, и к нему надо подойти так, как подобает серьёзным людям.

Приезжая в Москву, товарищи часто стараются показать “товар лицом”,—дескать, у нас в деревне всё обстоит благополучно. От этого казённого благополучия иногда тошно становится. А между тем ясно, что благополучия нет и не может быть. Ясно, что есть недочёты; которые надо вскрывать, не боясь критики, и которые нужно устранять потом. А ведь вопрос стоит так:

либо мы, вся партия, дадим беспартийным крестьянам и рабочим критиковать себя, либо нас пойдут критиковать путём восстаний. Грузинское восстание — это была критика. Тамбовское восстание—тоже была критика. Восстание в Кронштадте—чем это не критика? Одно из двух: либо мы откажемся от чиновничьего благополучия и чиновничьего подхода к делу, не будем бояться критики и дадим себя критиковать беспартийным рабочим и крестьянам, которые ведь испытывают на своей собственной спине результаты наших ошибок; либо мы этого не сделаем, недовольство будет накапливаться, нарастать, и тогда пойдёт критика путём восстаний.

Самая большая опасность состоит теперь в том, что многие наши товарищи не понимают этой особенности положения в данный момент.

Имеет ли этот вопрос — вопрос о крестьянстве — какую-либо связь с вопросом о троцкизме, с вопросом, который у вас здесь обсуждался? Несомненно, имеет.

Что такое троцкизм?

Троцкизм есть неверие в силы нашей революции, неверие в дело союза рабочих и крестьян, неверие в дело смычки. В чём наша основная задача теперь? В том, чтобы, говоря словами Ильича, Россию нэповскую превратить в Россию социалистическую. Можно ли осуществить эту задачу, не осуществляя смычки? Нет, нельзя. Можно ли провести смычку, союз рабочих и крестьян, не разгромив теорию неверия в этот союз, т. е. теорию троцкизма? Нет, нельзя. Вывод ясен: кто хочет выйти из нэпа победителем, тот должен похоронить троцкизм, как идейное течение.

Перед революцией в октябре Ильич часто говорил, что из всех идейных противников наиболее опасными являются меньшевики, так как они стараются привить неверие в победу Октября. Поэтому,—говорил он,— не разбив меньшевизма, нельзя добиться победы Октября. Я думаю, что мы имеем некоторую аналогию между меньшевизмом тогда, в период Октября, и троцкизмом теперь, в период нэпа. Я думаю, что из всех идейных течений в коммунизме в данный момент, после победы Октября, в настоящих условиях нэпа, наиболее опасным нужно считать троцкизм, ибо он старается привить неверие в силы нашей революции, неверие в дело союза рабочих и крестьян, неверие в дело превращения России нэповской в Россию социалистическую. Поэтому, не разбив троцкизма, нельзя добиться победы в условиях нэпа, нельзя добиться превращения нынешней России в Россию социалистическую.

Такова связь между политикой партии в отношении крестьянства и троцкизмом.

“Правда” № 2 4,

30 января 1925 г.

К ИТОГАМ РАБОТ

XIV КОНФЕРЕНЦИИ РКП(б)

Доклад активу

московской организации РКП(б)

Мая 1925 г.

 

Товарищи! Я думаю, что не имеет смысла подробно разбирать здесь резолюции, принятые на XIV конференции нашей партии. Это отняло бы много времени, да и нет нужды в этом. Я думаю, что можно было бы ограничиться отмеченном основных линий, проходящих красной нитью через эти резолюции. Это дало бы нам возможность подчеркнуть основные выводы принятых резолюций. А это, в свою очередь, облегчило бы изучение этих резолюций в дальнейшем.

Если обратиться к резолюциям, то разнообразные вопросы, затронутые в них, можно было бы свести к шести основным группам вопросов. Первая группа вопросов — это вопросы, касающиеся международного положения. Вторая группа вопросов — это вопросы, касающиеся очередных задач компартий капиталистических стран. Третья группа вопросов — это вопросы, касающиеся очередных задач коммунистических элементов колониальных и зависимых стран. Четвёртая группа вопросов — это вопросы, касающиеся судеб социализма в нашей стране в связи с нынешней международной обстановкой. Пятая группа вопросов — это вопросы, касающиеся нашей партийной политики в деревне и задач партруководства в новых условиях. И, наконец, шестая группа — это вопросы, касающиеся основного нерва всей нашей индустрии, а именно — металлопромышленности.

I

МЕЖДУНАРОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

В чём состоит новое и особенное в международном положении, которое определяет в основном характер переживаемого момента?

Новое, открывшееся за последний период и наложившее печать на международное положение, состоит в том, что в Европе начался отлив революции, началось некоторое затишье, то, что называется у нас временной стабилизацией капитализма, при одновременном росте хозяйственного развития и политической мощи Советского Союза.

Что такое отлив революции, затишье? Не есть ли это начало конца мировой революции, начало ликвидации мировой пролетарской революции? Ленин говорил, что после победы пролетариата в нашей стране началась новая эпоха, эпоха мировой революции, эпоха, полная конфликтов и войн, наступлений и отступлений, побед и поражений, эпоха, ведущая к победе пролетариата в основных странах капитализма. Если начался отлив революции в Европе, не значит ли это, что положение Ленина о новой эпохе, об эпохе мировой революции, теряет тем самым силу? Не значит ли это, что тем самым отменена пролетарская революция на Западе?

Нет, не значит.

Эпоха мировой революции есть новый этап революции, целый стратегический период, охватывающий целый ряд лет, а пожалуй, и ряд десятилетий. На протяжении этого периода могут и должны быть отливы и приливы революции.

Наша революция прошла в своём развитии два этапа, два стратегических периода и вступила после Октября в третий этап, в третий стратегический период. Первый этап (1900—1917 гг.) продолжался свыше 15 лет. Он имел своей целью свержение царизма, победу буржуазно-демократической революции. На протяжении этого периода мы имели целый ряд отливов и приливов революции. Мы имели прилив в 1905 году. Прилив этот кончился временным поражением революции. Мы имели потом отлив, длившийся целый ряд лет (1907— 1912 гг.). Мы имели дальше новый прилив, открывшийся ленскими событиями (1912 г.), сменившийся потом новым отливом во время войны. 1917 год (февраль) открыл новый прилив, увенчавшийся победой народа над царизмом, победой буржуазно-демократической революции. После каждого отлива ликвидаторы уверяли, что с революцией кончено. Однако революция, пройдя ряд отливов и приливов, привела к победе в феврале 1917 года.

Второй этап революции начался с февраля 1917 года. Он имел целью выход из империалистической войны, свержение буржуазии и победу диктатуры пролетариата. Этап этот или этот стратегический период длился всего 8 месяцев. Но это были 8 месяцев глубочайшего революционного кризиса, когда война и разруха подстёгивали революцию, ускоряя до крайности её бег. Именно поэтому эти 8 месяцев революционного кризиса могут и должны сойти по крайней мере за 8 лет обычного конституционного развития. Этот стратегический период, как и предыдущий стратегический период, характеризуется не сплошным подъёмом революции по прямой восходящей линии, как это обычно представляют обыватели от революции, а наличием моментов отлива и прилива. Мы имели в этот период величайший прилив революционного движения в дни июльской демонстрации. Мы имели, далее, отлив революции после июльского поражения большевиков. Отлив этот сменился новым приливом непосредственно после корниловщины, приливом, кончившимся победой Октябрьской революции. Ликвидаторы этого периода болтали о полной ликвидации революции после июльского поражения. Однако революция, пройдя через ряд испытаний и отливов, увенчалась, как известно, победой пролетарской диктатуры.

После победы Октября мы вступили в третий стратегический период, в третий этап революции, имеющий своей целью преодоление буржуазии в мировом масштабе. Как долго протянется этот период,— трудно сказать. Несомненно, во всяком случае, что он будет длителен, так же как несомненно и то, что он будет иметь свои приливы и отливы. Мировое революционное движение вступило в данный момент в полосу отлива революции, причём этот отлив по ряду причин, о которых я буду говорить ниже, должен смениться приливом, который может кончиться победой пролетариата, но может и не кончиться победой, а смениться новым отливом, который, в свою очередь, должен смениться новым приливом революции. Ликвидаторы переживаемого периода говорят, что наступившее затишье есть конец мировой революции. Но они ошибаются, так же как они ошибались раньше, в периоды первого и второго этапов нашей революции, когда каждый отлив революционного движения принимали за разгром революции.

Таковы колебания внутри каждого этапа революции, внутри каждого стратегического периода.

О чём говорят эти колебания? Говорят ли они о том, что положение Ленина о новой эпохе мировой революции потеряло или может потерять своё значение? Конечно, нет! Они говорят лишь о том, что революция развивается обычно не по прямой восходящей линии, в порядке непрерывного нарастания подъема, а путём зигзагов, путём наступлений и отступлений, путём приливов и отливов, закаляющих в ходе развития силы революции и подготавливающих её окончательную победу.

Таков исторический смысл наступившей полосы отлива революции, исторический смысл переживаемого нами затишья.

Но отлив есть лишь одна сторона дела. Другая сторона дела состоит в том, что, наряду с отливом революции в Европе, мы имеем бурный рост хозяйственного развития Советского Союза и нарастание его политической мощи. Иначе говоря, мы имеем не только стабилизацию капитализма. Мы имеем вместе с тем стабилизацию советского строя. Мы имеем, таким образом, две стабилизации: временную стабилизацию капитализма и стабилизацию советского строя. Достижение некоторого временного равновесия между этими двумя стабилизациями — такова характерная черта переживаемого нами международного положения.

Но что такое стабилизация? Не есть ли это застой, и, если стабилизация является застоем, можно ли её применить к советскому строю? Нет. Стабилизация не есть застой. Стабилизация есть закрепление данного положения и дальнейшее развитие. Мировой капитализм не только закрепился на основе данного положения. Он идёт дальше и развивается вперёд, расширяя сферу своего влияния и умножая свои богатства. Неверно, что капитализм не может развиваться, что теория загнивания капитализма, выдвинутая Лениным в его “Империализме”, исключает, будто бы, развитие капитализма. Ленин вполне доказал в своей брошюре об “Империализме”, что рост капитализма не отменяет, а предполагает и подготовляет прогрессивное загнивание капитализма.

Мы имеем, таким образом, две стабилизации. На одном полюсе стабилизуется капитализм, закрепляя достигнутое положение и развиваясь дальше. На другом полюсе стабилизуется советский строй, закрепляя за собой завоёванные позиции и двигаясь вперед по пути к победе.

Кто кого — в этом вся суть.

Почему одна стабилизация идёт параллельно с другой, откуда эти два полюса? Потому, что единого и всеохватывающего капитализма нет уже больше в мире. Потому, что мир раскололся на два лагеря — на лагерь капитализма, во главе с англо-американским капиталом, и лагерь социализма, во главе с Советским Союзом. Потому, что международное положение всё больше и больше будет определяться соотношением сил между этими двумя лагерями.

Таким образом, характерным для данного момента является не только то, что капитализм и советский строй стабилизовались, но и то, что силы этих двух лагерей достигли некоторого временного равновесия, с некоторым плюсом для капитала и, стало быть, с некоторым минусом для революционного движения, ибо наступившее затишье, в сравнении с революционным подъемом, есть несомненный, хотя и временный, минус для социализма.

Какова разница между этими двумя стабилизациями? Куда ведет одна и куда — другая стабилизация?

Стабилизация в условиях капитализма, усиливая временно капитал, обязательно ведёт вместе с тем к обострению противоречий капитализма: а) между империалистическими группами разных стран; б) между рабочими и капиталистами каждой страны; в) между империализмом и колониальными народами всех стран.

Стабилизация же в условиях советского строя, усиливая социализм, обязательно ведёт вместе с тем к смягчению противоречий и к улучшению взаимоотношений: а) между пролетариатом и крестьянством нашей страны; б) между пролетариатом и колониальными народами угнетённых стран; в) между диктатурой пролетариата и рабочими всех стран.

Дело в том, что капитализм не может развиваться без усиления эксплуатации рабочего класса, без полуголодного существования большинства трудящихся, без усиления гнёта колониальных и зависимых стран, без конфликтов и столкновений между различными империалистическими группами мировой буржуазии. Между тем как советский строй и диктатура пролетариата могут развиваться лишь при условии неуклонного подъёма материального и культурного состояния рабочего класса, при условии неуклонного улучшения положения всех трудящихся Советской страны, при условии прогрессивного сближения и объединения рабочих всех стран, при условии сплочения угнетенных народов колониальных и зависимых стран вокруг революционного движения пролетариата.

Путь развития капитализма есть путь обнищания и полуголодного существования громадного большинства трудящихся при подкупе и подкармливании незначительной верхушки этих трудящихся.

Путь развития диктатуры пролетариата есть, наоборот, путь неуклонного подъема благосостояния громадного большинства трудящихся.

Именно поэтому развитие капитализма не может не порождать условий, обостряющих противоречия капитализма. Именно поэтому капитализм не в силах разрешить эти противоречия.

Конечно, если бы не существовало закона о неравномерности капиталистического развития, ведущего к конфликтам и войнам между капиталистическими странами из-за колоний; если бы капитализм мог развиваться без вывоза капиталов в отсталые страны, в страны дешевого сырья и рабочих рук; если бы излишки капиталистического накопления “метрополий” отвлекались не на вывоз капиталов, а на серьезное развитие земледелия и улучшение материального положения крестьянства; если бы, наконец, эти излишки употреблялись на поднятие жизненного уровня всей массы рабочего класса,— то тогда не было бы и речи об усилении эксплуатации рабочего класса, об обнищании крестьянства в условиях капитализма, об усилении гнёта в колониальных и зависимых странах, о конфликтах и войнах между капиталистами.

Но тогда капитализм не был бы капитализмом.

Всё дело в том, что капитализм не может развиваться, не обостряя всех этих противоречий и не накопляя тем самым условий, облегчающих, в конечном счёте, падение капитализма.

Всё дело в том, что диктатура пролетариата, наоборот, не может развиваться дальше, не создавая условий, подымающих революционное движение всех стран на высшую ступень и подготавливающих окончательную победу пролетариата.

Такова разница между двумя стабилизациями.

Вот почему стабилизация капитализма не может быть ни длительной, ни прочной.

Рассмотрим вопрос о стабилизации капитализма конкретно.

В чём выразилась конкретно стабилизация капитализма?

Во-первых, в том, что Америке, Англии и Франции удалось сговориться временно о способах и размерах ограбления Германии. Иначе говоря, им удался сговор, называемый ими дауэсизацией Германии. Можно ли назвать этот сговор сколько-нибудь прочным? Нет, нельзя. Потому, во-первых, что он заключён без хозяина, т. е. без германского народа; во-вторых, потому, что этот сговор означает двойной гнёт над германским народом, гнёт национальной буржуазии и гнёт иностранной буржуазии. Думать, что такая культурная нация, как Германия, и такой культурный пролетариат, как германский, согласятся нести двойное ярмо без ряда серьёзных попыток революционного взрыва,— значит верить в чудеса. Даже такой, в сущности, реакционный факт, как избрание Гинденбурга президентом, не оставляет сомнения в том, что временный сговор Антанты против Германии непрочен, до смешного непрочен.

Во-вторых, стабилизация капитализма выразилась в том, что английскому, американскому и японскому капиталу удалось временно сговориться насчёт установления сфер влияния в Китае, в этом обширнейшем рынке международного капитала, насчёт способов его ограбления. Можно ли считать этот сговор сколько-нибудь прочным? Опять-таки нельзя. Во-первых, потому, что сговорившиеся дерутся и будут драться насмерть между собой из-за доли в грабеже; во-вторых, потому, что сговор этот произошёл за спиной китайского народа, который не хочет и не будет подчиняться законам чужестранных грабителей. Разве рост революционного движения в Китае не говорит о том, что махинации чужестранных империалистов обречены на провал?

В-третьих, стабилизация капитализма выразилась в том, что империалистическим группам передовых стран удалось временно сговориться насчёт взаимного невмешательства в дело ограбления и угнетения “своих” колоний. Можно ли считать этот сговор или эту попытку сговориться сколько-нибудь прочной? Нет, нельзя. Во-первых, потому, что каждая из империалистических групп старается и будет стараться отхватить в свою пользу кусочек чужих колоний; во-вторых, потому, что зажим и угнетательская политика империалистических групп в колониях лишь закаляют и революционизируют эти колонии, обостряя тем революционный кризис. Империалисты пытаются “утихомирить” Индию, обуздать Египет, приручить Марокко, связать по рукам и ногам Индо-Китай, Индонезию и пускают в ход все и всякие ухищрения и махинации. Возможно, что им удастся добиться в этом отношении некоторых “результатов”. Но едва ли можно сомневаться в том, что махинаций этих не хватит и не может хватить надолго.

В-четвёртых, стабилизация капитализма может выразиться в том, что империалистические группы передовых стран попытаются сговориться насчёт единого фронта против Советского Союза. Допустим, что сговор этот удастся состряпать. Допустим, что нечто вроде единого фронта удастся им составить, используя все и всякие комбинации, вплоть до мошеннических подделок в связи с софийским взрывом и пр. Есть ли основание считать, что сговор против нашей страны, или стабилизация в этой области, может быть сколько-нибудь прочным, сколько-нибудь успешным? Я думаю, что таких оснований нет. Почему? Потому, во-первых, что угроза единого фронта и объединённого наступления капиталистов создала бы величайший обруч, стягивающий всю страну вокруг Советской власти как никогда и превращающий её в несокрушимую крепость в большей степени, чем это имело место, например, во время нашествия “14 государств”. Вспомните угрозу небезызвестного Черчилля о нашествии 14 государств. Вы знаете, что достаточно было высказать эту угрозу, чтобы вся страна объединилась вокруг Советской власти против империалистических хищников. Потому, во-вторых, что поход против Советской страны обязательно развяжет целый ряд революционных узлов в тылу у противников, разлагая и деморализуя ряды империализма. А что узлов этих накопилось за последнее время целая уйма и что они не сулят империализму ничего хорошего,— в этом едва ли может быть сомнение. Потому, в-третьих, что наша страна уже не одинока, ибо у неё имеются союзники в лице рабочих Запада и угнетенных народов Востока. Едва ли можно сомневаться в том, что война против Советского Союза будет означать войну империализма против своих собственных рабочих и колоний. Мне не нужно доказывать, что, ежели нападут на нашу страну, мы не будем сидеть сложа руки, что мы примем все меры к тому, чтобы взнуздать революционного льва во всех странах мира. Руководители капиталистических стран не могут не знать, что мы имеем по этой части некоторый опыт.

Таковы факты и соображения, говорящие о том, что стабилизация капитализма не может быть прочной, что эта стабилизация означает нарождение условий, ведущих к поражению капитализма, что стабилизация советского строя, наоборот, означает неуклонное накопление условий, ведущих к укреплению диктатуры пролетариата, к повышению революционного движения всех стран и к победе социализма.

Эта принципиальная противоположность двух стабилизации, капиталистической и советской, является выражением противоположности между двумя системами хозяйства и управления, между системой капитализма и системой социализма.

Кто не понял этой противоположности, тот никогда не поймёт основной сути современного международного положения.

Такова общая картина международного положения в данный момент.

II