Капитанская дочка» Пушкина

 

 

Литературный поиск — поиск нового смысла жизни; отодвигается древнее толкование и создается новое, как бы вечное.

Первичная необходимость, недовольство предпониманием — это основное в ходе искусства, это столкновение разных необходимостей, это как бы конспект иначе не познаваемой истории и ее разрешение.

То, что переживал Пушкин, то, что переживал Толстой, это как бы предчувствие землетрясения, обреченности, существующего.

Так звери, которым не дано сознание, не дана необходимость формулировать, мучаются перед катастрофой.

Герцен писал о природе: «Природа! Окруженные и охваченные ею, мы не можем ни выйти из нее, ни глубже в нее проникнуть. Непрошеная, нежданная, захватывает она нас в вихрь своей пляски и несется с нами...

...Она любит себя бесчисленными сердцами и бесчисленными очами глядит на себя. Она расчленилась для того, чтобы наслаждаться собою.

Ненасытимо стремясь передаться, осуществиться, производит она все новые и новые существа...»

Это то, что иногда проходит через заблуждения, но не знает загнивания уже не нужного, прежде прекрасного, непривычного, но необходимого.

Александр Блок в речи в годовщину смерти Пушкина там, на краю города, с четкой печалью говорил о смерти Пушкина, настаивая, что имя Пушкина веселое имя.

Он жил в долгах; любимый друзьями, понимаемый читателями, если их брать целиком, всем тиражом; вероятно, полупонимаемый женой; кто-то украл в Румянцевской библиотеке в годы революции письма Натали Пушкину. Письма поэта к жене написаны и посланы к умному человеку. Поэт как бы шутя добивается равенства. Понимание равенства, вероятно, было трудным.

Но не будем пытаться переделать жизнь великих людей; они имеют право на свое счастье и свое несчастье, и эту корректуру мы не должны брать на себя.

Мы получаем прибыль — вещи, романы, стихи.

Толстой упрекал Ренана, что тот писал слишком реально. Толстой говорил — золото находят в песке, но не нужно думать, что в песке главное; писатель промывает песок;

 

не надо возвращать внимание искусства только к истокам и к преждебытию — к песку.

Мучения писателя, смена вариантов, как будто похожих друг на друга, позволяют иногда увидеть за писателя, не прошлое, а будущее.

Увидеть его без страха перед будущим.

 

Пушкин писал при многих трудностях, при подозрении цензуры и при приблизительном понимании немногих.

Он писал поэту Денису Давыдову, военному и поэту, заслуживающему уважения, что он направляет к нему «Историю Пугачевского бунта», и характеризует самого Пугачева известными строками:

 

В передовом твоем отряде

Урядник был бы он лихой.

 

Он сопоставляет Пугачева, участника войн, с большими событиями.

Но как написать?

Цензура не пропустила название.

Название Пушкина «История Пугачева» заменено: «История Пугачевского бунта».

Он не мог написать о Пугачеве внятно. Мог только привести воспоминания о старой женщине, которая попросила называть Емельяна Пугачева Петром Федоровичем, императором, а не самозванцем.

Пушкин видел места, выжженные для того, чтобы победить Пугачева, видел изуродованных людей, видел виселицы.

Но как написать?

Как разгадать правду природы бунта?

Пушкин говорил о поэтичности пугачевских прокламаций.

Приступая к работе над Пугачевым, Пушкин имел сперва несколько планов.

Гринев, невольный свидетель бунта, сын того дворянина, который сам держит в своей усадьбе воровской притон, но это здесь мелко, это чем-то напоминает предысторию Дубровского, это не сближает Пугачева с крупными фактами истории.

В планы повести Пушкин заносит как будто эпиграфы к отдельным главам.

Это странный случай: эпиграф являет парадное платье прозы; здесь они предшествуют рождению прозы.

 

Вернемся к повести «Капитанская дочка».

Все эпиграфы, относящиеся к Пугачеву, взяты из таких стихотворений, в которых строчкой позже или строчкой раньше упоминается слово «российский царь». Например, в главе X, «Осада города», эпиграф таков:

 

Заняв луга и горы,

С вершины, как орел, бросал на град он взоры.

За станом повелел соорудить раскат

И, в нем перуны скрыв, в нощи привезть под град.

 

Это место у Хераскова в контексте «Россияды» выглядит так:

 

Меж тем Российский Царь, заняв луга и горы:

С вершины, как орел, бросал ко граду взоры;

За станом повелел сооружать раскат

И, в нем перуны скрыв, в нощи привезть под град.

 

Так описывается у Хераскова взятие Казани Иваном Грозным.

К главе VI у Пушкина эпиграф:

 

Вы, молодые ребята, послушайте,

Что мы, старые старики, будем сказывати.

Песня

 

Эта песня приведена в «Собрании разных песен» Чулкова:

 

Вы, молодые ребята, послушайте,

Что мы, старые старики, будем сказывати,

Про Грозного Царя Ивана про Васильевича,

Как он, наш Государь Царь, под Казань-город ходил.

 

В сказке, рассказанной Гриневу, сам Пугачев называет себя орлом, который воли хочет, а не крови. Гринев спорит, Гринев возражает, что бунт создал трупы. Но в эпиграфе в главе XI, взятом будто бы из Сумарокова, Пугачев назван львом.

 

В ту пору лев был сыт, хоть с роду он свиреп.

«За чем пожаловать изволил в мой вертеп?» —

Спросил он ласково.

 

Дано указание: А. Сумароков.

 

Но такого стихотворения у Сумарокова нет. Пушкин сочинил его. Лет десять тому назад нашли черновик эпиграфа. Приведу отрывок:

 

Мятежная слобода

(В то время лев)

(лев вопросил без гнева)

(без страшна рева)

Лев (за чем пожаловать изволил в мой вертеп?)

В ту пору (был) был сыт хоть

хоть он

Сказал лев ласково духом (и) свиреп

В ту пору Лев был сыт

хоть с роду он свиреп,

«За чем пожаловать изволил

В мой вертеп?»

 

Четыре уточняющих надписания.

Почему мы интересуемся эпиграфами?

Эпиграф как бы подготовляет, это как бы указание пути к большим событиям и показу больших людей, что в этих эпиграфах остаются, и вот только в них, в эпиграфах, и есть крупный показ — хотите — восстания Пугачева; они укрупняют в наших глазах то, что порою кажется обычным.

Теперь можно сказать — и это было открытием Пушкина.

Эпиграфы, взятые из разных произведений, с разных сторон, с разных точек зрения и по-разному освещают главное событие.

Книг в России было не так много; не многие люди держали книги в своих шкафах. Но предчувствие звука, как бы намерение эпиграфа наводили невидимо читателя на высокое чтение.

Марина Цветаева написала очерк «Пушкин и Пугачев», где на первой же странице было слово «вожатый», указывая на то, что в произведении «Капитанская дочка» ведет читателя Пугачев; и я рад, что встретился на одной дороге с великой писательницей.

В 1937 году я в маленькой книге заметок о прозе Пушкина, может быть невнятно, сказал то же.

Буран под Оренбургом был описан Аксаковым, откуда перешел к Загоскину. Он в «Юрии Милославском» показал казака, вызволяющего князя во время бури из беды.

Описания метели в «Капитанской дочке» и у Аксакова совпадают деловитой патетичностью.

Киршу, слугу Юрия Милославского у Загоскина, лучший характер во всем романе, заменил Пугачев своей тайной речи; он, Пугачев, спасает барина за ничтожную ласку, за то, что и ему в лишающую человека зрения бурю, когда человеку было холодно, подарил заячий тулуп.

 

Этот заячий тулуп недаром попадается.

Пушкин взял его из книги «Ложный Петр III». Там во втором томе, среди документов о пропавших вещах, один дворянин жалуется, что у него пропал заячий тулуп.

Но Пугачев за случайную встречу вызволил Гринева из беды.

Он освободил его, и ему помог в этом деле советник с вырезанными ноздрями, бывалый человек.

Пугачев узнал в час казни, узнал с лобного места Гринева в толпе и поклонился ему.

Он вне страха.

Сам Гринев описан Пушкиным любовно, с милыми неудачами, но роман кончается рассказом о том, что потомки Гринева в числе десяти «благодетелей» своей деревни: десять хозяев в одной деревне; было ироническое слово того века — десятипановка; это почти нищета. Гриневка недалеко ушла от этого.

 

Поэзия, и проза, и музыка живут не вне истории, не вне полной зависимости от истории.

Искусство передает свои достижения из поколения в поколение. Эти драгоценности обычно бывают неузнаны; они выныривают со дна морского, как статуи, найденные собирателями губок, потомками древних греков.

Молодой Толстой, чуть постарше молодого Гринева в то время, о котором я хочу рассказать, так вот Лев Николаевич чуть не пропал под Новочеркасском в степи.

Повесть так и названа «Метель».

Метель охватывает караван заблудившихся саней. На одних санях едет дворянин вместе с компанией ямщиков; рассказывают друг другу сказки; не боятся. Но сильно боится Толстой, он засыпает; он видит мужика и какого-то слугу, который приказывает ему поцеловать мужику руку. Все это происходит во сне.

Это повторение сцены у Белогорской крепости, когда помилованный Пугачевым Гринев не хотел поцеловать руку спасителю, нл Савельич его уговаривал.

Поэзия имеет свои сроки смерти и бессмертия.

Память Льва Николаевича вылавливала драгоценности, лежащие на дне литературного моря.

...Работа над повестью «Капитанская дочка» заняла у Пушкина время с 1831 по 1836 год. Напечатана была повесть в «Современнике» без подписи автора.

Планов этой вещи, планов шесть.

 

И имя Мария появляется только в шестом.

В первых планах, составленных, очевидно, после написания «Дубровского», героем является Шванвич, дворянин, добровольно перешедший на сторону Пугачева. Имя это и заменяет имя Башарина, когда-то бывшего в реальности, он был взят в плен Пугачевым, а потом перебежал в один из отрядов усмирителей.

В правительственном сообщении о наказании Пугачева имя Гринева упомянуто в числе тех, которые значатся под арестом, но впоследствии оказались невинными. Два дворянина-соперника, Гринев и Шванвич; появление этих двух людей объясняется, вероятно, цензурными соображениями. Один герой должен быть положительным.

Во время бурана Башарин спасает башкирца; башкирец спасает его при взятии крепости.

В третьем плане тема Шванвича развита более широко. Шванвич показан своеобразным дворянином-героем, русским мушкетером.

Отношения старшего Шванвича с Орловыми дружеские. Шванвич ранил одного из Орловых; после этого между ними было заключено своеобразное соглашение: если двое Орловых были в трактире, Шванвич не заходил; если только один из Орловых, то и Шванвич здесь имел место. За буйство Шванвич сослан в гарнизон. Он предает крепость Пугачеву. Шванвич участвует в разгроме дворянских имений, но спасает соседа своего отца.

Когда младший Шванвич обвинен как человек, перешедший на сторону Пугачева, то в Петербург приезжает старший Шванвич. У Орлова, старого знакомого, выпрашивает прощение сына.

Кроме Шванвича в планах упоминается Перфильев, купец, кулачный боец первого, почти олимпийского класса.

Неоднократно отмечалось, что год отставки старого Гринева совпадает с годом вступления на престол Екатерины.

Гринев родится в 1755-м, то есть он не мог быть офицером во время восстания. Поэтому в дальнейшем предполагалось, что переворот вызвал отставку Гринева, произошедшую при восшествии на престол Елизаветы Петровны.

Сам Пушкин писал:

 

Попали в честь тогда Орловы,

А дед мой в крепость, в карантин,

И присмирел паш род суровый,

И я родился мещанин.

 

Для Гринева, сына мятежного рода, в какой-то мере Пугачев похож на Великую Екатерину, то есть этот мужик один из претендентов на престол, имеющий не больше и не меньше права на престол, чем немка, ставшая императрицей. Два самозванца уравненной судьбы.

Отношение Пушкина к Пугачеву, как мы показали на эпиграфах, положительное; в разговоре с Гриневым Пугачев говорит, что он не ворон, который питается падалью, а орел, и согласен на короткую жизнь.

Это заявление смягчено Гриневым, он упрекает самого Пугачева, тот должен совершать убийства.

Но роман, который показывает дворянина другом бунтаря, такой роман не мог бы появиться; поэтому начались ослабления построения романа.

Башкирец, подсказанный Загоскиным, которого в первых планах в буран спасает Гринев, в романе заменяется самим Пугачевым. Между Пугачевым и Гриневым появляется традиционная связь романов Вальтера Скотта: случайная помощь, оказанная слабому, спасает этого человека, когда он попадает в тяжелое положение.

Такое построение, эта фабула, держалось долго.

Повесть «История Пугачева» с трудом проходила через цензуру. Пушкин уменьшил масштаб событий. Молодой Гринев не имеет никакого значения в Петербурге. Он просто мальчик. Его отец ссыльный дворянин, по-деловому верный престолу. Гринев спасает в буран Пугачева. Глава носит короткое название «Вожатый». В словарях русской словесности объяснено слово «вожатый» — «проводник, тот, кто ведет, указывает путь-дорогу».

То есть слово «вожатый» почти синоним слова «руководитель», и Марина Цветаева правильно называла свой очерк о Пугачеве «Вожатый», усмотрев в пушкинском названии главы пушкинскую оценку героя.

Мне это пришло в голову на двадцать лет раньше.

Гринев-младший использует случайную приязнь к нему Пугачева для того, чтобы спасти невесту, причина романтическая, а не политическая. Спасенная девушка спасает жениха, отправляясь в Петербург. Повесть теперь получает название «Капитанская дочка». Я напомню, что имя Мария появляется только в шестом варианте. Название «Капитанская дочка», может быть, подсказано строкой песенки, которая приводится в повести:

 

Капитанская дочь,

Не ходи гулять в полночь.

 

Капитанская дочка возвышается как героиня, но это, так сказать, внеклассовый героизм.

Девушка добирается до Екатерины. Екатерина показана коротко. Традиционные рисунки облика Екатерины были изданы и признаны всеми. Пушкин использует традицию. Костюм, в котором гуляет Екатерина по парку Царского Села, строго дан по известному всем рисунку — все, вплоть до собачки у ног, дано по чужому рисунку — внеполитично.

Девочка просит за своего жениха.

Так как эта девочка дочка человека, погибшего за правительство, то правительство помогает ей по мотивам политическим.

Деталь эта нереальна.

Семья мальчика Крылова была разгромлена, отец был убит, но никто не помог матери будущего баснописца.

Но такое выдвижение гуманности императрицы смягчает опасность сюжета, ибо все-таки дело идет о восстании, широком восстании. Цензура задержала главу о плоте с повешенными. Такие плоты на угрозу всем спускали по течению рек слуги императрицы.

Миронова, распоряжающаяся в Белогорской крепости как хозяйка имения, реальна: коменданты крепостей в степях с инородческим населением жили как герои Купера среди индейцев. В Мироновой Пушкин дает все же некоторые черты Простаковой — в ее пренебрежении к мужу и строгости к населению: кто-то пустил лошадь в огород Мироновой и за это получил вознаграждение — постой офицера.

Отсутствие подписи Пушкина под повестью при ее опубликовании тоже как бы притишает значение повести, это как бы анекдот из давно прошедшего — рассказанный каким-то стариком, который будто бы знаком с Сумароковым и сам писал стихи.

Масштаб произведения уменьшен.

Несмотря на возражение Вяземского, что Гринев не мог оказаться в армии, если его документы были предназначены для гвардии, что кажется очень убедительным, но помещик Симбирской губернии Гринев мог интересоваться башкирскими степями. Это заинтересованность деловая, которая, например, была у деда Аксакова и у Льва Толстого.

Методы укрощения восставших окраин в повести смягчаются показом екатерининского дворца и его быта.

 

Дворец Екатерины был дворцом больших карьер и больших опасностей. Когда во времена Гринева один очень красивый дворянин приехал ко двору и поразил всех красотой, то он очень скоро был убит тут же, во дворце, на случайной дуэли. Этот случай прекратил очень возможную карьеру человека, который мог бы попасть в мужской гарем Екатерины.

 

Так вот, когда мы смотрим в небо через телескоп, то мы как бы укалываем небо; мы усиливаем свет отдельной звезды, но ограничиваем поле видения.

Исторические романы в пушкинское время и, может быть, даже частично во время молодого Тургенева как бы поворачивали зрительную трубу наоборот. Они показывали наш быт с планетной точки зрения; делая все более кратким, более — если хотите — изящным и даже менее реалистичным. Это было небо без созвездий.

В то же время реалистичность и Пушкина, и Толстого основана на замене общих планов большим количеством крупных планов. Для того чтобы сделать эту мысль доступнее, я снова укажу на раннюю повесть Толстого «Метель».

Повесть — результат восприятия стихийного явления с разных точек зрения, разными глазами.

Мы замечаем, что свидетель бурана, человек, который мог погибнуть в этой стихии, все время меняет сани, в которых он едет, и положение тройки в обозе.

Эта разность точек видения, поиски ее, езда с разными ямщиками; а они радуются, когда барии слезает, бог с ним, пусть возьмет свои вещи вместе с ответом, ответственностью за него.

Разной опытности люди разно воспринимают стихию: старые ямщики курят во время нарастания вьюги —

— более и более реально показанной, —

так как сам путник -показывается все время в разных точках бурана; эти перемещения реальны, реальны лошади, которые везут, реальны колокольчики разно настроенные, разно звучащие; разна утомленность людей, различна устойчивость их лошадей. Рассказчик молод, крепок, он хочет во вьюгу снять сапог с ноги, но для него это подвиг; для ямщиков это быт.

Повесть учит читателя видеть мир; укрупнить мир; это был показ видения в самый страшный момент.

«Метель» учит спокойствию; это толстовское открытие;

 

на этой вещи от записи сцен, от этнографической записи, он пришел к новому построению сюжета. Сюжет дается не как поиски интересного, необыкновенного, он становится способом видения; видения как бы структуры вселенной, как бы ее грозности.

Вот так, может быть неожиданно, эпиграфы «Капитанской дочки» и через описание метели, бурана в степи и встречи с вожатым переходят на «Метель» Толстого, ибо это как бы поиски видения среди множественности точек зрения, поиски единства взгляда; оно само изменяется, познавая изменяющийся мир.

После кавказских очерков и повестей, написанных совсем молодым человеком, после системы очерков, названных «Севастопольскими рассказами», Толстой сможет показать войну 1812 года; люди знают, что они делают; и мы знаем, что они должны делать.