Тщеславие

Неуверенность в себе – это совершенно непереносимое состояние. Все, что гарантирует уверенность, твердость, упорство, настойчивость и длительность (продолжительность), все это ошибочно считается пригодным для победы над собственной неуверенностью. Все, что получают в свое владение и все, что могут назвать своим собственным, должно по–существу подтверждать себе самому, а одновременно с этим и всем окружающим, что это, по крайней мере, есть то, что имеют, и то, что могут предъявить. В этом, собственно говоря, и состоит заблуждение, т.к. из того, что имеют, можно создать лишь сомнительную мистификацию самоутверждения, но отнюдь не уверенность в себе.

Самоутверждение в своей постоянной противоположности по отношению к самоуверенности использует все формы надежного и прочного владения, охотнее всего в качестве материальной стабильности, начиная от толстого живота и вплоть до "толстого" состояния (имущества).

Самоутверждению служит также и владение идеологией, которую делают "своей собственной", чтобы чувствовать себя с нею важным. Шансы на успех в меньшей степени зависят не столько от каких–то особых способностей, сколько от собственного умения захватить пользующуюся спросом на рынке мнений привлекательную роль и знать, имеется ли тенденция спроса на занятых политикой морализирующих ханжей или литераторов, специализирующихся на непристойностях, и не лучше ли подходят в настоящее время патетические, романтические или деструктивные искусственные перлы хиппи или лакеев цивилизации.

Используются любые средства достижения значимости любой ценой вплоть до самоотречения, всяческое жеманство и манерничание с целью произвести неизгладимое впечатление, будь то танец с похотливыми заигрываниями, модная походка или демонстрация себя в спортивном автомобиле–кабриолете. Тот же, кто идет еще дальше, принимая во внимание скрытую конкуренцию, соперничание в сотые доли секунды и кратковременные шансы, тот играет роль–импонирование охотнее всего на бетонном пьедестале. Он стремится к позиции престижа, которая сулит более длительное импонирующее действие. Академические титулы, например, обеспечивают пожизненное, а дворянские – даже через поколения эффективное престижное действие. Собственный дом вместе с личной обстановкой может всякий раз по–новому производить впечатление на нового визитера и поэтому осуществляет непрерывную престижную выгоду. Автомобили же и галстуки, например, могут еще импонировать лишь в том случае, если они еще остаются необычными и исключительными на грани гордости.

Гораздо дешевле сложить свой распущенный "павлиний хвост" исполнением долга или обязанностей, скромностью или морализированием. Мотивируемые осторожностью предубеждения ("Я предостерегаю вас от экспериментов"), закосневшие правила, моралистские и политические принципы, модные научные точки зрения, религиозные догмы, традиционные условности и нетерпимость – все это роли–импонирования. Они часто проявляются в виде надменности, заносчивости, высокомерия, дерзости. За такой маской, как известно, сплошь и рядом скрывается духовная тупость и ограниченность.

Упрямцы, всезнайки, педанты, моралисты и с "железной последовательностью" заставляющие и принуждающие других типы населяют царство беспомощных "Я"-инвалидов, скрывающих под священной маской "порядка" свое непомерное стремление к власти.

Равным образом благоприятным по цене и обладающим иммунитетом к покраснению является владение поговорочной и календарной мудростью. В этом случае пытаются импонировать своей "скромностью" и "осведомленностью", когда с поднятым вверх указательным пальцем и со словами: "Я бы полагал, что..." дают человеку "принципиальные" и "предостерегающие" рекомендации.

Хотя напористое стремление к доминированию обожает все большое и великое, как генерал свою армию, оно может искать свое удовлетворение также в дрессуре пуделя, детей или супруги. Стремление к доминированию нередко пытается сгладить скованное и часто стыдливо–нежное собственное обращение к кому–либо авторитарной ролью–импонированием ("Я не могу спать, пока ты еще не дома").

Тот же, для кого небольшие роли-импонирования авторитарного наставника – любителя поучать оказываются недостаточными, поскольку его чувство собственной неполноценности должно получать более сильный допинг, тот хватается за более высокий надындивидуальный "порядок". Он идентифицирует себя с идеологическим принципом. Жалкое и убогое

"Я", эта отвратительная и мерзкая гусеница окукливается в так называемый "–изм" и разворачивается из него уже в виде великолепной бабочки. Вставленное в какой–либо идеологический принцип, "Я" с помощью духовной униформы наряжается в могущественное "Мы": "мы, академики", "мы, ребята", "мы, мужчины". И вот уже вместо того, чтобы просто и скромно сказать: "Ты не удовлетворяешь мои пожелания", жена хватается за могущественное "мы" полового различия и бросает мужу: "Вы, мужчины, не понимаете Нас, женщин".

Зеленый тип поведения – это не только самый напряженный и самый упрямый, но и самый не поддающийся влиянию тип поведения, и это делает особенно трудным для него отказ от роли самоутверждения, выбрасывание за борт его тщеславного, самонадеянного и заносчивого "Я" и спонтанное, непринужденное и открытое поворачивание к другим людям.

Роль-защита красного типа поведения

(минус "красный"): страх перед избытком

раздражения и перевозбуждением

Досадой, а когда она проявляется особенно интенсивно, то гневом; а в случае бесцельности – яростью, а при длительном проявлении – надоедливостью и докукой обозначаем мы возбуждения, которые вызывают у нас отвращение и неохоту, поскольку они противоречат нашим намерениям.

Гетц фон Берлихинген стал известен потомкам благодаря двум частям своего тела; еще одной частью был его железный кулак. Тот, кто говорит: "гетц" (истукан) или ударяет кулаком по столу, или в более тонкой манере цедит сквозь зубы: "Итак, душа моя!...", у того возбуждение уже достигло уровня перераздражения: тому уже "хватает", тот уже "сыт по горло", тому уже "все до лампочки". Все, что чрезмерно и требует выхода, охотно описывается в красочных выражениях функциями обоих оставшихся телесных отверстий. То же самое состояние перераздражения обозначается психиатрами аристократически или возвышенно–абстрактно как "чрезмерное требование переработки переживаний".

Когда существенные для нас потребности находятся под угрозой, возникает перераздражение (минус "красный"). Это перераздражение становится досадой или гневом ("Что за подлость! Что за низость!"), если причиненный нам вред или ущерб воспринимается как обесценение чувства собственного достоинства (минус "зеленый").

Затем из перераздражения возникает упрямство и своенравие ("Нет, уж этого–то я не допущу!"), если от обесценения чувства собственного достоинства защищаются самовластным и диктаторским притязанием на значимость (плюс "зеленый").

Если же конфликт пытаются игнорировать, то перераздражение не переходит во вспышку, или во взрыв, а вызывает появление психически обусловленной усталости и может довести человека до депрессивного изнурения. Стремление бежать от проблем, стремление к разгрузке можно распознать по банали-зирующему поведению, например, по отодвигающему движению руки, по отведению волос назад, по поглаживанию носа, по почесыванию головы, по однотонному насвистыванию мелодии.

Перераздражение (минус "красный") ведет к депрессии, если удовлетворение настоятельных потребностей представляется окончательно невозможным и приходится признавать собственное бессилие. Отсюда возникает депрессивная потребность в сне, либо человек прибегает к помощи алкоголя, чтобы одурманить себя и заглушить свои страдания.

Преддверие перераздражения выражается в неохоте, в отвращении. Такое жизнеощущение обозначается как "раздражительная слабость" или "неврастения".

РоАь-идоА красного типа поведения (плюс "красный"): мания к раздражению (возбуждению)

"Хорошее" прозябание в роли откармливаемого гуся или "хорошее" функционирование в роли рекрута с

пулеметом еще не означает житие с человеческим достоинством, даже в том случае, если тебя откармливают шампанским и икрой. Когда чувственные помыслы или субтильные ощущения не схватываются вибрирующим сознанием и не помещаются на соответствующее место в симфонии переживания, то вся "жизнь" оказывается лишь откармливанием или функционированием без истинной радости и без смысла.

Тот, кто при полном благополучии и полностью автоматически достиг страны свободного времени и желает "оснастить" и приукрасить свой опустошенный дух иностранными языками, историей искусств и курсами для молодых вдов, тот начиняет себя лишь культурным хламом вместо того, чтобы переживать то, чем собственно являются искусство и наука. Тот, кто, несмотря на школу и профессиональную деятельность, несмотря на традиционное внимание и уважение к другим, хочет быть прежде всего человеком, тот стремится с максимально возможной интенсивностью, т.е. вполне осознанно, переживать как можно глубже и полнее, т.е. в соответствии с реальностью, окружающей мир: он ищет раздражения.

Однако это поворачивание лицом к действительности, это обращение к ней становится чрезмерным и становится ролью–идолом мании к раздражению, если при этом лишь компенсируется роль-защита, т.е. лишь страх.

Три мотива страха производят три различных образа внешнего проявления или выражения напористой мании к раздражению.

Страх перед опустошенностью (перед пустотой) и скукой (минус "синий") ведет к мании раздражения (плюс "красный"). И поскольку опустошенность душевных отношений, отсутствие внутренней обращенности к кому–либо и недостаток сердечной привязанности и единения должны быть восполнены искомым раздражением, человек начинает испытывать особую потребность в интимных отношениях как в раздражающем средстве. Интимность может переживаться либо в психологизированном окружении заботой душевно подавленных спутников или попутчиков, либо в процессе "ближнего рукопашного боя" ловеласа в баре или в постели. В таких случаях все оформление жизни, от эротизирующей обстановки жилища (обнаженные негритянские фигурки, купленные в магазине) и вплоть до выбора профессии, может быть пронизано этим мотивом знойной и дурманящей "любви к ближнему".

Голод по раздражению может возникнуть также из страха не быть ценимым другими (минус "зеленый"). Тот, кто сам себя заставляет, принуждает и ставит под давление с целью добиться собственного самоутверждения или значимости силой, как, например, обожаемые публикой виртуозы шоу–бизнеса в спорте, в искусстве или политике, тот находится в состоянии чувства постоянной принужденности.

И поскольку такие типы сами не выходят из состояния напряжения, они пытаются добиться разрядки своей напряженности через внешнее раздражение. Но т.к. при этом они постоянно нуждаются во все новых и новых раздражениях, они неизбежно оказываются под принуждением быть постоянно активными. Их каиновой печатью является форсированное стремление к предприимчивости. Они стремятся к достижениям и в большом, и в малом, к пользе окружающих или во вред им.

Если, например, стремление к предприимчивости "подпитывается" только физической силой, то они ввязываются в потасовку и драку с первым встречным, или, если они честолюбивы и тщеславны, то они становятся ведущими олимпийскими спортсменами, чтобы повергнуть на колени даже другие нации.

Третий вид страха, который также компенсируется раздражением, это страх перед потерянностью, перед заброшенностью, перед отсутствием связей и отношений, перед изолированностью (минус "желтый").

Тот, кто ощущает себя, как это часто бывает у подростков и юных людей, в качестве одинокой песчинки на широком берегу жизни, тот ощущает и осознает

свою ничтожность в рамках мировых событий. Лишенная всяких надежд потерянность и изолированность может породить панический страх и вызвать поэтому сильное стремление к стимулирующим раздражениям, к громоподобной музыке или просто к шуму Тот, кто испытывает страх в темном лесу, тот обычно поет во всю глотку. Когда же чувство потерянности возникает в четырех стенах, то необходимый поток чрезмерного раздражения обеспечивает стереоуста-новка.

Из страха перед изолированностью возникает безоговорочная занятость какой–либо одной темой, каким–либо одним интересом. Человек начинает чем–либо "безумно" интересоваться, становится просто одержимым в этом плане, отдается этому интересу душой и телом, воспламеняется и опьяняет себя пламенем собственного воодушевления ("Мы смеялись, как сумасшедшие"). Вызывающий страх простор и лишенное всяких отношений внутреннее одиночество заполняется стимулирующим раздражением (плюс "красный").

Эта одержимость, это усиленное стремление к "очарованию" и "ослеплению" является попыткой защитить себя от отсутствия отношений, от потерянности.

Если стремление к очарованности и ослепленности происходит в период юности, то мания к раздражению интерпретируется в поиски обильного стола (обильной пищи). Такая обильная пища оказывается на столе тех, кто хотел бы не просто кормиться и существовать, но кто хотел бы видеть исполнение смысла своего существования в культивированном потреблении, в радости жизни. Три их добродетели гласят: "наслаждение", "богатство" и "независимость". Если же эти добродетели имитирует духовный обыватель, то на его жаргоне эмансипации они звучат уже как "секс", "деньги" и "оппозиция" или "анархия". Их наслаждения сводятся к безучастному функционированию их организма. Этих неудавшихся и испорченных прожигателей жизни по праву называют "плейбоями".