Марианна

Они сказали, что пришло время рождаться. Я чувствую давление, но не хочу рождаться. Я еще не готова. Я сейчас собираюсь подождать, ведь внутри мне намного лучше.

Теперь они приходят все быстрее и быстрее; эта дорога, та дорога. О, они становятся сильнее! Они выталкивают, выталкивают, выталкивают меня наружу. Я хочу остаться здесь, где нахожусь, но они настаивают.

Это похоже на приливную волну... Я чувствую, что меня захватывает при­ливной волной. Когда она приходит, я догадываюсь, что должна идти тоже... О-о, приливная волна приходит снова.

Я еще не готова. Она выталкивает, выталкивает. Я останусь прямо здесь, я не хочу куда-то идти, но я должна...

Ой-ой, они надевают перчатки. Они хватают меня. Ой, ради Бога, гррр, вот это было сжатие!

Они держат мою голову, но осторожно; они были осторожны. И они гово­рят: "Ты просто лежи здесь спокойно" — и заворачивают меня во что-то.

ЖИЗНЬ

В РОДИЛЬНОЙ КОМНАТЕ

Когда роды заканчиваются и малыши уже дышат самостоятельно, они об­ретают опыт новых чувств, эмоций, впечатления от людей и местонахож­дения. Придя из экстремально замкнутого пространства, буквально "со­прикасаясь со всеми стенками", они иногда жалуются на чувство "потери пространства". Одному мальчику родильная комната показалась "беспоря­дочной, приводящей в замешательство".

Все малыши жалуются на яркий свет, холодную комнату и инструменты, шум, грубое прикосновение к их чувствительной коже и на всю меди­цинскую рутину, включая шлепки, уколы, глазные капли, твердые чаши весов, когда их держат высоко в воздухе и прикасаются незнакомые люди.

Малыши не любят акушерские щипцы, иногда боятся инкубаторов (кюве-зов) и думают, что маски, которые носят доктора и акушерки, делают их похожими на "инопланетян". Они энергично возражают против пересе­чения пуповины не потому, что это причиняет боль, а из-за тревоги по поводу того, как и когда разрывается эта жизненная связь.

Малыши выражают удовольствие и благодарность за хорошее и осторож­ное обращение, за добрые слова от акушерок и докторов. Кроме того, они благодарят за непосредственный контакт с их матерями после родов.

 

Мэри

Доктор держит меня, и я смотрю на мою маму. Я рада видеть ее, и она рада видеть меня... Она выглядит симпатичной. Она вся потная и измотанная, но выглядит молодой и хорошей. Она чувствует себя хорошо, улыбается. Это счастливый момент.

Я слышу, как кто-то говорит: "Это моя девочка". Я чувствую мою маму, она всегда говорит мне, что я хорошая девочка. Она счастлива со мной и до­вольна мной.

Доктор беседует, отдает приказы людям, велит им перерезать то, сделать это... У него хороший голос; он хороший доктор, пожилой мужчина. Он очень осторожен.

Скотт

Я немного испугался всех этих людей. Это ново; я не привык к этому... Я хотел бы уйти из родильной комнаты. Мне не нравится, потому что здесь много людей и яркий свет.

Все, что меня окружает, кажется мне опасным и ненадежным... Здесь так много открытого пространства! Я предпочел бы меньшую и более удобную комнату.

Марсия

Я чувствую, что меня вытаскивают (вначале голову), задыхаюсь от возду­ха. Кто-то обрывает пуповину. Затем странное и совершенно неожиданное ощущение от пребывания высоко в воздухе, где я болтаю и двигаю руками. Это подобно большому открытому пространству; это пугает. Мне не нра­вится вид людей с масками, закрывающими их лица. Я продолжаю смотреть на их маски. Моя мама — единственная, кто нормально выглядит в этой комнате!

Все мне чуждо. У меня ощущение, будто я не знаю, что делать. Простран­ство подавляет!

Я хочу назад, к маме.

Когда они вытянули меня наружу, я почувствовала себя перевернутой вверх ногами. Кто-то ударил меня по попе. Я начала кричать, и они пере вернули меня опять так, как надо. Мне совсем не понравилось находиться вверх ногами!

Они положили меня на стол — какой-то странный и очень чужой. Я почув­ствовала, что мне не следовало быть здесь. Кто-то вытирает меня. Все было новым и смешным. Они положили меня на стол на спину; я чувство­вала себя странно.

Борьба...

Наиболее распространенная жалоба новорожденных состояла в том, что их отделяют от матерей.

Анита

Свет, яркий свет. И человек в маске и смешной шляпе. На нем перчатки, на ощупь они смешные.

Свет слишком яркий для моих глаз. Я двигаю руками. А теперь мои ноги снаружи и я плачу.

Они протягивают меня какой-то женщине. Холодно.

Все окружающее такое новое и это пугает. Я не могу слышать мою маму. Я не могу чувствовать мою маму; это пугает.

Затем я почувствовала мою маму. Не так, как раньше, но это была она — только на секунду. И они унесли меня.

Меня принесли в комнату и положили. Свет был очень, очень яркий. Они почистили меня, вытерли.

...Затем они положили меня на что-то вроде кровати.

Перед тем, как они положили меня на весы, было действительно холодно. Я плакала, но они не обращали внимания. Они делали свою работу...

Я была в заблуждении насчет того, что происходит! Я думала, что они не­хорошие. Я хотела к моей маме. Я не могу видеть ее.

Они оставили меня одну...

Тереза

Кто-то увозит ее (маму). Я не понимаю, почему они это делают, я чув­ствую, что остаюсь совсем одна с ними в большой комнате.

Она ушла. Они забрали ее. Это безумие! Кажется, это так глупо. Я не пони­маю, почему она не могла остаться...

Следующие очевидцы, Линн и Эмилия, жалуются на уколы иглами и глаз­ные капли.

Линн

Акушерка в белой шляпе входит, поднимает меня и возвращает меня об­ратно. Она несет меня к столу и разворачивает одеяло. О, это приятно!

Затем она моет меня. Это немного холодно.

Иголка причиняет боль. Она протирает меня спиртом и вкалывает иголку мне в попу.

Она улыбается и беседует, очень быстро и умело. Она меняет подкладки и снова заворачивает меня в одеяло. Мне это не нравится. Это должно было произойти. Она поднимает меня и снова уносит.

Эмилия

По-моему, здесь так холодно, и моя голова все еще болит. Они смеются, по­тому что я плачу.

И голос моей мамы восклицает. Она говорит, что хотела девочку.

Она хочет увидеть меня... Она видит родимое пятно на моей ноге и гово­рит: "Все правильно, она моя; у нее на ноге моя отметина!"